4.8.2.К вопросу о “феноменах”. С. Пирогов

(«Русская мысль» от 11.06. 81г.)

«Переписка из двух углов» («Р.М.» от 21 мая с.г.) знакомит читателей с двумя документами: с заявлением В. Сокирко для западных читателей, преданным им в АПН и откликом на него С.В.Калистратовой. Картина вполне ясной представляется из сопоставления двух этих писем «из двух углов», и комментарии вроде бы излишни. Но из «третьего угла» стал комментировать их П.М. Абовин-Егидес, зарубежный представитель «Поисков», и весьма своеобразно. Как знающий историю самиздатского журнала «Поиски» и лично Виктора Сокирко, он мог бы действительно кое-что сказать читателям по существу поднятых вопросов.

«Шила в мешке не утаишь», - замечает П.М. с горечью и посему старается, сколь возможно, прикрыть высунувшееся острие. Один из мотивов, впрочем, я разделяю полностью: он хочет предостеречь других от высказывания лишних оскорблений по адресу человека, проявившего слабость в критической ситуации, в ответственный момент. Не выполнившего добровольно взятого на себя долга перед товарищами. Перед самиздатским журналом «Поиски». Перед самой идеей «поисков взаимопонимания». Диссидентам, людям строгой морали, естественно снисхождение к человеческой слабости, жалость, без презрения к проявленной трусости, к малодушию. Но в то же время, диссиденты из принципа называют вещи своими именами. Логическая принципиальность существенно важна для самой свободы мысли. И зря П.М. захотел переименовать события и факты, сгладить происшедшее горькое событие. Он пытается создать впечатление, что ничего особенного не произошло, что тактика Сокирко в ходе следствия была нравственно правомерной: он никого лично не предал (а вот Якир и Красин!..), не признал себя юридически виновным (а вот Дудко и Регельсон!..), не отказался от своих взглядов (а вот…). Он только, де, «отказался от самого себя в будущем», а на «самопредательство» «каждый человек имеет моральное право». Так что «феномен» Виктора Сокирко, по мнению П.М., «сложен и совершенно специфичен». Я посмею утверждать, что феномен этот совершенно не сложен, а его специфичность вовсе не в том, в чём её усмотрел Абовин-Егидес.

Есть предельно простые ситуации, где выбор предоставлен грубо и жёстко: лечь или не лечь на лопатки? И если лёг, то незачем уверять, что лёг совсем «не в том смысле». Виктор Сокирко переоценил свою готовность «спокойно отсидеть, сколько выпадет, и дождаться более справедливых времён», как он обещал своим товарищам в письме ещё из камеры. Инженеры душ человеческих знали, то имеют дело с самолюбивым человеком, и сумели предложить ему столь обходительную капитуляцию, чтобы жертва при желании (а желание было немалое) смогла не заметить, что её попользовали. Оставили жертве приятное заблуждение в невинности. «Он никого не выдал лично». Как будто речь идёт о нелегальной организации, а не о принципиально легальном и независимом журнале, участники которого сами себя называют («выдают») прямо на обложке журнала. А читателей? А машинисток? А авторов, наконец? Но кому непонятно, что расправа по оперативным каналам, без судебной шумихи, обысками, увольнениями, провокациями не нуждается ни в каких юридических показаниях, «в выдачах», тем более? Достаточно политически опорочить журнал, идею поисков, скомпрометировать её «самокритикой», самопредательством. Ты только с ними пофлиртуй, а остальное пойдёт своим ходом. Похитрил, а душегубы прикинулись обманутыми. «Не признал юридической вины», а только политическую ошибку. Держал иными словами, всё время кукиш в кармане и не заметил, что как раз политическая компрометация им и нужна. А остальное мог доделать суд без активного участия жертвы эксперимента. Вот тут-то и заключена «совершенная специфичность» феномена. В полном сознании невиновности жертва может продолжать участие в грязном, гнусном спектакле. И Виктор Сокирко принялся разрабатывать заданную насильниками тему «компромисс», «поиски взаимопонимания» с поднесённым к носу кулаком… Подмахнул заявление для западной печати, преисполненное безопасного гражданского пафоса на собственных «непрошеных защитников».

Есть ли смягчающие обстоятельства? Можно и нужно признать таковыми слабость человека в поединке с бездушным и подлым аппаратом торжествующей силы и лжи. П.Абовин-Егидес выдвигает в качестве некоторого оправдания проявленную ранее смелость в критике и протестах. Думаю, что в аргументации такого рода совершён сдвиг этических понятий. Что стоило бы подвижничество Буковского, Великановой, Лавута, сотен других смельчаков, если бы оно заканчивалось таким жалким фиаско?

Очень соблазнительно сыграть роль героя, встав в когорту смельчаков, из тел своих создавших живой заслон от крысячьего чумного стада, атакующего родной город. Тут по-настоящему страшно. Руки сцеплены, и нечем закрыть лицо. Но если встал в строй лишь из тайного расчёта, что крысы ринутся мимо тебя, что с «такой смелостью связан некоторый риск, но, как показывает практика, очень небольшой» (из поучения Сокирко по диссидентской этике в ж. «Поиски» №8, в №11 «Посев» за 1980г.), то принятое решение предстаёт в ином освещении - как попытка проехаться на чужой смелости.

И не надо пытаться переименовать факты и события. Ведь переименование – составная часть идеологического мифотворчества, оно не совместимо с борьбой за свободу мысли, оно также опасно для круговой поруки добра, как и само предательство, названное иным именем.

31.05.81 Мюнхен