Крах взаимопонимания с М.А.Поповским

Осенью 86г. через знакомых нам был передан привет от бывшего советского писателя и нашего хорошего знакомого, живущего с 1977г. в Нью-Йорке и никогда не писавшего нам. Мы поздравили его и его жену с Новым Годом, получив в ответ

Из Нью-Йорка

Дорогие Лиля и Витя! Большое спасибо за поздравление… Представить Темку физиком-теоретиком и малышку Галочку музыкантшей очень трудно, еще труднее вообразить, что две крохи, родившиеся на наших глазах, уже ходят в шестой класс. Вот когда понимаешь, насколько быстро растут чужие дети. Но, надеюсь, вы то сами по-прежнему молоды и красивы? Не так ли? Вообще, взаимоотношения человека со своим возрастом штука очень субъективная. Я в нынешнем году достиг возраста пенсионного, но у меня и в мыслях нет, что я старик. Я называю других людей примерно такого же возраста стариками. Но я сам? Н-е-е-т! Люблю жизнь, интересуюсь людьми, книгами, музыкой, чужими странами, бодро переругиваюсь с женой, кое-что еще произвожу по профессиональной линии, меня знают и понимают люди, говорящие на английском, французском, немецком и шведском языках, не говоря уже о русском. Разве это старость? В минувшем году мы с Л. побывали в Германии, Англии, Канаде, поездили по Соединенным Штатам. В частности, новогодние каникулы провели не где-нибудь, а в Техасе, рядом с Мексиканским заливом… О разногласиях спорить не станем.

Для спора нужна свобода, а она на планете нашей распределена не поровну. Радуюсь Вашему оптимизму, но абсолютно его не разделяю, ибо всю жизнь изучаю историю отечества нашего. В какое-то время года и на Сев.полюсе льды подтаивают, но от этого Полюс не становится экватором. Спасибо за приглашение посетить Москву. Рассматриваю его лишь как знак Вашей доброты. У меня таких планов пока нет. Да никто меня там не ждет, кроме наследников дяди Феликса. Пока планируем съездить в Израиль, где еще не были. Да и Европа пока далеко не исследована, не говоря уже об Америке. Спешить надо.

Вас с Л. всегда вспоминаем по-хорошему; исходим из своих личных впечатлений, а не из того, что нам пишут и рассказывают. И опять же всегда помним, что у вас их четверо. Это тоже аргумент. В деталях выясним все, когда доберетесь до какой-нибудь заграницы. Покажу вам Париж или Лондон и, уставши, зайдем в ресторанчик для выяснения отношений. Идет?

У нас, в общем, все идет пока неплохо. Есть работа по душе, есть, соответственно, и зарплата. Живем не богато, но вполне обеспеченно. Здоровье тоже не подводит пока. На днях сходил к доктору, чтобы произвести, так сказать, полный обзор, заплатил денежки и – зря. Оказался вполне здоровым. Денежки плакали…

Среди радостей здешней жизни особенно полюбили концерты в одном из самых прославленных залов мира – в Карнеги Холл. Там выступают самые лучшие в мире оркестры симфонические, пианисты, скрипачи. Мы там бываем в сезон два-три раза в месяц. Чтобы слушать все это, богачом быть не надо: все в пределах возможностей наших. Наиболее интересные книги, вышедшие в Сов.Союзе в минувшем году (и те, что были в журналах) читали. В восторг от Астафьева, Белова и Айтматова не пришли. Похоже, что лет 10 назад авторы эти писали лучше. Публицистика лезет изо всех щелей, а это не украшает прозаика. А у Белова и душок антисемитский полез. Для меня, кто никогда не делил людей по нац.признакам, это неприемлемо. Но, может, теперь так носят.

Желаю, дорогие Витя и Лиля, здоровья вам и счастья, чтобы у детей было все как надо. Я своих детей и внуков – их теперь четверо – едва ли когда увижу. Если только полюс превратится в экватор. Ваш Ваня.

Здравствуйте, дорогие Марк Саныч и Л., милые Ваня и (Джо)!

Рады восстановлению прямой и, надеемся, устойчивой связи. Оказалось, как просто: взять и написать, а взамен получить прежнее и даже родное: - "бодро переругиваюсь с женой",.. "меня знают и понимают на англ., франц., нем. и шведском языках, не говоря уже о русском", и что здоровье не подводит и даже, что "абсолютно не разделяете наш оптимизм". Еще бы вам его разделять! Разделяли б – не уехали бы! И все же от гостевой поездки в Москву не зарекайтесь, ведь, как известно, Ваш любимый дядя Феликс кончил делами транспортными и хозяйственными, проявив при этом недюжинную приверженность "экономизму". Что уж говорить о наследниках и их планах. Что касается разногласий, то я остался прежним любителем спорить и степеней-запрещений в своих спорах за эти годы не чувствовал. А с 1980г. открыто и иной раз даже гордо поминаю свой прежний псевдоним – К.Буржуадемов. Только одним, сознательно принятым обязательством связан – не приносить ущерба интересам страны (например, участием в призывах вооружаться против нас, как исчадий ада), но это условие естественно, и если Вы его учитываете, то в спорах я совершенно открыт и свободен, да и в переписке пока проблем не встречал.

Много раз слышал неодобрительные отзывы о Вашей последней любовной книжке, но никто из знакомых так и не дал мне ее почитать, может, сберегают меня от "заразы", но должен же я сам увидеть, до чего докатился милый Джо – почему-то уверен, что слухи преувеличены. Зато совсем недавно довелось прочитать в № 5-6 Ваших "Однофамильцев". Впечатление – сдержанное. Лихо написано, вполне пессимистично, что, на мой взгляд, скорее свойство, чем заслуга. Почему неактуально, может, только для меня (никогда меня не интересовали дела писательские, СП-ные, чем и как кормятся эти тысячи). Может, потому, что время меняет все быстро, и главным сейчас кажется рост интересных изданий – на потребу людям читающим, а не пишущим… Такой процесс идет, и, может, именно он приведет к неизбежному превращению "СП" в орган пенсионеров, в отделение "Литературного фонда" (недавний смехотворный перевод Пастернака из "ЛФ" в "СП" посмертно, этот процесс не остановит).

Мы также не в большом восторге от наших мэтров (новые или совсем старые имена – интересней). Впрочем, Айтматов верен себе, и этим нравится, а Белова мы даже не читали, не хочется портить старых впечатлений. Что же касается "антисемитского душка", то куда же он денется, раз годами остается стыдливо скрываемой, зажатой для обсуждения темой. Лично я всегда стремился обсуждать и тем лечить эту больную тему. В 82-м году, при обсуждении нашего диафильма "Белоруссия", мы едва не доспорили до остервенения по этой теме, но, слава Богу, наши друзья-евреи выдержали и даже после этого стали спокойней и роднее. Сейчас мы думаем еще доспорить эту тему на примере писем Эйдельмана-Астафьева. А как Вы отнеслись к освобождению по части ст.70 и 190-1? К выступлению Сахарова на "безъядерном форуме"? Я – положительно и даже радостно, оптимистично… Но пора закругляться.

Понимаю, что переписка будет не частой, но рады будем получать от Вас вести и даже личную бодрость, так резонно контрастирующую с общественным пессимизмом. По отношению к себе лично, к сожалению, мы больше – пессимисты. Часто(регулярно, по пятницам), показывая знакомым диафильмы старых лет, с удивлением убеждаемся, что уже тогда ныли на приближающуюся старость – и в 1966г. после похода в Фанские горы, когда нам было еще по 27 лет, и в 71-м в Карпатах, а в 76-м на Тянь-Шане – вообще прощались с горами… Так что сказать про себя - "молоды и красивы" совсем не можем, разве только в дразнилку. Вот Вы, и, особенно, Л. – совсем другое дело. Кроме "красоты и молодости" ничего и не помним. Были бы рады получить "слово" и от Л., если у нее нет к тому "принципиальным запретов". Только недавно Лиля доломала ее красные беговые лыжи… Я же беспрестанно пользуюсь Вашим Брокгаузом. Это – главное для меня (да и для всей семьи издание) – и в диафильмах, и в поездках по разным районам страны обращение к истории в Брокгаузе совершенно необходимо. Так что в нашей семье вы живы даже в таком, чисто материальном смысле.

До свидания (не только с внуками, но и с нами). Виктор, Лиля и дети.

Из Нью-Йорка, 13.03.1987г.

Здравствуйте, Витя!

Вчера днем негр-почтальон принес мне Ваш оклеенный марками конверт. Письмо со специальной доставкой, за которое приходится расписываться. Вещь в нашей жизни довольно редкая: американское правительство не контролирует переписку своих граждан и не перехватывает писем. Мне было нелегко объяснить почтальону-негру, с любопытством разглядывавшему советские марки, то чувство неуверенности и страха, которое заставляет граждан моей родины столь густо оклеивать конверты марками, в надежде на то, что в таком виде письмо все-таки дойдет до адресата.

Мы с женой дважды перечитали Ваше послание и приуныли. За последние годы несколько человек уже предупреждали нас о переменах, которые с Вами произошли. Но я не хотел им верить и решил сам разобраться в происшедшем. В памяти нашей семьи сохранилась милая московская молодая семья, полная жизни и самых разнообразных интересов. Это произошло на наших глазах: из "образованцев" Вы с Лилей превратили себя в интеллигентов. Вы рассказывали о ваших дедах – раскулаченных и выброшенных из деревни, об отцах, которые годами вынуждены были жить в нищенских заводских общежитиях. Мы гордились Вами: Вашим трудолюбием, широкими культурными интересами, а главное, порядочностью. На наших глазах Вы дважды отказывались давать показания против своих товарищей интеллектуалов и диссидентов.

Ваше нынешнее письмо, Витя, как будто написано другим человеком. Меня, покинувшим родину в поисках свободы, Вы пытаетесь убедить, что она, долгожданная, уже со вчерашнего дня на дворе. Вы пишите, что не имеете затруднений с перепиской с заграницей, что можете публично высказывать любые взгляды. Вы стараетесь меня, пробывшего 16 лет членом Союза писателей СССР, уговорить в том, что в литературе государственной теперь все в порядке и поток талантливых, свободных книг изливается на общество. И антисемитизм государственный, по Вашему мнению, преодолевается простейшим образом: в беседах за рюмкой водки или чая. Вы "всерьез" приглашаете меня приехать в Москву. Ваши вопросы о том, как я отношусь к замечательному освобождению Сахарова и других диссидентов, осужденных по ст.70 и 190-1, звучат точно так же, как их задают "заблудившимся интеллектуалам" в прокуратуре г.Москвы. Я через это, Витя, уже проходил и снова проходить не собираясь, поэтому мне ездить в Москву ни к чему.

Только однажды за 10 лет эмиграции мы с женой получили письмо, похожее на Ваше. Его прислал мне в Рим мой ныне покойный отец, изрядно надрожавшийся от страха в 20-е, 30-е и 40-е годы, писатель Александр Поповский. Я вернул ему его опус с просьбой впредь направлять такого рода послания непосредственно в инстанцию, для которых они предназначены. И еще одно воспоминание пробудило во мне Ваше письмо. Помнится, в 50-х годах показывали в Москве фильм американского режиссера Крамера. Как будто назывался он "Благословенны будь дети и звери". Там есть эпизод, в котором дети освобождают из загона бизонов. Дети уверены, что животные галопом помчатся навстречу свободе, но некогда свободолюбивые животные уныло возвращаются в загон: свобода им вовсе ни к чему… Не узнаете?

Десять лет назад тот, кого мы, шутя и любя, называли между собой "носильщиком", взвалил на себя иной груз, и похоже, груз этот изрядно деформировал его. Даже интонация Вашего письма, Витя, звучит для меня странно: Вы как будто снисходительно похлопываете "старичка" М.А. по плечу. Не помню за Вами в прошлом такого: Вы были всегда деликатны и уважительны. Перемены, перемены… Когда-то мы с большим интересом и благодарностью прочитали написанную Вами для Ваших детей историю вашей семьи, рода. Там было немало горечи и боли, но неправды не было. Что же теперь, подчищаете, подправляете историю отцов, вносите в нее элемент (обязательный!) оптимизма?

Деструкция личности, которая при взгляде из мира свободы видна особенно явственно, не Вас одного поразила в последнее время. Нам, читающим не только книги, выпущенные государственными издательствами, но и получающими все мало-мальски заметные произведения Самиздата, хорошо видна тенденция ряда бывших верующих христиан и диссидентов, изменять своим прошлым идеалам… Гнилая оттепель (кстати сказать, 12-я за последние 70 лет), которой Вы теперь клянетесь, призвана оправдать Ваше отступничество. Это не ново и всякого знакомого с историей России XIX-XX вв. не удивляет. Забавно, однако, насколько с переменой общественно-политической позиции притупился Ваш слух. Вы пишете, что в СССР, где свободы теперь – хоть залейся, Вы связаны только одним обязательством "не приносить ущерба интересам страны (например, участием в призывах вооружаться против нас, как против "исчадий ада")… Лет 10-12 назад Вы не произнесли бы этой фразы уже по одному тому, что ее лексика и конструкция полностью взяты из протокола известного Вам государственного учреждения. Но ныне Вы уже утеряли нормальное восприятие и дословно повторяете штампы, слышанные в соответствующих кабинетах. Крушение личности – факт огорчительный. Крушение личности, которая с немалыми трудами выстроила себя сама – трагедия. Я сочувствую Вам, Витя, но, увы, никто другой, кроме нас самих, не способен помочь нам сохранить идеалы нашей юности. И не так уж важно, каким образом Вы аргументируете свое самопредательство: спасались ли от тюрьмы, защищали ли будущее своих детей. У А.Марченко тоже остался сын.

На этом закончу. Я не хочу вступать с Вами в политический диспут. У нас с Вами слишком неравные возможности. Я, действительно, располагаю свободой в высказывании своих мнений, у меня в руках огромная литература о нынешней советской ситуации, но если бы я даже попытался послать Вам статьи специалистов и свидетелей, Вы, при "Вашей свободе", никогда бы их не получили. Наш спор был бы напрасен еще и потому, что, судя по Вашему письму от 2 марта, Вы утратили былую жажду истины, стремление к анализу событий. Вы – другой. И хотя мы с женой не забудем наших милых, когда-то очень верных, теплых и достойных друзей по фамилии Сокирко, мы вместе с тем знаем: их больше нет. На улице Гурьянова в Москве живут их однофамильцы. А мое отношение к однофамильцам Вы, как сами пишете, знаете. Оно достаточно четко изложено в журнале "Страна и мир" № 6 за 1968г. Прощайте. Марк Поповский.

Из Москвы, 27.08.1987г.

Марк Александрович! Ваше "письмо-прощание" – как неожиданный удар "под-дых" человеку, доверчиво протянувшего руку на Ваш же зов. Такой неожиданный "разрыв" без аргументов, а только со ссылкой на "Свобода-КГБ" (излюбленная пара понятий для управы с любым "не так мыслящим"),- нельзя не принять как предательство прежних дружеских отношений и заслуживает с моей стороны соответствующего подтверждения разрыва.

В отличие от Вас, мне это делать больно, в нашей семье и ее памяти Вы занимали далеко не последнее место – теперь оно как бы затемнено Вашим поспешным приговором: "На ул.Гурьянова Сокирко больше нет, живут их однофамильцы, самопредатели…" Ничего не скажешь – лихо! Одним письмом всех чохом к духовному расстрелу: нет людей, есть их тени-однофамильцы… Сколько же в Вас за эти годы выросло духовного большевизма с обратным знаком, но не меньшей степени нетерпимости… И если Вы, действительно, интересуетесь до сих пор отечественной историей, то как Вы до сих пор не увидели банальности собственной ситуации: именно на свободном Западе вырастала всегда экстремистская оппозиция, всякие эсеры-большевики, отказывающие "гнилому" российскому либерализму в праве на существование… И Вы – сейчас такой же, роете ту же яму, но очень надеюсь – не успеете, очень надеюсь, что обновление страны будет и смоет все ямы – от сталинских до экстремистских.

После прочтения Вашего письма Лиля и старшие дети решили: это Поповский от обиды за свои "новые произведения", за тон "на равных", к которому он не привык… Может, и так, но, думаю, что причины глубже – Вас уже не устраивает диалог с инакомыслящим, проще выставить его марионеткой КГБ.

И видно в этих подтасовках и передержках (а ими полно Ваше письмо – достаточно положить его рядом с моим первым) жалкое желание: не трогайте моей непримиримости, моего выбора, моего "служения свободе", моих котурнов… - Хорошо, не буду, не хотите спорить – не надо, я же – в однофамильцы? А с другой стороны – почему я, доживши до 48 лет, не могу себя чувствовать на равных со своим старым знакомым (пусть много способней меня)? И если когда-нибудь наш разговор все же продолжится (совсем не исключено, что Ваши настроения и оценки могут и измениться) – да и вообще диалогу в любых условиях, на мой взгляд, нет альтернативы, он может продолжиться только "на равных". Сейчас мне даже кажется, что я сам виноват и своей прежней предупредительностью к старшему и уважаемому человеку в 70-е годы способствовал нынешней аберрации Вашей памяти, легенде о самопредательстве. Но в этой злостной и порочащей аберрации Вы виноваты не меньше.

Уж раз мы прощаемся, то вспомните. В начале 70-х годов Вы завели знакомство отнюдь не с "образованцем" (как ненавижу я это унижающее слово!), а с человеком, уже прошедшим в хрущевское время исключение из комсомола за критику ныне измененной Программы партии, подписывавшим открытые протесты, прошедшим осуждение на заводе и исключение из аспирантуры. Мало того – написавшим книгу с изложением своих буржуазно-коммунистических взглядов. Вы в это время оставались (и долго еще были) благополучным членом СП, издавали книги, добивались у высших инстанций КГБ допуска к материалам по Вавилову, числились собственным корреспондентом "Правды". Какими были тогда Ваши убеждения и чем они отличались от убеждений нынешних писателей-либералов, не знаю, но, если судить по высказываемому и написанному в те годы и сейчас – разница прилична (проанализируйте на досуге свой архив сами). Что касается меня, то Вы не могли не знать в самом начале нашего знакомства о несовпадении моих взглядов с преобладающим направлением в диссидентстве.

Уже в 1971 г., в приложении к своей главной книжке "Антигэлбрейт" (опубликованной на Западе), я поместил статью: "Я – охранитель", где доказывал: оппозиция должна быть лояльной, охранительной, действующей не во зло, а на благо государству, строю, Власти. Иначе – насильственная революция. Хотя эта статья была даже аннотирована в "Хронике", ее предпочли "не заметить". Тогда же была моя драматическая попытка добиться от диссидентского движения отграничения себя от экстремизма НТС. Потом был публичный спор с максималистскими трактовками лозунга "Не по лжи!", в 1977г. при обсуждении Конституции СССР – обоснование однопартийной системы (помещено в сборниках П.Г.Григоренко)… Обо всем этом Вы, как мой близкий знакомый, не могли не знать – но предпочитали "не замечать", а сейчас пытаетесь выговорить мне за измену каким-то, выдуманным Вами же, идеалам. Не получится! У меня хорошая память. Да и сохранился архив.

В 1980г. судьба предоставила мне возможность "посидеть" за диссидентские идеалы и оценки – и тем самым предать самого себя. Я выбрал иное. На суде защищал "Поиски" и сборники "В защиту эконом.свобод", как свое. Не строю из себя героя, за выход из тюрьмы пришлось платить компромиссом и последующим отказом от самиздата. Но, в отличие от диссидентов, на мои убеждения КГБ никогда не посягало – только удивлялся: "А что Вы понимаете под буржуазным коммунизмом?"

А вот с другой стороны не один год я слышал целый ворох домыслов о "двоемыслии", "самопредательстве", "падении" и прочие мерзости, назначение которых состоит только в духовном уничтожении человека.

Однако – не получится. Ни со мною, ни со всей страной. Кончаю. Остаюсь открытым для диалога и переписки. Ибо надеюсь, иного выбора и у Вас не будет. За неделю до Вашего письма мне пришли по почте две страницы "Русской мысли" с материалами Плюща, Егидеса и др. Мое впечатление – столь же унылое, как от "Страны и мира". А ведь страна и мир сейчас так нуждаются в конструктивных и последовательных материалах на благо и Стране, и Власти (только так, и не иначе). Но где там…

Все. Надеюсь, понятно, что замалчивать Ваш "опус-приговор" не намерен. Конечно, сил у меня немного. Ни "Правда", ни "Страна и мир" не давали и не дадут мне ни в жизнь трибуны, как бы ни были "свободны". Что же, у меня есть пишущая машинка, и своих знакомых со своей точкой зрения я ознакомлю.