4.5 Ответ из Прокуратуры г.Москвы от 19.01.81г.

Ваша жалоба, направленная Генеральному прокурору СССР, прокуратурой г.Москвы рассмотрена.

Доводы жалобы о нарушении судом норм уголовно-процессуального законодательства признаны несостоятельными.

Вам было предоставлено время для ознакомления с протоколом судебного заседания, о чем свидетельствуют приобщенные к уголовному делу замечания на протокол судебного заседания.

Замечания были рассмотрены 13.11.80г. судебной коллегией по уголовным делам Московского городского суда и частично удовлетворены. С копией приговора Вы ознакомлены.

Нарушений закона не обнаружено.

Зам. Прокурора г.Москвы Старший советник юстиции А.В.Чернов

Витино примечание: По ст.320 УПК копия должна быть вручена

Событие 65. В марте В.М.Сорокин, осужденный в декабре к году лагеря за

якобы ложные показания на Витином суде, был освобожден из заключения по кассации, смягчившей приговор: ему осталось отбыть 4 месяца исправительных работ (т.е. вычета из зарплаты 20%). Никто не знает причин такого смягчения, возможно, так сделали, чтобы избежать будущей амнистий. Витя говорит, что, может, на решение кассационного суда по делу Сорокина повлияло рассмотрение его замечания на судебный протокол. Но я уверена, что никакой связи между этими событиями не было.

Событие 66. Две последние январские недели Витя работал в Коломне на овощной базе. 23 января, в годовщину его ареста, мне на работу позвонил "коллега следователя" и сказал, что только час назад он прочитал мой "Открытый ответ С.В.Калистратовой" с приложениями записи части Витиного суда, что это очевидное нарушение всех "договоренностей" и что придется серьезно решать вопрос. Разговор был очень напряженный. Уже не скрываясь от своих женщин в отделе, я твердила ему, что Витю искать не надо, что разговаривать ему надо именно со мной, как автором, и вообще успокаивала, что на Запад мой ответ не попадет, никому он там не нужен, а он все напоминал, что Витя осужден условно и что "в лучшем случае мне придется дать объяснение в прокуратуре, чтобы нейтрализовать впечатление". И конечно, добивался, "зачем надо было открывать протокол, ведь он же его переписывал для семейного архива". Я говорила, что писала о суде сама, на что услышала: "проверим и окажется, что с точностью до запятой…". Закончил он разговор бодрее, когда узнал о сожалении Софьи Васильевны, что все так поручилось. И еще: "Скажите, это Вы отговорили его давать интервью корреспонденту?" – Я промолчала.

Ночь была тяжелой, так хотелось, чтобы Витя вернулся, и вместе боязно, чтобы не забрали после возвращения. И лишь в феврале я успокоилась.

Событие 67. 6 февраля Витя написал письмо в "Правду" с осуждением проекта развития СССР до 1990г. и своими предложениями и послал его. Одновременно он решил через "коллегу" передать это письмо экономисту, с которым встречался, будучи в тюрьме, и этим сделать еще одну попытку серьезного и конструктивного разговора о необходимости радикальной экономической реформы.

Известию, что Витя принесет "одну интересную бумажку" коллега очень обрадовался и незамедлительно встретился с Витей в каком-то метровском переходе. Экономическое письмо в "Правду" обещал передать В.А., a вместе с тем продолжал упрекать за опубликование судебного протокола. Сказал, что мой "открытый ответ" обнаружила прокуратура на обыске в портфеле, где был макет новой "Хроники", что вообще вся диссидентская деятельность сейчас становится совершенно нежизненной, особенно с учетом ухудшения отношений с США, что ведет себя Витя плохо и об условности своего наказания надо думать гораздо чаще. По его оценке единственным "хорошим моментом" во всей истории с Витей после суда было только письмо С.В.Калистратовой.- "Почему?" - "Да потому что оно дало надежду, что Вы порвете с этой средой. Ведь все мы желаем Вам добра…” Ещё он беспокоился, чтобы не было никаких вылазок к съезду. Но тут Витя не мог ему даже посочувствовать. Разговор кончился бодро обещанием сообщить о реакции на письмо в "Правду".

Событие 68. 3 марта Витю вызвали на допрос к следователю Коновалову в Управление КГБ по г.Москве и Моск.области (М.Лубянка, д.12-а). Принял его капитан Капаев, начал заполнять на машинке допрос свидетеля, заставил расписаться за уведомление об ответственности… и предложил рассказать все известное о Феликсе Сереброве, а потом – о Гривниной. Витя с обоими лично не был знаком, о чем, естественно, и сказал. Канаев удивился, но никаких зацепок, вроде адреса в изъятой телефонной книжке или изъятых на обысках Витиных работ предъявить не мог (видимо, их не было). Протокол оказался не нужным и после часовой беседы на общие темы Витя был отпущен. В беседе следователь упоминал, что вел дела Капитончука и Регельсона. На замечание Вити, что в подобных делах всегда обходятся доказательства наличия клеветы, сразу возразил, что нечего подобного: "Не знаю, как делает Бурцев, а мы всегда начинаем именно с доказательства наличия клеветы, прямо по текстам. Например, утверждение, что в нашей стране нет демократических свобод и прав человека – клевета, потому что в Конституции записано обеспечение всех свобод, "не нарушая прав других граждан и интересов государства". И очень удивился, что Витя заявил об антидемократичности самого этого положения Конституции (об этом он писал еще в возражениях на проект Конституции): замена "прав государства" на неопределенные законом "интересы государства" выхолащивает начисто суть этих конституционных гарантий. Возражений Капаев не нашел и перешел к следующим темам. На вопрос о причинах вызова говорил: "Вы мне интересны… "Поиски" я читал… и о необходимости НЭПа – Ваше кажется?" - "А может, только потому, что я давал показания на суде?" - "Может быть, это не исключено". Что касается НЭПа, то, не отрицая его целесообразности с экономической точки зрения, Капаев выражал опасения в "идеологических последствиях", а в ответ на Витины рассуждения, что именно оздоровление экономической жизни, когда никому не будут мешать делать свое дело, наилучшим образом приведет и к улучшению нравственного уровня, и снижению уровня недовольства, сказал полуутвердительно: "Да, в Ваших словах что-то есть верное". Предлагать реформы можно, но "клеветать" нельзя (т.е. снова то же самое). Впрочем, если его утверждения, что по рассказам Регельсона он в своих работах нарочно "сгущал краски" и "подбирал факты" только, чтобы быть напечатанным на Западе, - верны, то такие действия Регельсона, и вправду, предосудительны (пусть даже и не относятся к клевете). И очень жаль, что никто из диссидентов не замечал такой умышленной тенденциозности в статьях Регельсона еще до его ареста.