История демократического движения Советского Союза уже насчитывает несколько лет успехов и поражений, протестов и преследований, героев и мучеников. Разрозненные и отчаянные по смелости выступления одиночек сменились опасной и трудной жизнью друзей-единомышленников, где на место одного репрессированного встает другой, подхватывая знамя мужества и чести. И пусть сегодня в движение вовлекаются тысячи, а остаются из-за страха лишь немногие единицы, необратимый процесс роста демократии начался, и правительство не имеет ни желания, ни возможности с ним справиться.
Сегодня о Демократическом движении знает каждый образованный советский человек и с каждым годом он узнает все больше. Все шире становится круг людей, интересы которых пришли в прямое соприкосновение с движением, и репрессии только способствуют росту его влияния. В этих условиях для властей становится все более выгодным заменять практику поголовных преследований - локализацией Демократического движения в рамках узкой группы лиц, рассчитывая на его естественную смерть в условиях равнодушного молчания и неприязни со стороны людского большинства. Эту тактику можно сравнить с действиями пожарника: поняв, что поливать все без разбора - только раздувать опасное пламя, он стремится прежде всего отсечь огонь от еще не вспыхнувшей массы и изолировать процесс. Но именно эта тактика и делает возможным сегодняшнее существование демократической общественности.
Чтобы продлить и укрепить это существование, необходимо избегать двух крайностей: первая- слишком большая активность в части противостояния правительству, которая вызывает ожесточенные репрессии, способные вырвать из движения больше людей, чем за это время может к нему присоединиться; вторая- слишком малая активность в части самозащиты и, главное, в части распространения демократических идей, что может привести к отрыву движения от людских резервов и к угасанию. Эти два требования противоречивы, но из них должен быть найден приемлемый вывод.
Интуитивно движение его находит. Оно придерживается строго законности, легальности и даже максимально возможной лояльности. Правительство должно быть уверено в нашей лояльности и своей безопасности. Ему всегда должно быть ясно, что гораздо дешевле и спокойнее не трогать движение, чем развертывать тотальные репрессии, будить фанатизм широких кругов людей, и возрождать сталинские нравы, которые в будущем неминуемо ударят по ним же.
Но лояльность к правительству не может быть полной, ибо само существование самостоятельного Демократического движения есть преступление в глазах властей. С этим предрассудком правительству придется расстаться, и чем более выдержанным будет движение, тем безболезненнее это произойдет. Кроме того, движение не может отказаться от главного - от активности в пробуждении демократического самосознания людей, от роста связей и поисков новых сил. Например, отказ от Самиздата означал бы добровольную смерть движения, так же как попытки чрезмерного расширения Самиздата (хотя бы за пределы машинописных копий) могут оказаться сегодня не только губительными из-за репрессий, но и ненужными (количество читателей Самиздата пока довольно ограниченно). Потребуется немало лет и сил, чтобы массовая база демократического движения расширилась до способности поглощать, допустим, немашинописное издание. Здесь лучше положиться на время и сосредоточить свои силы на совершенствовании самой тематики Самиздата, на повышении уровня его статей, на выработку идей и концепций, способных найти путь к широким слоям людей. Ведь давно известно, что «правильные идеи найдут путь к людям». Будут идеи, способные овладеть массами - возникнут и средства их доставки к массам. Возникнут, наперекор всем репрессиям.
Чтобы не погибнуть, надо осознать необходимость теоретической работы, разработки той правды, которая может стать правдой и программой тех широких кругов советского народа, которые сегодня составляют лишь потенциальную базу демократии. Без такой работы мы никогда не перестанем быть "страшно далекими от народа" и слабыми перед лицом власти, не приобретем прочной гарантии существования.
В данной статье сделана попытка объяснения. Написана она как выражение только одной из многих возможных точек зрения и ни в коей мере не может служить в качестве, допустим, "проекта готовой программы". Последняя, на наш взгляд, может выкристаллизоваться только после многих лет дискуссий, борьбы идей и умственной деятельности многих людей.
Сегодня никто, даже усердный читатель Самиздата не знает, а что, собственно, нужно этим людям.- "Чего они добиваются? - Соблюдения советских законов и борьбы с культом личности? Но ведь это не расходится с официальным курсом руководства, не составляет ему альтернативы и не проясняет причин борьбы... Действительно, люди жертвуют своим именем, положением, личной свободой, самой жизней... Ради чего? Ради выполнения официального курса руководства??? Не является ли это насмешкой, горьким заблуждением? Или, может, это только маскировка, а цели совсем иные?"
Такова логика рядового читателя Самиздата. И надо признать - в подобном положении есть элемент двусмысленности, вернее, недоговоренности.
«Точное выполнение советских законов» - Но ведь всем известно, что в системе наших законов, кроме письменных, есть другие, незаписанные, но не менее важные законы, введенные еще при Ленине, например, запрет на критику правительства и руководства партии. И нельзя сомневаться, что такие официально не узаконенные традиции выражают гораздо более точно суть советской власти, чем сами писанные законы вроде статьи Конституции СССР о демократических свободах. И рядовой читатель не может не понимать, что выступая за букву советских законов, можно выступать против духа советской власти в целом. Любой из нас со школы знает, что кроме статей законов есть ещё их истолкование в духе "партийности и классовых интересов", и никто не может утверждать, что оно извращает, например, смысл Конституции СССР, ибо последняя была создана именно Сталиным и именно в 1935 году. Таким образом, настаивая на прямом толковании советских законов, мы рвем с давней "советской традицией" (не только Сталина, но и Ленина), а замалчивать это обстоятельство - значит вводить в заблуждение людей и отталкивать их от себя невольной двусмысленностью.
Демократическое движение Сов.Союза , на деле, открыто и на весь мир заявило о своем отказе от абсолютной верности партийному руководству, о своей духовной связи с мировым демократическим общественным мнением и даже о признании Организации Объединенных Наций - наивысшим авторитетом в деле зашиты прав человека. Тем самым любые заявления о том, что цель демократического движения - только в защите советских законов и партийных антикультовых решений - не соответствуют практике движения и являются неверными.
Широкие круги людей знают: Демократическое движение предлагает совершенно новое, небывалое при советской власти - прямое толкование законов, прямое утверждение их независимости от любых других интересов - партии, классов, защиты социализма и пр.,и пр.
Демократическое движение предлагает внеклассовую, внепартийную трактовку всех законов, основанную лишь на необходимости их буквального выполнения.
Несомненно, это очень серьезное предложение и его трудно почти невозможно принять сразу человеку, с малых лет воспитанному на верховенстве интересов партии и класса. Мы попадаем в странное положение - провозглашаем демократические права и свободы для народа, который имеет в своей массе самые недемократические убеждения, и сразу же воспользуется этой свободой, чтобы вручить власть новому "твердому руководству" или "отцу родному". Поэтому нужна борьбу не за сами права, а за то, чтобы они стали необходимыми народу.
Существует довольно уверенное доказательство необходимости соблюдения всех законов и особенно статей о демократических свободах - как необходимый и единственно достаточный барьер на пути к возникновению нового культа личности и террора. Действительно, только полное подчинение закону высшего руководства, которое, обычно и формулируем «классовые и партийные высшие интересы" (на самом деле - свои собственные) и контроль со стороны критики, не связанной ничем, кроме правды, - способны устранить эту угрозу. Коли же оставить руководству право трактовать законы под маркой обеспечения партийных и классовых интересов, то нет никакой гарантии, что оно при такой полноте своей свободы от общества, не сползет снова к произволу, самовосхвалению и культу. Наоборот, логика развития прямо толкает к этому исходу.
Сегодня в стране нет прямых защитников культа личности. Даже те, кто славит Сталина и тоскует по утраченным "порядку и идеалам", даже им не улыбается перспектива новых повальных доносов и безудержных восхвалений. Не только низы общества полны ужаса и отвращения к тем временам, но и верха не в меньшей степени стремятся избежать новый культ, "отдалить неизбежное". Ибо оно означит одновременно и чистку среди верхов на верноподданность и отставку или смерть для подавляющего большинства из них.
Почему же тогда страна не принимает ясное и логичное демократическое предложение? – Ясно, почему оно отвергается наверху: полная свобода критики произвола высшего лица в партии будет неизбежно означать критику действий руководства всей партии, что недопустимо... Надеяться на то, что при полной свободе можно отделить критику произвола от критики партийных действий - невозможно На это могли надеяться только такие наивные демократы, как Дубчек в Чехословакии. Отсюда вывод верхов: от будущей неразборчивости критики можно избавиться только неразборчивостью сегодняшних репрессий.
Гораздо важнее понять причины непопулярности демократического тезиса в низах нашего общества. Нельзя все случаи принципиального несогласия сводить только к лицемерию, трусости и т.д. Хотя всё это имеет место, но не отменяет главного: огромное большинство советских людей не может просто и безболезненно расстаться с представлениями о священном главенстве принципов "классовости и партийности", ибо последние уже давно стали в сознании синонимами всего советского и социалистического, а те, в свою очередь - народного и патриотического. Советские люди рассуждают так: "Разреши им критиковать партийное руководство, начнут чернить всю партию, разреши им критиковать партию, начнут задевать социализм, разреши сравнивать социализм и капитализм - продадут Россию".
Логика эта весьма проста, но, к сожалению, в ней есть и зерно истины, которое подтверждается примерами Венгрии и Чехословакии. За отменой цензуры на критику руководства последовала критика и партии, и Советского Союза, а в Венгрии за критикой словом последовала критика оружием. И никакие уверения в возможности добропорядочного сочетания демократических свобод и стабильности партийного руководства не могут обмануть проницательности наших людей. Сам их житейский опыт говорит о другом: разреши свободу критики - прощайся со спокойной жизнью, с партийным руководством и прочностью социализма. Уж скорее они постараются уверить себя в возможности прихода "хорошего" руководства или придумать какой-нибудь фантастический прием их выращивания.
Вот почему сегодня демократическое движение находит поддержку в основном или среди людей, пострадавших при Сталине, для которых страх и отвращение к возможности возрождения сталинизма много сильнее опасений утраты социализма ("лучше жить при капитализме, чем при Мао Цзе-дуне"), или среди людей, которые сами пришли к мысли о предпочтительности капитализма ("лучше жить при капитализме нормальном, чем при государственном") - в основном это представители теоретически мыслящей интеллигенции.
Конечно, из материалов Московского Совещания компартий в июне 1969 г., мы знаем, что ряд западных компартий включает свободу действий оппозиционных партий ("плюрализм"), т.е. полные демократические свободы, как необходимый элемент будущего, социалистического устройства в своих странах. Следовательно, это требование, которое с точки зрения советских традиций и воззрений массы наших людей является полной ересью, с точки зрения мирового коммунистического движения является одной из равноправных и законных точек зрения.. У нас нет возможности узнать те доводы, которыми западные компартии обосновывают свой отход от советского опыта или их трактовку событий в Венгрии и Чехословакии, но это не отменяет и нашей ответственности за сделанное предложение и обязанности предвидеть его положительные и отрицательные последствия.
Для того, чтобы выяснить степень опасности свободы и демократии для социализма, надо знать, что такое социализм.
Определений социализма существует очень много. Но мы не будем копаться в талмудах официальных учебников, цитировать классиков марксизма-ленинизма и их комментаторов - это может увезти далеко в глубь догматической схоластики. За социализм следует определить то, что под этим словом понимают сегодня сами люди, его приверженцы, а именно:
Следует принять без доказательств, что для наших людей, какие они есть сегодня, демократическое предложение будет приемлемо только при гарантированном сохранении социализма в виде перечисленных ценностей.
Но можем ли мы гарантировать, что при наличии оппозиции не возникнут попытки создания частных предприятий? - Нет, не можем. Такие попытки происходят уже сейчас, в условиях сурового запрета. Свобода же откроет таким людям реальные шансы на признание. И не исключено, что под влиянием доводов оппозиции о необходимости рационального ведения народного хозяйства, эффективного использования трудовых доходов, быстрой реализации изобретений и т.д., экономическая свобода не будет расширена до свободы частных капиталов.
Можем ли мы гарантировать, что свободная экономическая дисциплина не приведет к учреждению резервной армии труда, т.е. безработицы? - Нет, не можем. Действительное право предприятий на увольнение любого количества ненужных ему людей - является уже сегодня одним из насущных требований производства.
Можем ли мы гарантировать, что не будет создана угроза существованию знаменитого бесплатного распределения благ? - Конечно, такое распределение не является чисто социалистическим принципом, поскольку в той или иной мере оно существует во всех развитых капиталистических странах. Но везде стоит вопрос о его рациональности и эффективности, даже у нас, в Союзе, растет популярность и удельный вес платной медпомощи, кооперативных квартир, частных уроков и т.д. Люди все чаще предпочитают не связываться с бесплатным распределением, которое их не устраивает (или из-за плохого качества, или из-за самих методов "бесплатного" распределения - по стажу общ.-партийной активности, очереди и т.п.). И никто не гарантирует, что существование оппозиции и резкая критика всех недостатков общества не усилит уже наметившийся отход.
Можем ли мы гарантировать, что существование оппозиции не приведет к вскрытию замалчиваемых сегодня национальных противоречий и не поколеблет прочности нашего Союза народов, о котором большинство русских думает, как о верхе совершенства? - Конечно, нет. Осуществленная свобода обсуждения всех спорных национальных проблем может показаться настоящим бедствием, ящиком Пандоры, из которого посыпятся одна за другой национальные неурядицы и обвинения.
Наконец, может ли оппозиция гарантировать неприкосновенность идеалов коммунизма в нашем обществе? - Это даже смешно спрашивать. Демократический атеизм сразу же поставит под сомнение коммунистическую веру.
Становится ясным, что после принятия демократического предложения глухая стабильность нашего социалистического общества будет расшатана, а вместе со свободой критики злоупотреблений и произвола будет открыт простор для действий "антисоциалистических сил". Термин "антисоциалистические силы" мы и используем как вполне реальную категорию: это не плод фантастического империалистического влияния, не миф капиталистических пережитков в сознании и не абсурд сползания на несуществующие "классово-враждебные позиции", а просто обозначение людей, которые возражают против вышеперечисленных и других социалистических принципов, как нерациональных или даже вредных.
И вот эти "силы" вместе с водой недостатков вполне могут выплеснуть и социалистического ребенка.
Казалось бы, чего бояться свободному народу, получившему реальное право решать свою судьбу? - "Хочешь жить при социализме? - Живи! Хочешь его изменять? - Изменяй!" Но в том-то и дело, что в народе, практически не знающем демократической жизни, воспитано глубокое мужицкое недоверие к демократии: убеждение, что все красивые слова о народном суверенитете и правах - лишь очерёдной ход начальства, чтобы пусть неважненькую, но сносную жизнь при социализме, заменить чем-то худшим, допустим, фантастически страшным "болотом капитализма".
Может тогда следует ограничить оппозицию запретом на критику социализма? - Но это свело бы на нет всю действенность оппозиции, ибо даже туманных интересов "защиты социализма" вполне хватит для оправдания любого произвола. Такая урезанная свобода была бы самообманом.
Сегодня широкие слои людей настроены не только социалистически, но и недоверчиво к демократии (которая, якобы, может их надуть), т.е. антидемократично. А потому единственный выход - это поиски путей к разуму и сердцу людей, откровенные объяснения людям, как демократия будет защищать социализм и коммунизм, и будет ли она их защищать вообще, не действует ли она на руку анархии и разрухе и т.д. и т.п. В мысли людей год за годом должна вливаться теоретическая ясность и определенность целей демократического движения, чтобы размышляя о своих судьбах и подводя итоги своим жизненным наблюдениям, люди могли приходить и формулировать собственные демократические убеждения.. Только тогда, когда мировоззрение массы станет демократическим - придет час и для перемен в обществе.
Что же надо говорить людям? –Об этом должен подумать каждый. Мы же предлагаем следующее.
Мы живем в России - самой большой и богатой стране мира. Четверть миллиарда талантливых и образованных людей имеют в своем распоряжении больше чем у кого-либо природных богатств земли и многих морей. Выгодное географическое положение в центре мира - в Европе и Азии и колоссальные территории увеличивают наши преимущества перед всем миром. После коренной ломки в ходе величайшей революции, уничтожившей отсталые и консервативные порядки, за 50 лет героического труда, полных жертв и лишений, наша Родина превратилась в страну грамотных и культурных людей, в страну передовой науки и новейшей техники. Кажется, обеспечены все условия, чтобы мы были мощнее и жили богаче и культурнее всех.
Однако эти предпосылки не реализованы. Жизненный уровень нашего народа ниже уровня жизни населения многих развитых стран, не говоря уже о нашем главном сопернике - США. Наши рабочие, работая не меньше других, не имеют ни нормальных жилищ, ни автомобилей и других предметов первой необходимости (по понятиям развитого мира), а главное, они не имеют ни права на борьбу, ни права непосредственного давления на администрацию. Новейшие машины не дают нашим рабочим такой же производительности труда (в масштабах общества), на которую они способны; нашему сельскому хозяйству еще далеко до эффективности хотя бы американских фермеров, а наша наука с огромным трудом, и часто - только после появления аналогичных разработок за рубежом, может внедрить в производство результаты своих исследований. Наша культура - преемница великой славы русской классической литературы и искусства, ныне влачит жалкое существование партийной служанки и лицемерной верноподданной. Мы остро ощущаем свою отсталость во всем - в труде и быте, культуре и науке, мыслях и развлечениях. Нам бесконечно надоел нудеж официальной пропаганды, которой уже давно никто не верит, но не смеет противоречить, потому что "так надо!" Нам надоело это понятие "так надо" как требование выполнять не думая, не понимая, не рассуждая. Нам не хватает свободы мыслей, свободы дискуссий, свободы действий и жизни - по-новому, по-молодому, по-своему. Нас глубоко унижает вошедшее в обычай глубокое недоверие властей в любому из нас во всем, в том числе, допустим, те меры, с которыми обставляется любой контакт или выезд советского человека за границу, зримо демонстрируя доказательство нашей несвободы, пресловутого "железного занавеса".
Нас глубоко беспокоят последствия сталинского культа, угроза возвращения к власти и деятельности тех сталинских "соратников", которые в свое время терроризировали в лагерях миллионы людей. Нам до зарезу нужна вся правда - и о мире, и о нас самих, и о нашей истории.
Можно перечислить много проблем, унижающих национальное достоинство русских, не говоря уже о бездне проблем и счетов наших нацменьшинств. А главное - полная невозможность действовать, разрешать эти проблемы - и не только разрешать, но даже ставить их на обсуждение и поиски решения, ибо такое познание преследуется самым жестоким образом. Наша активность может проявляться только в указанном сверху направлении. А тем, кому надоела такая "пассивная активность", остается только путь к обычной пассивности обывателя.
Почему же это происходит? Что мешает нам быть богаче Америки, свободнее Англии, культурнее Франции? - При всех наших богатствах, великой революции, талантливом народе и новейших машинах?
В чем причина?
Возможно - в самом характере народа и его традициях.
Возможно - в обстоятельствах нашей истории.
Возможно, и даже наверняка, - в особенностях нашей общественной системы.
А скорее - во всем этом вместе.
Характер нации складывается веками, и хотя не является врожденной чертой, но изменяться может только очень медленно. Закладываясь в момент образования нации и ее государства, характер народа формируется всей его последующей историей. Всем известно значение предприимчивости американских фермеров, создавших Соединенные Штаты, или значение английского парламента, возникшего почти тысячу лет назад, на заре английской государственности. Без этих черт уже трудно представить себе эти народы и рассчитывать на то, что они изменят их в ближайшем будущем.
Наше же государство формировалось под влиянием восточно- деспотической Византии с ее государственной православной религией и под воспитывающим господством великой монгольской империи. Оно сложилось как русское православное царство и многие столетия формировало черты национального характера: любовь к сильной власти и к "государевой службе", упорство в отстаивании догматов своей веры, доставшейся от отцов и дедов, приписывание большого значения "чистоте веры", убежденность в своей национальной исключительности и силе, известное презрение к слабости раздробленного и "гнилого" Запада и уважительная неприязнь к Востоку.
Борьба с гигантской империей татар потребовала жестокого объединения всех, ранее по-европейски раздробленных, русских земель. Это объединение произошло под властью самих татар и на их основах: неограниченная власть царя /вначале татарского/ над крестьянами, сохранившими в своем укладе множество черт общинно-коммунистического быта. И эта примитивная азиатская система самодержавного царя со своими слугами над общинно-крепостным крестьянством с его патриархально-коммунистическими предрассудками господствовала у нас веками, определяя не только наше прошлое, но и настоящее - и, возможно, даже будущее.
Азиатский способ производства обеспечивал почти полный застой хозяйственной жизни, как в деревенских усадьбах, где хозяева думали не столько об увеличении своих богатств и улучшении хозяйства, сколько о сохранении собственной жизни перед грозным царем; так и в городах, где все было полно слежкой и доносами на злые умыслы "против государя". В деревне самодержавная власть прочно опиралась на крестьянскую общину, остаток первобытного коммунизма, привычную к примитивной технике и суровой жизни, именно царская власть была главной защитницей того "крестьянского коммунизма" против нарождающегося богатства и развращающей роли денег. Именно крестьянство было главной опорой самодержавия против растущей самостоятельности феодалов и нарождающейся буржуазии. Частные крестьянские восстания - эти революции под лозунгами уравнительного коммунизма против помещиков и богатеев, никогда не были направлены против царской власти вообще, а наоборот, своими поисками "доброго царя” только укрепляли ее авторитет - и этим играли важную роль в стабилизации самодержавия. В царе крестьяне видели символ государства, прирожденного хозяина страны, защищающего их от внешних врагов и местных богатеев. И хотя царь нередко сек и убивал своих "детей", для крестьянских общин он все равно оставался "батюшкой", единственным "надеждой и защитником".
Ограничивая и сводя на нет внутреннее развитие страны, самодержавие все свои силы вкладывало во внешние завоевания, захватив за столетия войн и походов огромные земли и превратив национальное русское государство в Российскую империю. Размах этих завоеваний уже сам по себе требовал больших средств и усугублял естественную для азиатского способа производства хозяйственную отсталость, которая стала в России как бы второй привычкой. Но одновременно, именно военная необходимость снабжения армии новым эффективным оружием и техникой, заставляло самодержавие постоянно заботиться о "собственных производительных силах", способных поддерживать армию на должном уровне. Без этого было невозможно наступление и оборона от развитого Запада.
Россия постоянно шла на "выучку" к Западу, начиная с царей Ивана III и Ивана IV, потом - петровские реформы и реформы прошлого века после Крымской войны... Однако лозунг многих столетий - "догнать и перегнать" - никогда не был осуществлен на деле. Не меняя азиатского обществ.строя, не создавая активности и обогащения для своего населения, Россия стремилась фактически не к созданию собственных полноценных производительных сил, а стремилась только перенять верхушки культуры и техники Запада, воспроизводя их руками крепостных рабов из бывших крестьян, "Левшами" и Данилами".
Воспринимались лишь готовые результаты западного капитализме, но не его метода.
Настоящая история России, вернее, история изменений в ее собственных производительных силах и общественном строе, а значит, и в национальном характере, началась только в прошлом веке - реформами 1860-х годов: отмена крепостного права (стало возможным расслоение крестьян на буржуазию и рабочих), ввод ряда демократических свобод и прав для оппозиции. Началось развитие капитализма.
В недолгое время Россия покрылась густой сетью железных дорог. заложила основы национальной индустрии, стала крупнейшим экспортером хлеба и другой с.-х. продукции, и из азиатски отсталой превратилась в среднеразвитую страну Европы. Но она могла бы развиваться гораздо быстрее, если бы не оставшееся почти в неприкосновенности самодержавие - с одной стороны, и отсталая многомиллионная деревня со своими общинными пережитками (переделом земли каждый год и т.д.) - с другой. Если бы не удушающее влияние царской бюрократии - справа, и нависший топор разрушительного мужицкого бунта с его способностью испепелить все накопленное богатство, все завоевания капитализма - слева! Призывы к топору и мужицкой революции, начатые Чернышевским, были продолжены деятельностью народников, а потом различными социалистическими партиями.
Первая демократическая революция 1905 года, начатая рабочими, интеллигентами и буржуазией, добилась победы. Самодержавие пошло на большие уступки. Опираясь на темное крестьянство, царь удержался у власти, но был вынужден ввести парламент, свободу партий и печати, снять многие ограничения развитию деревни. Интересы производства, капитала стали в стране главными и превратили Россию в капиталистическую конституционную монархию, усиленно уничтожающую азиатские пережитки крестьян и власти, и по-настоящему догоняющую развитый Запад. Время теперь усиленно работало над уничтожением общинного крестьянства - этой главной опоры самодержавия. Столыпинские реформы активно разлагали общины в отдельные хутора, превращая их в развитое капиталистическое с.-х. производство. А вместе с преобразованием деревни русская демократия неизбежно заставила бы правительство потерять черты самодержавия.
Однако этот исторический процесс был прерван первой мировой войной. Военные неудачи и голод, бездарность царского руководства и бессмысленность войны, вина за которую целиком ложилась на царя и обслуживающий его паразитический монополистический капитал - все это развязало революцию 1917 г., провозгласившую Россию демократической республикой. Самодержавие -этот главный символ отсталости России и ее неудач, было временно ликвидировано! Но произошло это в самых неподходящих условиях гигантской войны и всеобщей неподготовленности. А главное - ликвидация была сделана не столько рабочими и буржуазией во имя своих прогрессивных классовых интересов развития, способных повести Россию по демократическому пути, сколько солдатами - этими миллионами крестьян, одетых в шинели и получивших оружие, оторванных от привычной деревенской рутины, но не расставшихся со своими уравнительно-коммунистическими предрассудками.
В 1917 г. миллионы вооруженных крестьян сказали свое слово - "плохой" царь и его управление были сметены. Кто же теперь должен встать у власти? - Вернее, кого поставят к власти крестьяне с их огромным вооруженным большинством? - Сами крестьяне?
Их общины знали до сих жор только одну примитивную демократию "мирских сходок" в масштабе деревни и одну форму центральной власти в масштабе страны - самодержавие "доброго" царя. Остальные виды управления, выработанные человечеством за долгие годы буржуазно-демократического развития, были им непонятны и чужды. Общинные крестьяне могли подчиниться только новому вождю-отцу (будущему царю-батюшке). Однако такой человек не появляется мгновенно, он возникает и крепнет постепенно в ходе и отборе смутного времени гражданской войны. Вождь победоносного восстания основывает новую царскую династию - таков опыт и закон почти всех крестьянских революций, включая и классическую страну Востока - Китай.
Некоторое, недолгое время, пока крестьянский гигант, порвавший узы "плохого" царя, еще не осознал своей силы и воли и не выбрал своего вождя, страна могла подчиняться временному буржуазно-демократическому правительству (насколько же здесь точен термин "временное"!), но в Октябре неизбежное свершилось - крестьяне в солдатских шинелях, матросских бушлатах и рабочих тужурках передали власть Ленину, который выразил и осуществил их требования: конец войне наперекор русским обязательствам и военной угрозе, уравнительный передел всей земли, репрессии против капитализма, уничтожение демократического механизма власти ("Учредилка") и связанной с ним свободы оппозиции, обеспечение самодержавной власти руководства и попытка введения уравнительного "военного коммунизма"...
Буржуазно-демократическая революция откатилась далеко назад. В этом главный урок 1917 года для демократического движения. Полная победа демократии в феврале 1917 г. была только кажущейся победой в виду огромного преобладания вооруженных антидемократических крестьян, а на деле обернулась глубочайшим поражением демократии.
Конечно, Ленин и его преемник Сталин могли думать о себе и своем правлении что угодно, но история поставила их во главе победоносных крестьянских масс, и они с успехом выполнили миссию их красных вождей.
В России, как и в любой другой стране с чертами азиатского способа производства (определение Маркса) крестьянская революция не могла не дать восстановления прошлого уклада - возрождение на новой основе крестьянских общин, самодержавной власти и новой религии с ее претензией на обновление и спасение всего "греховного" буржуазного мира.
П о азиатскому правилу после стихии все уничтожающей общинно-комцунистической революции мы должны были пережить культ личности нового вождя-царя и обожествление его учения, должны были пройти через первоначальное всеобщее уравнение, разрушение и фактическое сведение к первобытному нулю всех производительных сил, не соответствующих крестьянской общине, а далее наш путь лежал через последующее расслоение общества на новых феодалов-сановников из числа соратников вождя и на новых крепостных крестьян в тех же общинах, чтобы через несколько столетий, когда в создании масс прочно забудется революционное и простонародное происхождение их господ, а сами господа прочно встанут на путь рационализации и интенсификации труда своих подневольных (в целях создания и развития роскоши искусств, науки и первоначальных производительных сил) - через этот период должно вспыхнуть новое приравнивание к нулю. Новая крестьянская революция.
Мы и сегодня частично проходим этот процесс, и могли бы твердо предсказывать свое будущее, если бы... не развитие капитализма в предреволюционной России и во всем окружающем нас сегодня мире. Крестьянская революция наложилась на революцию буржуазно-демократическую, и хотя на много лет задержала ее развитие, не могла отменить ее исторической неизбежности.
В ХX веке руководство победивших крестьян не могло долго править, опираясь только на примитивное хозяйство крестьянских коммун. Русские крестьяне только идеологически оставались в своей массе приверженцами феодально-азиатских устоев, в своем же хозяйстве они уже были глубоко "развращены" капитализмом и его техникой и не могли не порождать "ежеминутно, ежечасно капитализм” (Ленин). С другой стороны, новому государству, чтобы выжить в военной борьбе и не быть слабее капиталистических соседей, надо иметь свою технику, промышленность, т.е. встала старая проблема русского самодержавия. Ее можно было решить двумя способами: возродить дореволюционный русский капитализм и держать его в узде - по этому пути пошел Ленин, выдвинув политику НЭПа, или старым, дореформенным способом русского царизма создавать промышленность и технику руками своих подданных крепостных и зэков - по этому пути пошел Сталин. И ввел свой ”социализм"
Кроме того,новая идеология - марксизм-ленинизм - также требовала ускоренного развития производительных сил. Эта идеология соединила в себе учение Маркса о неизбежности развития капитализма в каждой стране вплоть до перехода мира в "развитой коммунизм" (через пролетарскую революцию) и ленинское учение о союзе с крестьянством, о победе социализма (коммунизма) в отдельной, преимущественно, слабой стране и др. элементы, позволившие приспособить марксизм к крестьянской революции и объявить ее революцией пролетарской и социалистической, т.е. переходом не к временному уравнительству крестьянского коммунизма с последующим развитием в новые феодализм и капитализм, а переходом непосредственно к коммунизму Маркса через промежуточный, социалистический этап.
Коммунизм Маркса - это гипотетическое общество, основанное на неслыханно высоком развитии машинной техники, когда материальное производство будет настолько автоматизировано и самоорганизовано, что ему будет не нужен обязательно-принудительный труд человека и связанные с ним классовые различия, когда исчезнут зарплата, деньги и товарное производство, а труд из производственной необходимости станет лишь средством самоусовершенствования и гармонического развития человека. Кто признает факт зависимости общественных отношений от уровня производительных сил, факт постепенного вытеснения человеческого труда из производства и перспективу автоматизации любой производственной функции человека ("машинами умнее человека"), тому ясна неизбежность наступления коммунизма Маркса в будущем. Как ясно и то, что он является полной противоположностью тому сказочному моральному коммунизму, который объявлен целью нашего общества еще в первые годы революции.
Новое революционное самодержавие провозглашает своей целью построение будущего коммунизма, но не путем стихийного и полного развития капитализмом производительных сил, как было предусмотрено теорией Маркса и как это происходит сегодня на Западе, а сознательным, волевым строительством производственной базы. За такую базу коммунизма принято было решение проблемы электрификации всей страны (оснащение электродвигателями). Так родился лозунг: "Коммунизм есть Советская власть (т.е. власть ленинской партии) плюс электрификация всей страны". Конечно, это была небывалая по дерзости и замыслу задача, несравнимая с самыми грандиозными свершениями азиатских самодержавий: даже с поправкой на время, пирамида Хеопса или великая китайская стена не идут здесь ни в какое сравнение.
Правда, этот замысел оказался неосуществимым. План электрификации уже перевыполнен в сотни раз, а коммунизм стал казаться гораздо дальше, чем виделся раньше. Перспектива миража. Зато план и борьба страны за его реализацию оказали на нас большое влияние, ибо построение коммунизма Маркса методами Сталина продолжается и сейчас.
Однако современное производство - это не мертвая пирамида, а живой и развивающийся организм, требующий науки, машин, принудительной эксплуатации людей, отношений товарного производства, денег и всех экономических категорий - короче, оно требует капиталистических производственных отношений.
Политика НЭПа (разрешение на деятельность частного капитала и богатых крестьянских хозяйств) могла стать прямым путем России к преодолению последствий революции и к созданию развитой капиталистической экономики, строящей коммунизм Маркса наравне с западными странами в условиях демократической республики. Однако воцарение Сталина закрыло возможность этого пути. Развитие капитализма в России получило иные, более примитивные и самодержавные формы. Упор был сделан на организацию государственно-капиталистических предприятий, названных социалистическими.
Социалистическое производство- есть комплекс этих предприятий и их сельских разновидностей: совхозов и колхозов. В них действуют товаро-денежные отношения, зарплата, единоначалие руководства, строгая дисциплина и т.д. Но есть и существенные различия от нормального капиталистического устройства: отсутствуют стимулы конкуренции, поскольку все принадлежит одному государству; отсутствует рынок - этот незаменимый определитель стоимости продукции и регулятор производительности (взамен были созданы Госплан и Комитет цен, ориентирующиеся на цены внешнего рынка); отсутствует резервная армия труда - теперь она включена в число получающих зарплату, но не работающих, а только имитирующих работу, т.е. отсутствуют регуляторы, необходимые для правильного и рационального функционирования современного производства.
Сегодня наша экономика выглядит как странно расчлененное существо: мощные руки (предприятия) выполняют строго запланированную работу, голова (наука) работает над самыми перспективными проблемами, потребительское "тело" с большой жадностью расхватывает товары и услуги, но связаны эти части друг с другом не естественной автоматикой рыночных и биржевых нервов, а через громоздкий, примитивный, медлительный и неточный бухгалтерский расчет Госплана. Этот организм дышит не естественным воздухом конкуренции, возбуждающим активность предприятий в борьбе за рынки сбыта, активность науки в борьбе за промышленные изобретения и активность потребителей - за новые товары, а профильтрованным кислородом заграничных образцов, планируемых производству сверху. Производство, которое лишили рынка и возможности сравниваться в конкуренции, можно уподобить мертвому телу, лишенному всякого внутреннего источника развития (чучелу). Нет самостоятельных предприятий и людей, кровно заинтересованных в развитии данного завода и данного капитала, как источника своего личного престижа и могущества. Нет рынка, т.е. свободного обмена товаров и игры цен - невозможно извлечь избыточную прибыль на результаты научных разработок и высокую производительность машин. Значит, никто кровно не заинтересован в науке для промышленности, а след., нет эффективной работы самой науки - есть только работа по приказу сверху, с бюрократизмом и самообманом. И сколько бы ни вкладывали денег и усилий в развитые науки и технологии, сколько бы ни призывали усилить отдачу науки, повысить производительность труда и т.д. это нисколько не поможет. При отсутствии естественных стимулов и регуляторов производство само по себе будет стремиться не к росту, а к свертыванию и топтанию на месте.
В соревновании с западными, естественно-капиталистическими экономиками, наша азиатски-феодальная модификация капитализма напоминает ленивого и упрямого осла, спотыкающегося под немилосердным кнутом партийного погонщика - в погоне за дикой и живой лошадью капитализма. Вся воля движения этого осла, вернее, манекена, лишенного собственной самостоятельной души, заключена в кончике кнута партийного погонщика, в его воле - догнать капитализм во что бы то ни стало. Но ведь тот чертов капитализм часто изменяется. И вот сегодня по постановлению ЦК мы развиваем самолеты, завтра - полупроводники, потом - химию, затем - автомобилестроение и т.д. Убери с глаз нашего руководства живую практику нормального капитализма, и мы бы продолжали кататься на паровозах, считать арифмометрами и ходить в ватниках и габардине.
Никакой внутренней потребности к изменению сложившихся пропорций и отношений у самодержавного руководства, как и у любого азиатского деспотизма, нет и отродясь не бывало. Это ему противно органически. В крайней случае самостоятельно он может декретировать прямое и пропорциональное развитие всех отраслей народного хозяйства без всяких хлопотных и возмущающих Госплан изменений номенклатуры товаров и перестроек... Становится понятным, почему по мере приближения нашего производства к уровню развитых капиталистических стран наш рост резко замедляется, а перспектива "догнать" - удаляется. Становится ясным, что мертвый капитализм России не может догнать своего живого западного конкурента: случись же такое наяву, он просто не знал бы, что делать дальше, ибо неспособен самостоятельно определять эффективность научных разработок. И снова отстал бы, как это случилось с Россией после смерти Петра I.
Однако, госкапитализм нельзя считать исключительно советским явлением. В какой-то степени он был свойственен всем ранее отсталым странам (феодальным), стремящимся быстро, волевым усилием вырваться в разряд развитых стран. Это - известная политика европейских государств прошлого века: протекционизм, казенные предприятия, государственные монополии, покровительственные пошлины... Эти меры защищали национальную промышленность от гибельно сильной конкуренции развитых соседей и снимались сразу же, как только производство в стране становилось на ноги. И сегодня большинство слаборазвитых стран предпринимает усилия подобного "социалистического" характера, не придавая, впрочем, им большого значения. Как только ”социалистические черты" станут помехой для развившегося производства, они будут устранены. Сегодня развитые капиталистические страны не только отказались от государственно-феодальных монополий, но даже узаконили запрет того рода монополизма, к которому стремится невольно сам капитал в борьбе с конкурентами. Самая развитая страна США - имеет и самую длительную историю борьбы с монополиями любого рода за действенность механизма рынка и конкуренции.
У нас же этот чистейшей воды монополизм - прямой наследник паразитического и бюрократического дореволюционного русского капитала, считается социализмом, нашей главной святыней и славой!
Советский "социализм"явился результатом компромисса между тремя главными чертами нашей жизни: современным капиталистическим производством, азиатски-феодальным самодержавием и коммунистическими утопиями. При изменении любой из этих составляющих должен меняться и сам социализм.
В чем же проявляется развитие нашего социализма?
Очевидно, в следующем: в росте масштабов производства и, соответственно, росте его противоречия с социалистической формой
в уменьшении, если не исчезновении, общинно-коммунистического крестьянства;
в тесно связанным с этим ослаблении фанатизма и прочности официальной идеологии марксизма-ленинизма.
В ходе индустриализации и коллективизации была сломлена большая часть крестьянства. Частью она была выслана и уничтожена, частою разорена и превращена в рабочих, частью - стала колхозниками. Коллективизация была одним из самых оригинальных маневров руководства. Внешне она выглядела как продолжение и развитие крестьянской революции в самом традиционном ее обличии: варварски жестокая расправа с капиталистическими элементами в деревне, уравнение всех и вся, обобществление средств производства вплоть до кур » т.д. На деле же колхозы стали не коммунами, а крупными госкапиталистическими предприятиями с управлением из центра, элементами крепостничества (принудительное закрепление на месте жительства), выдачей зарплаты в виде продуктов и прочими феодальными пережитками.
Венцом этого развития можно считать последнюю советскую революцию - "культурную революцию 1937 г.”, завершившую создание целостной самодержавно-капиталистической общественной системы, названной Сталиным - социализмом. И этим же 37 годом были полностью исчерпаны разрушительные задачи крестьянской революции и коммунистического фанатизма. В дальнейшем меры страха и репрессий не несли с собой ничего нового, они были нужны только для поддержания госуд. системы в достаточно "замороженном" состоянии. Само же развитие могло идти только путем искусственного воспроизведения технического прогресса капит.стран, с последующим ростом соответствующих ему капиталистических отношений.
Вторая Отечественная война, поставившая вопрос о конкурентоспособности производительных сил России на грань жизни или
смерти, сделала этот путь развития неизбежным.
Смерть С т а л и н а в 1953 г. обозначила конец целого этапа в жизни страна - конец крестьянской революции и перевес интересов экономики, интересов капитала над элементами утопического коммунизма в нашей стране. Конечно, такое значение имела не смерть одного человека, а факт замены руководства, для которого власть была средством упрочения крестьянского коммунизма - на новое руководство, для которого власть служила средством укрепления экономической мощи страны (ее капитала, т.е. капитализма в стране).
В послесталинские годы капитал в стране сделал гигантские шаги в своем развитии. Россия стала второй страной мира по производству продукции. Задачи развития производства (капитала) стали определять все - и внешнюю, и внутреннюю политику. В интересах осуществления лозунга "Догоним и перегоним США” руководство страны делает производству одну уступку за другой. Постоянное расширение самостоятельности предприятий, уменьшение влияния Госплана, усиление роли прямых связей и снабженческих комбинаций (в какой-то мере моделирующих рынок), увеличение торговых и научных связей с капиталистическими странами, усиление материальных стимулов – вот это вехи на пути к оживлению гигантского тела русского капитала. Сегодня – проведение экономической реформы и реабилитация категории прибыли, завтра встает необходимостью вопрос о наведении порядка с рабочей силой и создание резервной армии труда (безработных), а послезавтра откроется вопрос о полной хозяйственной самостоятельности соцпредприятий (на югославский манер, или еще чище –НЭП) – пока русский капитал не оживет полностью и не ринется в рост сам, без понуканий сверху
.Конечно, этот процесс идет не автоматически, а медленно и трудно, поскольку он противоречит сохранности двух других элементов нашей системы: коммунистической идеологии и самодержавной власти.
В стране значительно уменьшилось число крестьян, а оставшиеся давно уже потеряли свои патриархальные черты и превратились в обычных с.-х. рабочих. Однако изменение их социального положения совсем не означает, что тут же, автоматически умрет и их старая психология и коммунистическая вера, преобразуется национальный характер, тем более, что они укрепляются всеми средствами официальной пропаганды.
К коммунистической вере Демократическое движение должно определить свое нейтральное отношение, ибо эта вера имеет такие же права на существование, как и другие виды религии. Религия в настоящем, да, наверное, и в будущем, является естественной необходимостью для большого числа людей. Борьба с религией , если не учитывать нормальной дискуссии идей, может вестись только в случае ее агрессивности и попыток объявить себя единственным из возможных и разрешенных мировоззрений. Тем более это касается такой массовой и авторитарной веры, как коммунизм, тем более, что эта вера отличается от всех других тем, что в ней мистифицируются сам по себе возможный и научно предвидимый факт – наступление коммунизма Маркса, т.е. тезис, с которым Демократическое движение само может согласиться.
Однако сегодня коммунистическая вера или идеология проявляют именно ту агрессивность, о которой мы говорили выше, и невольно встает в противоречие с производственным развитием страны. Ибо приведение нашей экономики в полное соответствие западному опыту и оживлению национального капитала грозит зачеркнуть те особенности, которое обозначают ее "социалистичность" в отличие от "проклятого и гнилого" капитализма.
Однако важное противоречие экономики и религии не является решающим затруднением, ибо нет такого противоречащего идее факта, с которым религиозная диалектика не могла бы справиться знаменитым тезисом "верую, потому что абсурдно".
Гораздо сложнее капитализму преодолевать противоречие с центральным элементом нашей системы: с
Самодержавием (однопартийностъю). Почему это противоречие неразрешимо и не может кончиться компромиссом? Почему нельзя удовлетворить все потребности производства, вдохнуть “душу живу" в национ.капитал без опаски для самодержавия - главной основы нашего руководства? Потому что все требования экономики сводятся в конечном счете к требованию самостоятельности, отделению от государственной бюрократической власти и ее планов. Допустить отделение капитала от себя, от своего контроля, значит, отделить от себя главный источник денег и могущества, которые, возможно, могут попасть в руки других людей и даже, возможно, оппозиции. Допускать это - значит, самим создавать экономическую базу под оппозиционным движением и закладывать экономическую основу демократической власти.
Ведь именно так почти погибло самодержавие в период первой русской революции. Развитому капитализму, действительно, больше подходят гибкие, объективные и оперативные институты демократической власти, чем тяжелая громада склонной к обожествлению и самообману единоличной диктатуры. Капитализму нужна, действительно, деловая работа по обсасыванию со всех сторон проблем в парламенте и выявлению воли нации, а не автоматическое голосование; нужны, действительно, идейные партии для выявления и развития различных интересов слоев населения; нужна действительная свобода мысли, искусства, политики, т.е. та атмосфера свободного творчества, в которой лучше всего работает научная и техническая интеллигенция. Ему даже нужно - пусть это звучит парадоксом - право трудящихся на забастовки и другие профсоюзные свободы - этот необходимый инструмент давления живого труда на капитал.
Если дать нашему "социалистическому капиталу” силу и душу, то он завтра же установит политические порядки, его устраивающие, т.е. демократическую республику.
И, видимо, руководство страна это прекрасно понимает в силу своего "классового сознания" господствующего класса, поэтому оно всеми силами пытается найти выход из этого противоречия каким-либо компромиссом. Но наивно было бы полагаться на разум руководства, на то, что оно поймет невозможность длительного компромисса и не выберет что-то одно:
или выполнение всех требований производства, отказ от самодержавия и демократизация общественной жизни - и на этой основе полный ход экономического развития с хорошими шансами обогнать даже США (ибо Россия почти единственная страна, у которой есть к этому все условия) и встать во главе всех капиталистических стран, строящих материальную базу коммунизма Маркса;
или сохранение самодержавия во что бы то ни стало,, отказ от коренных экономических реформ и сохранение национального капитала России лишь в качестве имитатора экономики США и др., не способного превзойти ее по самой сути.
История учит, что деспотии никогда не отказывались добровольно от своей власти, к этому их вынуждали обстоятельства.
Одной группой обстоятельств может оказаться агрессивность соседних государств и необходимость конкуренции с их производительными силами. И не только с США, которые в принципе склонны к миру, а с такими странами, как ФРГ и Япония, способными из-за своих старых, отобранных нами территорий поддержать агрессивный социалистический Китай.
Другую группу факторов составляет быстрый рост интеллигенции - этой ударной силы демократии, и упадок крестьянства -этой социальной основы самодержавия. В конце концов, рост самосознания интеллигенции и рабочих, промышленных и сельскохозяйственных, понимание ими причин технических, экономических и, возможно, военных неудач России приведет к такому настроению, которое сделает самодержавие невозможным. Процесс этот, по необходимости не быстрый, возможно, будет длиться десятилетиями, но он закономерен и не может прекратиться надолго никакими дозами репрессий.
Конечно, не надо забывать, что периоды, кратковременные с точки зрения истории, могут быть довольно значительными -с точки зрения человеческой жизни.
Пример культурной революции в Китае, произошедшей, когда, казалось, полностью упрочился стабильный "социализм" нашего типа, наглядно демонстрирует возможности самодержавного руководства в деле возвращения развития страны вспять и развязывания самой дикой крестьянско-общинной реакции (или "революции"). Конечно, ее легко объяснить гигантским преобладанием в Китае крестьянства с его тысячелетними традициями крестьянских восстаний.
Есть и более зловещий пример - история возникновения гитлеровского самодержавия национал социалистической окраски. В развитой капиталистической стране с, казалось бы, установившейся демократической властью, вдруг возрождается самодержавие самого дикого и первобытного вида. Без всякой видимой крестьянской базы, пользуясь только прочностью идеологических предрассудков (национальных и социалистических) в сознании масс, играя на опасностях русского коммунизма и западного империализма, заручившись поддержкой монополистического капитала - оно смогло захватить власть и привести Германию к катастрофе. Это была одна из самих невиданных, авантюристически смелых мелкобуржуазных революций. Мелкобуржуазных потому, что самих крестьян уже было мало, но роль сыграла реакционная крестьянская идеология, оставшаяся в различных рабочих и мелкобуржуазных слоях немецкого народа. Авантюра удалась, вопреки историческим прогнозам, преподав хороший урок всем демократам.
Нет сомнения, что в нашем обществе даже при отсутствии крестьянской базы как в Китае, но при безраздельном господстве коммунистической веры, ничто не мешает руководству в случае опасности для себя или для своих преемников от роста элементов капитализма и демократии, вызвать свою "культурную революцию" в стране и повернуть все развитие вспять. Разгромить или, как говорят, "пустить кровь" - не составит большого труда для обеспокоенного самодержавия.
Единственная причина, по которой сегодня руководство этого не делает - ощущение ими своей собственной безопасности, твердой поддержки снизу и нежелание излишне раздражать свое ученое стадо. Немалое значение имеет и стремление сберечь свой демократический престиж в мире, если таковой еще имеется,
В с т а е т в о п р о с: если самодержавие обладает такими большими возможностями для развязывания сверху "культурной революции", то не безнадежна ли сегодня борьба Демократического движения, и мало того, не вредна ли его деятельность? Не сыграем ли мы в этом случае провокационную роль невольной причины появления левого фанатизма и ужасающего погрома интеллигенции и всех неокрепших демократических сил? А это вполне возможно и даже весьма вероятно.
Ведь обязательно найдутся радикально настроенные люди, поставившие своей целью борьбу во что бы то ни стало, идеалисты, для которых главное - действовать, даже если действие способно скорее принести в данной обстановке вред, чем пользу. Их не волнует, что действие, приложенное к такой сложной системе, как общество, должно быть обдуманно особенно тщательно, ибо выбранное вслепую и по чувству, наугад, оно способно принести самые тяжелые несчастья. Давно уже подмечено: "ничто не обходится человечеству так дорого, как человеческое бескорыстие". И чем более грандиозные задачи ставятся экстремистами, чем величественнее их пели и идеалы, тем большим злом оборачивались их неправильные действия. Русская история особенно богата подобными примерами.
Отсюда вытекает одна из главных задач демократического движения: всемерная борьба с экстремизмом, с идеализмом слепого действия.
Лучше пассивность, отказ от сомнительного дела, чем активность любого рода. Экстремизм следует рассматривать как пережиток все той же крестьянской революционности, ее методов.
Нынешнее руководство страны, вопреки своей воле, объективно идет по капиталистическому пути, по пути торжества демократии. И у него есть еще большие резервы для продвижения по этому пути без особого риска для себя лично! Ведь существует югославская разновидность "социализма", в котором почти живой капитализм сочетается с устойчивым самодержавием Тито (правда, довольно смягченным). И есть все основания полагать, что наше руководство, видя столь заманчивый пример прогресса и безопасности одновременно, все больше будет двигаться по этому пути. Сочувствие такому виду социализма (не обязательно только югославского), давление на руководство со стороны демократического общественного мнения именно в направлении осуществления подобных реформ - вот что может быть приемлемым в наше время. Выставление же радикальных демократических предложений, как прямое толкование законов, обеспечение полных свобод, ликвидация самодержавия и т.д. - могут быть только предметом обсуждения, но не лозунгами и немедленными требованиями - ибо, объективно, это было бы экстремизмом. Даже та часть демократического движения, которая понимает, что наилучшей формой правления является демократическая республика, а главным ключом к решению экономических проблем - свободное развитие капитала, может без всяких угрызений совести ратовать за югославский социализм, за обеспечение социалистической законности, в защиту партийных решений о борьбе с культов личности Сталина и Мао Цзе-дуна, за развертывание экономического соревнования с капитализмом и углубление экономической реформы и т..д. - потому что это объективные шаги нашей истории, требования, которые могут быть осуществлены уже сегодня без срывов и "революций", потому что это наш реальный путь к демократическому будущему, к коммунизму Маркса.
И наша задача - ускорять это развитие своим трудом и своей демократической убежденностью. Наука и демократия!
Ни в коем случае не срывать постепенность развития, не возбуждать в нем бесплодных и разрушительных волн "культурных" революций и реакций.
Время работает на нас, и потому мы должны работать на него, не давая повода повернуть развитие вспять! Однако, позволительно спросить: если на сегодня надо ставить только реальные цели, которые могут быть приемлемы для руководства, если на сегодня главным является сохранение и укрепление существующего и объективно прогрессивного руководства страны, а не борьба с ним, то как следует понимать опубликование этого заявления, радикально рвущего со всеми официальными догматами?
И вообще, о какой демократической разъяснительной работе может идти речь?
- Но разные вещи - обсуждение демократических идей и предложений и - призывы к действию. Признавая необходимость первого, мы возражаем против второго. Эта работа относится к области обсуждения идей, а идеи не имеет смысла скрывать, они все равно возникнут в той или иной голове. Здесь же они даны в неразрывной связи с призывом к осторожности и к борьбе с экстремизмом, что должно обеспечить наибольшую трезвость. Понять эту разницу в отношении всего Демократического движения должно и руководство. Оно должно понять, что только полное и трезвое, до конца идущее понимание обстановки может стать основой для искреннего и твердого, хотя и далеко не полного поддержания его прогрессивного курса /при неодобрении реакционного/. Оно должно понять, что экстремизм для нас более опасный враг, чем даже сталинисты, сегодня стоящие у власти; что мы принимаем гегелевский тезис: "каждый народ достоин того правительства, которое им правит" и понимаем, что у нас невозможно правительство демократичнее самого народа. Мы понимаем, что победа сегодня лозунгов полной демократии и свободы была бы на деле нашим поражением, ибо в условиях недемократических масс эту победу захлестнет волна коммунистической реакции. Руководство должно понять, что нашей главной задачей и обязанностью является борьба за преемственность власти и быстрое, но постепенное - по мере изменения народного сознания - развитие страны, что мы имеем твердые надежды не только на возможность постепенного прогрессивного и демократического развития, но и на то, что конечный этап перехода самодержавия к демократической республике может произойти эволюционным путем. Ведь нельзя же забивать об октябре 1964 года.
О к т я б р ь с к и й пленум ЦК КПСС, сместивший самодержавного руководителя, конечно, произошел в духе обычных дворцовых переворотов и сегодня имеет больше шансов остаться им на деле, чем положить начало новому качеству в историческом движения страны. Тогда нынешний период "бескультья", когда в стране отсутствует признанный "божественный" вождь и самодержец, будет только переходным периодом к появлению последнего.
Но возможен и другой вариант- нынешнее состояние равновесия внутри ЦК сохранится и разовьется в нечто отличное от обычного самодержавия. Вероятность этого очень мала, но она все же существует и дает России редкую возможность постепенного развития к демократии.
Конечно, для реализации этого шанса необходимо сочетание ряда объективных и субъективных факторов, о чем мы уже упоминали. Среди субъективных факторов можно отметить личные качества членов руководства страной: их реалистичность, желание уживаться и лояльно относиться к инакомыслящим коллегам по власти и многое другое.
Прошло пять лет со дня переворота, а ни о каких разоблачениях "фракционных и антипартийных" групп внутри ЦК - не слышно (такие разоблачения - почти необходимый признак нарождения нового культа). Страна как и прежде живет при полном сохранении и даже упорядочении системы самодержавия - но не человека, а органа - ЦК (как говорят - культ ЦК). Внутри же этого органа ни о каком яром культе генсека не слышно и, кажется, работа идет сравнительно демократично! Этот факт можно истолковать по-разному.
Может быть, там царит полное единодушие, и нет даже поводов для оппозиции генсеку? - Маловероятно: острых вопросов, по которым трудно избежать разногласий, очень много (вопрос о реабилитации Сталина, август 1968 г. в ЧССР, экономическая реформа и т.д.).
Может, "фракционеры" стали осторожны и не открывают себя борьбой, ждут момента? – Значит зреет новый культ, как это было после смерти Ленина. Тогда ЦК партии, при внешнем единстве, раздирали разногласия конкурирующих правых и левых с генсеком в середине и довольно демократическими методами решения вопросов.
ЦК оказался очень неустойчивым, ибо для его членов, бывших революционеров, главным было не решение реальных проблем страны, а собственная власть для осуществления эпохальных догматических целей! Особенно для Сталина. И постепенно из ЦК исчезли все оппозиционные группировки вместе с демократическими методами работы. Этим завершился естественный переход от прямого и примитивного демократизма крестьянской революции к прямому самодержавию.
Сегодня же мы наблюдаем обратный процесс: расстрелы при Сталине сменились отставками при Хрущеве, а затем - спокойствием последних пяти лет. Можно надеяться, что это не случайность, а доказательство демократического перерождения обстановки внутри ЦК. И если это так, то заявление о том, что в России правит самодержавие, уже не будет полной правдой, ибо, оставаясь для всей страна самодержавием, на самом деле, наверху уже демократия (вернее, олигархия). И эта "гниль" с голова может постепенно распространиться на следующие звенья общества.
Какие могут быть перспективы на этом пути? Если не брать во внимание возможности срывов, то эта верхушечная демократия может проявить стремление к расширению. Необходимость коренных реформ и возможность их проведения разными способами будут формулироваться инакомыслящими группами внутри ЦК - не для захвата власти, а для лояльного решения вопроса. И чем больше у них будет создана уверенность в прочности новых демократических традиций ЦК, тем больше смелости и стремления расширить легальным путем популярность своих предложений, увеличить число своих сторонников - сперва среди членов ЦК, а потом и в рядах партии. Появление же различных фракций в партии послужит последним этапом перед появлением самостоятельных партий в демократической республике, признаком окончательной и естественной смерти азиатского самодержавия.
И в с е ж е э т о т о л ь к о шанс - при отсутствии срывов, при постепенности и даже медленности процесса демократизации, не обгоняющей рост демократического сознания народа. Печальные уроки вооруженной демократии Венгрии и наивно-социалистической демократии в Чехословакии должны быть учтены и из них сделан вывод о предпочтительности медленного и тяжелого процесса демократизации среди репрессий и постепенных уступок самодержавия - народу! Только народ с выстраданными демократическими убеждениями может построить действительно прочное демократическое общество.
Но если сама жизнь поставляет народу непрерывные уроки для таких убеждений и толкает его на действия ради них, то только демократическая интеллигенция может генерировать теории новой, демократической идеологии, может превращать стихийно-демократические настроения общества в прочные убеждения - твердую основу будущей демократии, залог прогресса России.
Подводя итоги, мы должны констатировать: Демократическое движение, рассматривая сегодняшнее положение страны в целом, как последнюю стадию демократического преобразования России, начавшегося еще в 1905г. и прошедшего крестьянскую революцию 1917 г. со всеми ее разрушительными последствиями, с полным правом может объявить себя наследником всех демократических традиций России и продолжателем.
Главными же целями следует объявить следующие:
Демократическому движению ничего не нужно от руководства страной - пусть оно будет недемократично и самодержавно в той мере, в какой ему это удобно для управления. Пусть оно делает свое дело, а демократия будет выполнять свой главный долг -пробуждение и укрепление демократического самосознания народа.
P.S. Мы адресуем это заявление всем мыслящим и демократически настроенным людям, надеясь, что оно станет предметом их критики и размышлений. Надеемся, что этим будет стимулирована их творческая работа над созданием современной и научной демократической идеологии.
Ноябрь 1969 год
