4.9. Катино письмо и отклики на него

Витя! Ты, наверное, избрал правильный способ заставить меня дать письменный ответ на поставленные тобой вопросы, а именно записав наши беседы в том виде, в котором они появились в дневнике. Быть может, другой записи не могло и быть, т.к. эти беседы ты уже, естественно, «пропустил через себя», и они предстали перед читателем в виде твоих слов, а не моих, тем более что выражаться предельно ясно я до сих пор не научилась. Отказалась я тогда тебе написать вовсе не потому, что «заколебалась и решила, что у меня нет возможности для такого письма». Просто на меня вообще твоя переписка с друзьями производит довольно тяжёлое впечатление. По характеру я не такой открытый человек, как вы с Лилей, и не могу излагать (да и читать) на бумаге свои (и чужие) внутренние переживания в таком обнажённом виде.

По поводу отношения Валеры к твоим делам: ты недослышал (или не дописал) весьма важный момент: Валера считает позицией лишь отказ от общественной (самиздатской) деятельности во имя возвращения в семью, в работу, для какого-либо другого дела. Но «осуждение возможности враждебного использования на Западе своих работ» - позицией для него вовсе не является и он резко не соглашается с этим. Если ты помнишь, я и пыталась, немного смягчая краски, сказать тебе, что в этом он видит именно предательство по отношению к себе, к другим редакторам, к читателям журнала. Ведь, вступая в свободную печать, в самиздат, каждый человек ясно себе представляет, что его слово доступно, грубо говоря, всему миру (да он и стремится, в общем-то, к этому) и осуждать мир за то, что его не так поняли, видимо, нетактично, да и бессмысленно. И именно поэтому (из-за этого предательства) Валера отрицает возможность вступления с тобой в дальнейшем в деловые отношения (свободный журнал, письма протеста, подписи и т.д.), не исключая при этом сохранения дружеских связей, т.к. считает, что между вами достаточно осталось точек соприкосновения, кроме самиздата и пр. Я же, никогда ранее не находясь с тобой в каких-либо деловых отношениях, и вопроса перед собой такого не ставила, а просто хотела (чисто интуитивно) сохранить нашу дружбу, «не наступая на больную мозоль». Я и сейчас не хочу влезать в сферу этики и морали, а тем более, принимать чью-нибудь платформу или нет. В вопросах компромисса и диалога с властями я абсолютно некомпетентна, но для себя лично (и только) решила, что ни на какие разговоры со следователями (а мне пока с другими представителями власти встречаться не приходилось) я не способна, не считаю это для себя возможным, спорить об этом не хочу, т.к. зациклившись на своих внутренних, личных трудностях и заботах, общественными проблемами не занимаюсь.

Сейчас ты, наверное, попытаешься уличить меня в неискренности, т.к. когда-то я высказывала тебе своё резко отрицательное к письму Павловского, затрагивающему, если можно сказать, более общие аспекты жизни и даже, в чём-то, политики. Так вот. Я не хочу разбираться, кто из вас прав, а кто виноват в вопросах сохранения духа «Поисков». Всё, что я пыталась об этом сказать, является моим выражением отношения Валеры к этим вопросам, который считает, что сегодняшний критический момент, когда журнал в России уже не выходит, а двое редакторов находятся за решёткой, обязывает оставшихся соредакторов (мне трудно определить, кто из вас правильнее его оценивает) сохранить по возможности. А иначе, зачем они там сидят (Юра и Валера)? И я вовсе не запрещаю Глебу высказываться сейчас и не лишаю его права на «несогласованную» публицистику. (Валера мне говорил, что в положении пострадавшего он не считает себя вправе давать указания или оценку чьим –либо действиям). Так и я, на правах жены пострадавшего, не собираюсь кого-либо лишать голоса. Я хочу просто, ради поддержания морального состояния Юры и Валеры, просить всех оставшихся редакторов (к Егидесу мне обращаться невозможно – он слишком далеко, да и заботы его сейчас слишком отличны от наших; и это надо, к сожалению, принимать, как аксиому) всё, что касается их прежней совместной деятельности додумывать гораздо тщательнее и, по возможности, советоваться с коллегами. (Опять же, это касается только вопросов, связанных с журналом «Поиски»). Относительно же письма Глеба в «Р.М.», то, на мой взгляд, оно вовсе не защищает тебя, т.к. в отличие от многих прежних его работ, является попросту примером плохой публицистики, образцом словоблудия и разговоров ни о чём. Моя реакция сначала была слишком резкой, т.к. многое мне показалось там оскорбительным. Каюсь, я приняла сперва некоторые выпады в сторону эмиграции на счёт наших же пострадавших, оказавшихся (хотели они того или нет) в роли смельчаков и героев. Я думаю, мне можно это простить, т.к. письмо Глеба не выдерживает никакой логической критики, и злоба на господина Пирогова превращается у него в сплошную ругань на весь мир и оправдание человеческих слабостей. Я не отношу себя к «крысячьему стаду», и посему не имею по этому поводу к Пирогову претензий; я не понимаю, каким образом идея «Поисков» может быть чему-либо перпендикулярна, и почему никто не предал дело «Поисков» только потому, что «этим делом не было прозападное политиканство». На мой взгляд, всё это (да и многое другое) – словесная шелуха, за которой ничего нет. Это никому ничего не объясняет и уж тем более никого и ничего не защищает. Так зачем же оно? Вот почему я действительно откровенно порадовалась, когда Глеб наложил запрет на публикацию этого письма.

Ну, вот и всё. Я думаю, что дух журнала «Поиски» (если таковой есть) определяется, в первую очередь, делом, поступками, совершаемыми или не совершаемыми людьми, имеющими отношение к этому журналу, а не тем, на какие платформы вы друг друга расставите. Как бы мне хотелось, чтобы люди жили нормальной живой жизнью, не строя друг перед другом искусственных барьеров отчуждения!

Всего тебе доброго – Катя 13.11.81г.