3.2 Частная записка №2

Опыт моего участия в следствии по обвинению членов редакции самиздатского журнала "Поиски" в клеветнических измышлениях, порочащих сов.гос. и общ.строй, свидетельствует, что между следователями и нами, подследственными, постоянно существовало глухое, почти непреодолимое непонимание. Мы были абсолютно убеждены в своей невиновности и в том, что уголовное дело против нас есть просто месть за критику и вид незаконных преследований. А следователь, видимо, совершенно искренне считал нас заведомыми антисоветчиками и врагами советской власти, которых народ разорвал бы на части, если бы ему это разрешили. С нашей точки зрения надо было прежде всего доказать, что мы, действительно, повинны в нарушении ст.190-1 УК РСФСР, а уже потом возбуждать дело и требовать от нас показаний. С точки же зрения следователя, клевета и антисоветизм журнала "Поиски", равно и его нелегальный характер, раз он не зарегистрирован (хотя закон формально не требует никакой регистрации для машинописных журналов) очевидны каждому заранее и не требуют никаких доказательств, а нужны, мол, лишь показания о конкретной роли и вине каждого из нас: кто и что писал, размножал, распространял и т.д. и т.п. Т.е. следователь требовал от подследственных безнравственной с их точки зрения информации – для организации репрессий на себя и на других людей. Поэтому и по делу "Поисков", и в большинстве других дел по cт.190-1 и 70 подследственные просто отказываются давать какие-либо показания. А с другой стороны, сами следователи по этим делам не уделяют никакого внимания работе по доказательству наличия клеветы в инкриминируемых произведениях, откровенно заявляя подследственным, что, мол, "все равно суд не Вам, а обвинению поверит".

В большинстве случаев отмеченное глухое непонимание так и остается не преодоленным. Подследственные становятся подсудимыми и осужденными, уходят в лагеря с сознанием своей невиновности и гордости за свою стойкость и мужество, прославляемые единомышленниками и в стране, и за рубежом, как "жертвы и мученики". А у следователей и всех противников диссидентов остается впечатление, что с этими "отщепенцами" (выродками) слишком долго возятся, миндальничают и слишком мягко судят. Непонимание – сохраняется и даже углубляется.

Думаю, что инакомыслие в стране имеет глубокие и неистребимые корни, что одними уголовными наказаниями его не "ликвидируешь", а напротив – эти наказания, создавая ореол мученичества и страданий, только привлекают к инакомыслию симпатии молодых людей, склонных к романтике и риску, только усиливают в обществе недовольство и противостояние.

Пожалуй, лишь в моем случае достигнуто некоторое (конечно, неполное) взаимопонимание между следователем и подследственным. С одной стороны, следователь явно перестал относиться ко мне как к бесспорному антисоветчику. Поняв, что для меня главным камнем преткновения является именно доказательство наличия клеветы в моих самиздатских работах, и не считая себя компетентным в поднимаемых ими вопросах, он послал их на отзыв и заключение в ведущие институты общественных наук (Институты экономики, философии, истории, МРД и др.)

Мне кажется, что привлечение следствием идеологических институтов к установлению клеветы и антисоветизма в работах диссидентов по ст.190-1 и 70 УК РСФСР является первым, но очень важным шагом в правильном направлении. Я считаю очень важным, чтобы следст.органы, опираясь на идеологические и иные институты и экспертов, занимались доказательством самого спорного момента в этих делах – самого наличия клеветы и антисоветизма в криминальных произведениях, чтобы следователь не руководствовался лишь своими субъективными убеждениями или неофициальной оценкой со стороны, а глубоко исследовал этот вопрос согласно букве закона и заключений квалифицированных экспертов. Тогда резко повысится авторитет судебных решений по этим делам.

Правда, в моем случае, экспертные заключение институтов оказалась совершенно неудовлетворительными – пристрастными, слабыми и бездоказательными. Так и кажется, что они написаны людьми, перепугавшимися возложенной на них ответственности и потому не способными найти действительные аргументы и доказательства.

Мой личный опыт показывает, что часто люди достаточно официальных (партийных) воззрений, и совсем не работники идеологических институтов, в интимной и потому свободной обстановке, ставят меня в тупик, выдвигая трудно опровергаемые аргументы, подмечая слабости и даже неверности в моей аргументации и т.д., заставляя меня, если не менять, то существенно корректировать и уточнять свои взгляды. Тем большего я должен был ожидать и от "специалистов". Уверен, что при ином отношении названные институты могли бы представить гораздо более содержательные, а главное, более доказательные отзывы, которые могли бы заставить меня и других членов редакции "Поиски" во многом изменить свои оценки и взгляды, по крайней мере, отказаться от многих крайностей и неоправданных суждений.

Так, устроенная следствием летом 80 г. встреча со мной одного из ведущих экономистов поселила во мне надежду, что я могу еще многое понять и уяснить себе в нашей экономической политике и, возможно, придти к иным, чем сейчас, выводам и суждениям. В идейном смысле я до сих пор являюсь "открытой системой" и в принципе не отрицаю возможности того, что может быть разъяснена ошибочность моей тревоги о будущем страны и тем самым устранена главная причина всей моей самиздатской деятельности.

С другой стороны и я начал постепенно понимать относительную правоту следователя, а в его лице и государственных органов – не с точки зрения буквы закона, а с точки зрения народного правосознания, по которому все инакомыслящие являются "идейными отщепенцами", "врагами" и должны быть "ликвидированы и обезврежены" в современной обстановке международной напряженности, когда идеологическая борьба перерастает в психологическую войну, а та может стать войной настоящей.

Так вышло, что с окончанием следствия я признал некоторую правоту следователя в части своей политической вины, дал исчерпывающие показания о своей самиздатской деятельности и обязался прекратить ее в будущем, а с другой стороны, следователь признал мое право иметь буржуазно-коммунистические взгляды, согласился не отождествлять их с клеветой и антисоветизмом, признал мое право добиваться от следствия и суда действительных и по букве закона доказательств наличия клеветы и антисоветизма в моих работах.

Конечно, это единичный случай, но считаю его важным прецедентом. Считаю, что если следственные органы будут развивать практику более внимательного отношения к доказательству наличия клеветы и антисоветизма в осуждаемых ими произведениях, будут больше опираться на заключения специалистов, институтов и требовать от последних настоящих, качественных экспертиз с обязательным участием критики этих отзывов самими подсудимыми и их адвокатами и, конечно, доказывать не "идеологическую ложность" (с точки зрения господствующего марксизма-ленинизма), криминальность – заведомую ложность утверждений (т.е. ложность с точки зрения самого автора), то процессы по ст.190-1 и 70 приобретут действительно доказательную силу, а суды по этим делам повысят свой авторитет. Тогда и у самих подследственных было бы меньше причин считать себя невиновными жертвами и отказываться от показаний, а у людей было бы меньше к ним сочувствия.

Я считаю, что следствие по ст.190-1 и 70 УК PСФСP должно начинаться именно с установления факта и доказательства наличия клеветы и антисоветизма в тех или иных осуждаемых произведениях. На мой взгляд, именно это исследование является самой трудной и важной частью следствия по этим делам, думаю, что это исследование необходимо проводить совместно с экспертами идеологических институтов, но обязательно при участии защитников и самих подследственных авторов этих произведений. Только после окончания этой части следствия, результаты ее следует предъявлять подследственным и в зависимости от их реакции (например, если последние признают справедливость обвинения в свой адрес и откажутся от повторения таких ошибок в будущем, или если они убедительно докажут свою невиновность в клевете, то следствие можно прекратить) дело может перейти во вторую стадию, когда устанавливаются детали и конкретная степень вины каждого из подследственных в изготовлении и распространении клеветнических измышлений.

Таким образом, на мой взгляд, основная тяжесть следственной работы по этим делам должна лечь именно на экспертов идеологических институтов, что возможно лишь при резком повышении качества и эффективности работы, убедительности и добросовестности их доказательств с юридической точки зрения.

Без такой перестройки и при сохранении нынешних пороков, когда наличие клеветы и антисоветизма не доказывается, а лишь провозглашается, на мой взгляд, только создает впечатление, что суды по этим статьям УК РСФСР и действительно являются лишь видом мести за критику и видом преследовании за непартийные, неофициальные взгляды – и тем самым, на деле, лишь дискредитируют советское правосудие и, следовательно, саму советскую власть. 15.09.1980г.

В свой следующий приезд "коллега" высказал "их" реакцию на эту записку. В общем она была отрицательна, в основном, наверное, из-за предложения Вити предварять нынешние следствия по диссидентским статьям доказательствами специалистов заведомой ложности осуждаемого произведения. Предложение обязательного участия в этом разбирательстве защитника и обвиняемого было названо "юридически безграмотным".

Витю это не удивило и не огорчило, иного он даже не ожидал, но считал полезным высказаться с конструктивными предложениями, как должно поступать уважающее свои принципы следствие и правосудие в диссидентских делах.

Событие 50. "Коллега", приехавший 23 сентября к нам в пансионат, что мы собираемся на следующий день уезжать домой (срок путевки кончился, продлевать мы его не желали, дома старшие дети ждут), и увез Витю в Москву. Примерно через три часа Витя вернулся, получив в Мосгорсуде на Каланчевке обвинительное заключение под расписку и судебную повестку на 29 сентября.

Обвинительное заключение оказалось главным и единственным достоверным документом Витиного суда, его формулировки почти без изменения звучали и в суде вплоть до приговора, поэтому я перенумеровала все его абзацы цифрами в скобках, чтобы в последующем можно было просто ссылаться на них.