5.14 Письмо Р.Б.Лерт, С.В.Калистратовой, Г.С.Померанцу

Уважаемые Раиса Борисовна, Софья Васильевна, Григорий Соломонович!

Мне следовало бы обратиться ко всем друзьям Валерия Абрамкина и Кати, но я не имею на это возможности и потому обращаюсь к Вам, как к своим знакомым и вместе с тем, как к людям, обладающим высоким авторитетом среди инакомыслящих.

Конечно, Вам известно, что за два дня до окончания трехлетнего срока заключения Валерию Абрамкину было снова предъявлено обвинение по ст.190-1 УК РСФСР (распространение заведомо ложных измышлений, порочащих… устно в лагере и за рубежом), что он снова находится под следствием.

Нет нужды говорить, сколь неожиданным было для нас это решение, сколько боли и горя оно принесло всем родным и близким, ждавшим его возвращения (вероятно, в конце января 1983г.) – три года лагерей (теперь строгих), еще большее разрушение уже подорванного здоровья и очень мало надежды, что следующий срок не кончится новым обвинением, что заключение не станет бессрочным. Нет нужды говорить, какие чувства вызывает это жестокое решение. Не о чувствах сейчас речь, а о том, как можно спасти жизнь Валерия Абрамкина и вместе с нею – жизнь и счастье его родителей, жены и ребенка.

Опыт последних лет показал ясно, что "мобилизация мирового общественного мнения", демарши западных правительств, западные радиопередачи, т.е. пропагандный, дипломатический, моральный нажим не спасает заключенных, а напротив, зачастую только убеждает власти, что они имеют дело не с инакомыслящими, а с закоренелыми врагами и западными сотрудниками.

Опыт же последних лет говорит, что возможно и освобождение: после некоторых примирительных слов был досрочно освобожден "на химию" Ю.Гримм; после еще более определенного (к сожалению, не своим, неверным языком) заявления на суде вернулся домой и на работу я. Были и другие примеры. Но они доказывают, что власти идут на наше освобождение лишь после официального объявления своей лояльности в двух пунктах – отказ от диссидентской деятельности (имеется в виду, как минимум, от связи с западной пропагандой) и осуждение своей прошлой деятельности, как практическое осуществление отказа и отрезание себе пути назад. Чем дальше, тем больше власти относятся к диссидентам не как к нравственной оппозиции общества, а как к гражданам враждующих с нами государств, судьба которых – или высылка за рубеж, или бессрочное интернирование. Не только наша страна, но и мир, чем дальше, тем больше соглашается с этой ужасной трактовкой, обрекающей множество чистых и честных людей на едва ли не абсолютное противостояние и бессрочное заключение.

Но еще ужаснее, что с этой трактовкой фактически соглашаются и сами диссиденты, когда не желают во всеуслышанье и добровольно отвергнуть ее, не желают открыто признать свое советское гражданство, свою лояльность советскому государству, непричастность к враждебным действиям и отвергнуть принцип безусловной солидарности с западной пропагандой во что бы то ни стало. Тем самым диссиденты, остающиеся на свободе и находящиеся в эмиграции, укрепляют у властей решимость обращаться с диссидентами в заключении, как с интернированными – с бессрочниками.

Еще ужаснее, когда люди, ставшие диссидентами совсем не из ненависти к стране, строю и власти и не из безусловной верности Западу и не от желания эмигрировать туда, а от чистого идеализма, стремления именно здесь защитить достоинства и права человека, от желания пользы этой стране – оказываются в бессрочном заключении и гибели – не за свою позицию, а за антисоветизм других людей. Самое же ужасное, когда люди в заключении осознают несходство своих внутренних целей с противостоянием, антисоветизмом, желают после выхода на свободу повернуть свою жизнь по-иному – и не могут это сделать только из-за чувства чести и верности оставшимся на свободе друзьям; когда только из-за этого они вынуждены молчать и не искать формулу лояльности властям, на которой можно без потери внутреннего достоинства вернуться к нормальной жизни в советском обществе, когда люди предпочитают молчать и гибнуть в лагерях, чем подвергнуться моральному остракизму от находящихся на свободе и в эмиграции друзей за собственный выбор: "Остаюсь со страной!"

Убежден, что как раз в таком положении и находится сейчас Валерий. Конечно, я не могу гарантировать это, но многолетнее знакомство с ним, беседы в тюрьме, письма из лагеря дают мне прочную основу для уверенности. Валерий всегда отвергал для себя вариант эмиграции, он предпочитал называть себя почвенником, чувствуя неразрывную связь со здешним обществом, он никогда не опускался до антисоветизма, именно он принял определяющее решение о приостановке журнала "Поиски" в попытке прекратить противостояние с властями и изменить свою жизнь, именно он говорил мне в Бутырках, что считает свой отход от диссидентства в частную и сугубо профессиональную жизнь достойным выходом и рекомендовал мне его, хотя для себя пока (т.е. до суда) принять еще не мог; именно он в лагере вел спокойную и строго лояльную линию, желая возвращения к семье и измененных отношений с миром, об этом неоднократно говорил на свиданиях и писал в письмах.

И что же? – Обеспечили ли друзья ему свободу распоряжения собственной жизнью своей моральной поддержкой? Укрепила ли его в этом Катя – единственное его окно к друзьям? – Могу сказать убежденно: нет, не обеспечили, не укрепили; наоборот, сделали его положение едва ли не безвыходным. Абрамкин ушел в лагерь не по убеждению, а из чувства чести. Не своей чести – потому что высшая честь человека – быть верным собственным убеждениям и устоям, а чести диссидентов, чести противостояния, чести западной эмиграции и пропаганды. Да стоит ли эта честь такой цены – жизни Валерия и его родных? Да стоит ли такая честь вообще чего-либо, если она требует подобных жертв?

Безусловное осуждение Вами моего выхода из тюрьмы, начавшегося с моральной санкции Валерия, конечно же, укрепило его решимость не допускать для себя каких-либо "слов и соглашений" с властями" во избежание упреков в "предательстве". Но как раз отсутствие таких "слов" позволяет эмиграции в зап.пропаганде малевать из настоящего Абрамкина непреклонного героя сопротивления, бескомпромиссного борца с гнусным, мол, режимом. Дело доходит до того, что лучшие друзья Валерия – Сорокины уезжают зарубеж и перед близящимся освобождением Валерия заполняют западные радиоголоса панегириками в честь возвращающегося из заключения с победой героя и борца, символа противостояния – этим закрывая ему реальный выход из лагеря. Потому что реакция властей на это бахвальство элементарна – санкция на второй срок – и нет ни "победы", ни возвращения… Правда, у эмиграции останется Абрамкин как "герой и борец" и еще большая ненависть к "режиму", борьба "советизма и антисоветизма" в эфире еще усилится, но вот только ни мир в целом, ни наши страны, ни наши люди, ни тем более наши заключенные и их родные – не выиграют. А реальный Абрамкин, не имеющий никакого отношения к этой "радиоборьбе",- против своих убеждений, ради только чувства чести будет сидеть… сколько сроков? На сколько хватит его жизни? А кто будет виноват в этом? Кто, кроме нас с Вами, оставшимися на свободе?

За годы жизни без Валерия Катя сама далеко продвинулась по пути противостояния. Теперь скорее не Валерий, а Катя определяет их общую судьбу. Еще вернее сказать, что эту общую судьбу определяют Ваши мнения о необходимости противостояния властям, о невозможности разговаривать с ними и искать почву для сосуществования. И сейчас не выпускают Валерия, потому что даже власти и захотели бы дать ему "шанс начать новую жизнь", то как же ее можно начать с такими "диссидентскими друзьями и такой диссидентской женой"?

Я уверен: сейчас бесполезно обращаться с письмами в защиту Абрамкина на Запад или с протестами к нашим властям. Сейчас спасти Валерия и других томящихся в заключении может только мы, оставшиеся дееспособными на свободе. Именно на нас лежит долг найти выход из создавшегося тупика. Именно мы обязаны сказать: "Хватит, диссидентство, ориентированное на безусловное участие в западной пропаганде, окончилось. Все, кто имеют в себе силы и решимость найти достойное соглашение с властями и выйти к свободной жизни в реальном нашем обществе – должны это сделать – ради жизни, которая найдет более совершенные, отечественные формы инакомыслия, защиты прав". Мы должны открыто всем сказать, что выход из заключения на условиях отказа от прежней диссидентской деятельности не осуждаете, а одобряете и советуете всем, кто может пойти на него. Родственникам же и близким заключенных мы должны сказать: "Сегодня Ваш главный долг перед людьми – это помочь своим близким выйти из заключения. Если ценой этого является и Ваш отказ от противостояния властям – откажитесь, просите же об этом своих заключенных, передайте им такую просьбу и от нашего имени".

Вот только тогда, когда вслед за нами родные подтвердят заключенным, что их возвращения на новых основаниях ждут все и будут им рады – только тогда можно считать, что у заключенных будут морально развязаны руки для принятия собственного свободного решения – на каких соглашениях принимать существующую власть, на каких основаниях жить в стране заключенных, когда выход из тюрьмы на условиях лояльности власти считается предательством – окончится.

Но не будем сразу говорить обо всем. Сейчас, в эти дни в Ваших руках судьба жизни не только Валерия Абрамкина, но и его родителей, его жены, его сына, на наших глазах становящегося круглым сиротой при живых родителях – ее нужно взвесить и решить в считанные дни до второго суда над Валерием.

Я умоляю Вас: укротите свою гордость и ригоризм, позовите к себе Катю и упросите ее ради жизни нормализовать свои отношения с властями на принципе частной жизни: "После возвращения Валерия в семью, я занимаюсь только семьей". "Возможно, что власти сделают исключение из своих новых правил и удовлетворятся этой минимальной формулой. В любом случае передайте Валерию через Катю свою просьбу искать приемлемое соглашение и выйти из заключения. Только в наших силах убедить Валерия и Катю послушаться собственного внутреннего голоса. Только мы сможем освободить их от принятого когда-то и непонятно почему "завета чести диссидентов". Только в Ваших силах спасти их жизни. Сделайте это.

…Я пишу, но уже не склонен обольщаться. Уже не маленький и много раз приходилось обманываться в своих надеждах. Но если мои опасения оправдаются, если вы ответите "каменным бездействием" ради сохранения "чистоты своих принципов" – за Валерия и Катин счет, за счет дорогих и Вам и мне людей, то не ожидайте, что вину за их жизни можно будет списать только на громадное наше государство. Ему эта вина – что слону дробина, подумаешь, раздавленные жизни пары идеалистов, из чувства чести не желающих отделять себя от западной пропаганды… Прямая же вина ляжет непосредственно на нас – способных убедить и спасти и не сделавших это – по внутреннему ли фарисейству, безжалостности, догматизму – и "молча умывших руки…"

Но не думайте, что руки останутся чистыми…

Мое письмо – частное, но не посчитайте, что из-за моей тактичности и скромности. Судьба Валерия и его близких оттесняет на задний план все приличия прошлых знакомств и я, ей Богу, не постеснялся бы сделать это письмо публичным, если бы не дал властям обязательство публично молчать.

Я не жду от Вас ответа, жду действий ради спасения, уповая в противном случае на суд Вашей совести. 25.12.1982. В.Сокирко.

Событие 74. На письмо Кате я получил следующий устный ответ: "Зря ты все это…"

Мое письмо Генеральному прокурору СССР было переправлено в прокуратуру Алтайского края, откуда пришел следующий ответ: