| предыдущая | оглавление | следующая |
В защиту экономических свобод
Выпуск 2, ноябрь 1978г.
Составители К.Буржуадемов и В.Грин
Раздел I. Попытки теоретического осмысления свободной экономической деятельности.
(В разделе мы поместили как экономические работы, посвященные рыночной экономике в нашей стране, так и юридические, посвященные анализу и критике ныне действующих законов, запрещающих свободную экономическую деятельность, а также опыт успешной экономической реформы в Венгрии.
(глава из книги «Уголовная Россия», изд-во "Хроника", 1977 г.)
(Источники, на которые ссылается автор, при перепечатке опущены,- Л.Т.)
В большинстве случаев вызывает грустную улыбку манера советских юристов и идеологов объяснять преступные проявления людей пережитками капитализма в их сознании. Это традиционное объяснение имеет, однако, некоторые основания, когда речь идет о проявлениях, преступных, в основном, лишь с советской точки зрения – я имею в виду различные формы частного предпринимательства в хозяйственной области. Пользуясь терминологией советских авторов, можно действительно считать, что причиной совершения таких преступных действий являются пережитки капитализма; эти пережитки состоят лишь в том, что люди настаивают на своем праве заниматься тем, что естественно считать обычными человеческими проявлениями, не подчиняются тотальной регламентации в области трудовых и хозяйственных отношений, регламентации, которую нынешняя власть в России насаждает весьма активно, не считая ее при этом необходимым качеством социализма. В этой связи разумно заметить, что пережитки капитализма, о которых любят говорить советские социологи, это – не более чем пережитки досоциалистического образа жизни. В этом смысле то, что советские идеологи именуют капитализмом, представляет собой не какую-либо социальную систему, навязанную людям на основании какой-либо идеологической доктрины, а просто естественную форму трудовых и хозяйственных отношений, такую форму, при которой каждый человек имеет возможности для проявления своей трудовой и хозяйственной инициативы и эти возможности ограничены государством лишь в тех пределах, какие требуются соображениями защиты свободы других лиц.
Большевики сразу, как только пришли к власти, начали борьбу с частным предпринимательством посредством преследования буржуазии, отобрания в собственность государства более или менее крупных предприятий (это отобрание предприятий тогда называли национализацией – я не пользуюсь этим термином, т.к. употребление его может ввести читателя в заблуждение: в других государствах часто под национализацией разумеют переход предприятий под контроль государства при том, что бывшим владельцам этого предприятия выплачивается компенсация), а также путем объявления государственной монополии на основные виды хозяйственной деятельности. В этой войне с частным капиталом в 1922 г. было объявлено перемирие: экономическая разруха вынудила новых властителей разрешить некоторые виды частной хозяйственной деятельности. Однако уже тогда большевики заявляли, что это лишь временное отступление, обусловленное тактическими соображениями. К концу 20-х годов, после того, как хозяйство страны было частично восстановлено, во многом благодаря усилиям частных предпринимателей, советская власть вернулась к политике полной государственной монополии в области хозяйства.
Теперь, после нескольких десятилетий террора, власти, в основном, удалось установить тотальную регламентацию трудовой и хозяйственной жизни общества; тем не менее, пережитки естественного образа жизни оказываются достаточно сильными в сознании людей, и различные виды частнопредпринимательской деятельности необычайно широко распространены в Советском Союзе. В основном, это мелкое предпринимательство: занятие каким-либо промыслом, часто запрещенным, занятие спекуляцией. Иногда, впрочем, становится известно о случаях предпринимательства крупного масштаба, вплоть до организации нелегальных фабрик или организации "частного сектора" внутри государственных предприятий. Для того чтобы оценить, насколько живучи упомянутые пережитки естественного образа жизни в сознании советских людей, важно, пожалуй, учитывать не только то, как много людей (а их много) занимаются различными формами частного предпринимательства, но и то, как много людей пользуются плодами этого частного предпринимательства, услугами этого "частного сектора". И на этот последний вопрос, я думаю, можно дать весьма утешительный ответ: пережитки естественного образа жизни действительно достаточно сильны в сознании советских людей, настолько, что, пожалуй, трудно найти в Советском Союзе человека, который ни разу в жизни не воспользовался бы услугой спекулянта или частного кустаря, занимающегося незаконным промыслом.
Здесь я расскажу лишь о некоторых уголовно наказуемых формах проявления частной хозяйственной инициативы людей, более подробно обращая внимание на те формы, которые государство могло бы и не считать преступными, не рискуя при этом тем, что государственной экономической монополии будет нанесен сколько-нибудь значительный ущерб. Напротив, допущение этих форм проявления частной хозяйственной инициативы оказало бы, несомненно, благотворное влияние на удовлетворение "растущих культурных и материальных запросов трудящихся" и даже содействовало бы "росту благосостояния трудящихся". Я имею в виду, во всяком случае, такие безобидные формы проявления частной инициативы, как занятие промыслами, некоторые из которых ныне считаются запрещенными, занятие мелкой торговлей, которое ныне наказуется, как спекуляция, занятие коммерческим посредничеством и даже некоторые виды того, что ныне законодатель в уголовном кодексе именует "частнопредпринимательской деятельностью с использованием государственных, кооперативных и иных общественных форм". Я сказал об экономической допустимости разрешения таких форм проявления хозяйственной инициативы в социалистическом обществе; я не берусь судить, насколько такое разрешение допустимо с точки зрения идеологической. Известно, однако, что в странах Восточной Европы, которые также именуют себя социалистическими, частная хозяйственная инициатива допускается подчас в гораздо более широких пределах, чем в Советском Союзе. Вероятно, это можно рассматривать как свидетельство совместимости требований социалистической идеологии с разрешением людям проявлять свою хозяйственную инициативу; возможно, конечно, что это просто свидетельство идеологической отсталости восточно-европейских стран с точки зрения идеалов, к которым стремится коммунистическая доктрина.
В связи с этим интересно напомнить, что Рой Медведев, критикующий многие действия советских властей с чисто коммунистических позиций, писал:
"Марксизм… никогда не утверждал, что в социалистическом обществе не может быть никакой личной хозяйственной инициативы и должны запрещаться все небольшие частные предприятия и артели, в том числе и в сфере услуг" (466).
Советский ученый А.Сахаров, критически изучавший многие проблемы советской жизни и, насколько я могу судить, исходивший в этом изучении из социалистических представлений, в марте 1971 г. в "Памятной записке" Л.Брежневу отмечал в числе желательных мероприятий:
"расширение возможностей и выгодности частной инициативы в сфере обслуживания, в медицинском обслуживании, мелкой торговле, образовании и т.п." (365)
В официальной советской публицистике от времени до времени в более умеренной форме также высказываются пожелания о некотором расширении допущения личной хозяйственной инициативы граждан.
Запрещенные промыслы
Законодательство предусматривает, что занятие промыслом, относительно которого есть специальное запрещение, составляет уголовный деликт или уголовное преступление. Перечень запрещенных промыслов дан в правительственном акте 1949 г. Впоследствии перечень несколько раз дополнялся и изменялся: так, например, в 1965 г. в провинции были разрешены некоторые виды промыслов, связанные в первую очередь, с обслуживанием населения. Например, повсеместно, кроме Москвы и Ленинграда, были разрешены: изготовление и продажа прищепок для белья, залив галош и другой резиновой обуви, изготовление по заказам головных уборов, ковров, ковриков из давальческого материала (т. е. материала заказчика) и некоторые другие промыслы. В сельской местности и поселках был разрешен ремонт многих бытовых изделий (например, часов, авторучек, телевизоров), парикмахерский, кузнечный и некоторые другие виды промыслов. Особые льготы предусмотрены для инвалидов и лиц пенсионного возраста.
Конечно, и до 1965 г. многие промыслы, несмотря на обилие запрещений, были разрешенными, например, пилка и колка дров, мытье окон и полов, чистка обуви, изготовление галантерейных изделий из дерева, кости, камня, глины и соломы и многие другие помыслы.
Среди запрещенных промыслов: изготовление кроватей, изготовление ковров или ковриков из материала кустаря, переработка шерстяной пряжи, многие портняжные промыслы, производство изделий из цветных металлов, из кожи и резины из материалов кустаря. Запрещено также производство пищевых продуктов, тетрадей, блокнотов, конвертов и пакетов, производство зеркал и свечей.
Специальное запрещение существует на полиграфические промыслы и производство множительных аппаратов, изготовление штемпелей, шрифтов пишущих машин – впрочем, это запрещение относится уже не только к области охраны экономической монополии государства, а связано с мерами по контролю над распространением информации. Подобным же образом запрещение производства паранджи и чачваны на территории Узбекской ССР также, надо полагать, объясняется не целями защиты государственно-экономической монополии.
Наказание за занятие запрещенным промыслом без отягчающих обстоятельств в настоящее время не столь жестоко: исправительные работы на срок до 1 года или штраф до 200 руб.
При наличии отягчающих обстоятельств наказание достаточно серьезно: лишение свободы на срок до 4 лет с конфискацией имущества или без таковой (как правило, применяется во всяком случае специальная конфискация, т.е. отобрание орудий промысла и произведенных изделий, однако такое отобрание рассматривается юридической практикой не как частичная конфискация имущества, а как изъятие вещественных по делу доказательств). Отягчающими обстоятельствами по таким делам считаются: использование наемного труда, прежняя судимость за аналогичное деяние и занятие промыслом в значительных размерах. Согласно комментатору "о значительных размерах может свидетельствовать большой размер производства, крупные суммы дохода, вовлечение в занятие промыслом многих людей, длительный период занятия промыслом".
Если длительный период занятия промыслом свидетельствует о занятии промыслом в значительных размерах, то я не удивлюсь, если кто-либо будет осужден за занятие промыслом в значительных размерах только потому, что он изготовлял большие изделия.
Что касается другого указанного комментатором признака значительных размеров промысла, именно крупных сумм дохода, то для иллюстрации того, какой доход суд счел крупным, упомяну дело Григорьева и Соболева, осужденных, в частности, за занятие промыслом в значительных размерах.367 Они собирали кустарным способом телевизоры, которые продавали гражданам по 250-270 руб. Соболев в период 1964-67 гг. собрал 15 телевизоров; Григорьев в период 1965-67 гг. собрал 10 телевизоров. Каждый телевизор давал 50-60 руб. дохода. Из этих данных видно, что доход осужденных не превышал 200 рублей в год, т.е. промысел давал осужденным заработок менее 20 руб. в месяц. Если учесть, что наиболее низко квалифицированные технические работники в СССР получают 60 руб. в месяц, то видно, чтозаработок осужденных был весьма незначителен; однако суд признал их промысел совершенным в значительных размерах (в источнике не указано, что вывод о значительности размеров промысла был сделан на основе оценки доходов; это, однако, разумно предполагать, т.к. кроме дохода не указаны никакие другие признаки, которые можно было бы предположительно считать основанием для вывода о значительности размеров промысла.
Занятия промыслом часто связаны с необходимостью продавать выработанные изделия. Бывают случаи, когда суд в квалификации деяния обращает больше внимания на факт продаж, чем на факт занятия промыслом и осуждает такого частного предпринимателя по статье о спекуляции. Например, некто покупал поросят, откармливал их и потом продавал, разумеется, по более высокой цене, чем купил. Хотя он вкладывал в это свой труд и капитал (расходы на корм), он был осужден за спекуляцию.68
Юридическая практика в СССР не считает промыслом случаи, когда скупленный товар подвергается некоторым, с точки зрения суда несущественным изменениям и затем продается, - такие действия квалифицируются как спекуляция. Согласно комментатору,14 "например, известны случаи, когда спекулянты скупали тюль, а затем разрезали его на занавески, которые продавали по повышенным ценам". Хотя изготовление занавесок, несомненно, составляет промысел, причем советская юридическая практика знает случаи осуждения за этот промысел, как за занятие запрещенным промыслом,68 и хотя очевидно, что тюлевые занавески изготовляются именно из тюля, в частности посредством разрезания этого тюля на необходимые для занавесок куски, комментатор, следуя, по-видимому, судебной практике, считает покупку тюля с последующей продажей тюлевых занавесок, спекуляцией, а не промыслом. Трудно сказать, чем объясняется в данном случае склонность такой необычной квалификации – возможно, впрочем, тем, что за спекуляцию предусмотрено наказание более жестокое, чем за занятие незаконным промыслом без отягчающих обстоятельств.
В советской Конституции специально отмечается, что "наряду с социалистической системой хозяйства, являющейся господствующей формой хозяйства в СССР, допускается законом мелкое частное хозяйство единоличных крестьян и кустарей, основанное на личном труде и исключающее эксплуатацию чужого труда". Казалось бы, эта статья Конституции, а также законодательная гарантия права выбора занятий обеспечивает гражданам СССР право в широких пределах осуществлять частную инициативу в области кустарных промыслов: предусмотренные же Уголовным кодексом наказания за запрещенные промыслы разумно толковать лишь как правомерное ограничение гарантированных свобод в случаях, когда осуществление этих свобод наносит ущерб общественной безопасности или правам других лиц. Весьма характерно, что перечень запрещенных промыслов дан не законодателем, а правительственной администрацией, и этот перечень как было уже рассказано, весьма обширен и ограничивает свободу кустарного промысла отнюдь не только теми случаями, когда промысел может создать угрозу общественной безопасности (как, например, производство взрывчатых веществ) или правам других лиц.
С точки зрения общих правовых принципов разумно полагать, что коль скоро уголовное наказание может быть налагаемо лишь в соответствии с законом, то законодатель не вправе делегировать своих функций творца уголовно-правовых норм и не вправе предусматривать уголовное наказание за нарушение каких-либо правил или запретов, изданных не самим законодателем. Было бы разумно в области правотворчества придерживаться именно такой точки зрения, хотя я понимаю, что это может быть сопряжено с некоторыми практическими неудобствами. В советском уголовном праве такое делегирование законодательных функций не законодательному органу весьма распространено, и во многих случаях такая метода удобна также и с пропагандистской точки зрения. Например, в данном случае любой читатель уголовного кодекса скорее всего под запрещенным промыслом будет разуметь промысел, относительно которого есть достаточно разумные основания для запрещения, например, промысел, связанный с угрозой безопасности населения. Отдельным же постановлением можно детализировать понятие запрещенного промысла, и вот оказывается, что клейка конвертов или покупка старой мебели, с тем, чтоб отреставрировать ее и продать дороже, являются запрещенными промыслами.
Советские юристы, обосновывая столь обширные ограничения свободы кустарных промыслов, высказывают соображения как экономического характера, так и идеологического. Проф. А.А.Пиотковский отмечал в 50-х годах, что объектом преступления в данном случае являются интересы социалистического хозяйства. И далее: "Занятие запрещенным промыслом тормозит развитие соответствующих отраслей государственной промышленности и промысловой кооперации…" Как можно понять, в данном случае имеется в виду опасение, что кустари могут серьезно конкурировать с государственной промышленностью и кооперативным хозяйством. Этот вопрос нуждается в серьезном экономическом исследовании, я не эксперт в этой области, однако замечу здесь, что согласно традиционному взгляду в большинстве случаев крупные предприятия, в которых налажен массовый выпуск продукции, являются обычно более конкурентно способными, в сравнении с мелким кустарным хозяйством. Согласно же советским представлениям в области политической экономии, именно это обстоятельство играло роль в процессе монополизации в области промышленного производства в "капиталистических странах". Возможно, впрочем, что механизм развития социалистической экономики принципиально иной, и на практике оказалось, что кустарь-одиночка действительно грозный конкурент социалистической промышленности. Однако я думаю, что в том, что касается производства каких-либо изделий, которые кустари выпускают обычно поштучно, а социалистическая промышленность могла бы наладить их массовый выпуск, в этом кустарь обычно не является серьезным конкурентом социалистической промышленности, разве лишь тогда, когда социалистическая промышленность выпускает уж очень скверные изделия. Как правило, кустарь очень чуток к рыночной конъюнктуре и не станет заниматься изготовлением вещей, которые можно с легкостью купить в магазине. Обычно кустарям выгодно производить те изделия, которых в магазине купить нельзя либо потому, что промышленность не выпускает их в достатке, либо потому, что местные торговые организации не озаботились во время пополнением своего ассортимента. Вот один из примеров ситуации, когда кустари оказались более радивыми в удовлетворении спроса покупателей, нежели государственные торгующие организации.
В (201) сообщается об осуждении лиц, которые наладили кустарное производство капроновых блузок.
"…Позднее преступная группа переключилась на изготовление перлоновых блузок, перешив мужского импортного белья на дамские кофты, спекуляцию шерстяными вязаными изделиями.
Советские авторы отмечают, что
"дерзкая организованная преступная деятельность спекулянток стала возможной как ввиду недостаточной инициативы руководителей предприятий легкой промышленности и торговли, не учитывающий потребностей и спроса покупателей, так и ввиду слабой оперативной работы тех подразделений милиции, которые будучи призванными бороться с подобными нарушениями, своевременно не пресекли преступную предприимчивость В. и компании".
Деятельность этих осужденных послужила не только на пользу их покупателям; при рассмотрении этого дела суд вынес частное определение о причинах и условиях, способствовавших совершению преступления, после чего:
"Руководители предприятий легкой промышленности стали глубже изучать спрос покупателей, добиваться его удовлетворения".
Хотя авторы ограничиваются этой стандартной формулировкой относительно устранения существовавших в торговой системе недостатков и не указывают, занялись ли государственные предприятия перешивом импортного мужского белья на дамские кофты, однако можно надеяться, что в данном случае деятельность кустарей была полезна для улучшения работы социалистической промышленности.
Во всяком случае, из подобных примеров видно, что кустарь не только не конкурент социалистической промышленности в изготовлении изделий, которые может выпускать промышленность, но напротив, кустари осуществляют социально-полезные функции, удовлетворяя спрос покупателей, а в случае осуждения содействуя самим фактом своей деятельности устранению недостатков в организации социалистической промышленности.
Есть, однако, область, в которой кустарь является, по-видимому, весьма ощутимым конкурентом социалистическому хозяйствованию. Это – область обслуживания населения. В 1973 г. "Литературная газета" поместила интересную дискуссию о том, как кустари (шабашники) конкурируют с государственным предприятием – фирмой "Заря" в обслуживании новоселов. Речь шла об обивке дверей квартир, и автор (369) сетовал на то, что неудовлетворительная организация работы фирмы "Заря" обуславливает активность шабашников. В ответ "Литературная газета" получила анонимное письмо от бригады шабашников; как ни странно, это письмо было опубликовано (370). Шабашники отмечают в этом письме, что организации типа фирмы "Заря" никогда не были для них серьезными конкурентами. В письме говорится:
"В свежезаселенном доме, в который мы приходим, работникам "Зорь" делать нечего: дермантин у нас лучше, цена та же, у нас всегда с собой замки, глазки, ручки, а кроме того мы просто делаем обивку красивей и быстрей работников фирм, деньги сверх гос.цены мы берем только за дополнительную работу (утеплитель, глазок, замок и т.д.)"
Отвечая на критику "Литературной газеты", шабашники пишут:
"Вас удивляет, что мы ходим на работу в хорошей одежде (кстати, зимой мы тоже одеваем дубленку), но встречают-то по одежке, и любой клиент отдаст предпочтение мне, а не "дяде Пете" из вашей фирмы, который сунет к нему в дверь вечно пьяную небритую физиономию и просипит: "Я от "Зари", дверь обить не надо?" Клиенту обычно глубоко наплевать, шабашник у него работает или работник фирмы, его интересует результат".
О своем экономическом положении авторы письма сообщают, что они имеют высшее образование, но им не хватает 120-140 рублей в месяц, которые может заработать молодой специалист; нужно 500-600 рублей; эти деньги они зарабатывают "своими руками и в поте лица"!
Важно отметить, что человек с высшим образованием, в свободное время занимающийся кустарным промыслом – это новое социальное явление в СССР; таких становится все больше, и похоже, это неугасающая тенденция. Многие из них весьма умелые и сообразительные ребята, причем для многих получение высшего образования оказалось большим разочарованием: работая электриком, радиотехником или слесарем на заводе или в научном учреждении, они, благодаря высокой квалификации и возможности совместительства, получали приличный заработок. Получив высшее образование в заочном или вечернем учебном заведении, они становятся инженерами, а жалование молодого инженера обычно гораздо меньше, чем заработок опытного рабочего. Вполне естественно, что в свободное от работы время они стремятся подработать, причем благодаря приобретенной ранее широте ремесленных навыков могут выполнять разнообразные заказы в сфере услуг. Такие молодые инженеры или техники оказываются способными быстро переключиться на другой промысел, поскольку оказывается, что на прежний нет спроса или его особенно преследуют. В упомянутом письме шабашники пишут:
"Вы учтите, что если нам запретят заниматься дверями и циклевкой (как в свое время фотоделом), мы найдем себе новые формы работы. В нашем деле инициатива, смекалка, изобретательность и коммерческая расторопность окупаются мгновенно и очень щедро. Поэтому в сфере бытовых услуг и особенно новых форм работы мы – шабашники – доминировали и будем доминировать. Нам ведь не нужно согласовывать и носить на подпись тысячу бумажек, чтобы вбить лишний гвоздь или изменить устаревший стандарт".
Советские авторы, обосновывая широту ограничений свободы промыслов, любят ссылаться на тот факт, что занятие некоторыми промыслами часто связано с хищениями социалистической собственности. Это действительно так, однако занятие промыслом в социальном смысле не причина хищений социалистической собственности; напротив, запрещение промысла часто является причиной того, что нужное для промысла сырье невозможно купить в магазине, и кустарям приходится доставать нужные материалы, т.е. покупать их у тех, кто крадет эти материалы с предприятий, или даже самим красть. Можно смело утверждать, что большинство людей, имеющих ремесло и желающих этим ремеслом заниматься, предпочло бы законно приобретать необходимые материалы с тем, чтобы честно и законно зарабатывать деньги своими руками. Государство, однако, старается не предоставлять кустарям возможности законно покупать материалы для "запрещенных промыслов". Так, например, в советских магазинах невозможно купить кожу ни для пошива обуви, ни для изготовления переплетов или обивки кресел. В результате, как правило, судебным делам о занятии запрещенным промыслом – изготовлением обуви – сопутствуют дела о хищении кожи с государственных предприятий. Это очень грустно и показывает, как противоправные ограничения индивидуальных свобод, в данном случае свободы промысла, становятся криминогенным фактором: объявляя преступлением никому не мешающее кустарное занятие, государство толкает людей на более серьезные преступления.
Конечно, среди объяснений советских авторов, почему заниматься запрещенными промыслами – нехорошо, встречаются и идеологические тезисы. Например, комментатор (371) указывает: занятие запрещенными промыслами ведет к развитию частнособственнических привычек и навыков… Этот тезис, однако, не более убедителен, чем те, о которых я говорил прежде: ведь несомненно, что и занятие разрешенными промыслами ведет к развитию частнособственнических привычек и навыков, и несомненно, что законодатель учитывал это обстоятельство, даруя конституционную гарантию о допущении законом мелкого частного хозяйства крестьян и кустарей. Было бы слишком парадоксально полагать, что одни промыслы способствуют развитию частнособственнических привычек и навыков, а другие нет, парадоксально тем более, что тогда пришлось бы искать причины, почему тот или иной промысел, например производство бельевых прищепок, ранее способствовал развитию частнособственнических привычек и навыков, а потом, со времени его разрешения, перестал способствовать.
Высказываются и соображения социально-экономической целесообразности ограничения свободы промысла. В шеститомном Курсе советского уголовного права, изданном под редакцией виднейших советских юристов (372), сообщается, что
"занятие запрещенным промыслом препятствует экономически целесообразному использованию производительных сил, средств и орудий производства для наилучшего удовлетворения потребностей членов общества в продукции, выпускаемой социалистической промышленностью".
Поскольку здесь говорится и о производительных силах, то такой подход к объяснению широты ограничений промыслов более понятен, чем тезисы, которые обсуждались ранее. Правда, по-прежнему остается неясным, почему до 1965 г. кустарное производство бельевых прищепок препятствовало экономически целесообразному использованию производительных сил, средств и орудий производства, а в 1965 г. перестало препятствовать. Однако допустим, что в отношении бельевых прищепок, как и в отношении некоторых других промыслов, Совет Министров СССР в 1965 г. просто исправил ранее допущенную ошибку.
По-видимому, занятие кустарными промыслами вообще, а не только запрещенными промыслами, в известной мере препятствует тому, что советские юристы, экономисты и идеологи понимают под экономически целесообразным использованием производительных сил. Дело в том, что каждый кустарь, если он не инвалид и не достиг еще пенсионного возраста – это потенциальный работник социалистического хозяйства. По каким-то причинам он, однако, предпочитает не участвовать в работе социалистических предприятий, а заниматься кустарным промыслом: и склонность к нерегламентированному начальством труду и поведению, и стремление проявить свою хозяйственную инициативу, и ненормированность рабочего времени на собственном "единоличном" предприятии – все то, что советский комментатор, как я писал выше, назвал частнособственническими привычками и навыками. Конечно, большая распространенность склонности к кустарному производству среди населения может оцениваться советским руководством как экономически нежелательное явление, не говоря уже об идеологической оценке этого явления. Однако является ли занятие кустарным промыслом экономически целесообразным для кустаря настолько, чтобы неограниченная свобода промыслов могла породить среди населения сильные стремления к организации кустарных "единоличных предприятий"? Советские юристы (372) отмечают:
"Общественно опасной деятельностью признается занятие такими промыслами, которые могут привести к получению крупного дохода…"
Пожалуй, именно этот тезис советских юристов является наиболее правдоподобным объяснением того, почему столь широки ограничения свободы промысла. Хотя во многих случаях занятие ныне запрещенными промыслами социально полезно в смысле удовлетворения спроса населения на те товары и виды услуг, с производством и выполнением которых социалистическое хозяйство не справляется, однако занятие промыслом, который может привести к получению кустарем большого дохода, экономически вредно с советской точки зрения именно потому, что может препятствовать экономически целесообразному использованию производительных сил, потому что возможность заниматься промыслом, который даст более крупный заработок, чем заработная плата на социалистическом предприятии, создает для людей привлекательную альтернативу в выборе рода занятий и создает для социалистического хозяйства риск того, что многие опытные мастера предпочтут заниматься кустарным промыслом вместо того, чтобы удовлетворяться предлагаемой им зарплатой на социалистическом предприятии. В цитированном уже Курсе советского уголовного права (372) откровенно говорится:
"В юридической литературе совершенно правильно отмечается, что в тех случаях, когда запрещенным промыслом занимаются кустари, ремесленники, а также рабочие и служащие в свободное от работы время, общественная опасность такой деятельности проявляется также в незаинтересованности этих лиц в результатах социалистического производства, в конечном итоге приводит к снижению производительности их труда на социалистических предприятиях".
Конечно, возникает вопрос, почему нельзя разрешить многие из ныне запрещенных промыслов, но посредством налогообложения добиться того, чтобы кустари не получали после уплаты налога больше, чем получают работники социалистической промышленности. Авторы цитированного Курса отмечают, говоря о запрещенных промыслах, что "взиманием налога невозможно обратить прибавочный продукт на удовлетворение потребностей всего общества". Не является ли контроль за доходами зарегистрированных кустарей делом более сложным, чем розыски тайных незарегистрированных кустарей?
Да и не это важно. Важно то, что вопреки Конституции власти препятствуют безобидным и естественным проявлениям людей.
Спекуляция
Специальным видом запрещенного промысла является промысел торговый – спекуляция, т.е. "скупка и перепродажа товаров или иных предметов с целью наживы". Закон предусматривает более жестокое наказание за занятие этим промыслом, чем за занятие просто запрещенным промыслом; с точки зрения советской правовой доктрины и юридической практики торговый промысел – это источник нетрудовых доходов, в то время как занятие запрещенным промыслом хотя и создает опасность получения кустарем крупных доходов, но все же это трудовой источник дохода. Не вполне понятно, почему советские юристы и идеологи считают торговый промысел нетрудовым, в то время как очевидно, что для получения дохода в результате скупки и перепродажи нужно, несомненно, затратить время и труд, причем для успеха торгового промысла нужно также изучить рынок. Советский юрист признает, что
"спекулянты устанавливают сезонные и иные закономерности повышения спроса на те или иные товары в определенных местностях и на этой основе специализируют свою деятельность, завозя в определенное время и в определенное место одни предметы и скупая там другие для перепродажи". (373)
Впрочем, не только юристы, вопреки очевидности, считают доходы от спекуляции нетрудовыми: среди советской публики укоренилось такое же представление. Быть может, действительно, при удачном течении дела доходы спекулянта иногда превышают доходы, которые он мог бы получить, занимаясь каким-либо другим промыслом или, тем более, работая на советском предприятии. Не следует, однако, забывать, что в любом экономически целесообразном занятии прибыль должна окупать не только сделанные затраты капитала, труда и времени, но и риск, в данном случае риск, связанный не только с колебаниями спроса, но и риск понести уголовное наказание за занятие спекуляцией. Наказание же это довольно жестоко: спекуляция без отягчающих обстоятельств наказуема вплоть до 2 лет лишения свободы с конфискацией имущества; спекуляция "в виде промысла" и в крупных размерах наказуема вплоть до 7 лет с конфискацией имущества; особо предусмотрено наказание за повторную мелкую спекуляцию – вплоть до 1 года лишения свободы. Просто мелкая спекуляция наказуема в административном порядке (374) причем никаким нормативным актом не установлено, в каких случаях спекуляция является мелкой, а в каких крупной. В каждом случае суд устанавливает это, как можно понять, с учетом конкретных обстоятельств и личности подсудимого.
Весьма важно отметить, что в Советском Союзе подвергаются наказанию лишь сами спекулянты, но не лица, которые пользовались их услугами; наказание таких лиц было бы, пожалуй, не более удивительным, чем наказание лиц, давших взятку должностному лицу за содействие удовлетворению их законных интересов. Советский юрист (373), впрочем, отмечает, что советская мораль осуждает лиц, которые пользуются услугами спекулянтов.
Публика, вообще говоря, не следует в данном случае велению советской морали и не осуждает тех, кто пользуется услугами спекулянтов: большинство людей в СССР сами более или менее часто пользуются такими услугами. В то же время публика осуждает самих спекулянтов и слово "спекулянт" используется как ругательство, несмотря на то, что многим ясна социально полезная функция деятельности спекулянтов. Публику возмущает в этой деятельности прежде всего то, что спекулянты живут на нетрудовые доходы, причем представления публики о легкости промысла спекулянтов, по-видимому, преувеличены. К этому идеологическому недовольству спекулянтами прибавляется еще и то, что подчас дефицитность каких-либо товаров пытаются объяснить происками спекулянтов, которые, якобы, скупили все эти товары с тем, чтобы создать их дефицитность и продавать втридорога. Такие подозрения общественности вряд ли обоснованы. Хотя спекулянтов необычайно много, но они в основном действуют индивидуально или небольшими группами и неспособны соорганизоваться так, чтобы дружными закупками обеспечить дефицитность какого-либо товара. Дефицитность товара создается либо тем, что народное хозяйство производит этого товара слишком мало для удовлетворения спроса, либо тем, что торгующие организации не озаботились своевременным завозом этого товара в магазины, либо, в случае импортных товаров, тем, что органы внешней торговли не приобрели этот товар у других стран. Советский юрист сообщает (373):
"Предметом спекуляции часто бывают товары, не являющиеся дефицитными в одних районах, но в недостаточном количестве завозимые в другие районы".
В большинстве случаев так оно и есть, хотя товары, которые во всех районах являются дефицитными, также бывают предметами спекуляции, но такая спекуляция имеет свои особенности. За дефицитными товарами обычно бывают очереди в магазинах, причем и продавцы, и покупатели достаточно бдительны, чтобы обращать внимание на те случаи, когда кто-либо покупает дефицитный товар в большом количестве (такие закупки затруднены еще тем, что при продаже часто устанавливаются ограничения на количество дефицитного товара, которое можно продать одному человеку). Поэтому спекулянт должен многократно выстаивать очередь, если он хочет приобрести побольше дефицитного товара, но это и невыгодно по затратам времени, и опасно, так как он может обратить на себя внимание. Существует, однако, более удобный способ доставания дефицитных товаров – это сговор с работниками торговли, и такой сговор – явление весьма распространенное: по многим делам о спекуляции привлекаются в качестве соучастников работники торговли.
Я говорю теперь о тех, кто занимается спекуляцией в виде промысла. Следует помнить, однако, что многие совершают акты спекуляции от времени до времени, лишь когда представится случай (например, человек случайно оказался в магазине, когда там выбросили (давали) импортные кофточки; если у него есть деньги, он может купить кофточки, а затем продать кому-либо из знакомых по более высокой цене – это тоже преступление).
Другой способ спекуляции дефицитными товарами – это скупка их у частных лиц, в том числе у иностранцев. Есть особая прослойка спекулянтов (фарцовщики), специализирующихся на продаже скупленных или выпрошенных у иностранцев вещей: одежды, пластинок, сигарет, жвачки и т.п.
По-видимому, большинство тех, кто занимается спекуляцией в виде промысла, поступает так, как сообщил советский юрист в вышеприведенной цитате, т.е. использует сезонные и географическое колебания спроса и дефицитности товара. Такая деятельность спекулянтов, с точки зрения социальной пользы, необычайно важна. В тех случаях, когда торгующие организации, имея на то возможность, не озаботились доставкой каких-либо товаров в провинцию, спекулянты к своему риску и своей выгоде, к пользе провинции, помогают сделать эту оплошность государственной торговли менее ощутимой для населения. В тех случаях, когда какие-либо товары дефицитны настолько, что продаются лишь в Москве, спекулянты, вывозя их в провинцию для продажи, препятствуют, по мере сил, противоправной географической дискриминации в области снабжения населения. Советские авторы достаточно откровенны в понимании причин спекуляции. Например, в (375) резонно отмечается:
"Подобно тому, как сейчас немыслима спекуляция спичками, мылом, сахаром, солью, со временем – по мере увеличения производства холодильников и меховых изделий, строительных материалов – будут устранены условия для спекуляции и этими товарами".
Спекулянтов в России – необычайно много, но их все же не хватает для того, чтобы достаточно результативно противостоять упомянутой географической дискриминации в области снабжения и исправлять все просчеты государственных торгующих организаций. Несмотря на большую активность спекулянтов, делающих закупки, скажем, в Москве и вывозящих товары в провинцию, колоссальное количество публики из провинции приезжает в Москву просто для того, чтобы сделать закупки в магазинах. Такие поездки часто совершаются издалека, люди едут за несколько тысяч километров, чтобы купить одежду, детские игрушки, дефицитные консервы и колбасу, бытовые электроприборы, а заодно даже кондитерские изделия. Некоторые используют для этой цели служебные командировки, другие тратят часть своего отпуска на стояние в московских очередях. Среди приезжих много спекулянтов по необходимости: поездка в Москву обходится дорого, и не каждый может себе позволить такую поездку лишь с целью совершить покупки для своей семьи, поэтому распространенным является обычай закупать сразу побольше дефицитных московских товаров с тем, чтобы вернувшись домой, подороже продать их и полностью или частично окупить расходы по поездке. Такая расчетливость может привести человека на скамью подсудимых, хотя он и не занимается спекуляцией как промыслом. Иногда путешественники заранее собирают у своих земляков заказы на покупку каких-либо вещей в Москве или ином столичном городе, получая от заказчиков не только деньги на покупку, но и некоторую доплату, которая окупает его затраты по поездке. В этом случае он уже не спекулянт, такая деятельность наказуема как коммерческое посредничество, если суд сочтет, что оно осуществлялось в виде промысла или в целях обогащения (наказание вплоть до 3 лет лишения свободы с конфискацией имущества). Конечно, есть коммерческие посредники, которые совершают такие поездки действительно в виде промысла и хорошо зарабатывают таким образом.
Особой прослойкой среди спекулянтов являются лица, которые по службе постоянно совершают поездки, например, поездные проводники, шоферы, работающие на дальних маршрутах, работники гражданской авиации и т.п. Многие из таких путешественников по должности более или менее систематически, часто по мелочи, производят спекулятивные операции. Начальство смотрит на это обычно сквозь пальцы: главное не зарваться, т.е. не вести торговые операции в слишком большом объеме.
Перечень предметов спекуляции и районов, где и когда эти предметы выгодно покупать и продавать, мог бы составить объемистый том. Насколько известно, пока никто не озаботился составлением такого справочника, и жаль: такой том был бы весьма важным источником знаний в области экономической географии СССР и был бы полезен не только спекулянтам в их усилиях по изучению рынка, но и государственным торгующим организациям. Такой справочник практически можно составить, потому что в местной прессе публикуется сравнительно много данных о спекулянтах; некоторые казусы такого рода публикуются и в юридической литературе.
Довольно распространена спекуляция сельскохозяйственными продуктами. По данным (376), в одной из областей Северо-Запада СССР в 62% случаев скупка предметов спекуляции проводилась в городах, в 38% - в сельской местности (в этой области городское население составляет около 40%). Можно предполагать, что на юге России и в южных республиках продукты сельского хозяйства чаще являются привлекательными для спекулянтов предметами их операций. В первую очередь это касается фруктов, поскольку государственное снабжение фруктами северных областей России поставлено весьма скверно.
Согласно советскому законодательству (367), колхозники и единоличники, а также ведущие подсобное хозяйство рабочие, служащие и другие граждане вправе продавать продукты своего сельского хозяйства в сыром или переработанном виде. Это практически единственная форма свободной частной торговли, допускаемая законодательством.
Либерализм советского законодательства в этой области необычайно важен, хотя и весьма ограничен: колхозники и иные лица, законно производящие сельскохозяйственные продукты, вправе продавать эти продукты сами, но не у каждого есть досуг ехать на рынок и торговать и далеко не всегда доход от такой продажи окупает расходы по поездке на рынок, тем более по поездке в дальние города. Находятся, однако, люди, которые на месте скупают у колхозников их продукты и уже с большим количеством едут в избранный ими город, где они надеются совершить выгодную продажу. Эти лица совершают преступление: спекуляцию, если они заранее скупают у колхозников их продукты, а потом продают, или коммерческое посредничество, если они едут продавать по поручению колхозников, а потом отдают им часть выручки. Преступление это, однако, весьма распространено, тем более что часто спекулянтом или коммерческим посредником также является колхозник, имеющий право продавать на рынке свои продукты – на случай претензии властей он всегда может отговориться, что продает свои собственные продукты. Благодаря коммерческой активности таких спекулянтов и посредников, жители даже самых отдаленных областей России могут покупать фрукты, привозимые из южных республик. Государственное снабжение не вполне справляется даже с обеспечением разнообразными фруктами жителей Москвы, не говоря уже о далеких северных провинциях. Конечно, жители Севера платят за фрукты очень дорого, но судя по тому, что они все-таки их покупают, они согласны платить, и я думаю, многие из них способны понять, что продавать дешевле спекулянту нет никакого смысла, так как затраты на поездку довольно велики: часто быстро портящиеся нежные фрукты перевозятся за тысячи километров, и естественно, что их перевозка и упаковка требует ощутимых затрат. Конечно, спекулянт не остается в убытке, но вряд ли есть основания называть его доход нетрудовым.
Власти преследуют таких сельскохозяйственных спекулянтов довольно умеренно, если объем торгового оборота не слишком велик, если какой-то колхозник с юга просто везет на продажу свои и купленные у соседей фрукты. Конечно, если власти заподозрят, что дело поставлено на широкую ногу, что человек систематически занимается скупкой и перепродажей фруктов, то преследование более вероятно. Впрочем, активность преследований, как и во многих других случаях, зависит от того, какие инструкции от начальства получает в данный момент местная милиция относительно усиления борьбы с тем или иным преступлением.
Есть, по-видимому, довольно много спекулянтов фруктами, у которых дело поставлено на широкую ногу, во всяком случае, по советским масштабам. Иногда спекулянты из южных республик раздобывают для своих целей грузовую машину, оформляют фиктивные путевку, т.е. разрешение на поездку по определенному маршруту, и везут фрукты на север. Это не так просто, ибо в пути их много раз может остановить милиция и усомниться в законности поездки, однако многие инициаторы свободной торговли все же достигают цели. Грузинская журналистка (377) встретила однажды на горной дороге группу спекулянтов, у которых застрял в грязи грузовик с грушами – они везли груши на продажу в г.Куйбышев. Вот как эта журналистка описывает активность спекулянтов:
"Предприимчивые дельцы действовали наверняка. Незадолго до этого доверенные лица с образцами продукции летели в разные города страны, выясняя, где дороже возьмут. А от них в деревни летели телеграммы, извещавшие о ситуации на городских рынках. События развивались стремительно: вечером взвешены все за и против, намечены цель и маршрут следования. А уже к 5 часам утра найдена машина, неизвестно каким путем оформлены путевые листы, погружен скупленный у крестьян урожай – и грузовик карабкается по горной дороге…
Наши спутники нервничали. Что, если не удастся нанять трактор, чтобы вытащить брошенный ими грузовик? День-два промедления – и десятки тысяч рублей, уже почти лежащие в их кармане, фактически будут потеряны. Такая уж деликатная вещь эти груши: сегодня аппетитный товар, через несколько дней – гниль".
Тот же автор описывает случай, когда за одну ночь спекулянты проложили в горах дорогу: "Не иначе, как экскаватором расчищены несколько сот метров пути в обход контрольного пункта милиции". Как видим, даже в советскую прессу проникают сообщения о трудностях торгового промысла, сообщения, из которых можно сделать вывод, что изрядная часть действительно большого дохода спекулянтов идет на покрытие путевых издержек, не говоря уже о серьезном риске.
Милиция действительно более или менее активно следит, чтобы фрукты в больших количествах не вывозились с юга, а сдавались на государственные заготовительные пункты. Часто – это плохая услуга – и фруктам, и потребителю, так как некоторые скоропортящиеся фрукты, скажем, груши и персики, государственные заготовительные конторы успевают доставить разве что на соседний консервный завод, но, как правило, не в северные города.
Особенно внимателен контроль милиции до тех пор, пока республика не выполнила государственный план по заготовке тех или иных фруктов. Наиболее остро эта проблема касается цитрусовых, и милиция по возможности внимательно следит за тем, чтобы частные лица не транспортировали цитрусовые плоды, покуда не выполнен план по заготовке; это касается даже колхозников, вырастивших эти плоды в своих садах. Спекулянты, когда с помощью взятки, когда с помощью смекалки, хотя и не всегда удачно, пытаются обойти эти ограничения. Газета "Заря Востока" (378) сообщила, например, о случае, когда милиция задержала спекулянтов, пытавшихся вывезти из Грузии грузовик с мандаринами: мандарины в грузовике были накрыты брезентом и залиты асфальтной смолой с целью маскировки. Вопрос о том, как обеспечить трудящихся фруктами и овощами посредством государственного снабжения, очень активно обсуждается в советской прессе. Высказываются различные предложения о том, как вытеснить с рынка частного перекупщика и обеспечить население дешевыми овощами и фруктами. То, что население пока что не обеспечено овощами и фруктами, откровенно признает даже советская пресса. Так, например, советский журналист критиковал ленинградские органы торговли за то, что они не справляются с заготовкой и продажей даже тех овощей, которые выращены в Ленинградской области. (379). Этот журналист пишет:
"Расчеты показывают, что если даже найдет спрос вся продукция, выращенная овощеводами области, то и тогда в среднем на человека придется на десятки килограммов меньше, чем предусмотрено научно обоснованными нормами питания на год".
Похоже, что торгующим организациям часто невыгодно возиться с овощами прежде всего потому, что государственные цены на них чрезвычайно малы и при таких ценах практически невозможно обеспечить рентабельное производство и сбыт хороших овощей. Это – тема для обширного экономического исследования, и я не могу здесь писать подробно об этом. Укажу на несколько публикаций, по которым можно составить себе представление о том, в какой степени государственная торговля овощами оказывается неконкурентоспособной с колхозниками, продающими плоды своего труда, или преследуемыми частными перекупщиками.
Журналист (380) сетует на то, что весной овощи в первую очередь появляются на рынке, а не в государственных магазинах; он, конечно, сетует и на цены. Попытка этого журналиста отыскать овощи в государственных магазинах оказывается неудачной:
"Магазин, вернее – целый павильон Ставропольского горплодоовощторга, расположенный в десяти шагах от навесов рынка, приглашает крупной яркой вывеской: "Овощи-фрукты". И обманывает: стеллажи трех отделений красиво уставлены банками со щами и другими консервами.
- Бывают и свежие овощи, - говорит старший продавец М. Коваленко…
Еще двадцать шагов – и еще магазин № 7 горкоопторга. В овощном отделе – такие же горы стеклянных банок".
Этот журналист повел расследование и выяснил, что в личном хозяйстве на приусадебных участках редиска выращивается под пленкой и потому созревает раньше, а в совхозах – в открытом грунте. Журналист высказал идею, чтобы и в совхозах выращивали урожай под пленкой, однако руководители хозяйств сообщили ему, что это невыгодно. И руководителям хозяйств, и журналисту ясно, что если бы цены на овощи не были столь низкими, то государственные и колхозные хозяйства могли бы проявлять инициативу не хуже приусадебных участков. Это, однако, как я полагаю, слишком сложная общегосударственная проблема. Цены на сельскохозяйственные продукты в СССР установлены, вопреки экономической целесообразности, ничтожно низкие; соответственно этому, установлены и заготовительные цены, по которым государство покупает у колхозов и у колхозников продукты. В такой ситуации главное для колхозов и для совхозов – сколь угодно формально выполнить план, как правило, не слишком заботясь о качестве. В результате низких цен на овощи торговля овощами оказывается нерентабельней и для торгующей организации, озабоченной лишь тем, чтобы сколь угодно формально выполнить план, так что до покупателя доходят часто некачественные, а иногда и подпорченные овощи, не говоря уже об их отвратительном виде. Торгующие и заготовительные организации не могут даже обеспечить себя рабочей силой, чтобы на овощехранилище отделять хорошие овощи от гниющих: городские рабочие и служащие, в том числе и сотрудники научных учреждений, в порядке добровольной трудовой повинности направляются на выполнение низкоквалифицированных сортировочных работ на овощебазах. Такие добровольцы получают за рабочий день, проведенный на овощебазе, заработную плату по месту своей основной работы, несмотря на то, что тратят этот день на весьма неквалифицированную работу. В результате государству овощи обходятся гораздо дороже. Однако повысить розничные и заготовительные цены на овощи государство не решается, и это понятно, потому что бюджет среднего советского человека и без того довольно напряжен; любое повышение цен на продукты массового потребления сильно отражается на настроении публики и, я полагаю, на уровне питания, поэтому государство, по-видимому, опасается, что экономически рентабельное повышение цен на сельскохозяйственные продукты с несомненностью повлечет ухудшение общего настроения публики в стране и может привести к обострению таких проблем, по сравнению с которыми нынешняя нехватка овощей не столь значима. Это очень странно, но, по-видимому, отсутствие овощей в магазинах не так скверно действует на настроение публики, как повышение цен. Вернусь, однако, к редиске. Я уже говорил о том, как оперативны спекулянты в изучении рынка и доставке фруктов и овощей с юга в северные области. Полезно для иллюстрации привести пример того, сколь оперативны в доставке овощей с юга государственные организации. Вот отрывок из статьи советского журналиста: (381)
"Оказывается, отгрузка редиса, лука-пера не предусмотрена – ни в Новосибирск, ни в Кемерово, ни в Новокузнецк, хотя все они имеют наряды, фонды и даже своих представителей в Ташкенте.
Кор. пункт "Известий" срочно провел селекторное совещание.
Вот какой состоялся разговор:
Новокузнецк: Отгрузки редиса из Ташкента ждем с 4-го мая. Приташкентские колхозы нам говорят: "Берите", а дорога не дает хладопоезда. Их что, нет там?
Ташкент(железная дорога): Наоборот, сколько хотите. Нет команды на отгрузку из Центросоюза.
Центросоюз: Наоборот, хотя по уставу перевозок редис не может транспортироваться более трех суток, а до Кемерово и Новокузнецка нужно семь, - мы дали согласие: статья 78-я Устава разрешает это в "особых случаях". Не соглашается МПС.
Министерство путей сообщения: Наоборот, мы за ст.78, говорит Леонтьев.
Так в чем же дело? А.Леонтьев гарантирует срочную доставку овощей, Г.Иванов из Центросоюза – срочную отгрузку.
Министерство торговли РСФСР, заместитель министра А.Иванов: Ппротив мы. Как бы чего не вышло с реализацией. Согласно уставу перевозок, редиска…
Статья, из которой перепечатана эта интересная дискуссия, называется "Особый случай… с редиской". Есть, однако, много данных о том, что это не особый случай, и что такие случаи бывают не только с редиской. Помимо неоправданно низких цен на овощи, громоздкость и неповоротливость процедуры принятия решений и боязнь даже минимального риска – одна из важных причин трудностей в этой области.
Говоря языком неэкономическим и неправовым, можно охарактеризовать решающую разницу в отношении частника и государственных органов к сельскохозяйственной продукции, если использовать слово заботливость. Частник действительно заботливо относится к предмету своего промысла. Если на рынке продается зелень, то она вымыта, аккуратно перевязана в пучки и радует глаз. Если зелень попадает в государственные магазины – она имеет отвратительный вид и являет собою смесь увядших листьев с грязью и корнями; ее большим достоинством при этом является дешевизна, но дополнительным недостатком - необходимость стоять в очереди, чтобы купить ее.
Даже в азиатских республиках, в которых население потребляет зелень в несравненно больших количествах, нежели в России, государственные организации не смогли озаботиться аккуратной заготовкой и продажей зелени. Вот сетования узбекского журналиста: (382)
Иногам Усманов, житель Ташкента, раньше работал в милиции. Сейчас он "работает" торгашом, которого знает весь госпитальный рынок. Продает шинкованную морковь, зелень, лепешки. Почему торгует Усманов? Да потому, что ни одна государственная торговая организация не умеет, видите ли, резать морковь, не может связать в пучок укроп с петрушкой".
Особенно заботливость важна при переработке сельскохозяйственных продуктов. Советский журналист так охарактеризовал разницу между солеными огурцами у частника и в государственном ларьке: (382)
"Вам нужны соленые огурчики? Крепенькие, хрусткие, в меру сдобренные укропом, чесноком, завернутые в смородиновый лист? – Так это у тети Фроси на городском рынке, от центрального входа второй ряд направо. По два рубля за килограмм с походом… А капусту, сочную квашенную капусту, с брусникой пробовали? Отличная капуста, хотя и без мудреных, на иностранный манер названий. Это у нее же, у тети Фроси, по полтиннику… - Дороговато? Я сказал об этом тете Фросе. Она улыбнулась мне в ответ и певуче, ласково подсказала: - "Милай, дешевле в ларьке напротив. И без очереди.
Но я напротив не пошел. Я уже пробовал.
Далее журналист сообщает результаты своего исследования:
"Живем мы с вами все лучше, богаче и можем себе позволить что-нибудь вкусненькое. Тетя Фрося учитывает это в своей коммерческой деятельности и ориентируется на непрерывно растущие запросы покупателей. А технолог базы треста столовых Антонина Васильевна Новикова обязана строго руководствоваться требованиями Сборника рецептур и технологических указаний по переработке плодов и овощей под редакцией НИИ торговли СССР, составленного в те давние, послевоенные еще времена, когда не только каких-либо приправ, самой капусты было мало. Солить и трамбовать – вот вам и вся технология. На тонну огурцов рекомендуется класть аж 3 кг чеснока. От столь мизерной добавки ни вкуса, ни запаха. О корице, гвоздике, душистом перчике, которые, право, перестали быть заморской редкостью, не сказано: не предусмотрено – и весь сказ".
(На практике спекуляция алкогольными напитками связана с тем обстоятельством, что государство регламентирует время в течение дня, когда продажа спиртных напитков разрешена. В запретное время на помощь желающим приходят спекулянты. Советский журналист (383), описывая разные случаи нарушений правил торговли алкогольными напитками, резонно замечает: "…Не всегда вино-водочными изделиями торгуют люди честные и принципиальные".
Особая проблема – незаконная продажа самогона и самогоноварение, которое является самостоятельным преступлением).
Я не хочу, чтобы у читателя создалось слишком мрачное впечатление о том, как население в СССР снабжаемо овощами и фруктами. Как и советская пресса, я могу признать, что постепенно ситуация в этой области становится лучше, но уж слишком быстро растут запросы покупателей. И, судя по всему, спекулянты, несмотря на громадный риск, поспевают за этим ростом запросов.
В заключение этого краткого очерка о спекуляции отмечу, что частная торговая инициатива активно проявляется не только в отношении тех вещей и продуктов, которые дефицитны из-за несовершенства государственного планирования и снабжения, но и во всех случаях, когда покупатель хочет обойти какой-либо запрет на приобретение нужной ему вещи. Это – та спекуляция, которая, как преступление, известна и в других странах, однако, быть может, в СССР таких запретов больше, чем где-либо. Конечно, спекуляция наркотиками, оружием, алкогольными налитками преследуется и в других странах*, однако в СССР, по-видимому, сравнительно шире перечень запретных для торговли предметов. Наиболее характерные в этой области практические запреты касаются продажи иностранных товаров – понятие контрабанды в Советском Союзе толкуется необычайно широко, но я не буду подробно говорить об этом здесь.
Помимо запрещенных промыслов, спекуляции и коммерческого посредничества по советским законам наказуема так называемая частнопредпринимательская деятельность с использованием государственных, кооперативных или иных общественных форм (наказание вплоть до 5 лет лишения свободы с конфискацией имущества).
Как и во многих других случаях, терминология законодателя оставляет желать большей точности. Лишь по судебной практике можно составить себе представление о том, что законодатель, по мнению судов, разумеет под государственными, общественными или кооперативными формами.
В конце 20-х годов советская власть боролась с созданием так называемых лжекооперативов, т.е. с попытками частных предпринимателей (капиталистических элементов) вести свою деятельность, используя дозволенные новой властью формы кооперативов. Теперь, по мнению комментатора (14), использование государственных, кооперативных и иных общественных форм может состоять:
"а) в придании частному предприятию вида социалистической организации (лжепредприятие, лжекооператив) или вида отдельной производственной единицы реально существующего социалистического предприятия (лжецех, лжефилиал); б) в осуществлении скрытого от учета производства на социалистическом предприятии в целях извлечения частнопредпринимательской прибыли".
Благодаря такому комментарию неясное понятие государственных и общественных форм не становится более определенным, однако этот комментарий все-таки дает понять, какие формы частного предпринимательства встречаются в судебной практике. Не следует считать, что это – исчерпывающий перечень случаев, когда суд может применить статью о частнопредпринимательской деятельности (ст.153 УК РСФСР).
Трудно судить о том, как часто и с каким размахом частные предприниматели используют в своей деятельности государственные, кооперативные или иные общественные формы. В советских публикациях сообщения о лжепредприятиях или лжецехах встречаются не часто, возможно потому, что власти не хотят публиковать такую развращающую информацию. Время от времени появляются все же сообщения о такой деятельности: узнаем, например (386), что юрист в Ленинграде организовал производство обуви и сбыт ее через обувной магазин, а мастер Барабадзе (387) в Грузии организовал "подпольную фирму", изготовлявшую фальсифицированный коньяк. Хотя в советских условиях при строгом паспортном контроле, контроле трудоустройства и обилии осведомителей организовать подпольное предприятие, я думаю, нелегко, но, судя по многим данным, особо предприимчивые люди решаются.
По-видимому, гораздо более распространены случаи, когда на государственном предприятии организуется скрытое от учета производство – лжецех. Как правило, такие дела бывают связаны не только с обвинением в частнопредпринимательской деятельности, но и с обвинением в хищении социалистической собственности и злоупотреблении служебным положением. Мелких случаев подобного рода, по-видимому, весьма много и их не так просто выявлять. Мелкими я называю случаи, когда несколько человек выполняют частные заказы или изготовляют изделия для продажи, пользуясь помещением, оборудованием и материалами социалистического производства. Для этого, собственно говоря, не нужно организовывать лжецех. Таким частным предпринимательством может заниматься один человек, и ему все равно будет инкриминирована обсуждаемая статья.
Так, Резвов, работая зубным техником в поликлинике, систематически занимался частной практикой по изготовлению зубных протезов. Верховный суд РСФСР признал правильность осуждения его по статье 153 УК РСФ&Р, (220).
Трудно сказать, насколько часто случается организация лжецехов с большим размахом скрытого от государственного учета производства – слишком много людей должны быть вовлечены в такую деятельность, поэтому из-за обилия осведомителей слишком крупный размах такой частнопредпринимательской деятельности губителен для успеха дела. Есть, однако, сведения, что в южных республиках Союза, где среди населения меньше развит обычай взаимного доносительства, организация лжецехов и даже лжепредприятий – явление довольно распространенное. В 60-х годах стало известно (по неофициальным данным) о разоблачении в Киргизии хорошо организованной системы лжецехов и лжепредприятий с хорошей организацией снабжения, производства, сбыта, внутреннего бухгалтерского учета и распределения прибыли, причем все стадии этой частнопредпринимательской деятельности были скрыты от государственного финансового учета, что облегчалось вовлечением в эту систему частного предпринимательства разных отраслей промышленности. Судя по тому, что мне удалось узнать, размах был действительно велик, так, что лицо, поведавшее мне об этом деле, употребило термин "вторая Киргизия", имея в виду грандиозность этой системы частнопредпринимательской деятельности.
Хотя никто не рассказывал мне о существовании "второй Грузии", по многим последним сообщениям я могу судить, что в Грузии после недавней смены партийного руководства было раскрыто властями довольно много частнопредпринимательских структур, в том числе организованных и на государственных предприятиях.
Я думаю, что руководители советской экономики понимают значимость "частнособственнической инициативы" в психологии и поведении людей, они, однако, пытаются направить хозяйственную инициативу всех людей лишь на пользу государственному хозяйству. Отрадно, что в последние десятилетия все больше начинают понимать важность того, что в СССР называют материальной заинтересованностью граждан в успехе деятельности государственного хозяйства.
Экономическая реформа, провозглашенная советским руководством в конце прошлого десятилетия, во многом учитывала необходимость использования такой материальной заинтересованности граждан. Тот факт, что мероприятия, запланированные этой реформой, предполагали уменьшение централизации руководства экономикой и обеспечение более динамичной реакции производящих предприятий на изменяющийся характер спроса на продукцию, психологически для многих руководителей предприятий означал возможность более активного проявления их хозяйственной инициативы. Судя по многим признакам, намерения реформаторов во многом не реализовались. Причиной тому, по-видимому, не только соображения идеологического характера, но и страх власти перед возможными злоупотреблениями тех руководителей хозяйств, которым будет предоставлена большая свобода хозяйственной инициативы. Этот страх во многом обоснован, поскольку и при строгой централизации и централизованном контроле злоупотреблений и хищений достаточно много; для перехода к децентрализации экономической жизни с предоставлением большей свободы руководителям предприятий в их хозяйственной инициативе власти пришлось пойти на некоторый риск того, что злоупотребления сделаются более частыми. Возможно, этот риск экономически оправдан, однако советские руководители не любят так рисковать.
Судя по некоторым советским публикациям, важной трудностью в осуществлении децентрализованного управления народным хозяйством является несовершенство правовой регламентации экономических экспериментов, направленных на поиск новых форм деятельности предприятий, обеспечивающих их большую самостоятельность и большую свободу инициативы их руководителей. На несовершенство правовой регламентации в области экономических экспериментов обратил внимание московский адвокат В.Швейский (388) после того, как он участвовал в судебном процессе над руководителями опытно-конструкторского бюро, организованного при ДОСААФ в 1965 г. Это конструкторское бюро проводило исследовательские и конструкторские работы, связанные с подводным спортом и изучением подводных сооружений. Вот как советский адвокат характеризует результаты деятельности этого конструкторского бюро:
"На момент ликвидации этой общественной организации по 28 договорам были полностью выполнены проектные, испытательные и другие работы, связанные с созданием известной подводной лаборатории "Черномор", транспортировщика акванавтов типа "Катран", подводного убежища "Спрут", ряда работ, связанных с подводными исследованиями в районе гидроузлов, разработка проектов рыбопропускных сооружений и рыбозащитных устройств, разработка приборов для изучения новейших отложений и донных осадков. Были проведены также уникальные подледные морфологические исследования ледового покрова на одной из дрейфующих станций "Северный полюс".
Адвокат отмечает далее:
"Деятельность организации проходила на виду у всех, и было очевидно, что зарождаются новые общественные формы, помогающие нашему государству найти дополнительные резервы для решения важных научных и экономических задач".
Однако деятельность этой организации противоречила закону:
"Будучи хозрасчетным, она не было зарегистрирована в финансовых органах, а значит, оставалась вне финансового контроля. Не было счета в банке, вместо этого руководитель организации открыл на свое имя несколько счетов в сберкассе. Туда поступала оплата за работу по договорам, а он получал деньги со своего счета, расплачивался с исполнителями и распоряжался деньгами так, как хотел. Не было утвержденной сметы расходов. Нашлись люди, которые этим воспользовались. Появились договора на работу, не имевшую никакого отношения к подводным исследованиям… Появились подставные лица и фиктивные ведомости. Благородное начало привело к печальному концу: за хищение осуждены несколько человек".
(Примечание составителя: О деле Шацкого и др.членов ЦОКБ более подробно в вып.1 нашего сборника – Рецензия на книгу Феофанова…)
Часто предметом внимания судебных органов становится слишком широкое проявление хозяйственной инициативы руководителей настоящих государственных предприятий, находящихся под финансовым контролем государства и выполняющих государственный план. Причем, что весьма интересно, преступной или порицаемой часто становится хозяйственная инициатива руководителей предприятий, вовсе не связанная с какими бы то ни было корыстными злоупотреблениями. Попросту в тактической хозяйственной деятельности оказывается, что далеко не всегда можно в установленные сроки выполнить государственный план и при этом не нарушить жестких норм "финансовой дисциплины" или не совершить иных порицаемых, строго говоря, преступных действий. Один начальник строительства, например, сетовал на то, что он не смог бы обеспечить привлечение рабочей силы для строительства моста, если бы не решился нелегально построить детский комбинат, обманывая при этом начальство (390). Часто становится известно, что руководители предприятия должны проявлять подчас противозаконную изощренность в стремлении добиться своевременного снабжения сырьем. В большинстве случаев, начальство, пользы дела ради, смотрит "сквозь пальцы" даже на противозаконную инициативность руководителей предприятий. Лишь иногда руководство или суд по конкретному делу напоминает хозяйственникам, что даже ради пользы дела нельзя нарушать закон. Однако среди хозяйственников достаточно прочно утвердилось мнение, и оно подтверждается ежедневной практикой, что невозможно вести сколько-нибудь продуктивную производственную деятельность в существующих на практике условиях, не нарушая бесчисленных ограничений, установленных свыше.
Преследование за частнопредпринимательскую деятельность с использованием государственных, кооперативных и иных общественных форм может применяться властями, как и некоторые другие статьи уголовного законодательства, в целях идеологического давления. В отношении интеллигентов такое преследование может быть связано со случаями их выступления перед широкой аудиторией в различных клубах. Как правило, лектор не в состоянии установить, насколько соблюдается закон при организации его лекций, при продаже билетов, при распределении дохода. Руководители клубов, случается, нарушают "финансовую дисциплину" при организации лекций, иногда даже проводят лекции и другие "культурные мероприятия", утаивая от государственного учета поступления от продажи билетов. Если за руководителями клубов обнаружен такой грех, то любой из лекторов, выступавших в этих клубах, может оказаться под угрозой уголовной ответственности за участие в частнопредпринимательской деятельности, даже если он и не предполагал, что вокруг его лекций ведутся какие-то финансовые махинации. В последние годы известность получили два дела подобного рода.
Первое было возбуждено против кинорежиссера Михаила Калика, который, подобно многим другим кинорежиссерам, выступал в клубах, рассказывая о своих фильмах и предоставляя свои фильмы для демонстрации после лекции. Так поступают многие кинорежиссеры и артисты, однако беда была в том, что Калик заявил о желании уехать в Израиль, вызвав этим недовольство властей. К счастью, дело было прекращено и Калик через некоторое время смог покинуть СССР.
Второе дело не закончилось так счастливо: на 2 года лишения свободы был осужден в 1974 году энтузиаст парапсихологии Эдуард Наумов по обвинению в частнопредпринимательской деятельности. По приглашениям различных клубов он читал лекции, а впоследствии оказалось, что в одном из клубов деятели, организовавшие его лекции, допустили какие-то финансовые нарушения. Эти деятели были признаны невменяемыми, Наумов же осужден, несмотря на то, что, как он утверждал, он был уверен, что все формальности, связанные с его лекциями, выполняются правильно. Выступая на суде, он отметил, в частности:
"Надо сказать, что я не знаю ни одного лектора, который бы выступал и который бы вникал в вопросы о ренте, уборщице, в вопрос, кто снимает (помещение) и кто раздевает людей, в вопрос киномеханика…"
Московский городской суд, рассматривавший дело Наумова по кассационной жалобе адвоката Д.Каминской, подтвердил приговор. Многие неофициальные комментаторы высказывали мнение, что дело Наумова непосредственно связано с попыткой властей препятствовать развитию в СССР изысканий в области парапсихологии. Наумов, выступая на суде, в не очень явной форме отметил это обстоятельство:
"…Когда меня спросили в одной организации, где я был на приеме, спросили, что, как вы считаете, над кем совершается сейчас этот суд – над парапсихологией или над Наумовым, я не хочу преувеличивать и заниматься опять-таки саморекламой, но я считаю, что вся моя деятельность очень тесно связана – все, что здесь происходит, очень тесно связано с парапсихологией" (391).
В 1963 г. Российское законодательство пополнилось следующей уголовно-правовой нормой:
"Скупка в государственных или кооперативах магазинах печеного хлеба, муки, крупы и других хлебопродуктов для скармливания скоту и птице, а равно скармливание скоту и птице скупленных в магазинах печеного хлеба, муки, крупы и других хлебопродуктов, совершенные после наложения за эти действия штрафа в административном порядке, или систематически, или в крупных размерax – наказывается исправительными работами на срок до 1 года или лишением свободы на срок от 1 года до 3 лет с конфискацией скота или без таковой" (ст.154 УК РСФСР)
Эта оригинальная норма говорит сама за себя, но для иллюстрации я приведу полностью опубликованное в Бюллетене Верховного Суда РСФСР (407) извлечение из определения этого суда:
Рассказовским народным судом Тамбовской области Смолянова осуждена по Ст.1541 УК РСФСР с применением ст.43 УК РСФСР к штрафу в сумме 100 руб. и с конфискацией скота – коровы и бычка.
Президиум Тамбовского областного суда протест Председателя Верховного суда РСФСР об исключении из приговора конфискации коровы оставил без удовлетворения. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РСФСР, рассмотрев 16 июля 1973 г. дело по аналогичному протесту Председателя Верховного суда РСФСР, протест удовлетворила и указала следующее.
Смолянова признана виновной в том, что она в 1971-1972 гг. систематически скупала в магазине № 37 печеный хлеб, который скармливала имевшемуся в личном хозяйстве скоту – корове и бычку.13 октября 1972 г. в доме Смоляновой было обнаружено 16 буханок хлеба и размоченного в воде 2,5 кг хлеба. В суде Смолянова вину признала. Вина Смоляновой материалами дела доказана. Действия ее квалифицированы правильно и наказание определено в соответствии с содеянным и личностью виновной. Однако Судебная коллегия Верховного суда РСФСР, учитывая престарелый возраст Смоляновой, а также то, что она более 30 лет работала на производстве, членов семьи, которые могли бы оказывать ей помощь, не имеет, сочла возможным исключить из приговора конфискацию коровы, в остальной части приговор суда оставила без изменения".
Согласно комментарию (14), хлебопродукты, купленные не в государственных или кооперативных магазинах, а полученные иным путем, не являются предметом преступления, предусмотренного этой статьей. Скармливание скоту и птице зерна, не переработанного на крупу и муку, также не квалифицируется по этой статье; наказуема лишь скупка для скармливания или скармливание скоту и птице хлеба, муки, крупы и других хлебопродуктов, среди которых комментатор указывает печенье, баранки, сушки и т.п.
В советской юридической литературе не было уделено достаточно внимания анализу того, почему в стране, население которой издавна занималось животноводством, людям вдруг понадобилось покупать в магазине хлеб или печенье, чтобы скармливать их скоту. Нетрудно догадаться, что если бы лица, имеющие в своем подсобном хозяйстве скот или птицу, могли купить специальные корма, то они вряд ли покупали бы в магазинах хлебопродукты на корм скоту. К сожалению, во многих областях снабжение сельского населения кормом для скота и птицы – это серьезная социальная проблема, затрудняющая хозяйственную жизнь многим людям. Покуда это так – многие владельцы скота и птицы вынуждены идти на преступление и покупать для своей коровы, свиньи или курицы хлебопродукты.
О том, как остра проблема приобретения кормов, достаточно ярко свидетельствует следующее сообщение из Литвы (408):
Литовские власти добивались того, чтобы мать известного политзаключенного Симаса Кудирки отказалась от поездки к своим родственникам в Нью-Йорк. Представители Шакяйского исполкома, а затем уполномоченный госбезопасности посетили ее и обещали разрешить свидание с сыном и обещали дать корове сена*.
(Симас Кудирка – литовский моряк, который в 1970 г. в территориальных водах США перешел с советского корабля на американский катер и обратился к США с просьбой о предоставлении убежища, однако был выдан властями США по требованию корабельного начальства, а затем осужден в СССР на 10 лет лишения свободы. В 197? году Кудирка был помилован советскими властями, после чего прибыл в США вместе со своей матерью и семьей).
| предыдущая | оглавление | следующая |
