| предыдущая | оглавление | следующая |
( реферат раздела XII учебника Лапидуса и К.Островитянова "Экономика переходного периода", 1931 г.)
Так или иначе, но мы все изучали в школах и институтах начала так называемой "политэкономии социализма" и удивлялись подчас пустоте и бессодержательности ее немногих тезисов, вроде основного закона – удовлетворения растущих потребностей, закона планомерного, пропорционального развития (ППР), принципа оплаты по труду, все еще действующего закона стоимости, преимущественного роста промышленности и т.п.
Сегодня, кажется, уже для всех стало очевидно, что странная дисциплина "политэкономия социализма" – не наука, что для понимания сути происходящих в стране экономических процессов необходимо совершенно иное, нужна настоящая экономическая наука. Она и начала воссоздаваться в стране под названием «экономико-математические методы».
Однако "политэкономия социализма" отнюдь не сдала своих позиций. Напротив, она осваивает новую кибернетическую терминологию и претендует на подчинение и перекройку воссозданной экономической науки на свой лад, ссылаясь на необходимую "партийность и марксистскую ортодоксальность" и на "специфику "социалистического способа производства". И эти действия во многом проходят успешно. Миф о специфике планового хозяйства и экономических законах социализма очень живуч в наших условиях и его принимают даже некоторое оппозиционно настроенные наши современники.
Поэтому, на мой взгляд, было бы любопытно посмотреть, как складывалась эта концепция "политэкономии социализма" и как она утверждалась в борьбе с нормальной экономической наукой. Обозначенная в подзаголовке книга дает некоторый материал для такого знакомства, как бы для подступа к теме. Она написана в годы перелома от НЭПа к социализму пятилеток и ликвидации зажиточного крестьянства (кулаки и подкулачники) и буржуазии. Политэкономия социализма здесь пока входит в "экономику переходного периода", а иногда даже называется ею, но мы легко узнаем знакомые черты.
Итак, приступим к реферату
Раздел XII состоит из 12 глав, 33- 45.
"Глава 33. Неизбежность переходной эпохи от капитализма к коммунизму".
Кроме обычных марксистских предсказаний краха капитализма и наступления диктатуры пролетариата, в ней содержатся также привычные нам определения социализма и коммунизма как двух стадий одного и того же строя, одной коммунистической формации. Социализм характеризуется лишь как будущий общественный строй, где средства производства изъяты из частного владения, распределение предметов потребления ведется согласно затраченному труду, а для охраны такого порядка еще будет существовать государство, но оно будет уже в стадии отмирания:
"Само собой разумеется, что роль государства на этой стадии развития будет уже далеко не та, как в первый период захвата власти пролетариатом и в следующий за ним период революционного превращения капиталистического общества в социалистическое. В эпоху социализма государство будет уже находиться в стадии отмирания". (стр.450)
Жизнь, однако, показала иное: для выполнения двух первых социалистических свойств потребовалось не отмирание государственной власти, а всемерное усиление государственного насилия.
"Глава 34. Общая характеристика советского хозяйства и методология его изучения".
Экономика СССР здесь определяется как переходная от капитализма к социализму. Приводится известный ленинский перечень существующих в стране хозяйственных укладов: 1) патриархально-натуральное крестьянское хозяйство; 2) мелкое товарное (крестьянское) хозяйство; 3) частнохозяйственный капитализм; 4) государственный капитализм (под которым понимаются крупные капиталисты, поставленные под государственный контроль; 5) социалистические, т.е. государственные предприятия. В данной схеме эти уклады выстроены как бы в порядке перехода от низшего к высшему, так что Лапидусу и Островитянову следовало бы говорить об экономике переходной не от капитализма к социализму, а от натурального (крестьянского патриархального) хозяйства к социализму, т.е. тоже к натуральному, безденежному, безрыночному, плановому государственному хозяйству. В этой ленинской схеме частный капитализм появляется лишь в середине перехода и исчезает. Сам же переход оказывается реакцией древнего натурального хозяйства против рынка, т.е. кручением на месте в рамках единого натурального хозяйства. По-настоящему наиболее высокой и, к сожалению, в условиях СССР отвергнутой хозяйственной формой является как раз частнохозяйственный и мелкотоварный уклады.
Авторы реферируемого учебника в своем изложении упрощают ленинскую схему до 2-х основных типов: меновое, неорганизованное хозяйство, связанное с деньгами и стихией капиталистического рынка, и организованное, плановое, управляемое сознательной волей человека (натуральное хозяйство, в т.ч. будущий социализм). В дальнейшем, из политических соображений первый тип они подразделяют еще на два: мелкое крестьянское хозяйство, которому через колхозы открывается путь в социализм и частные хозяйства, которые подлежат ликвидации:
"Мы считаем единственно правильным третий путь – исходить при теоретическом изучении советского хозяйства из того, что его основной, характерной особенностью является единство и в то же время противоположность трех основных секторов: социалистического, простого товарного и капиталистического" (стр.461).
Однако подразделение на три сектора – тактическое, главное же противопоставление идет по линии: стихия рынка – план, капиталистическая анархия – организованность и сознательное управление, денежное товарное хозяйство – натуральное производство, капитализм – социализм…
Однако авторы считают, что в условиях перехода современный им социалистический сектор хозяйства в виду взаимодействия с чуждыми ему укладами вынужден и сам использовать денежную, товарную, экономическую форму:
"При наличии же 25 млн. крестьянских хозяйств, которые увязываются с государственно-социалистическим сектором и другими укладами в единое хозяйство, говорить о чистом типе планового хозяйства применительно ко всему советскому хозяйству конечно, не приходится.
Именно это и вызывает необходимость сохранения меновых отношений как формы связи госуд.-социал.сектора со всеми другими укладами советского хозяйства, и в первую очередь с 25 млн.мелких крестьянских хозяйств. Госуд.-социал. сектор может воздействовать на стихию мелкого крестьянского хозяйства в целях его преобразования в крупное коллективное социал.производство только через использование меновых отношений, через овладение обменом, торговлей с крестьянским хозяйством.
Поэтому, хотя госуд.-социал.сектор по типу производственных отношений и является в основном социалистическим, но он не может сразу перейти к натуральным отношениям организованного, планового хозяйства. Стихия производственных отношений других укладов, главным образом мелкого крестьянского земледелия, навязывает ему товарную форму.
Итак госуд.-социал.сектор не только воздействует на мелкое крестьянское хозяйство, стремясь преобразовать его в крупное социалистическое производства, но он сам испытывает на себе воздействие мелкого производства и потому вынужден облечься в товарную форму. Однако то влияние, которое оказывают другие уклады, и главным образом мелкое крестьянское хозяйство на госуд.-социал.сектор, неравноценно тому воздействию, которое идет на них со стороны этого сектора. Госуд.-социал. сектор играет ведущую роль в нашем советском хозяйстве, он определяет тенденцию развития всего нашего хозяйства в целом к социализму, а то влияние, которое оказывает стихия производственных отношений других укладов на него, является подчиненным. Она (эта стихия) не может подняться на такую ступень, чтобы начать преобразовывать по своему образу и подобию госуд.-социал.сектор советского хозяйства, она не может стать ведущей силой советского хозяйства" (с.455).
Авторы учебника пытаются быть последовательными: если для социалистического производства в принципе не нужны деньги и товарные, меновые отношения, то не нужна будет и сама политэкономия, которая как раз и изучает товарные отношения ("политэкономия социализма" оказывается невозможным словосочетанием) и они делают такой вывод:
"Поскольку стихийные законы еще действуют в советском хозяйстве, постольку как будто сохраняется поле для законов политэкономии; поскольку же в нем действует плановое начало,- как будто для законов политической экономии места не находится и вступает в свои права экономическая политика пролетарского государства. Однако разделить сов.хозяйство на отдельные участки и сказать: на этом участке действует стихия – пусть этот участок и изучается политэкономией, а вот на соседнем господствует план – пусть там царствует экономическая политика,- разделить таким образом советское хозяйство на сферы влияния между отдельными дисциплинами нельзя. Своеобразие переходного периода советского хозяйства как раз и заключается в том, что он, во-первых, представляет собой единое хозяйство, все части которого связаны между собой через рынок, и, во-вторых, ни плановое начало, ни стихийное в нем не действуют в чистом виде.
План включает в себя элемент стихии, а стихийные законы находятся под воздействием плана, ограничиваются и используются им. При этом руководящая роль принадлежит плану.
…Все это вызывает необходимость в особой теоретической дисциплине для изучения сов.хозяйства, которая заняла бы самостоятельное место между политической экономией и экономической политикой… В то время как политическая экономия затрагивает организованные производственные отношения только постольку, поскольку это необходимо для объяснения неорганизованных производственных отношений, теория советского хозяйства изучает именно сочетание отмиравших неорганизованных отношений с растущими организованными отношениями" (с.457).
Итак, будущий академик Островитянов и один из ведущих создателей "политэкономии социализма" в свое время вполне откровенно и определенно отрицал саму возможность таковой. "Партийные обстоятельства" заставили его изменить свою точку зрения, но факт остается: один из "творцов" "политэкономии социализма" в глубине души сам понимал абсурдность им содеянного.
"Глава 35. О регуляторе советского хозяйства"
ставит очень важную проблему о самой сути экономики переходного периода. Характерно само название главы, как бы оставшееся в наследство от прежней экономической науки, от "капиталистической политэкономии". В последующих курсах политэкономии социализма вопрос о регуляторе, т.е. об автоматическом регулировании хозяйственных пропорций был заменен так называемым законом ППР, возложившим эти функции на государственные плановые органы:
"Всякое общество, независимо от той или иной формы производственных отношений, может существовать только при условии известного равновесия между потребностями людей и средствами удовлетворения этих потребностей или, короче, равновесия между производством и потреблением… что предполагает такое распределение труда по отдельным отраслям производства, которое соответствовало бы потребностям общества.
Каким же образом достигается пропорциональность в распределении труда по отдельным отраслям производства в условиях товарно-капиталистического общества? Она достигается, и как мы уже говорили не раз, стихийным путем – через закон стоимости, который и является регулятором производственных отношений товарно-капит. общества. Причем это регулирование совершается, по выражению Маркса, посредством "барометрических колебаний цен" вокруг стоимости.
Возьмем теперь коммунистическое общество. Оно, так же как и всякое другое, будет иметь определенные потребности, и удовлетворение этих потребностей также будет требовать соблюдения известных пропорций в распределении труда по отдельным отраслям пр-ва согласно этим потребностям. И здесь тоже придется считаться с трудовыми затратами, связанными с производством того или иного продукта. Но регулирование этого "трудового баланса" не примет стоимостной формы; оно, как мы уже неоднократно говорили, будет происходить не стихийно через посредство вещей, обмениваемых на рынке самостоятельными товаропроизводителями, а через сознательную волю всего общества. Это, конечно, нельзя понимать, что тот или иной планируемый орган может делать все, что ему "бог" на душу положит или чего его "левая нога захочет". Действия всякого такого органа также обуславливаются известными причинами и подчиняются определенным законам. Это означает только, что он не является слепой игрушкой этих законов, а что эти законы проявят свое действие через его волю и сознание. Стихийность же, наоборот, предполагает регулирование производственных отношений помимо, а часто и вопреки воле и сознанию человека, посредством стихийного закона стоимости" (стр.464).
"Мы переживаем процесс перехода одного в другое. Закон стоимости еще не отмер, а продолжает действовать и в наших условиях, но действует не в том виде, как в условиях капиталистического строя, т.к. он вследствие роста планового начала в нашем хозяйстве переживает процесс отмирания, процесс превращения в плановый регулятор социалистического общества.
Великий философ Гегель, а за ним и Плеханов приводили следующий пример, который может помочь нам разъяснить постановку вопроса в данном случае. У юноши появляется на подбородке пушок. Можно ли ответить на вопрос, есть ли у юноши борода или ее нет? Ни тот, ни другой ответ не будет правильным, так как вся суть как раз заключается в том, что борода у юноши находится в состоянии возникновения".
Как известно, вопрос о смысле и содержании социалистического хозяйственного регулирования давно уже стал вопросом "с бородой", а не с пушком, но характерно, что даже в пору своей молодости Островитянов и Ко ничего не могли сказать содержательного об этом "регуляторе", кроме старых гегельянских анекдотов.
В дальнейшем суть ППР все же нашли – все в том же старом законе стоимости, которому ППР только не должен противоречить. Мне рассказывал старый работник института экономики, как в конце 30-х годов Островитянова и прочих "политэкономов социализма", которые уже довольно успешно вели кампанию в печати, о том, что в связи с объявленной Сталиным победой социализма закон стоимости в стране уже не действует, а деньги и товарные отношения, лишившись своего менового содержания, являются лишь оболочкой прямого натурального распределения (пока сохраняются различия между кооперативной и государственной формами социалист.собственности). Но вот эти "поиски и аргументы дошли до Сталина, который очень удивился: "Как это нет денег и товаров? Как это закон стоимости не действует? А что же действует?" Политэкономы были вызваны в Кремль и там услышали твердое: "Закон стоимости есть и будет".
Отныне на их концепцию легла печать логической незавершенности и даже какой-то, простите, "ублюдочности". Зато закон стоимости и взаправдашность денег и товарных отношений при социализме спасли им хоть какую-то степень правдоподобия, спасли само название «Политэкономия социализма». А вопрос о регуляторе производства при социализме так и открыт до сих пор: ППР обеспечивает Госплан, но при этом он обязан учитывать закон стоимости и не нарушать его (т.е. рыночные) пропорции!!! – И это при запрещенном рынке! В своей практической работе плановики вынуждены ориентироваться на пропорции западного рыночного хозяйства и на исправление уже очевидных, вопиющих диспропорций. К этому свелось единственное "преимущество" социалистического регулятора (сознательного) по сравнению с автоматическим, "стихийным" рыночным регулированием. Такова наша сегодняшняя расплата за давнишнюю демагогию "политэкономов социализма"…
Но все это еще в будущем, а для экономики переходного периода с двумя типами хозяйства вопрос решается более интересно:
"Нельзя ли отсюда сделать такой вывод, что в советском хозяйстве должно быть два отдельных регулятора, из которых каждый должен действовать в своей сфере, в своей области. Плановый регулятор должен регулировать социал.сектор сов.хоз-ва, а стихийный регулятор – закон стоимости должен регулировать простые товарные отношения… и частнокапит.сектор сов.хоз-ва. Как ни подкупает такое объяснение своей кажущейся простотой и логичностью, тем не менее мы не можем признать его правильным…
Между тем воздействием, которое оказывает какое-нибудь крупное монополист. объединение капиталистов (…или даже буржуазное государство…) на рынок в своих частнособст.интересах, и тем планированием, которое мы имеем в сов.хозяйстве, существует глубокая не только количественная, но и качественная разница. Основным характерным моментом для нашего хозяйства, взятого в целом, является "ведущая роль госуд.-социал.сектора, его гегемония в нар.хозяйстве, соответствующая гегемонии пролетариата в политике.
…Для того, чтобы посмотреть, как именно осуществляет советское государство руководство всем хозяйством в целом, обратимся к тому влиянию, которое может оказать государственно-социал.сектор на крестьянское хозяйство и вообще на частное хозяйство… Государство, выступая на рынке как самый крупный поставщик промышленных товаров, орудия труда и предметов потребления, а с другой стороны – как закупщик у крестьян сырья и предметов питания…, а в целом ряде случаев – как монополист, имеет возможность воздействовать на развитие крестьянского хозяйства таким образом, чтобы толкать его по руслу социалистического строительства.
…Далее, сосредоточивая в своих руках громадные массы с.-х.продукции, государство, умело маневрируя своими запасами, может влиять на цены, стихийно складывающиеся на рынке. Наконец, государство соответствующей политикой может непосредственно регулировать частную торговлю. Снабжая частных торговцев промышленными товарами, оно может обусловить это снабжение обязательством продавать эти товары по определенным ценам, оно может в необходимых случаях совершенно лишить товаров частную торговлю и направить товарный поток исключительно по руслу государственной и кооперативной торговли. В области заготовок государство, устанавливая льготные тарифы за транспорт по определенным товарам для государственной и кооп.торговли и повышенные – для частной, может таким образом направлять частный торговый капитал.
…Советское государство осуществляет свое плановое воздействие на стихию рыночных отношений, не только борясь, но и используя действие стихийных законов рынка и заставляя их двигаться по желательному для него руслу.
…Госуд.-социал.сектор… все же не может в свою очередь не испытывать на себе влияния рыночных отношений, а также некоторого влияния закона стоимости… вынужден принять товарную форму отношений не только во взаимоотношениях с другими укладами, но и во взаимоотношениях между отдельными предприятиями, входящими в его круг. Но… все своеобразие рассматриваемого случая заключается как раз в том, что товарная форма, форма цены в данном случае, имеет в своей основе несравненно в большей степени плановое регулирование, чем стоимость.
…В советском хозяйстве пропорциональность в распределении труда по отдельным отраслям производства… достигается сочетанием планового руководства с законом стоимости в соответствии с переходным характером этого хозяйства. При этом ведущая роль находится на стороне планового руководства"(стр.473).
Особый параграф этой главы посвящен критическому (вернее, ругательному) разбору иных точек зрения на суть регулятора советского хозяйства. И начинают они эту критику с нормальных ученых-экономистов, которые еще сохранили возможность как-то высказаться в печати.
Но прежде чем перейти к этому интересному параграфу, отметим свое впечатление от чтения вышеприведенного материала: многоукладный и "переходный" период НЭПа оказывается чрезвычайно похожим на сегодняшний "социализм", только вместо мелких крестьянских хозяйств сегодня на рынке выступают подсобные и дачные хозяйства, а также кустари, а взамен частной торговли и промышленности – подпольная частная промышленность и спекулянты. Объявленный Сталиным в 1936 году социализм не означил принципиальных изменений по сравнению с НЭПом, а только небывалый экономический зажим и поныне существующего мелкотоварного и частного хозяйства.
"Остановимся сначала на разборе тех теоретиков-экономистов, которые признают закон стоимости единственным или по крайней мере основным регулятором советского хозяйства. Яркое выражение эта точка зрения нашла в статьях проф.Юровского: "Существующую систему нельзя понять, как смесь прошлой и будущей. Она есть система товарного хозяйства, только особая его форма… Закон ценности действует везде, где есть рынок и есть товар. Хозяйственная обстановка может приближаться к условиям свободной конкуренции. В хозяйственной обстановке могут играть крупную роль организации монопольного типа. Государство может не вмешиваться в условия пр-ва, обмена и распределения. Государство может вести политику покровительства одним формам или отраслям хозяйства и вытеснения других, регулировать условия внешней торговли, кредита и производства. Если при всех этих условиях остается рынок, то действует "закон ценности".
Позиция проф.Юровского по существу есть позиция буржуазных экономистов и их подголосков – социал-демократов, которые рассматривают советское хозяйство как разновидность товарно-капиталистического, которое только насилуется коммунистическими экспериментами. Эта точка зрения находит некоторый отголосок и среди коммунистов. В этом последнем случае она, конечно, не выступает в такой законченной форме, как мы это только видели на примере проф.Юровского, а выражается в переоценке роли и значения в советском хозяйстве стихийных отношений и недооценкой планового руководства. Эта точка зрения нашла в свое время выражение во взглядах Сокольникова, Смирнова, Смилги и др.: "Что означает принцип хозяйственного расчета?" – спрашивает Смилга и отвечает: "На языке теоретической экономии это означает восстановление действия закона ценности с рядом ограничений, вытекающих из своеобразия хозяйства Советского Союза".
Основная ошибка, как проф.Юровского, так и Смилги заключается в непонимании самого существа переходного периода, которое как раз и заключается в своеобразном сочетании плановых и стихийных элементов при руководящем значении первых (с.474).
В противовес точке зрения единого регулятора – закона стоимости т. Е.А.Преображенский (троцкист – К.Б.) выдвинул теорию двух регуляторов… Поскольку же оба эти регулятора – как плановый, так и стихийный – входят в единый организм всего хозяйства Союза в целом и вынуждены сталкиваться друг с другом, постольку между ними возникает борьба, в результате которой происходит чисто механическое вытеснение одним началом, одним регулятором другого, и устанавливается извечная равнодействующая… Но… в советском хозяйстве мы имеем не механическое, а органическое сочетание различных укладов в силу чего плановое начало внутри себя содержит элементы стихийности, стихия в свой черед содержит элементы плановости… Нельзя говорить о двух регуляторах в советском хозяйстве. Это равносильно отрицанию единства советского хозяйства, отрицание единства равносильно отрицанию возможности равновесия в сов.хозяйстве… Правильнее будет сказать, что регулятором советского хозяйства будет именно вот это сочетание планового начала со стихийным при руководящем значении первого" (с.476).
…Ошибку Е.А.Преображенского взялся исправить Н.И.Бухарин в известной статье "К вопросу о закономерностях переходного периода" в "Правде" за 1925г…. Он конструирует для этого особый "закон" под названием "закона трудовых затрат". Сущность этого закона сводится к следующему. Всякое хозяйство, всякая форма производст.отношений может существовать только при условии соблюдения известной обязательной пропорциональности в распределении труда между отдельными отраслями производства.
По мнению т.Бухарина существует универсальный, всеобщий закон пропорционального распределения труда, обязательный для всякого способа производства. Меняются только в зависимости от различия в способах производства формы проявления этого закона. В условиях товарно-капиталистического хозяйства он проявляется в стоимостной форме, в условиях коммунистического общества он будет осуществляться в форме планового руководства. Отсюда Бухарин делает вывод, что регулятором советского хозяйства является закон трудовых затрат в специфической форме, свойственной этому хозяйству.
…Основная ошибка Бухарина заключается в том, что он так же как и Преображенский не может себе представить, что различные и даже противоположные регулирующие начала могут образовать органическое единство. Бухарин, как и вообще механисты, считает, что там, где есть противоположность, там не может быть единства, и там, где есть единство, там не может быть противоположности (с.478).
…В противовес "двум регуляторам" Преображенского тов.А.Кон выдвинул идею "двуединого регулятора" - в том смысле, плановое начало ("могущественная государственная воля") врывается под скорлупу стихийного регулятора, сплетается с ним в единое целое, в новый двуединый регулятор, причем формой этого соединения обоих регуляторов является цена. …Однако, если рассматривать госуд.-социал.сектор как одну из воль, только более могущественную, чем другие индивидуальные воли, то тем самым нельзя будет провести никакого качественного различия между госуд.социал.сектора в советском хозяйстве и между каким-нибудь мощным государственно-монополистическим объединением капиталистов, которое тоже в силу своей мощности, может оказывать гораздо большее влияние на установление "равнодействующей", чем другие, менее мощные воли.
…В этом, насквозь механическом подходе к проблеме регулятора и заключается главный недостаток концепции А.Кона, делающей ее непригодным орудием в деле познания закономерностей переходного периода" (с.479).
Глава 36. "Проблема эксплуатации в Советском Союзе"
Посвящена доказательству того, что если в частном советском хозяйстве эксплуатация непременно присутствует, то в государственно-социалистическом секторе – нет. Доказательство ведется с помощью простых схоластических аргументов, ссылок на авторитеты и просто голословных утверждений:
"Наличие товарно-денежных отношений в госпромышленности СССР и все вытекающие отсюда последствия в виде денежного обращения, банковой системы и т.д. отнюдь еще сами по себе не свидетельствуют о ее капиталистическом характере. Мы только в том случае будем иметь основания отнести нашу госпромышленность к капиталистическим или к госкапиталистическим элементам нашего хозяйства, если откроем в ней кроме товарных отношений еще и другие признаки, характерные для прибавочной стоимости, т.е. наличие класса капиталистов и наемного труда.
…В нашей госпромышленности отсутствует класс капиталистов, который бы владел средствами пр-ва. Собственником ее является рабочий класс, организованный в Советское государство… Поскольку у нас нет капиталистов и собственность на средства производства принадлежит рабочему классу, мы не можем по отношению к госуд. промышленности говорить и о наемном труде в строгом смысле этого слова. Такой вывод может многим показаться странным даже после всего, что мы уже говорили. Как можно отрицать наличие наемного труда в наших госпредприятиях, когда каждый из нас по собственному опыту знает, что наши рабочие тоже нанимаются, заключают договора, получают зарплату и т.д., как и при капитализме? Однако часто под одной и той же формой скрываются совершенно иные отношения… Красные директора и наши хозорганы, которые руководят и управляют нашими предприятиями, являются просто служащими, доверенными рабочего класса. Каждый рабочий есть часть рабочего класса. Кому же он продает свою рабочую силу? По существу он продает тому же рабочему классу, частью которого он является сам… Можно ли говорить о наемном труде, раз рабочую силу используют сами рабочие (в лице государства)? – очевидно, нельзя!
…Итак раз производственные отношения, которые имеют место на наших госпредприятиях, ничего общего кроме нынешней формы не имеют с капиталистическими, то мы не можем говорить по отношению к нашей промышленности ни об эксплуатации, ни о прибавочной стоимости. Как же нам в таком случае назвать тот прибавочный труд, который отдает рабочий своему рабочему государству?... Придется примириться пока с тем фактом, что термина, соответствующего производственным отношениям, сложившимся в нашей госпромышленности, у нас нет.
…Укажем наконец еще на то, что в качестве довода против социалистического характера тех производственных отношений, которые складываются на наших предприятиях, приводят тот факт, что наши рабочие живут беднее и менее культурно, чем рабочие передовых капиталистических стран. Те, кто приводят это возражение, смешивают опять-таки две вещи. Одно дело – тот или иной уровень материального положения, а другое – структура общественных отношений… Оттого, что мы бедны, те отношения, которые имеют место в нашей госпромышленности, еще не становятся капиталистическими, точно также как сравнительно высокая заработная плата в кап.предприятиях не устраняет ни в какой мере самого капиталистического отношения (с.484).
…Поскольку часть прибавочной стоимости, созданной рабочими госкапиталистических предприятий переходит к рабочему государству, т.е. возвращается рабочему классу, то эта часть перестает быть по существу капиталистической прибавочной стоимостью и имеет то же значение, что и "прибавочный продукт" рабочих госпредприятий. То же самое, хотя в значительно меньшей степени, можно сказать и о частнохозяйственном капитализме… Частью путем налогового пресса, частью через снабжение его сырьем или орудиями труда или через госторговлю часть прибавочной стоимости из частнокапит.предприятий переходит в фонд пролетарского государства.
Но в общем и целом здесь мы имеем типичные капит.отношения, и основная масса прибавочного продукта превращается в типичную прибавочную стоимость (стр.485). …Поскольку не может быть речи о прибавочной стоимости в госпредприятиях "последовательно-социал. типа", постольку не может быть речи также и о прибыли… Говоря о "прибыли" наших госпредприятий, мы должны все время иметь в виду, что это слово употребляется нами условно. Наша "прибыль", в сущности, по своему содержанию ничего общего с капиталистической не имеет…. Прибыль… крайне важна для советского государства. Через посредство прибыли гос-во реализует созданный на госпредприятиях прибавочный продукт. Будучи таким образом в высшей степени заинтересовано в накоплении прибыли, государство принимает соответствующие меры к обеспечению прибыльности предприятий… Переводит отдельные предприятия на хозяйственный расчет. Эти предприятия работают каждое как бы на свой страх и риск, рассчитывая при этом на свои собственные силы. Средства на поддержание, восстановление и расширение производства черпаются при этом из собственных доходов и работники предприятия делаются таким образом заинтересованными в том, чтобы сократить расходы своего предприятия и увеличить его доходы… Однако общее руководство деятельностью этих предприятий остается при этом за государством…
Если мы от госпредприятий перейдем к капиталистическим, которые у нас тоже имеются, хотя и в сравнительно небольшом количестве, то здесь придется говорить конечно о "прибыли" не условно, а в обыкновенном капиталистическом смысле слова" (с.487).
Глава 37 "Проблема заработной платы в СССР"
После того как мы рассмотрели вопрос о прибавочной стоимости в СССР, нам уже нетрудно будет разрешить вопрос и о заработной плате…
Если бы у нас существовал развитый социалистический строй, без денег и рынка, то нужды в зар.плате как особой форме распределения созданного рабочим продукта не было: всякий трудящийся, по особым удостоверениям, получал бы непосредственно из общественных распределителей нужные ему продукты. В условиях же переходного периода, при существовании рынка, это невозможно. B этих условиях раб.класс обычно может получить необходимые ему продукты только на деньги, путем купли. Этим и объясняется то, что доля, получаемая рабочим непосредственно для удовлетворения его индивидуальных потребностей, принимает форму заработной платы, несмотря на все принципиальное отличие этой заработной платы от того, что мы привыкли понимать под этим словом при капиталистическом строе… За формой заработной платы здесь по существу скрываются социалистические отношения (с.491).
Глава 38. "Вопрос о торговом капитале и торговой прибыли в советском хозяйстве"
(доказывает по аналогии, что эти категории не применимы к госторговле СССР, зато применимы к частной и той части кооперативной торговли, в которой есть кулацкие элементы…)
"Уже из одного этого ясно, что поскольку советская госторговля обслуживает госпромышленность, где нет "капитала" в собственном смысле слова, постольку и понятия "торгового капитала" и "торговой прибыли" к ней неприменимы (с.500).
Мы видим таким образом, что кооперативная торговля может носить характер капиталистический и некапиталистический в зависимости от того, какие слои крестьянства она объединяет…
Остается сделать несколько замечаний о частной торговле. Поскольку у нас в порядке частной торговли происходит обмен между мелкими производителями – крестьянами-середняками, бедняками и кустарями – очевидно о прибыли и капитале здесь говорить не приходится. Но как только на арене частной торговли появляется капиталист, мы имеем дело с торговым капиталом и торговой прибылью… даже когда им реализуется продукт госфабрики" (с.505).
Глава 39. "Вопрос о кредите и денежном обращении в советском хозяйстве"
"…Подобно тому, как мы это уже видели с прибылью, с зарплатой, и здесь за внешним сходством (советского кредита и банков с капиталистическими) скрывается другое социальное содержание.
…Наши кредитные учреждения являются в подавляющем своем большинстве учреждениями государственного или, по крайней мере, находящимися под руководящим влиянием государства.
Вот почему кредит в Сов.стране, в отличие от кредита капиталистического, является уже не орудием для частнокапит.накопления, не средством для усиления пр-ва прибавочной стоимости и эксплуатации рабочих, а могучим средством для так называемого социалистического накопления, для усиления соц.элементов в нашем хозяйстве (с.506).
…Как ни отличен советский кредит от капиталистического, но и у нас предоставление кредита связано со взиманием особого ссудного процента. После только что сказанного о сущности нашего кредита… решить вопрос о природе нашего ссудного процента нетрудно" (с.507).
Интересен § 207 "История денежного обращения в СССР", поэтому мы его почти полностью перепечатываем:
"До войны денежная система в России базировалась на золоте. Кредитные билеты, выпускавшиеся старым госуд.банком, беспрепятственно обменивались на золото. С началом войны размен был прекращен, и кредитные билеты стали выпускать уже с целью получения средств на покрытие тех зияющих прорех, которые образовались в государственном бюджете вследствие больших расходов на войну. Таким образом, кредитные деньги были превращены в бумажные деньги. Война истощала… государственные средства, и государство было вынуждено все чаще и чаще обращаться к печатному станку для покрытия своих дефицитов…
К началу Февральской революции бумажноденежная масса возросла в 7 раз. Февральская революция не только не приостановила этого быстрого роста бумажноденежной массы, а, наоборот, в высшей степени его усилила. Вознесенное к власти Временное правительство за 8 месяцев своего существования выпустило больше денег, чем бывшее царское правительство за 2,5 года войны. Советское правительство, сменившее Временное, вследствие огромных расходов, связанных с обостренной гражданской войной, вынуждено было продолжать ту же политику. Началось настоящее бумажноденежное наводнение. По мере роста этого наводнения происходило стремительное, прямо катастрофическое падение покупательной способности бумажных денег. К началу 1922г. оно достигло такой степени, что один довоенный рубль равнялся 288 тысячам бумажных. Все стали миллионерами и миллиардерами. Зато за вещь, которая до войны стоила несколько рублей, приходилось расплачиваться миллионами… Это стало создавать такие технические неудобства, что сов.правительству пришлось прибегнуть к деноминации бумажных денег, т.е. к их переименованию, которое свелось к тому, что 1 рубль бумажных денег выпуска 1923г. приравнивался к 100 руб.выпуска 1922 г. Эта техническая операция, облегчившая счет денег, конечно, ни в какой мере не могла приостановить их дальнейшего обесценения.
Между тем катастрофическое падение бумажных денег необычайно болезненно сказывалось на всех сторонах. Оно в высшей степени затрудняло правильную калькуляцию товаров, мешало развитию промышленности и торговли; представляя собой по существу эмиссионный налог, оно тяжелым бременем ложилось на плечи рабочих и крестьян и т.д. На очередь дня стал вопрос о ликвидации инфляции, о проведении денежной реформы. Необходимые предпосылки для этого были уже более или менее созданы. За несколько лет НЭПа, предшествовавших денежной реформе, проведенной в 1924 году, советское хозяйство уже значительно окрепло. Быстрым темпом восстанавливались промышленность и сельское хозяйство, развивалась торговля, росла и крепла сеть кредитных учреждений. И даже основная причина выпуска бумажных денег – бюджетный дефицит был сведен к началу реформы к такой сумме, которая особенно не могла поколебать устойчивости новой валюты. Наконец, в 1923/24 г. перед началом реформы был достигнут активный торговый баланс…
Фактическим началом денежной реформы, осуществленной полностью в 1924г., можно считать выпуск Госуд.банком новой твердой устойчивой валюты в лице червонца, который был произведен в 1922г., т.е. не бумажных денег, а банкноты. Червонец обеспечивался на 25% золотой и устойчивой иностранной валютой, а на всю остальную сумму – векселями и товарами. Эмиссия червонцев не могла быть использована в целях покрытия дефицита по госуд. бюджету. Этот дефицит по-прежнему покрывался за счет выпуска совзнаков, которые после этого покатились вниз с еще большей быстротой, чем раньше.
Так возникли наши кредитные деньги ("червонцы"). Хотя обмен банкнот на золото и не был восстановлен, тем не менее в декрете о его выпуске было обещано, что со временем, когда правительство признает этот размен возможным и необходимым, он будет установлен… Сейчас устойчивость советского червонца достигается тем, что сов.правительство соблюдает большую осторожность в деле его выпуска, …лишь в том количестве, которое обеспечено золотом, ин.валютой и векселями. При сокращении товарного обращения банк принимает меры к изъятию из обращения лишних кредитных денег…
После проведения всех этих мероприятий выпуск совзнаков был прекращен и начался его обмен на казначейские знаки по курсу – один казначейский рубль равен 50 миллиардам совзнаков. Денежная реформа была завершена, совзнак закончил свое существование…" (с.512)
Глава 40. "Вопрос о земельной ренте в советском хозяйстве".
"…Категория абсолютной ренты не может быть применена к советскому хозяйству, во-первых, потому что в нем отсутствует частная собственность на землю, а во-вторых, потому что советское хозяйство не регулируется капиталистическими законами средней нормы прибыли и цены производства (с.514).
…По отношению к подавляющему большинству мелкого крестьянского земледелия категория дифференциальной ренты оказывается неприменимой… Совсем другое дело, когда дифференциальная рента улавливается Советским государством. Тут мы встречаемся с тем же явлением, когда мы разбирали случай, когда часть прибавочной стоимости капиталиста или кулака через госторговлю попадает в фонд Сов. гос-ва. Мы установили тогда, что, поскольку эта часть прибавочной стоимости попадает в фонд Сов.гос-ва, она изменяет свою социальную природу и теряет характер прибавочной стоимости. То же самое целиком может быть отнесено к дифференциальной ренте.
…Вывозя свой хлеб за границу, Советское государство продает его по ценам мирового рынка. Между тем эти цены включают в себя земельную ренту. Нельзя ли отсюда сделать вывод, что таким путем категория абсолютной ренты все же проникает в экономику СССР? – Теоретически мы можем себе представить, что Сов.гос-во таким путем может уловить на мировом рынке тот самый излишек стоимости, который в условиях капитализма как раз и представляет собой абсолютную ренту. Но отсюда еще нельзя сделать вывода о том, что этот излишек стоимости, попав в руки Сов.гос-ва, сохранит неизменной свою социальную природу» (с.518).
Это один из самых беззастенчивых вывертов в реферируемой книге: советское государство, продавая хлеб на мировом рынке (кстати, после разрухи, но при НЭП еще – продавая, а не покупая хлеб), в составе рыночной цены получают и абсолютную ренту, оплачиваемую зарубежным массовым потребителем, тем же самым мировым пролетариатом, но поскольку продавец – государство рабочее и защищает интересы мирового пролетариата, то и никакой ренты нет… Эти выводы об отсутствии ренты в соц.хозяйстве были потом перенесены целиком в "политэкономию социализма" и до сих пор живут, вернее, тормозят наше хозяйственное развитие.
"Нередко можно слышать довольно ожесточенные споры на тему о том, является ли сельхозналог дифференциальной рентой или нет… Сама постановка этого вопроса в корне неправильна… Ни в коем случае нельзя сельхозналог смешивать с земельной рентой.
…Всю тяжесть налогового бремени Советское государство старается переложить на кулацкие хозяйства. Поэтому земельный участок, находящийся в пользовании крестьянина-бедняка, может быть очень плодородным, но, несмотря на это, совершенно освобожден от налога. С другой стороны, хозяйство кулака может вестись на очень плохой в смысле плодородия земле и, тем не менее, обложено по высшей ставке. Все это говорит о том, что сельхозналог нельзя смешивать с земельной рентой, т.к. сельскохозяйственный налог является не налогом за пользование землею, как таковою, а налогом с дохода; при взимании его прежде всего учитывается классовая, социальная природа облагаемого крестьянского хозяйства земля и ее качество учитываются лишь как один из многих факторов, определяющих размер крестьянского дохода" (с.519).
Глава 41. "Проблема воспроизводства в советском хозяйстве"
"Среди защитников капиталистического строя немало находятся людей, которые не видят никакой принципиальной разницы между капит.расширенным воспроизводством и социалистическим. При этом их ход мысли примерно таков. Капиталист большую часть извлекаемой им из рабочих прибавочной стоимости затрачивает не на себя, а на дальнейшее развитие производства. Члены соц.общества тоже будут значительную часть своего труда отдавать на расширение производства. След., капиталист просто своими капиталами служит обществу, получая может быть только несколько высокое вознаграждение за свой труд. Следовательно, стоит только внести некоторые поправки, наложить некоторые заплатки на строй капиталистических отношений – и все социальные вопросы будут благополучно решены.
…Коренное различие между кап.расширенным воспроизводством и социалистическим заключается в том, что кап.расширенное воспроизводство означает расширенное воспроизводство капитал.отношений, т.е. расширение и углубление эксплуатации капиталистом. Наоборот, социал.расширенное воспроизводство, приближающее об-во к коммунизму, означает постепенное освобождение трудящихся от всех пережитков капитализма.
…Поскольку при социализме средства пр-ва и средства существования рабочего не являются собственностью капиталиста и не служат в его руках средством извлечения прибавочной стоимости, средством эксплуатации рабочего, постольку мы не можем социал. расширенное воспроизводство называть "накоплением капитала".
§ 218. Вопрос о кризисах в советском хозяйстве.
В СССР рынок для госпромышленности создается ростом городского и крестьянского потребления. Городской рынок создается тем платежеспособным спросом, который предъявляется со стороны рабочих, служащих и нетрудовых элементов.
…Вся суть вопроса, какое содержание вкладывать в понятие правильного соотношения между промышленностью и сельским хозяйством, в понятие равновесия. Один голый принцип равновесия является еще совершенно недостаточным и не может сам по себе быть целью нашего планового руководства.
…Мы должны стремиться не ко всякому равновесию, а к такому равновесию, в результате которого достигались бы основные задачи нашего соц.строительства, т.е. усиление соц.элементов, вытеснение капиталистических, кооперирование и коллективизация бедняцко-середняцких элементов…, развитие совхозного строительства. А все это возможно на основе быстрого темпа индустриализации страны, повышения удельного веса госпромышленности во всем хозяйстве Союза и более быстрого развития отраслей, производящих ср-ва пр-ва, по сравнению с отраслями, производящими средства потребления.
...Такая постановка вопроса исключает, с одной стороны, такую политику цен, которую рекомендуют некоторое сверхиндустриалисты и которая сводится к тому, чтобы брать с крестьянина все, что только экономически возможно и технически достижимо, т.к. это привело бы к деградации крестьянского хозяйства и тем самым к срыву социалист. строительства.
С другой стороны, такая постановка вопроса предполагает невозможность освободить крестьянство от известных жертв с его стороны на дело индустриализации и делает необходимый, помимо всяких других видов привлечения крестьянских средств на дело социалистического строительства, в известных пределах сохранение неэквивалентного обмена между городом и деревней, сущность которого сводится к тому, что продукты промышленности продаются по ценам, превышающим их стоимость, тогда как продукты сельского хозяйства продаются ниже стоимости. Такое явление, только в еще более резкой форме, мы наблюдаем и в капиталистических странах.
Какой же общий вывод мы можем сделать из всего сказанного. Поскольку плановое начало имеет большой и все возрастающий удельный вес в экономике СССР, поскольку Сов.гос-во не стремится к получению максимальной прибыли и поскольку в СССP происходит рост доходов рабочих и крестьян, постольку кризисы в капиталистическом смысле этого слова не являются неизбежными и необходимыми для советского хозяйства явлениям.
Тем не менее, поскольку стихийность еще имеет место в экономике СССР, постольку нельзя считать советское хозяйство абсолютно застрахованным от тех или иных хозяйственных потрясений, которые могут быть вызваны нарушением пропорциональности в развитии отдельных отраслей народного хозяйства.
Наиболее яркий пример такого потрясения нашего хозяйства, в очень большой степени напоминавший капиталистический кризис, мы имели в 1923 году. Сущность его заключалась в следующем. Как известно, наша промышленность в большей степени, чем капиталистическая, имеет возможность диктовать монопольные цены рынку. В 1923г. наши тресты и синдикаты попытались встать на этот путь, в результате чего создались так называемые ножницы между промышленностью и сельским хозяйством на почве слишком высоких цен на продукты промышленности и слишком низких – на продукты сельского хозяйства. Все это привело в конце концов к кризису относительного перепроизводства при абсолютной нищете. Однако и здесь сказалось отличие советской системы хозяйства от капиталистической. Кризис был быстро изжит, с одной стороны, благодаря плановому нажиму на промышленность в сторону резкого снижения цен, а с другой – на сельскохозяйственный фланг нашего хозяйства в смысле усиления экспорта крестьянского хлеба за границу.
…Если в 1923г. мы имели нечто вроде кризиса перепроизводства, вследствие неправильной политики цен, то теперь мы имеем ряд хозяйств.затруднений, вытекающих из диспропорции в развитии производительных сил между нашей госпромышленностью и сельским хозяйством. С одной стороны промышленность, несмотря на быстрый рост, не может удовлетворить спрос на с.-х. орудия, текстиль, железо и т.д., который предъявляется со стороны крестьянства, а с другой стороны сельское хозяйство не в состоянии снабдить в достаточном количестве госпромышленность сырьем и хлебом, несмотря на общий подъем в сельском хоз-ве, хотя и несравненно более медленный, чем в промышленности.
Все это, конечно, создает целый ряд трудностей… в деле социалистического строительства… но они имеют совершенно другую природy, чем капиталистические кризисы. Отсюда и устранение наших хозяйственных трудностей надо искать не в той плоскости, в которой происходит изживание капиталистических кризисов.
Изживание капиталистического перепроизводства происходит путем массового банкротства и разорения предприятий… Изживание наших хозяйственных трудностей надо искать прежде всего по линии преодоления технической отсталости сельского хозяйства… на основе коллективизации и совхозного строительства. А это требует быстрого темпа индустриализации страны" (с.536).
Как известно (в том числе и из работ В.В.Новожилова, помещенных в данном сборнике), хозяйственный кризис таким образом не изживается, а лишь становится хроническим источником диспропорций и гигантского экономического расточительства. Так оно и случилось на деле.
Глава 42. "Проблемы социалистического переустройства сельского хозяйства в СССР" (не интересная).
Глава 43. "Буржуазные и мелкобуржуазные концепции развития советского хозяйства и их критика".
В этой главе, напечатанной мелким, необязательным шрифтом, описаны те концепции, в борьбе с которыми победила вышеизложенная "теория советской экономики переходного периода", ставшая впоследствии "политэкономией социализма".
Начинается она изложением некоторых тезисов ученых-экономистов под названием "буржуазные концепции развития советского хозяйства".
"…Неудивительно, что наряду с изложенной нами генеральной линией экономической политики, проводимой партией и сов.властью в деле соц. строительства, существуют и буржуазные концепции развитая советского хозяйства… Буржуазные экономисты не отрицают того, что особенностью системы советского хозяйства является наличие в нем планового начала, но исходя из предпосылки, что советское хозяйство есть в основном разновидность товарнокапиталистического хозяйства, они не видят качественного различия между нашим планированием и плановыми мероприятиями какого-нибудь буржуазного правительства, сводя все только к количественным различиям. Они считают, что в советском хозяйстве мы имеем то же планирование, что и в капиталистическом хозяйстве, только в гораздо больших масштабах. Отсюда и центр тяжести плана они видят не в директивных указаниях, не в активном сознательном руководстве хозяйственными процессами, а в предвидении стихийных законов и тенденций хозяйственного развития и в приспособлении нашей экономической политики к этим тенденциям. Отсюда и самая задача планирования понимается ими не как соц. переустройство советского, хозяйства, а как развитие производительных сил вообще, хотя бы ценой роста капиталистических элементов советского хозяйства.
"В каждой большой и сложной работе творческого характера – говорит проф.Огановский, - должна быть своя "изюминка" – основная общая идея, которая является средоточием всех остальных идей. Такой "изюминкой" при построении народнохозяйственного плана… является, по нашему мнению, принцип равновесия".
Такой подход к оценке природы советского хозяйства и роли в нем планового начала с неизбежностью приводит к переоценке чисто экономических методов регулирования стихии рыночных отношений и к недооценке методов прямого и непосредственного неэкономического вмешательства со стороны Советского государства в стихийный ход развития хозяйства.
"Попытка преодолеть рыночную неувязку товарно-денежного хозяйства внеэкономическими методами – говорит А.Вайнштейн, - в своем логическом развитии должна привести к методу хозяйствования периода военного коммунизма со всеми его характерными чертами.
Здесь мы видим, с одной стороны, противопоставление экономических методов внеэкономическим, а с другой, попытку – всякое применение внеэкономических методов истолковать, как возврат к военному коммунизму.
…Яркие примеры такого отрицания всех основных преимуществ советской системы хозяйства приведены в книжке Леонтьева "Социалистическое строительство и его критика".
По поводу преимуществ планового хозяйства над анархическим, подверженным кризисам капитализма, делается следующее возражение: "Если сказать, что кризисы задерживают развитие капиталистического общества, то надо признать и обратное, что промышленные подъемы ускоряют это развитие. Этот довод (авторов пятилетки)… имел бы значение, если бы все буржуазные страны находились в состоянии постоянного кризиса, а Советская Россия – в состоянии ничем не прерываемого подъема. Но это фактически неверно". По поводу неплатежа дани отечественной буржуазии мы слышим следующее возражение: "Значение неплатежа дани отечественной буржуазии не следует преувеличивать. Если бы она прежде потребляла непроизводительно всю ту часть прибавочной стоимости, которую присваивала… то здесь мы имели бы некий существенный плюс для ускорения темпов развития. Но когда мы уже сейчас имеем среднюю заработную плату с более высоким уровнем, чем в 1913 г., то это значит, что процессы накопления сейчас ниже по темпу, чем до 1913г. ".
Говорят еще о прекращении дани иностранной буржуазии. Однако значение этого сокращения, по мнению наших ученых противников, "ослабляется ныне тем, что эти иностранные капиталы почти перестали притекать к нам, чем задерживается в первую голову индустриализация страны в ближайшее пятилетие".
Естественно, что при такой пессимистической оценке советской системы хозяйства по сравнению с капиталистической приходится говорить не только о необходимости снижения темпа индустриализации, но и о пересмотре основных установок нашего планирования:
1.Необходимо видоизменить соотношение в размерах капитальных затрат между затратами на тяжелую индустрию и на индустрию легкую, вырабатывающую готовые изделия, в смысле повышения удельного веса последней…
2.Необходимо значительно облегчить условия экспорта сельскохозяйственных товаров, и в этих целях предоставить определенному кругу государственных, кооперативных и смешанных организаций свободу экспорта.
3.Необходимо одновременно изменить политику импорта. Необходимо расширить импорт готовых изделий хозяйственного, личного, в особенности, крестьянского потребления,… отказаться от протекционизма и филантропии в отношении немощных хозяйств и бесхозяйственных форм кооперации.
4.Создать специальный институт долгосрочного государственного и кооперативного кредита, обеспечиваемого имуществом хозяйства.
5.Фаворизируя бедноту и сдерживая рост хозяйственно мощных слоев деревни, мы не только задерживаем развитие сельского хозяйства, не только подрываем возможность индустриализации страны, но и лишаемся возможности оказывать реальную помощь самой бедноте.
6.Необходимо осуществлять политику зарплаты в городах так, чтобы движение зарплаты не служило фактором повышения промышленных цен и не препятствовало бы их снижению. В связи с этим номинальная заработная плата должна быть приостановлена в своем росте.
Такова в основном своих чертах буржуазная программа развития советского хозяйства. Это есть по существу программа кулацко-нэпмановских элементов, которые стремятся к реставрации капиталистических отношений в Советском Союзе.
В самом деле, каковы ее основные черты?
Взгляд на советскую систему как на разновидность товарно-капиталистической системы, управляемой стихийными законами, сведение планового руководства к предвидению стихийных тенденций развития, отрицание всяких методов внеэкономического воздействия на стихию рыночных отношений, отрицание всяких преимуществ советской системы перед капиталистической и вытекающее отсюда требование снижения темпа индустриализации, пересмотр плана в сторону усиления удельного веса легкой индустрии за счет уменьшения тяжелой, ослабление монополии внешней торговли, ввоз предметов потребления, ставка на крепкого крестьянина (читай – кулака) и, наконец, задержка роста заработной платы рабочего.
Нам нет надобности заниматься детальной критикой этой программы. Лучшей критикой является разоблачение ее буржуазного характера. С другой стороны, гораздо важнее для нас проследить отношение этой системы взглядов в программе правого уклона, к чему мы и переходим".
Откровенен до жути последний абзац этой "критики", объявляющий, что вместо "детальной критики" достаточно установить "буржуазный характер" оппонента, а дальше, по выражению Маркса, вместо "оружия критики" следует "критика оружием". Очень многие из перечисленных и неперечисленных здесь "буржуазных теоретиков" и приведенных к ним "правых уклонистов" были впоследствии репрессированы и погибли в лагерях.
В условиях крепнущей диктатуры Сталина и личной опасности ученые-экономисты выполняли свой долг и обращались к властям и публике с вполне разумными и спасительными советами. Но их не желали слушать.
Власти не слушали даже собственных коллег по партии, пытавшихся соединить марксистскую идеологию с экономическим реализмом и oсyждали их как "правых уклонистов".
"В чем же заключается существо этой программы?
Начнем, прежде всего, с планирования. Тов.Бухарин вполне правильно говорит о том, что наше плановое руководство является "и предвиденцем (прогнозом), и директивой одновременно". Однако центр тяжести т.Бухарин видит не столько в необходимости максимально быстрого темпа индустриализации и социалист.переустройства советского хозяйства, сколько в установлении такого равновесия, при котором развитие советского хозяйства происходило бы наиболее плавно, без хозяйственных трудностей и перебоев, причем переживаемые нами трудности он объясняет главным образом ошибками нашего планирования.
"Ясно одно,- говорит т.Бухарин, если какая-нибудь отрасль производства не получает обратно издержек производства плюс известную надбавку, соответствующую части прибавочного труда и могущего служить источником расширенного воспроизводства, то она либо стоит на месте, либо регрессирует. Этот закон годится и для зернового хозяйства. Если соседние отрасли производства находятся в лучшем положении в сельском хозяйстве, происходит процесс перераспределения производительных сил. Если и этого нет – происходит в наших условиях общий процесс "натурализации сельского хозяйства.
Чтобы добиться возможно более благоприятного (возможно более бескризисного) хода общественного воспроизводства и систематического роста социализма, а следовательно, возможно более выгодного для пролетариата соотношения классовых сил в стране, необходимо добиваться возможно более правильных сочетаний основных элементов народного хозяйства".
Перенося таким образом центр тяжести нашего планирования в установление "равновесия" (возможно более бескризисного развития), т.Бухарин наши хозяйственные трудности естественно объясняет, главным образом, плановыми просчетами.
"… У нас невозможен идеальный план,- говорит он.- Именно поэтому здесь до известной степени могут иметь место ошибки. Но ошибка, имеющая свое объяснение, и даже неизбежная не перестает быть ошибкой. Это - во-первых. Во-вторых, грубейшее нарушение основных пропорций (как у нас в случае с зерновым хозяйством) и соответствующие просчеты отнюдь не неизбежны. В-третьих, если любой план всемогущ, то плохой "план" и плохое хозяйственное маневрирование вообще могут загубить и хорошее дело. Это "ошибочное" планирование, благодаря "грубейшему нарушению основных пропорций", в частности в области зерновой проблемы, приводит к регрессу и деградации сельского х-ва".
Тy же самую мысль в менее теоретической, но зато более определенной форме излагает т.Фрумкин. "По всей партии,- говорит он, - взята новая линия по отношению к середняку. По инерции продолжают говорить о союзе с середняком, а на деле мы отбрасываем середняка от себя.
Всякий стимул улучшения хозяйства, увеличения живого и мертвого инвентаря, продуктивного скота, парализуется опасением быть зачисленным в кулаки. В деревне царит подавленность… господствующие настроения в деревне… ведут к деградации крестьянского хозяйства…"
Где же искать выход из положения, обрисованного так пессимистически тт.Бухариным и Фрумкиным? Прежде всего, в снижении взятого темпа индустриализации, который Фрумкин прямо называет "гибельным". В силу этого т.Фрумкин рекомендует равняться на преодоление "узких мест".
Далее т.Фрумкин требует "ослабления нашего нажима на частника, на мелкую промышленность в деревне". Отсюда вытекает чрезвычайно сдержанное, чтобы не сказать, отрицательное отношение к колхозному и совхозному строительству. Так прежде всего т.Бухарин колхозы и совхозы не считает столбовой дорогой к социализму. "Колхозы, - говорит он, - играют крупную роль, это несомненно, мы должны их поддерживать. Но нельзя утверждать, что это есть столбовая дорога, по которой массы крестьянства пойдут к социализму. Мы должны тянуть крестьянина к социализму, зацепляясь за его частнохозяйственный интерес".
А т.Фрумкин пишет: "Мне кажется ошибкой, и даже вредной, постановка вопроса о совхозах, которую опять встречаем за последнее время".
При этих условиях остается один выход – ставка исключительно на подъем индивидуального хозяйства, в том числе и кулацкого: "Беднота и маломощные расширяют посевы, это очень хорошо, но этого мало: нам необходимо, чтобы расширение посевов шло во всех группах, в том числе и зажиточных, дающих повышенную товарность. Развитие их хозяйства представляет все опасности развития капиталистических элементов, но перед нами теперь большая опасность – недостаток хлеба… Всякий миллион пудов, от какой бы группы он ни шел, укрепляет диктатуру пролетариата…"
Такова в основных чертах точка зрения правых уклонистов.
И вот что отвечает на эти разумные предложения "политэкономы социализма": их доказательства сводятся к цитированию Ленина и исследованию, в чем "правые уклонисты" сходятся с "буржуазными" экономистами (а они, действительно, сходятся в главном – в экономическом реализме):
"Тов.Бухарин в противоположность буржуазным теоретикам правильно исходит из того, что сов. хозяйство представляет собой сочетание планового и стихийных элементов. Но он до такой степени недооценивает капиталистической природы кулацких элементов, что допускает возможность их мирного врастания в социализм. Отсюда и получается игнорирование классовой борьбы в переходном периоде и неправильное идиллическое представление вообще о путях развития советского хозяйства с возможностью соблюдения идеального равновесия без особых трудностей, если бы они не создавались ошибками нашего планирования и т.д.
Как будто эти точки зрения настолько различны, что между ними нет ничего общего. Однако, как это часто бывает, эти, казалось бы, крайние точки зрения, в конце концов, сходятся. Сходятся они в том отношении, что обе одинаково переоценивают роль капиталистических элементов в деле развития производительных сил советского хозяйства, хотя одни это делают потому, что вообще не мыслят себе развития производительных сил без капиталистических элементов, а другие потому, что эти капиталистические элементы подкрашивают под социализм.
Далее буржуазные теоретики… видят задачу планирования в развитии производительных сил вообще, безотносительно к тому, будет ли это развитие происходить на основе роста социалистических или капиталистических элементов сов. хозяйства. Что же мы видим в этом отношении у правых уклонистов? Конечно, правые уклонисты, и прежде всего Бухарин, не могут ставить вопрос о равновесии в той же форме, как это делает, допустим, проф.Огановский и др.
Тем не менее, тенденция к переоценке значения равновесия в советском хозяйстве, в ущерб темпу развертывания социалистического строительства и социально-классовым задачам планирования, у него имеется. С другой стороны, в цитированных нами словах Фрумкина о том, что "всякий миллион пудов, от какой бы группы он ни шел, укрепляет диктатуру пролетариата", звучит знакомый нам мотив буржуазных теоретиков о том, что задачей планирования является развитие производительных сил вообще… Но основная задача нашего планирования заключается не в том, чтобы достигнуть равновесия вообще, а в том, чтобы достигнуть его на определенной социально-классовой основе и при соблюдении такого темпа развития, который обеспечивал бы социально-классовые задачи нашего планового руководства…
Таким образом, мы видим, что в основных и решающих шагах нашей экономической политики программа правых уклонистов чрезвычайно близко подходит, а то и прямо совпадает с программой буржуазных теоретиков. Очевидно поэтому и корни правого уклона надо искать в том давлении, которое оказывают на партию и советскую власть нэпмановские, кулацкие и мелкобуржуазные элементы советского хозяйства" (с.566).
В последнем параграфе этой главы разбирается экономическая программа троцкиста Преображенского, его теория "первоначального социалистического накопления":
"Как же мыслит Преображенский взаимоотношения между государственным хозяйством и частным, которое в СССР в подавляющем большинства состоит из мелкого крестьянского земледелия? Перечисляя различные формы грабежа торговым капиталом колоний и мелкого производства, Преображенский говорит следующее:
" Что касается колониального грабежа, то социалистическое государство, проводящее политику равноправия национальностей и добровольного вхождения их в то или иное национальное объединение принципиально отвергает все насильственные методы капитала в этой области. Этот источник первоначального накопления для него с самого начала и навсегда закрыт. Совсем иначе обстоит дело с эксплуатацией в пользу социализма всех досоциалистических экономических форм. Обложение несоциалистических форм не только неизбежно должно иметь место в период первоначального социалистического накопления, но оно неизбежно должно получить огромную, прямо решающую роль в таких крестьянских странах, как Советский Союз.
Социал.система и система частнотоварного производства, включенные в одну систему национального хозяйства, не могут существовать рядом одна с другой на основе полного экономического равновесия между ними. Такое равновесие длительно существовать не может потому, что одна система должна пожирать другую. Здесь возможны либо деградация, либо развитие вперед, но невозможно стояние на месте".
Отсюда т.Преображенский выводит свой "закон" социалистического накопления, которой он формулирует следующим образом: "Чем более экономически отсталой, мелкобуржуазной, крестьянской является та или иная страна, переходящая к социалистической организации производства…, тем больше социал.накопление будет вынуждено опираться на эксплуатацию досоциалистических форм хозяйства и тем меньше оно будет питаться прибавочным продуктом работников социал. промышленности" (с.568)
Поскольку взаимоотношения между государственным хозяйством и частнотоварным, т.е. крестьянским, т.Преображенский мыслит только как борьбу и пожирание одного другим, постольку, естественно, в его теории не находится места для кооперации как пути развития мелкого крестьянского земледелия к социализму.
"Мелкое производство, - говорит он, - разбивается на три части. Одна часть длительный период остается мелким производством – другая кооперируется капиталистическим путем, третья, в обход этому последнему процессу, объединяется на основах какой-то новой кооперации… одним из ручейков которой являются, по-видимому, крестьянские коммуны и артели. Но эта новая форма кооперации должна еще только развиваться. Мы не можем поэтому давать теоретический анализ того, что еще не существует, а только должно возникнуть".
Логическим следствием отсюда является уже политика сверхиндустриализации за счет эксплуатации крестьянства посредством высоких цен на продукты промышленности, которую систематически, в полном согласии с своей теории отстаивал т.Преображенский в течение последних лет.
Значит, если т.Преображенский говорит о необходимости грабежа крестьянства во славу социалистического накопления, то непонятно, почему этой участи должны подвергнуться только крестьяне бывшей метрополии и избежать крестьяне бывших колоний?
Из этого принципиального различия вытекает уже и различное отношение к мелкому производству и в практической политике. Раз период "первоначального социалистического накопления" базируется в основном на "пожирании" мелкого производства, то вся политика сводится к тому, чтобы как можно больше, грубо выражаясь, "содрать" с крестьянина. Если логически довести эту идею до конца, то мы придем к необходимости присвоения всего прибавочного продукта крестьянина, а чтобы это было более незаметно и безболезненно, т.Преображенский рекомендует идти в этом отношении не по пути все большего и большего завинчивания налогового пресса, а по пути повышения цен и получения монопольной прибыли" (с.569).
Сопоставляя с реальной историей выдвинутую троцкистом программу грабежа и эксплуатации крестьянства ради социал.индустриализации, легко убедиться, что именно она и была осуществлена, правда, не через высокие цены, а через коллективизацию и ликвидацию. Почему же ее тогда ругали? Единственный, но важный недостаток этой программы – чрезмерная откровенность, трезвое понимание, что крестьяне сами, добровольно в колхозы и прочие "некапиталистические" кооперативы не пойдут, что их придется туда загонять силой.
Ссылками на классиков м.-л.-зма авторы учебника опровергают своего троцкистского конкурента.
Последняя глава 44 "Тенденции и перспективы социалистического строительства в СССР" состоит из идеологических тезисов, лозунгов и пропагандистских цифр – и неинтересна.
Какой же вывод можно сделать из всего этого чтения?
- "Политэкономия социализма" родилась в период НЭПа, в период перехода от рынка к государственно-социалистическому плановому изнасилованию народного хозяйства страны, родилось в качестве необходимой наукообразной дисциплины, оправдывающей и прикрывающей все эти насилия. При своем росте она затоптала в грязь настоящую экономическую науку. Такой, по существу, воинствующей идеологической антинаукой она остается и поныне.
| предыдущая | оглавление | следующая |
