| предыдущая | оглавление | следующая |
Писать письма чуть ли не себе самому - странное дело. Причиной же – неуверенность, что выехав из Пушкина, через положенный час окажешься волен выбирать себе дальнейшую пересадку.
Лучше перестрахуюсь. К тому же не доверяю общеприменимости поговорки "истина рождается в споре" – многое зависит от голосовых связок и силы демагогического нахрапа.
…Каковы будут житейские последствия дела, начатого нами весной 78-го, знали мы все. Ситуация, куда нас сегодня снесло, для некоторых в редакции не самая опасная из пережитого. Для остальных, во всяком случае – давно ожидаемая и предвидимая.
Трусов среди нас нет по роду нашей деятельности. Чересчур высоки нервные перегрузки – слабых отсеивают гораздо раньше. На сей счет заблуждается разве что Бурцев - ему бы и искать среди нас труса без нашей помощи…
Трусов нет, а проблема есть. Странно, что большинство редколлегии ее просто не замечает. Более серьезного внутреннего кризиса у нас не было, а вслух одни пересуды о количестве филеров за спиной (чуть не отличие!) да получасовые пересказы полуминутного упоминания о "Поисках" в программе для полуночников.
Само по себе это говорит об инфантильности и выкривлении умов. Но есть вещи и посерьезней, от взгляда на которые зависит возможность вместе делать одно, причем одно и то же, а не два противоположных дела под общей вывеской "журнал".
Журнал появился в атмосфере недостаточности всех форм нынешнего общественного движения, даже его кризиса. Об этом, кстати говорилось в Приглашении и во всех основных материалах первого номера. Прошло 20 месяцев: что изменилось? Разве сама эта осень – не открытый перелом несущих конструкций движения, не явная демонстрация самой острой формы того же кризиса?
Для журнала бы – это подтверждение его установки и деятельности каждым новым событием, импульс к работе. Но редакция разучилась быть чем-то кроме простой разновидности гонимого диссидентства – причем одной из самых беспомощных и парализованных первым же ударом.
Это и понятно. Часы, которыми забивают гвозди, как говорят, начинают несколько отставать, а то и вовсе останавливаются, бог весть от чего.
Сила общественной группы – в стойком сопротивлении до последнего человека. В послесталинские времена (не всех – сразу…) это делает ее практически неистребимой. Как недавно заявил А.Д., "даже если от всей правозащиты останется один человек – этого хватит, чтобы информировать Запад о нарушении прав человека".
Я совершенно расхожусь с этой формулой (Запад нам поможет, напоит, накормит и спатки уложит) – зато она последовательна и работоспособна.
Но до какого человека "противостоять" нам?
До последней машинистки?
До последней квартиры, к которой не страшно привести хвост?
До последнего знакомого, перестающего тебе звонить?
До последнего автора: до последнего Померанца, до последнего Гефтера, последнего Копелева?
До последнего читателя, краем уха слышавшего, что - да, кажется, был такой журнал… a может и сейчас еще где-нибудь есть… Но что будет делать тогда "последний оставшийся", и с кем, собственно, вести диалог?
Всем, кажется, ясно, нужны решения. Иногда даже мы способны принимать "скоромные" в морально расхожем смысле, решения: таким, в частности, было касающееся П.М.. И – ничего, никто не тыкал в глаза "моралью", понимая, что это необходимо.
Сейчас я думаю, что решающим фактором тогда была даже не практическая целесообразность, а возможность согласиться и решить втихую, не подписываясь…
Сегодня надо решать – более срочно и более ответственно. Решение, которое надо предпринять, являясь практически необходимым, не должно противоречить сумме принципов журнала.
Обращаю внимание на последнее: не "общественному мнению", не "правозащитному знамени", не "этике противостояния", а принципам журнала "Поиски". Но обычная уже для нас практика последних 10 месяцев, практика противостояния диктует нечто иное: свои собственные принципы.
Осмелюсь сомневаться в их равнозначности.
Правозащитная деятельность – жизненная правда и неизбежность в России, одно из тех малых дел, которыми она всем назло еще дышит – каковы выращивание урожая, какова работа больниц и школ, стрелочников и литейщиков. Но так же, как и все эти дела, правозащита сама по себе недостаточна. Незаменима – и недостаточна. Об этом также говорилось в журнале. Как и все прочие жизненно важные дела в стране, правозащита не может быть прервана. Мы не вправе махнуть рукой на свои права, хотя бы ради других: так нельзя уйти от домны, ведь схватится и остынет. Металлург и диссидент равно незаменимые друг другом фигуры.
Свободный журналист тоже делает свое дело. Его право делать дело нарушается даже чаще, чем у диссидента – надо отстаивать свое дело. Но не за счет качества и смысла дела! Когда вся журнальная деятельность сводится к защите собственных прав дрогнуть рукой или шелохнуть языком – она лишается своего смысла, и, заодно, теряет право на широкий, всеобщий, надпрофессиональный и неполитический интерес (кстати, и на Западе тоже).
Журнал - "Поиски" особенно – это особая деятельность, а не переплет для самиздатской течки и продукции литературно-выездной богемы, что трется "около" диссидентов, притязая зваться "второй культурой" (Вспоминается булгаковская "вторая свежесть").
Я замечал за некоторыми из нас склонность, чуть что – хвататься за несуществующую шпагу: "А что вы имеете против диссидентов?" – Вопрос тонко провокационный, с расчетом потрогать за твою репутацию. Почему бы и мне не стать в ответную позу: "Помилуйте, при чем тут вообще диссиденты? Речь идет о журнале! Какая правозащита? Какой Самиздат? Знать ничего не знаю: качество произведений, профессионализм, редактирование, читательские обсуждения – остальное вообще не журнальное! "…
Одна поза стоит другой.
"Поиски" в момент возникновения имели в виду политическую ситуацию, более того – ее-то мы и собирались изменить собой, своими усилиями отворить людям уши. Вместо этого, не только не добившись, а едва к этому приступив – готовимся принести себя в жертву ситуации. Обсуждаем, кажется только одно – способ похорон, и по какому разряду: по первому (с поголовной посадкой, шумом и громом, еще десятью декларациями, радио-известностью и после отсидки – больше, как будто и нечего – выездом),
или второму (втихую, келейно, с театром переодеваний и переименований, сбором подписей под заявлениями не выходящего журнала – в том последнем кругу, где все подписывают, что предложат).
Важнейший аспект решения о паузе – необходимость разрыва с ошибочной редакционной тактикой последних десяти месяцев. Счет веду от пресловутой информации "Дойче велле" 7 января (тихая советская радость – быть названным по радио). Не стану касаться ни их формы и содержания, ни вспоминать об их последствиях, как для №5, для журнала вообще, так и в особенности для людей – Сорокиных, Майковой… Но речь сейчас о другом – о начале уклонения в не свое дело.
Здесь мне нечем отмазаться, и моя вина равна со всеми: не углядел. В такой окончательно ясной форме не понимал этого даже до последнего времени, а именно – до последнего разговора с Валерием примерно 20 ноября. Должен заметить, что Валерий последних недель на воле – человек все хорошо понимающий, к чему для него идет – но вовсе не пропалой молодец из тех, кому "чужая душка – полушка, и своя шейка – копейка".
Ни пядью не поступаясь в стержневом для себя отказе от игры с властями (во что угодно: "в соблюдении правил", в "борьбу", в "переговоры" – все игры с нашей властью абсурдны и приводят в ее родную стихию – абсурд), он сделал шаг вперед, естественный для себя, но ведущий к переоценке деятельности и ситуации "Поисков".
Вот его собственные слова:”Мы потеряли год, втянувшись не в свои дела. Мы отвечали на удары заявлениями, вместо того, чтобы отвечать на стоящие перед всеми вопросы – те, поставить которые вслух были призваны "Поиски". Валерий несколько раз возвращался к тому, что понял – год прошел почти впустую, журнал находится еще дальше от своих принципов, чем был при начале. Он особенно горько сказал: “Пока мы делали главное дело, о нем не говорили, и не особенно интересовались в московских кругах. Было тихо, мы издали четыре номера – по-прежнему было тихо, был подготовлен к изданию целиком №5: и все за восемь месяцев!”
Аплодисменты московской богемы начались после обысков, чудом не уничтоживших пятый номер. Они нарастали по мере того, как вместо очередных номеров появлялись очередные заявления о гонениях. "Мы играем в игру Бурцева" – заключил он. Именно это понимание сделало его – первоначально даже не меня, а его – одним из инициаторов идеи гласной и открытой приостановки с объявлением причин и целей.
Теперь говорят, что, ведь, "это было до ареста": как будто Валерий этим решением просто хотел перестраховаться, увильнуть от ареста, которого, теперь мы знаем точно, он ожидал при любом повороте событий! Как будто он задумывал игру с Бурцевым в прятки!
Сегодня я настаиваю на возвращении редакции к духу "Приглашения" и замыслу "Поисков" вообще, к оценке прошлого, исходя из принципов и принятию срочных решений в этом же духе.
"Поиски" – журнал открытого внутреннего диалога, орган общественной разрядки, а не акции с целью досадить Кремлю (досадить же ГБ вовсе нечем: противостояние – их карьеры, их хлеб). "Поиски" пригласили всех найти новую общественную почву в уяснении и согласовании существующих (и необходимых, естественных) различий. Мы приглашали всех, в разгар ожесточения, отчаяния, противостояния, роста новых предрассудков и укрепления старых – к диалогу. И не ждали в ответ шампанского и роз.
После начала гонений (неизбежных так или иначе, но весьма нами подстегнутых) почему было и защиты, и помощи не поискать на своем пути, в общественной среде? В наращивании именно нашей, журналистской и диалогической деятельности? Это могло быть что угодно – задним числом чего гадать. Лично мне самое близкое – срочная подготовка летучих дискуссионных выпусков на темы, задевающие простого человека за живое: пища, работа, вера, быт, женщины… В чем-то подобном и Твардовский искал спасения в последний месяц, но не успел. В такой работе – ничего наперед готового нет, ее надо было делать. Делать, а не писать заявления под копирку других, уже известных. Попав в "ситуацию Бурцева", надо было идти ей – напролом, конечно, это не обещало сохранить наши шкуры в целости.
Думаю даже – это ответственней и опасней того, чем мы занялись с января 79г. Ибо требовало быстрых и новаторских действий вне традиционно правозащитной и журналисткой ("корры") среды. Зато обещало открыть вход из прокисшей в себе среды в другую, обещало новый опыт, решающий для журнала – и важный для тех, кто его читает.
Но где там! Мы информировали друг друга об обысках и допросах, обсуждали и переобсуждали последние известия (те же обыски и допросы), вели абсурдные дискуссии, "можно (всякому, везде, всюду) или нельзя (тоже всегда и всюду) давать показания.
Наконец, взяли у нас Валерия. Я отказываюсь обсуждать "почему". Но в аресте его виновато не одно КГБ, а все мы и каждый из нас. В "ситуации Бурцева" его арест неизбежен: но эта ситуация строилась с двух сторон. Сегодня ни к чему пересуды, "как надо было" и "кто больше виноват". Настала ситуация, которой мы дали развиться до бесконтрольности и неуправляемости, до того, что она стала поедать людей одного за другим бессмысленно. Здесь не отнекаться от решения, причем срочного. Таким решением мне представляется пауза, приостановка, или называйте как хотите.
Это минимально необходимое из допустимых в принципе действий. При таком минимуме возможен компромисс принципов и фактического положения вещей. На большее – отказ от принципов и защиты людей – я не пойду. На меньшее – пауза молчком – не согласен: это не позиция. Позиция это то, что я могу объяснить в любом месте вслух, исходя из идей, на которых строится моя жизнь. He стыдиться решения надо, а дать ему форму, в которой его не стыдно отстаивать.
Поэтому пауза не тактика от некуда, а единственное решение, которое сегодня еще может быть общим.
Если его не будет – значит в крайней ситуации редколлегия недееспособна. В этом случае неизбежен открытый спор о деле “Поисков”, с выносом всей аргументации позиций в Самиздат.
Никакое решение не гарантирует нам свободы. Но отказ решать – это пренебрежение к людям и человеческому лицу журнала по принципу "незаменимых у нас нет", прямо противоположного принципу диалога.
Отказ решать в боязни замарать диссидентский мундир перед княгиней Марьей Алексевной – это подмена одного принципа другим, и даже не принципом, а ханжеским страхом, как бы не прознали…
Пауза означает полное прекращение "долга" перед ложной традицией возвращение к истокам журнала – и поиск новых, более широких возможностей действия. Требовать сегодня перечислить эти возможности – значит не понимать, что в рамках сегодня их нет вообще, никаких. Их нет, их надо искать.
Работникам редакции – каждому, лично, ни перед кем больше не отвечая – надо дать определиться и решить, оценить сделанное, выбрать как, в чем и с кем они хотят и могут работать дальше.
Эту свою точку зрения я буду отстаивать где угодно. Мой арест не означал бы отказа от принципиальной позиции в этом вопросе. Даже если б решение в таком духе было бы принято после моего ареста, я настаиваю на своей подписи под ним. Если же такого решения не будет, то я поручаю моим представителям, в том числе жене, предать гласности все материалы, касающиеся этого спора, включая это письмо. При другом личном исходе я сделаю это сам, или с теми, кто со мной согласен.
Но я продолжаю считать – и буду добиваться согласия с этим – что необходимо общее решение редакции о приостановке издания с оглашением причин и принципов журнала. Глеб Павловский. 21.12.1979г.
Пост-скриптум. Вся эта ситуация целиком отразилась в нынешней истерике вокруг позиции, занятой Витей Сокирко. В поведении самого Вити – крайнее отчаянье от допущенных нами всеми растрат в незаменимом – в людях и в доверии друг к другу – и отсюда крайнее недоверие к нашей способности теперь, на краю, достичь согласия в принципиальных вопросах.
Я не согласен с некоторыми из его действий, совершенно согласен с его концепцией журнала, но думаю, что общее решение пока возможно. Увы, реакция большинства скорее подтверждает его мнение: вместо ответственных споров о срочном решении – чуть ли не "персональное деле Сокирко".
Не говорю уж о бессмысленных речах о том, что "кому-то пора" выйти из редколлегии, но напоминаю: редколлегия "Поисков" – не технический аппарат, а союз инициаторов журнала диалога, равно ответственных и потому равно представительных. В сфере принципов и лица журнала никакое "большинство" и "меньшинство" невозможно – возможен распад союза, причем каждый сохраняет за собой право на представительство инициативы "Поисков" и, соответственно, их издание.
Время ли сейчас доводить до этого или к этому подталкивать?
| предыдущая | оглавление | следующая |
