2.27 Письмо жене

(сохранилось частично)

…Прошу Вас передать моей жене следующее:

1. Я в начале был неосторожен и упоминал твое имя и адрес среди своих сокамерников. Теперь раскаиваюсь. Поэтому если кто-то придет к тебе с "известиями" обо мне в изоляторе, то отнесись к этому очень осторожно, домой их не пускай. Кроме вреда от этих людей, воров и стукачей по совместительству, ожидать нечего.

2. В отношении моих дел. Они идут неважно. Ты знаешь, что арест был для меня неожиданностью. Еще дома я пытался его избежать, дав обязательство не заниматься самиздатом в будущем – но безуспешно. Ты должна знать, что я делал всевозможные уступки, чтобы выйти отсюда. Но, наверное, потому тем сильнее увязал здесь. Именно потому что был выбран для процесса как "слабохарактерный", как наиболее удобный объект для давления. Они учли и мою привязанность к вам и психологическую готовность к разговорам и показаниям (внимательно читали "Дневник мелкого процесса"). На собственной шкуре мне пришлось убедиться в правоте Тани и других, которые считают, что с ними нельзя разговаривать…

Событие 40. Допрос 29 июля. Задавались вопросы о пишущих машинках, о том, как составлялись сборники "В защиту экономических свобод", а главное, об участниках экономических дискуссий. На это Витя отвечал, что эти "участники" даже не знали, что попадут в самиздатский сборник, что никого он называть не будет и что если следователь даже от кого-то из знакомых получит показания с признанием своего участия, то он будет опровергать эти показания, опираясь на свои права обвиняемого.

В отношении "Заявления для печати" и меры пресечения Бурцев сообщил, что оно сейчас изучается наверху. Отношение к нему в целом положительное и через несколько дней он, видимо, уже сможет придти к Вите с решением об изменении меры пресечения.

В этот же день Вите показали мое письмо, которое я написала 17 июля у Бурцева после беседы с ним и его "коллегой", заявившим, что мое предыдущее письмо было двусмысленным, а надо написать более четко. В разговоре он зачитал мне цитаты из Витиного "письма для печати", из которых мне стало ясно, что Витя не разбит, говорит своим языком, на себя не наговаривает, а то, что пишет – естественно для него, т.е. никак не ново, хотя "коллега" видит в этих словах саморазоблачение. (Витино "я дилетант в общественных науках" и "отщепенец своего народа" мы слышим от него чуть ли не 10 лет. В своем дилетантизме он признавался в "Антигэлбрейте", а "отщепенец" и "диссидент" для него синонимы).

Приободренная этим письмом (пусть даже и для печати), я охотно взялась написать Вите. Первый вариант был забракован с тем же утверждением: "Двусмысленно". - "Господи, ну, давайте я напишу как нужно. Продиктуйте. Я запишу и переработаю". Чуть поломавшись, "коллега" продиктовал "что нужно". Я писала, не особенно задумываясь, не меняя слов, прекрасно понимая, что Витя поймет, что написано под диктовку. И может, мое письмо Вите поможет… Может, дадут свидание…

Сперва я написала про детей, отца и себя. Но из моей заумной фразы о Темином поступлении в институт Витя ничего не понял ("Темка со вчерашнего дня до сентября свободен и обещает помочь с ремонтом и с детками на даче")

А продиктованную часть я запомнила не совсем точно:

"Витя, я поняла, что твои статьи и твоя информация были недостаточно объективны и потому могут быть расценены судом как клеветнические. Кроме того враги нашей страны их используют в своих целях. Витенька, помни, что у нас большая семья и постарайся избежать наказания. Еще я поняла, что товарищи хотят тебе добра и заинтересованы в нашей судьбе".

Витина реакция на мое письмо: "Бедняжка, говорит не своими словами…". Но он понял, что я не буду осуждать его за компромиссы.

Затем Бурцев предъявил для ознакомления Вите еще два отзыва, правда, при этом сказал, что эти отзывы не будут включены в обвинительное заключение: "Хватит с Вас экономических сборников и "Поисков".