| предыдущая | оглавление | следующая |
Первый день прошёл быстро, а в следующий четверг и последний день января я убедился, что целая неделя прошла незаметно. Таким же чередом потом шли и месяцы: уже прошедшие - очень быстро, настоящий - в томительном ритме, зато будущий срок казался необозримо длинным и тоскливым. Законы тюремного восприятия.
В среду нас водили в баню, т.е. в душ на нашем же этаже " спеца". Машинкой состригли недельную щетину с лица (как овец, Господи, прости), чуть подровняли голову, дали по кусочку мыла и заперли в коморке с двумя лейками. Здесь можно было регулировать температуру. Распаренные горячей водой и ублажённые чистым бельём (майка, трусы, полотенце, наволочка - а собственное бельё можно или сдать прачкам раз в неделю, или стирать самому в камере, мы предпочитали стирать сами), вернулись домой. Вся процедура на 40 минут, зато удовольствие на весь день.
В ту же среду после обеда меня в первый раз "дёрнули слегка", т.е. вызвали на допрос к следователю. Прогулка вместе с надзирательницей по длинным бутырским коридорам с извечным позвякиванием ключей о любой мелькнувший рядом металл и окриками: "Не оглядывайся, руки держи назад..." - большое развлечение на всю неделю. Я это оценил сразу.
Разговор с Бурцевым всё же состоялся (я чувствовал, что не смогу провести последовательно линию на игнорирование), но шёл очень сдержанно и спокойно. Теперь мне было предъявлено постановление о привлечении уже в качестве обвиняемого и вновь предложено давать показания по делу. "А доказательства наличия клеветы?" – "Будут в своё время."- " Ну, значит, о показаниях говорить нечего."
Логика моя была понятна: раз всё равно осудят, то зачем участвовать в следствии и помогать своему осуждению? Тем более что теперь по положению обвиняемого я и не обязан давать какие-либо показания. Спросил про семью. Ответ Бурцева: "Жена в первый день звонила, спрашивала, где Вы, но встретиться со мной не пожелала. Наверное, всё у них в порядке. Напишите письмо - могу передать".
-Как чувствует себя Валерий?И такой вот разговор загадками длился около часа, пока меня не увели в камеру. Первая встреча была как дальняя и пока безопасная разведка. Я уже успел свыкнуться с фактом ареста и неизбежностью отсидки. Но, зная, что в будущем все равно раскроется тождество "Сокирко= К. Буржуадемов" (сам об этом говорил Лиле) и мне станут грозить ст. 70 (7 лет строгого режима + 5 лет ссылки), я совсем не был заинтересован в форсировании событий. 70-й статьёй занимается КГБ, а не прокуратура, и чем больше времени я проведу в Бутырке, чем глубже в моё дело уйдёт Бурцев и меньше останется срок следствия, тем меньше шансов, что моё дело передадут в КГБ, а меня самого в Лефортово. Так что пускай Бурцев не торопится, пусть копает самостоятельно, помогать ему ни в коем случае не следует. Сам же Бурцев сдержан, потому что думает, пока тюрьма мне не надоест, не обрыднет, не стоит и начинать психологическое наступление. Он только осведомился:
-Ну, как пребывание в камере? Нет ли жалоб?
-Нет. Никогда я ещё так не отдыхал.
-Ничего. Это поначалу так.
Каждый из нас рассчитывал на действие времени в свою пользу, и потому расстались мы спокойно. Обещал, что на неделю. Хорошо.
Важным днём для меня оказался понедельник 28 января: принесли огромную вещевую и продуктовую передачи от Лили. Еле просунули в кормушку. Сокамерники точно мне предсказали: "Жена с передачей придёт в понедельник", и видно, ждали, потому что приняли в получении передач самое деятельное участие (не было только Валентина - его вызвали к следователю). "Да поворачивайся... Клади сюда... Сыпь туда... Продукты в телевизор... Колбасу за окно... Слушай, у тебя тут платков много, я возьму пару, не возражаешь? А я мыло, ладно?" - "Ну конечно, конечно..."
Ошеломлённый вторжением Лили в камеру, щедростью её участия, подавленный благодарностью, я почти не обращал внимания на возню вокруг... да и правильно, они лучше разберутся с продуктами, всё равно ведь в камере всё общее, как же иначе? Сразу представил, что Лиля всё это доставала, собирала, шила своими руками, и что она думала при этом, может, даже ревела. Увидев чистую, в одном месте зашитую телогрейку с вшитыми внутренними карманами, я едва удержался от слёз: кто-то из знающих лагерные порядки насоветовал ей эти удобные карманы, и вот уже снабдила меня ими в дальний путь. Здесь было всё необходимое: тренировочный костюм, комнатные тапочки, летние туфли - в зимних ботинках всё время тяжело, много лишнего на всякий случай.
Ещё не улеглась суета от передачи, как кормушка вновь открылась: "Кто на П? – Пейсахов?.. На С – Синица?.. - С вещами!"
Вот это да! Посреди дня, да ещё двоих сразу! Но им некогда думать, почему, срочно собираются, не скрывая сожаления, что уходят от только что полученной передачи. - "Конечно, ребята, берите с собой - яблоки, сахар, колбасу... И счастливо..."
А через полчаса после их ухода возвращается весёлый Валентин. Деланно удивляется опустевшей камере, но на объяснения Лёвы реагирует неожиданно спокойно: "Ну и чёрт с ними. Мне они оба уже надоели. Особенно чёрнозадый. Да и Шурик, всё из себя лагерника строит..." Легко так говорит, но только позже я стал связывать события: не он ли устроил, чтобы два неприятных ему человека были "выдернуты из хаты"? Так, с понедельника мы остались в камере втроём: мошенник (наверное, стукач), спекулянт-музыкант и диссидент. Остались на два долгих месяца разбираться в своих и чужих взаимоотношениях (Приложение 2.1).
| предыдущая | оглавление | следующая |
