4.8.3. К вопросу о снисхождении. Г. Павловский

(Отклик на статью С.Пирогова).

Не часто встретишь в Москве «Русскую мысль», да тут случай помог: возвращая Библию, знакомый завернул её в «РМ» №3364. На исподней стороне обёртки я прочитал заметку С.Пирогова, из Мюнхена «К вопросу о «Феноменах». С «Феноменом» - Виктором Сокирко – я отлично знаком, проработав бок о бок над «Поисками», затем собирал ему передачи в Бутырки, а теперь хожу в гости.

Не стану обсуждать напечатанное в «РМ» заявление Сокирко для АПН, которое, как известно, было им официально аннулировано до всякой публикации. Дезавуированные авторами (в рукописи) заявления издавна считались как бы не бывшими, исключая спор на сей счёт. Как на грех, АПН, на этот раз соблюло авторскую волю, обставив по части этики самиздат и «РМ».

Сам, ранее согрешив полемикой с С.В. Калистратовой, я, каюсь, имел не большее, чем она, право обсуждать краденую рукопись. Но, почитав г-на Пирогова, я стыжусь своих упрёков Софье Васильевне: ею-то, наверное, двигала нешуточная боль и неравнодушное чувство долга перед друзьями. Зато г-н Пирогов осуждает «из принципа»: «логическая принципиальность существенно важна для самой свободы мысли»

Мандельштам сказал: писатель, способный назвать свою книгу «муки слова», есть кандидат в литературные убийцы. Что сказать об авторе, назидающем: «Диссидентам, людям строгой морали, естественно снисхождение к человеческой слабости»? Самодовольство душит ум в его колыбели в совести. Приберегая снисхождение для своих, рекомендуют безумство смелых для внутрисоюзных инъекций. «Когорта смельчаков, из тел своих создавших заслон против крысячьего чумного стада»: ну кто ещё, если не строгой морали человек, так снисходительно поделит свой народ?

Смелость вообще – пунктик г-на Пирогова, рисующего комикс: «душегубы», «смельчаки» и «самолюбивый Сокирко»(!), пытавшийся «проехать на чужой смелости»(!!) Достойный итог свободы мысли, особенно для русской – сто лет спустя Достоевского. Господин Пирогов мыслит «предельно простой» и «вполне ясной» Россией – сказочкой, из братьев Гримм. Я посоветовал бы ему другие сказки, хорошие русские сказки Корнея Чуковского: без невиновных.

Комиксу г-на Пирогова присущи батально-эротические сравнения. Капитуляция для него – изнасилование, а слабость – измена. Но и в батальном словаре капитуляция – не вид полового сношения, а жребий военного поражения. Не объявляя войны, - трубят «измену».

В 1973году Якир недоумевал – отчего отданный им «сверху вниз» приказ о капитуляции «демдвижения» блокируется рядовыми. Он мыслил масштабно – централизованной совестью и перераспределением власти. Но рядовые не признавали ни демдвижения, ни осадного положения, ни эрго – капитуляции. Их объединяла не дисциплина, даже не цели, а общенациональная судьба: трагедия человеческой слабости перед изделием человеческих рук – историей. Жизнь России движется между полюсами слабости людей и человечности слабых. Оба полюса в самом человеке, и потому мы отнюдь не «чумное стадо». Человек – добр, слаб, упрям. Если вера в такого человека потеряна, то к чёрту все разговоры о ненасилии, и – ставка на «смельчаков»!

Идея «Поисков», насколько я её понимал, перпендикулярна идее «Противостояния» и обращена ко всем соотечественникам, при их нынешних взглядах и на их местах. Это идея общего дома и поисков общенационального языка, презумпции доверия. «Политически», если это вообще переводимо, «Поиски» это скорее поиски компромисса, чем поиски силы. Вынужденные к противостоянию, «Поиски» не могли продолжиться, не изменив себе, и прекратились. Некоторые из нас в тюрьме, некоторые на свободе. Но ни один не предал ни себя, ни другого, ни дело «Поисков», ибо этим делом не было прозападное политиканство.

Г-н Пирогов недоволен тем, что «политически» (слово берётся в уважительную разрядку) скомкан финал. «Не выполнен долг». «В поединке с аппаратом» «опорочен журнал». Он мыслит гражданской войной в России, но маленькой, ручной, руководимой на расстоянии при помощи окриков и аплодисментов. С недавних пор я понял, что есть язык, разговор и даже спор на котором предоставляет г-ну Пирогову преимущества перед Виктором Сокирко. Это среднеевропейский русский, эмигрантская: сумма общих мест политической выгоды. От лица «новой России» раздают клички, оценки поведения и призы за антикоммунистическую добродетель. Умы одолевает фантазм какой-то отвлечённой «России», в отрыве от обоих бытов, местного и советского. Вот будущая «линия Одер-Нейсе» между нами и вами – слова ещё циркулируют через неё, но понимания уже нет.

Эту-то Россию-фикс, отвлечённую от общности стыда, забывшую боль поражений и обид, и могут, в терминах г-на Пирогова, попользовать, пока людям строгой морали грезятся энглизированные сны.

Самодовольство в паре с политикой «по маленькой» превращает бывших слабых нас – в беспомощных вас, зависимых от политики сильных и от переменной их похотливости.

Уже и теперь, чтобы порассуждать о свободе и силе, принято лечь в известную политическую позу. «Есть ли смягчающие обстоятельства?» Да, разумеется: сила и слава Запада, бесцельная стадность советской эмиграции, её страх необщих путей, моральное одёргивание и не свой язык – всё это позволяет нам надеяться на снисходительность историков будущего.

20.07.1981г. Москва