| предыдущая | оглавление | следующая |
Николай Николаевич! До сих пор я не считал позорным причислять себя к "инакомыслящим" (а говорят, именно так переводится термин "диссидент"). Ведь если человек думает, то думает по-своему, иначе от других. Думать одинаково, едино – невозможно, можно только одинаково лицемерить или "едино" не думать вовсе.
Но после Вашей статьи я понял, что с Вашей легкой руки могу из "инакомыслящего" (т.е. просто "думающего") превратиться в "диссидента", а потом – в "отщепенца", а сверху подпечатают еще "продавшийся"! А ведь это очень страшно, Николай Николаевич, когда тебя вот так всенародно и безответно заклеймят продавшимся и отщепенцем. Пусть со мной это пока не случилось, слава Богу, но ведь, по Вашей логике – может случиться завтра!
Дело в том, что я всегда, с 1962 г., считал А.И.Солженицына замечательным писателем, сочувствовал его судьбе и судьбе его героев, его произведения стали составной частью моего духовного мира. Поэтому-то я и воспринимаю Вашу критику Солженицына как критику самого себя. Тем более, что они прямо обращены не только и не столько к Солженицыну, но к диссидентам, т.е. "инакомыслящим", в том числе ко мне, а меры, примененные к Солженицыну, могут быть с тем же успехом использованы против любого "мыслящего"… Будущее кажется безысходным и лишь повторяешь про себя вопрос: "За что?".
Правда, Ваша статья, кроме обвинений, содержит и объяснения, что обнадеживает и заставляет меня писать, и просить дальнейших разъяснений и уточнений. Для меня это жизненно важно.
Прежде всего, меня волнуют Ваши обвинения против всех "диссидентов", как явления. Если я правильно понял, то Ваши доводы состоят в следующем: В стране существуют ныне люди, которые не только имеют отличающиеся от официальных статей воззрения (или даже противоположные им), но и высказывают их открыто и вслух – даже на весь мир. К этим нестандартным и подчас оппозиционным мнениям отдельных советских граждан очень чутко прислушивается западная пресса. Далее цитирую: "Злобное шипение отщепенцев, неизмеримо усиленное техническими средствами – радио, телевидением, прямо-таки оглушает иных за рубежом. А в итоге осложняет международные отношения, ибо продолжает поступать топливо в затухающий костер "холодной войны".
Далее Вы приводите слова Дж.Ф.Кеннана, характеризующие эмигрантов соц.стран в США: "Их идея проста – США должны рады выгоды этих людей воевать с русским народом, дабы сокрушить традиционное российское государство, а они установят свои режимы… Наш опыт с диссидентами, бежавшими из Советского Союза, показывает: их идеи… часто сводятся к ожиданию, что мы разрешим и поощрим их поставить к стенке недавних политических противников… А затем они усядутся править с нашей помощью, установив диктатуру собственного образца". Затем Вы пишете: "Особенно важна работа диссидентов в идейной области… суть которой сводится к тому, что с Советским Союзом, якобы, нельзя иметь дело, а потому международная разрядка – несбыточная мечта. Это влечет за собой опаснейшую гонку вооружений. И если мы ворчим порой по поводу тех или иных нехваток и трудностей, то полезно вспомнить, что это прямой результат "холодной войны"… вины тех…, кто пытается клеветнически наделить наше общество такими чертами, которые сделали бы его парией в международной семье народов".
В этих доводах сразу можно найти много слабых мест. Наверно, неправильно упрекать инакомыслящих в том, что их слова кто-то может использовать во враждебных целях. Этот кто-то (а именно западная пропаганда) может использовать и использует в своих целях все, что угодно, и вина за это ложится, конечно же, не на инакомыслящих. Также неправильно отождествлять каких-то антисоветских эмигрантов в США с советскими гражданами, отличающимися от остальных только смелостью в обнародовании своих политических убеждений. Если кто-то в Америке желает поставить к стенке своих политических противников, то почему я обязан за них отвечать? Или Солженицын? Обвинения же инакомыслящих в гонке вооружений, нехватке товаров и трудностях хозяйственного развития – звучат не только анекдотически, но и зловеще, вполне в духе "поиска вредителей" или "изгнания ведьм".
Но если закрыть глаза на все эти анекдотические передержки и зловещее натравливание, то в Ваших доводах можно найти определенный смысл, и я его усиленно пытаюсь понять.
Ваши упреки могли быть справедливы только в следующей ситуации: отдельные советские граждане, не имея поддержки внутри страны, обращаются к зарубежным противникам страны, чтобы те, с помощью пропагандистских средств, навязывали их воззрения гражданам нашей страны и ее зарубежным друзьям с конечной целью изменить государственный строй против действительной воли народа, установить свою диктатуру и т.д. Я уж не говорю о прямых призывах к войне против СССР, или участия в деятельности каких-либо диверсионных организаций. Но этого, как Вам известно, нет. Есть только интервью отдельных граждан западным корреспондентам и обращения других инакомыслящих к мировой общественности за моральной поддержкой и сочувствием. Можно ли последнее отождествлять с враждебной пропагандой или хотя бы с добровольным участием в деятельности подрывных радиостанций вроде "Свобода"? – Я уверен, что нет!
Что касается западных радиостанций вообще, то их вещание на русском языке ведется сравнительно давно и, тем не менее, какого-либо существенного вреда или даже внутренних изменений от их деятельности не было. И это понятно: люди – не бараны, их истинные взгляды определяется не чьей-либо пропагандой и моральным давлением, а условиями жизни ("бытием"), складом характера личного, национального, воспитанием и т.д. Тем более, что баланс воздействия на наших людей зарубежной и отечественной пропаганды, вне всякого сомнения, находится на стороне последней.
Так неужели следует предполагать, что эффективность западной пропаганды значительно усилится, если она будет использовать взгляды и мнения инакомыслящих советских граждан? Ведь инакомыслящие по своему желают добра и пользы своей стране и народу. Даже если они ошибаются, то неужели доброжелательные заблуждения – хуже и вреднее заведомо враждебной и подрывной пропаганды старых белоэмигрантов и антикоммунистов? Неужели враг лучше своего? Неужели лучше, если в западных радиопередачах будут преобладать враждебные голоса, вместо меморандумов Сахарова? Неужели будет лучше, если западные радиоголоса будут продолжать свою работу по воспитанию тайных врагов советской власти, по созданию в стране тихо недовольных, действительной "пятой колонны" в случае внешних осложнений, чем свертывание ими подрывной деятельности ради предоставления слова открытым и честным людям, предлагающим стране свои проекты возможного пути развития? Неужели пятая колонна скрытно недовольных лучше мужественных и искренних инакомыслящих, готовых для блага Родины и ее будущего пожертвовать и своим положением, и своим здоровьем?
В это трудно поверить. Я это понял бы, находись мы в состоянии прямой войны. Тогда, действительно, стране было бы не до проблем внутреннего развития, все ее силы сосредотачиваются на оборонных задачах, а все отвлекающее от этого – подавляется. Лишь бы сохранить внутреннее статус-кво. Это правильно и ради этого существуют законы военного времени. Но страна не может существовать вечно по законам военного времени, чтобы не застыть в своем развитии.
С точки зрения некоторых инакомыслящих Ваши тотальные протесты против всякого инакомыслия легко объясняются следующим образом: поскольку руководство страны само уверено в правоте возражающих ему инакомыслящих, то для него выгодней, если западные радиостанции будут заполнены действительно подрывными и клеветническими передачами, которым все равно никто не верит, нежели распространение по миру и стране неудобной для правительства правды инакомыслящих. Но ведь с Вашей точки зрения это не так!
Я не хотел бы сейчас утверждать категорически правоту инакомыслящих по большинству затрагиваемых Вами вопросов. Ведь у них нет какого-либо однообразия (единства) по любым вопросам, и я думаю, что они противоречат друг другу гораздо чаще и глубже, чем официальной точке зрения. Отмечу только свое убеждение, что в этом разнообразии непривычных и неофициальных идей и мнений, несомненно, есть и правильные и очень ценные соображения. Если такие ценные идеи советских инакомыслящих будут восприняты нашим руководством хоть в малой степени и претворены в жизнь, то уверен, что достигнутые при этом результаты с лихвой перекроют все издержки невольных преувеличений, искажений, запальчивой критики и заблуждений, которые допускаются, возможно, некоторыми инакомыслящими и усиливаются западной пропагандой.
Ей-богу, задача правильного развития страны намного важнее сохранения мифов о монолитном единстве советских людей и их мыслительном однообразии, важнее сохранения внутреннего статус-кво и внешнего декорума, в который все равно никто не верит и не может поверить. Тем более, что именно сохранение и поддержание этих мифов заставляет сомневаться в искренности нашей пропаганды. Неужели надо пренебрегать мыслями и чаяниями многих инакомыслящих, даже не пытаясь разобраться по существу в их доводах и жизненных наблюдениях? – и только ради сохранения образа монолитности и неизменности?
Ученый, рабочий, писатель, генерал, председатель колхоза, учитель, режиссер – неужели их боль и тревогу за судьбы страны, их готовность пожертвовать своим семейным благополучием во имя любви к Родине, как они ее понимают – неужели все это не заслуживает того, чтобы проанализировать их предложения и выделить в них приемлемую правду, пусть даже небольшую?
В конечном итоге, я не верю в такую поразительную глухоту нашего руководства, я верю, что искренние слова инакомыслящих сыграют свою конструктивную роль и окажут пользу стране и ее руководству (пусть не в том объеме и даже не в том точно смысле, как это представляется сегодня самим инакомыслящим). И в этом будет их историческое оправдание.
Согласны ли Вы с этим, Николай Николаевич?
Конечно, если бы нашлись в стране люди, которые, заручившись поддержкой враждебных нам зарубежных кругов и их пропагандистской техникой, оказывали бы на нас давление, это было бы неправильно. Пропаганда, наряду с рекламой, даже в законных рамках, есть вид духовного насилия, навязывания человеку чуждых ему взглядов и вкусов. Уже по одному этому прибегать к пропаганде никому не следует. С другой стороны – распространение идей и информации – есть процесс, необходимый для духовной жизни, ибо человек формирует свои взгляды не на пустом месте, а пользуясь современными ему сведениями и информацией, как материалом. Поэтому я различаю эти понятия: предосудительное – пропаганду, и положительное – идеи и информацию. Навязчивая пропаганда способна только помешать процессу формирования человеком своих истинных воззрений и выразить в них свой жизненный опыт.
Правда, современные государства, в том числе и наше, включают в себя государственную пропаганду как необходимое звено системы. По-видимому, в современных условиях это необходимо для управления массами, и поэтому нужно признавать право пропаганды на жизнь, но его следовало бы ограничивать внутренним употреблением, т.е. границами страны. К зарубежной пропаганде следует относиться отрицательно, от кого бы она ни исходила.
Вы видите, Николай Николаевич, я усиленно пытаюсь понять Вас, встать на Вашу позицию. Поэтому я позволю продолжить это разъяснение самому себе.
Так вот – почему то, что разрешено руководству (пропаганда), должно быть запрещено обычному гражданину, пусть он даже и уверен, что правда находится на его стороне, и польза для страны – тоже.
Ведь если руководство не прислушивается к истине в словах критиков, то естественным правом и даже долгом патриота и гражданина является обращение к последней законной инстанции в стране – чувствам и сознанию народа. И действительно, когда в августе 1968 г. 8 демонстрантов вышли на Красную площадь с протестом против ввода наших войск в Чехословакию – это грубо-ошибочное с точки зрения властей действие, с субъективной точки зрения демонстрантов, по-видимому, было проявлением самоотверженности, гражданского мужества и любви к Родине, ибо они не могли молчать, когда их страна в целом совершала, по их пониманию, громадную ошибку. Это право – жертвовать своим благополучием ради субъективно понятой чести и блага Родины и с этой целью прямо обращаться к руководству страной и народу – я понимаю, признаю, так же, как и Вы, вероятно. Но и только.
Если чувства и мысли критиков созвучны большинству людей, если это большинство и внутренне уже само выработало такие воззрения (само, а не под воздействием зарубежной или иной пропаганды – внушения) и при любых обстоятельствах готово их отстаивать, то обращение инакомыслящих к людям будет успешным и полезным, ибо новые взгляды найдут свое адекватное выражение. Если же оппозиционные взгляды будут пропагандироваться, т.е. навязываться нетвердым и несамостоятельным людям, то это в принципе может привести лишь к бессмысленным шатаниям массовых предрассудков, к потере времени и производительных сил.
Я кончаю с этим вопросам, Николай Николаевич. Даже причисляя себя в некотором смысле к инакомыслящим, я пришел к признанию права государства на официальную пропаганду, отрицая такое право у инакомыслящих. Мало того, я был согласен бы с Вами по сути Ваших претензий к диссидентам, если бы Вы приводили конкретные доказательства того, что некие советские инакомыслящие намеренно пытаются пропагандировать свои взгляды с помощью западной радиопропаганды. Но этих сведений у Вас нет. Известные по нашей печати диссиденты – Сахаров и Солженицын – всегда лишь не скрывали своих взглядов в беседах с корреспондентами или обращались к мировому мнению – и только. А если эти заявления использовались враждебными кругами, то это не их вина. Уверен, Николай Николаевич, что и Ваша статья будет широко использоваться зарубежной пропагандой в отрицательном смысле (вернее, допущенные в ней промахи и натяжки, которых немало), но ведь это "использование" не поставят в вину Вам? Почему же надо ставить в вину инакомыслящим их статьи?
Неужели Вы действительно желаете, чтобы человек, имеющий отличное от официального мнение – не рассказывал о нем, когда его спрашивают? Чтобы он молчал, а рот раскрывал только тогда, когда его мысли совпадают с газетой? Это было бы ужасно. С этим действительно примириться трудно. Хотя многие и пытаются. К ним отношусь я. Под влиянием различных "воспитательных" мер я понял, что не следует обращаться даже к партийным и государственным органам (не говоря уже о народе или мировом общественном мнении). Но согласитесь, такое поведение не должно стать нормой. Во всяком случае, оно не соответствует правилам цивилизованных людей и нормам жизни семьи народов, в причислении к которой Вы озабочены. И как вообще можно примирить цивилизованность и "долг молчания"?
Ответьте, Николай Николаевич, допустимы ли инакомыслящие в нашей стране и можно ли им говорить? И если - "да", то в каких случаях и каким образом? Я думаю, это разъяснение для многих было бы полезным.
2. Столь же непонятен Ваш упрек инакомыслящим в подрыве престижа страны нашей за рубежом, престижа правового государства, "члена международной семьи народов".
Разве само существование открыто говорящих и пишущих инакомыслящих, их известность на Западе – не являются решающими и самыми главными доказательствами в глазах мирового общественного мнения существования в нашей стране свободы слова и мысли? И разве без такой известности существующих инакомыслящих могла бы наша страна доказать реальность таких прав и свобод?
Вам, историку и международнику, хорошо известно, что тоталитарное государство может обеспечить "единство" своих граждан с помощью запретов и подавления. И разве существует иное опровержение любых домыслов о том, что наше общество – тоталитарное, кроме существования инакомыслящих, которые могут свободно высказывать свои мысли и надежды – и не только своему народу, но и всему миру?
По-моему, нет! По-моему, именно отношением страны к ее инакомыслящему меньшинству можно измерять степень демократичности и цивилизованности страны. Думаю, что именно интервью, которые дают советские инакомыслящие западным корреспондентам, убедили весь мир в том, что, хотя в Советском Союзе, по мнению интервьюируемых, с соблюдением прав личности дело обстоит неважно, в связи с пережитками культа личности, но сам факт таких интервью, а также что с их авторами ничего плохого не происходит, неопровержимо свидетельствует о том, что в целом реальные права человека в стране существуют и охраняются (пусть не идеально). И уж во всякой случае все страшные рассказы прежних лет, повторяемые западной пропагандой – о стране поголовного молчания, железного занавеса, сплошного лицемерия, жесткой госбезопасности и т.д. – не соответствуют действительности.
Так западный мир постепенно меняет свои традиционные представления об "ужасах за железным занавесом" на убеждение, что система защиты прав человека в стране существует. Я уверен, что "исчезновение" инакомыслящих в стране, которого можно добиться с помощью высылки за рубеж, административного давления, "общественного перевоспитания" и других достаточно эффективных и многообразных мер воздействия – только подорвет наш недавно (только после периода культа личности) возникший и укрепляющийся престиж правового государства. А вместе с тем поселит новую неуверенность в соседних государствах, новые подозрения и страхи, рецидивы "холодной войны"… ну, а дальше Вы знаете сами: замедление разрядки напряженности, усиление гонки вооружений и все последующие от этого трудности и опасности в развитии страны.
До Вашей статьи я был уверен, что инакомыслящие нужны стране, что к их мыслям и мнениям необходимо прислушиваться (что совсем не означает "следовать всем их советам без разбора"), что их самих нужно оберегать, что необходимо различать "антиправительственную преступную пропаганду" от естественного и полезного процесса распространения мыслей и информации неофициального толка", хотя это и бывает достаточно трудно (особенно когда замешаны средства западной пропаганды), что к уголовному преследованию инакомыслящих следует прибегать только в крайних случаях тяжких преступлений. Ибо инакомыслящие нужны, во-первых, руководству для выработки правильной стратегии управления страной, во-вторых, своим существованием укрепляют международный престиж нашей страны, как правовой.
Ваша статья не убедила меня в обратном, несмотря на все усилия понять Ваши доводы и принять Вашу точку зрения. Надеюсь, что я достаточно внятно рассказал о своих недоумениях, и Вы сможете ответить на эти вопросы в своих последующих печатных работах или, если сочтете для себя возможным – мне лично.
Однако надежд на это у меня немного. Наверно, Вы не станете отвечать на мое письмо, избегая общения и дискуссии с инакомыслящими, как с прокаженными. В этом меня убеждает действительность. С инакомыслящими в нашей стране никто не спорит, никто из руководства не обсуждает их взгляды, не отделяет важных для страны истин от преувеличений. Их никто даже не опровергает серьезно, даже на суде, хотя при осуждении инакомыслящих всем очевидно: характер убеждений подсудимого для членов суда играет не последнюю роль. Что простится пьяному на мостовой, то будет поставлено в вину человеку с плакатом в руках.
Создается впечатление, что руководство страной и официальная общественная наука желают не выяснения истины, а лишь одного – исчезновения инакомыслящих!
Но, может быть, Вы скажете: "Неправда, я участвую в дискуссии с инакомыслящими. Моя статья "Продавшийся" и посвящена разбору взглядов одного из них – Солженицына А.И." – и я с Вами соглашусь. Так хочется в это верить! Именно потому я и пишу Вам, что надеюсь на объяснение, что увидел в Вашей статье первый официальный серьезный отклик на "иные взгляды" (впрочем, следует упомянуть и статью А. Яковлева "Антиисторизм", посвященную разбору произведений советских инакомыслящих иного толка).
3. Конечно, Николай Николаевич, Вы понимаете, что одной статьей сложившуюся систему взглядов не опровергнешь, тем более Солженицына и его читателей. Я читал лишь некоторые произведения Солженицына: "Один день Ивана Денисовича", "Раковый корпус", "В круге первом", "Август четырнадцатого" и др.. Естественно, что у меня сложился определенный образ Солженицына и его побуждений, и этот образ встал в резкое противоречие с Вашими доводами.
Думаю, что Вам будет интересно ознакомиться с этими вопросами, возникшими у читателя Солженицына при изучении Вашей статьи. Я постараюсь касаться лишь существенных моментов, закрывая глаза на бранные слова в адрес разбираемого Вами автора.
И начну, конечно, с "Августа 14-го". Начну со своего первого впечатления от чтения этого романа, чтобы впоследствии сравнить его с Вашей критикой.
Главный герой романа – полковник Воротынцев – видит смысл своей жизни в "спасении России и ее армии". Он – кадровый военный, прогрессист, борец с мертвящей рутиной в армейском руководстве, с губительным влиянием придворных бюрократов. Его тревога и опасения вполне оправданы – ведь были уже Цусима и Порт-Артур. Роман посвящен военной катастрофе царской армии по вине самодержавного управления. И я согласен с Вами, что этот роман - "обвинительное заключение в адрес самодержавия", но не соглашусь с Вашим определением этого обвинения: 1) что оно – запоздалое (применительно к историческим романам это неуместный эпитет – иначе потеряет смысл любое историческое исследование); 2) что оно написано с "позиций буржуазии".
Почему – буржуазии? Роман написан с позиций полковника Воротынцева, по-видимому, беспартийного интеллигента, одного из тех, кого в гражданскую войну называли "военспецами". Думаю, что генерал Брусилов не был большевиком в 1916 году, когда осуществлял "брусиловский прорыв", не был тогда, наверное, он и кадетом, а просто служил русскому народу и правительству так же, как и после революции продолжал служить русскому народу и его новому, уже революционному правительству. Ведь никто не называет позицию Брусилова в 1914-1916 гг. буржуазной или какой-либо еще!
Я не знаю, чью сторону выбрал бы в революцию полковник Воротынцев, но это никак не определяет его буржуазность до революции, в 1914 г. Никак. И никакого значения не имеет, какого мнения в это время придерживались Гучков и Милюков.
Непонятно также Ваше обвинение Солженицына в "оплевывании всего русского". Я воспринял этот роман как слишком русский. Эти восторги автора перед русскими солдатами, типами лиц, эта усиленность русским православием, постоянное подчеркивание стойкости и выносливости русских солдат, их героизма – все это в моем восприятии нисколько не покрывается той объективностью, с которой описывается немецкая сторона. Но Вы эту вынужденную для писателя необходимость отдать противнику должное – возводите в чудовищное обвинение "преклонения перед прусским милитаризмом"! Да помилуйте! Вспомните желчные описания немецких генералов в "Августе 14-го", их ошибки и неповоротливость, которые неминуемо привели бы их к поражению, не будь у них противником еще более неповоротливые и медлительные царские армии. А заключительные строки романа о создании немцами первых концлагерей для русских военнопленных – в устах бывшего зэка эти строки прямо кричат обвинением!
Если что и показалось мне слабым в романе – так это образ поручика Леонардовича – социалиста-пораженца, написанного достаточно черными красками. Партийная принадлежность его не уточнена, да это и не столь важно, но думаю, что пораженческой идеологии придерживались, как правило, не примитивные люди, а трагизм их положения в действующей армии, когда необходимо было воевать, вопреки убеждениям, т.е. фактически выбирать между изменой фронтовой Родине и изменой своим убеждениям, следовало описать с гораздо большей серьезностью и вниманием.
Нo, как ни удивительно, именно мимо этого слабого места романа Вы спокойно проходите (как, впрочем, и все критические отклики нашей печати). Мало того, Вы упрекаете Солженицына фактически в пораженчестве, в том, что он, якобы, был против вступления России в войну, против самсоновского марша в Восточную Пруссию, в то время как этот марш, может быть, спас бы Париж от немецкого натиска!
Но ведь это прямо противоречит ленинской позиции поражения своей страны в империалистической войне! Конечно, Вы не обязаны сегодня, как историк, придерживаться ленинской точки зрения. Но мне все же очень любопытно было бы услышать от Вас подтверждение этому. Однако, сейчас для меня, еще не привыкшего к подобной переориентации официальных воззрений, Ваши сравнения показались просто кощунственными. Ведь надо же было так сказать: грохот советских танков в Восточной Пруссии в 1945 г. был тысячекратно усиленным эхом шорохов шагов самсоновских воинов-мучеников! Как будто советские танки пришли в Германию 1945 г. не как мстители за разорение нашей страны и всей Европы, а как мстители за царских солдат, бездарно брошенных в 1914 г. на чужую землю, в империалистическую войну вопреки протестам всех дальновидных русских людей, в том числе и Ленина. Как будто в 1945 г. дело было не в фашизме, а лишь в разрешении старых споров Германской и Российской империй, в сведении националистических немецко-славянских счетов. Неужели мы докатились до этого!
А дальше Вам совершенно изменяет чувство меры. Я имею в виду обвинение Солженицына в гнусных и тяжких преступлениях в действующей армии 1945 г. Я понял бы возможность обвинения служащего победоносной армии в мародерстве, насилиях и т.д., такое, к сожалению, случалось. Но обвинить боевого офицера, командира батареи, провоевавшего всю войну, бившего немцев все 4 года – обвинить его в том, что он в конце войны вдруг встал на колени перед прусским милитаризмом и стал "подрывать боевой дух армии"? Как можно так писать, Николай Николаевич? Ведь Вы отлично знаете, за что именно был арестован Солженицын и что его полностью реабилитировали в 1956 г. после XX съезда партии. Как же можно в печати не обращать внимания на этот акт реабилитации, снова повторять старые судебные ошибки, совершенные в годы культа личности? Возвращаться к беззаконию, и так беззастенчиво? Ведь чтобы заявлять такое, надо было предварительно добиться нового пересмотра дела Солженицына 1944 г. и доказать его виновность. А до осуществления этого доказательства в открытом судебном заседании – извиниться перед напрасно оскорбленным Солженицыным и перед теми официальными лицами, которые подписали и утвердили его реабилитацию.
4. В отличие от Вас, я не читал "Архипелаг Гулаг", поэтому с большим вниманием буду разбирать предоставляемые Вами сведения, как единственный источник об этом произведении.
Прежде всего, удивляет Ваш вывод о том, что главной целью Солженицына в этом произведении является доказательство неисторичности и случайности свершения Октябрьской Революции и возникновения социалистического строя в стране.
В предшествующих произведениях Солженицына я таких утверждений не встречал, но, допустим, Вы правы, и он пришел к такому выводу в последнее время. Но выводить отсюда, что так думают все инакомыслящие без исключения, "что в этом направлении устремлены все их усилия" – совершенно неверно. Разве Вы спрашивали всех инакомыслящих, Николай Николаевич? И разве пристала ученому такая безапелляционность?
Среди инакомыслящих очень много людей марксистских взглядов, но не в этом дело. Даже верующие люди в своем большинстве не могут отрицать очевидное: такие гигантские сдвиги в историческом развитии России, как революция 1917 г. и гражданская война – не могли быть случайностью, не могли не иметь глубоких истоков и причин.
Другое дело, что для России была возможность идти по капиталистическому пути (с более отдаленным последующим переходом к коммунизму совместно со всей Европой и миром) развития. В этом смысле абсолютной неизбежности свершения социалистической революции в начале XX века в России не было. Кажется, этого никто и не отрицал до Вас.
"Сможет ли Россия избежать капитализма?" – ставили вопрос революционеры-демократы XIX века. Альтернатива капитализма им казалась очевидной. О возможности (только о возможности) социалистического пути в России писал Маркс. Так же ставил вопрос Ленин. А сейчас о таком выборе перед всеми развивающимися странами говорят ком.партии на своих совещаниях.
Впрочем, что я доказываю. Вы же противоречите сами себе. Сначала отмечаете мнение ведущего "советолога" проф.У.Лакера: "Большинство историков теперь согласно, что … шансы на мирную эволюцию царизма, каким он был в 1914 г., были весьма сомнительны…" А 10 строками ниже это сомнение Лакера Вы формулируете уже следующим образом: "Никто, даже ярые антикоммунисты, ныне не отрицают неизбежности революции в 1917 г. в России!"
Но ведь таким образом можно доказывать все, что угодно. Теперь становится понятно, как мог Солженицын в Вашем переложении вдруг "отрицать объективные предпосылки революции".
А через два абзаца своей статьи Вы тем же способом пробуете опровергнуть следующее утверждение Солженицына: "По манифесту октября 1905 г. разрешались все политические партии, созывалась дума и амнистия давалась честная и предельно широкая". Казалось бы, Вам надо было последовательно показать, что не все политические партии разрешались, что дума не была созвана или была плохой, что не было амнистии или она была нечестной и т.д. По вместо этого единственного доказательного опровержения Вы просто ссылаетесь на мнение одного члена ЦК кадетов: "Старый строй не рухнул, царь, двор, министерства, провинциальная администрация – все осталось на месте…" Так в чем же эта цитата опровергает или хотя бы противоречит утверждению Солженицына, или каким образом она доказывает правильность известного всем тезиса, что "октябрьский манифест был издевательством над свободой"?
Поймите, Николай Николаевич, такими методами Вы ничего не доказываете, а напротив, лишь поселяете уверенность в правоте критикуемого автора, логика у Вашего читателя простая: Раз Вы очень стараетесь опровергнуть, но приводите лишь неудачные доводы, то для беспристрастного читателя это является признаком того, что ничего лучшего в опровержение Вы найти не смогли. А уж если это не удалось даже такому умному и образованному человеку, как профессор Яковлев, то, по-видимому, убедительных доводов против вообще не существует, и что Солженицын в этих пунктах, несомненно, прав!!
5. Пойдем дальше, и разберем Вашу полемику о характере интеллигенции в 1917-1918 гг. Солженицын утверждает, что ее называли околокадетской и по этому признаку "гребли в тюрьму". Вы не возражаете, по сути, против самого тезиса, что "околокадетскую интеллигенцию гребли в тюрьму". Возражаете только против оценки Солженицына размеров этой прослойки, как 80% всей интеллигенции. Солженицын обосновывает свою оценку просто: "Кроме крайних писателей, кроме богословов и теоретиков социализма, вся остальная интеллигенция, 80% ее и была "околокадетской", т.е. он говорит, что вся беспартийная интеллигенция придерживалась в целом кадетских позиций. Можно ли это доказать или доказать обратное? – Наверное, да. И вы, как историк, пытаетесь опереться на исторические материалы. Однако, используете их таким образом, что невольно возникает сомнение в Вашей научной компетенции. Неужели небольшой численный состав кадетской фракции в IV думе, черносотенной по преимуществу, может что-либо сказать о поддержке кадетов интеллигенцией? Разве эту Думу избирала только интеллигенция?
В Учредительном собрании 1918 г. кадеты имели лишь 4,7% депутатов. Это уже более достоверные цифры, поскольку выборы в Учредительное собрание, проходившие после Октябрьской революции, были весьма свободными, демократичными и представительными. Но надо учитывать и обстановку: за свергнутых к тому времени кадетов не могли голосовать рабочие, крестьяне, промежуточные м/буржуазные слои городских обывателей, обычно склоняющиеся на сторону победившей власти. Кадетов в то время могли поддерживать только убежденные люди. А 4,7% голосов от всего голосующего населения России – немалая величина. Я думаю, она как раз соизмерима с удельным весом интеллигенции в населении. Конечно, часть из них имела дворянское звание. Но Вам же известно, что дворянское звание в царской России получали лица, имеющие высшее образование – сплошь и рядом.
Чтобы решить этот вопрос, Вам следовало бы просто задаться вопросом: а каких взглядов могла придерживаться беспартийная интеллигенция в то время? – Очевидно, не большевистских и не революционных, ибо они всегда были верными служащими. Но, конечно, они не были черносотенцами и реакционерами. Самое естественное их положение – прогрессисты буржуазно-демократического толка, по нашей терминологии (т.е. "околокадетской"). Т.е. мнение Солженицына представляется весьма вероятным, а Вашу экстравагантную точку зрения, что беспартийная дореволюционная интеллигенция в своей массе была левее кадетов – надо доказывать более тщательно (например, привести распределение депутатов Учредительного собрания, выбранных интеллигенцией – по партийной принадлежности и т.д.).
Обсудим теперь отрицательное отношение Солженицына, а также некоторых других инакомыслящх – к репрессиям революционных масс, к факту, выраженному в словах: "Эти хари, эти мурлы, травившие инженеров…" или вышеприведенное: "гребли в тюрьму интеллигенцию".
Вопрос очень сложен. И здесь неуместны одностороннее суждение или воспевание. Известно, что в целом революция – массовое, стихийное явление, в котором действовали не только сознательные рабочие, но и пугачевствующие крестьяне, и анархиствующие матросы, и просто озверевшие банды и погромщики. Поэма Блока "12" прекрасно передает эту атмосферу (кстати, Вы помните, что она была написана под непосредственным впечатлением от расправы матросов с двумя интеллигентами – членами ЦК партии кадетов, что было осуждено молодым советским правительством). Новорожденная Советская власть лишь с большим трудом и постепенно обуздывала этот поток, эту стихию, немилосердно борясь с революционной анархией и партизанщиной. Правда, обстановка была еще сложнее, в необоснованных репрессиях были виновны зачастую не только неорганизованные массы, но и ошибки самих новых органов власти. И это неудивительно: ведь власть сама только-только возникла из разбушевавшегося народа, легко ли ей самой было войти сразу в рамки строгой законности. Все очень естественно и исторически понятно, даже неизбежно, хотя отнюдь не умаляет боли и горя за жертвы, которые можно было избежать. Вспомните хотя бы, что в органах ЧК было немало левых эсеров (ее первый председатель Урицкий был эсером), вспомните личность знаменитого Блюмкина, убийцы германского посла и сотрудника ЧК – даже после убийства графа Мирбаха, вспомните его художества, и Вы оцените, насколько трудно было Дзержинскому не только в борьбе с контрреволюцией, но еще более – с воспитанием уважения к закону у своих сотрудников.
Конечно, Вы правы, Николай Николаевич, когда утверждаете, что все революции, вернее, их большинство, пользовались насилием и даже массовыми репрессиями. Соответственно, Солженицын не прав, если он и вправду не признает этой исторической неизбежности всех свершившихся революций. Войны и революции происходят, нравится ли это нам, или нет. Мы можем горевать о жертвах этих бурных событий революций, но не можем обвинить кого-либо в них, ибо обвинять придется сам народ, свершивший революцию. Но скорбеть можно и должно.
Разве Вы, Николай Николаевич, вместе с миллионами советских зрителей "Оптимистической трагедии", не переживаете, когда, пользуясь понятием "революционного правосудия", анархисты-матросы расстреливают двух возвращающихся из плена офицеров, видимо, беспартийных интеллигентов (и возможно, "околокадетских")? Разве Вас не охватывает чувство возмущения "мурлами и харями Вожака и Сиплого, этих р-р-революционеров? Но ведь это типичные образцы той эпохи. Так почему же Вы запрещаете возмущаться Солженицыну? Почему Вы забываете отношение к этим событиям революционной власти, которая, конечно, в борьбе со своими врагами сама объявляла массовый, т.е. несправедливый по отношению к отдельным лицам, террор, а с другой стороны – боролась со стихийным террором масс? Я думаю, что этот сложный вопрос нельзя решать так односложно, как это делается в Вашей статье. Teм более, что нельзя запрещать Солженицыну оплакивать невинные жертвы войн, революций, даже Октябрьской. Гибель всегда есть гибель.
Вы скажете, что тем самым Солженицын пытается обосновать нежелательность революции, революционного насилия и тем самым обвините его в контрреволюционности. Но я с этим не соглашусь. Можно быть против насильственных методов в революции – но за осуществление результатов мирным путем. Во всяком случае, такова позиция большинства современных компартий по вопросу о революции в капиталистических странах.
6. Мысль Солженицына: "Благословенны не победы в войнах, а поражения в них" – кажется мне очень верной, в определенных условиях, конечно. В войне с фашизмом благословенна, конечно, была победа, но в Крымской войне прошлого века, войнам с Польшей, колонизации Кавказа, русско-японской войне 1904 г. – благословенны были поражения. Кажется, такую позицию занимали большевики в прошлом, да и в настоящем, по-видимому. А разве не связана революция 1917 г. с общим военным поражением России в первой мировой войне? Возможно ли было свержение победившего в войне царизма?
Почему же Вы эту справедливую, в общем, и даже общепризнанную мысль – выдаете за "монументальное признание лютой ненависти Солженицына ко всему, что свято для русского"? Неужели "русский" – по-вашему, обязан быть шовинистом, быть только за "победу русского оружия" в любых случаях? (Даже в Венгрии 1849 г., даже в Польше).
Неужели ленинская позиция пораженчества в Вас не вызывает сочувствия? А если да, то почему бы не отнестись серьезно и с уважением к пораженчеству Солженицына, пусть даже он не прав в оценке конкретных Полтавской и Бородинской битв (вопросы достаточно сложны)?
Сегодня в моей голове все перепуталось! Вы, считающий себя несомненным ленинцем, выступаете против ленинской линии на поражение армии русского царизма в войне 1914-1917 гг., характеризуете антипораженческий, славянофильский роман "Август 14-го" как "манифест воинствующего врага русского народа", ругаете его за преклонение перед пруссаками, за пораженчество. А Солженицын, считающий себя православным и певцом исконного благочестия русского и доблести и воспевающий их в "Августе 14-го", вдруг говорит о "благословенности поражения". Но, что касается войны 1914 г., то здесь и Н.Н.Яковлев, и А.И.Солженицын равно выступают против ленинской позиции пораженчества, оба явно славянофильствуют и, тем не менее, Вы умудряетесь ругать своего фанатического "единомышленника" в этом вопросе. Положение крайне странное.
7. Но я, кажется, начал понимать, из-за чего так получилось. Вам очень хотелось доказать, что Солженицын стоял за поражение нашей страны в войне с немецкими фашистами, и доказательство этого желаемого обвинения вы начали издалека, поставив в вину пораженчество в войнах царского самодержавия. Но, как говорится, Вы увлеклись и тем испортили все дело. А заодно поставили на одну доску, приравняли царское правительство с его войнами и наше правительство с нашими войнами. По-видимому, это получилось помимо Вашего желания, но объективно получилось именно так. Забыли о революционном пораженчестве и т.д. Вот к каким грубейшим просчетам приводит пристрастность и неаккуратность в полемике.
Образу же фронтового офицера Солженицына, необоснованно репрессированного, эти нападки не повредили, задели только Ваш авторитет ученого-историка.
7. Другое дело – имя Власова. В этом пункте у меня действительно поселились определенные сомнения, вернее, недоумения в позиции Солженицына. Что Власов – предатель, я знаю с детства. Объяснить себе, как может Солженицын, провоевавший с немцами почти до победы, не бывший в плену, вдруг стать власовцем – я не могу. Впрочем, Вы тоже сознаете эти затруднения, когда пишете: "Трудно представить себе, но Солженицын действительно сожалеет о том, что мы одержали победу в смертельной схватке с фашизмом". Тем более надо помочь читателю (не читавшему "Архипелаг ГУЛАГ") понять это фантастическое перевоплощение, привести необходимые доказательства. К сожалению, Вы начинаете доказывать антирусскость Солженицына, что подрывает к Вам доверие, а затем приводите ничего не значащие цитаты. Поэтому и самый главный пункт обвинения против Солженицына (его особое отношение к Власову) у Вас смазывается. Каким образом и за что фронтовик может оправдать предателя? – Ответа на это недоумение я не нахожу в Вашей статье.
Не скрою, этот вопрос настолько мучительный, что в попытках его разрешения я воспринимаю теперь самые различные предположения… Все теперь перемешалось. Раньше была абсолютная ясность на черном имени Власова. Теперь же, когда наша пресса соединила с ним имя Солженицына, поползли самые странные слухи. Я перечислю только некоторые: что власовские части освобождали Прагу еще до наших войск, т.е. воевали не с нами, а с немцами (?), а до этого, мол, у них был особый договор с немцами, по которому, якобы, Власов набирал в свои части из добровольцев-военнопленных и только обучал их, но в военных действиях на русском фронте не участвовал, и даже – что основная линия Власова – против Сталина и его злоупотреблений властью (т.е. против культа личности), которого он считал хуже немцев, что он был сторонником поражения Сталина и в связи с этим суд над ним после войны был секретным и т.п. Я обрисовал Вам, Николай Николаевич, эти домыслы совсем не потому, что я в них верю и желал бы убедить вас в клеветнических измышлениях. Совсем наоборот. Надо опровергнуть эти странные слухи и измышления. Но сделать это надо доказательно и прочно. Рассекретить процесс Власова (какая нужда теперь в его секретности?), опубликовать полностью материалы и не бояться обсуждения отношения Власова к Сталину. Ибо именно здесь я чувствую основную сложность, корень вопроса. Власов, будучи честолюбивым мерзавцем, вполне мог играть на естественных чувствах советских людей, возмущенных преступлениями Сталина (хотя бы тех, о которых поведал нам ХХ и XXII съезды партии) и запутывал их на антисталинском пораженчестве, чему способствовала и тяжесть положения советских военнопленных, вызванная не только зверствами немецкой охраны, но и антигуманным отношением Сталина ко всем нашим военнопленным и окруженцам.
Истоки предательства должны быть объяснены полностью. А для меня Власов остается предателем, но в неизмеримо более сложной ситуации, в которой можно запутаться, как возможно, запутался Солженицын…
Но, с другой стороны, Николай Николаевич, ведь из Вашей статьи так и не видно, как именно относится Солженицын к Власову. Только Ваши собственные утверждения, что - "хорошо". Но после стольких передержек и натяжек, которые Вы допустили раньше, мне просто не верится очередному уверению в этом чудовищном вопросе. Необходимо весьма детально изложить необходимые доказательства. Возможно, опубликовать все эти "десятки страниц, посвященных Власову", пусть даже в качестве обвинительного заключения Солженицына, если он действительно запутался и виноват.
8. По прежним произведениям Солженицына известно, что его основная тема, тема его жизни – лагерная, разоблачение преступлений культа личности. Это понятно, и, на мой взгляд, необходимо. По-видимому, таково основное содержание и нового произведения "Архипелаг ГУЛАГ". Да и название об этом говорит.
А как не удивиться, что по этим основным вопросам, поднятым Солженицыным, по его главному стержню, Вы ничего не говорите, ограничиваетесь буквально отпиской, парой фраз. Вы заявляете: "Это совершенно другой вопрос, по которому существует полная ясность".
Но откуда она, эта ясность?
Ведь Вы историк, Николай Николаевич, ведь историк же! Неужели кто-либо из историков может предположить всерьез, что такой громадный период русской революции, как 20-50 годы в их внутриполитическом (а не хозяйственном) аспекте может быть "совершенно ясный?" Неужели кто-либо может серьезно предполагать, что преступления Сталина не будут разобраны по мельчайшим деталям – ну, пусть не сегодняшними, но завтрашними историками?.. Статья в "Правде", на которую Вы ссылаетесь, утверждала, что у нас были опубликованы ряд произведений, содержащих критику недостатков и ошибок прошлого… Но что это за произведения? откуда – целый ряд? Перечислите, пожалуйста. Я не знаю ни одного опубликованного и толкового исторического труда по этой, может быть, самой важной теме нашей прошлой, и, следовательно, будущей жизни. Ведь Вы правы, заявляя, что это - "наше дело, наше горе и наша беда". Неужели лучше эту тему отдавать на откуп одним зарубежным советологам, а самим молчать?
Как будто мы сами, изо всех сил стараемся не быть историками, не изучать свой собственный опыт, как будто мы изо всех сил стараемся, чтобы страна как можно скорее забыла о злоупотреблениях Сталина и как можно скорее впала в них снова. Вы этого желаете, Николай Николаевич? Желаете повторения "нашего горя и нашей беды"?
Ну что я спрашиваю? – Ваша статья свидетельствует об этом неопровержимо. Вы снова обвиняете Солженицына в фантастических преступлениях 1945 г. и столь не необоснованно, как и тогда, повторяете старые злоупотребления, почти ничего не изменив. Так куда мы катимся? Поймите, Николай Николаевич, я совсем не думаю, что Солженицын изложил в своей книге одну неопровержимую правду. Он ведь тоже живой человек, и исстрадавшийся, и не беспристрастный. Наверное, это так. Но я признаю его право на пристрастность, даже на озлобленную необъективность и ненависть к системе лагерей. Необъективность ему можно и следует прощать (хотя и не забывать поправлять в порядке обычной литературной и научной критики).
Вот вы говорите, что у Солженицына не было уважения к партийцам, сохранившим веру в партию (добавим еще – и в Сталина, ибо тогда эти слова стояли рядом). Ну что ж, у меня тоже нет уважения к Ягоде, Ежову, Берии, когда они попали в тюрьму и клялись именем партии. В отличие от Солженицына, я не смог бы отказать в уважении действительно беззаветно верующим в живого Бога Сталина, даже в его тюрьмах. Но уважения к их способности трезво смотреть на мир – такого уважения быть не может.
Читаем дальше: "эпизод с заключенным-диверсантом", погубившим нашу парашютную дивизию и которым Солженицын, якобы, восхищен.
Чтобы фронтовик мог с восторгом говорить о враге-диверсанте – совершенно немыслимо! Поверить в это я смогу, только прочитав самолично весь эпизод в книге. А приводимую Вами единственную фразу: "Во всей этой арестантской летописи больше не встретится такого героя" – понимается только в том смысле, что за всю историю своей лагерной жизни Солженицын только один раз встретил настоящего диверсанта, которого и описал, употребив слово "герой" в ироническом смысле. Остальные арестанты, по мнению автора, совсем другие, наверное, невиновны. Так, пытаясь снова опорочить Солженицына, Вы достигаете иного результата.
Но вот Вы касаетесь вопроса, который, несомненно, лучше знаете, чем Солженицын: о причинах относительного миролюбия западных держав по отношению к Советскому Союзу. И это сразу чувствуется. Доказательный материал, который Вы приводите, убедительно показывает, что у Запада действительно были "руки коротки", что именно Вы правы, а Солженицын и его товарищи-сокамерники – не правы. Мало того, Вы убедительно (по крайней мере, для меня) показываете ограниченность Солженицына, его ослепленность бедами заключенных. Лично у меня это вызывает сожаление, но я настаиваю: Солженицын был несправедливо осужден, и поэтому его необъективность можно понимать и извинять. Вот если бы Вы так же доказательно разобрали все остальное содержание книги Солженицына! Но этот эпизод в статье – единственный.
9. Последний раздел Вашей статьи – о "технократических убеждениях" Солженицына. Меня он удивил. Насколько было известно из "Ракового корпуса", идеалом Солженицына является нравственный социализм (возможно, христианского толка), имеющий отличия как от централизованного социализма, отождествляемого с возможностью злоупотреблений властью, так и – от капиталистического (буржуазно-демократического) строя. По Вашей же статье я вижу, что, забывая критику Солженицыным капитализма и буржуазной демократии, Вы обвиняете его в тоталитаризме и технократизме! Но ведь так можно обвинить в подобных вещах любого социалиста. Я даже поразился той ловкости, с которой Вы подвели Солженицына к выводу о бесполезности 100 адвокатов – американских сенаторов-болтунов. Ничего не скачешь, ловко поддели! Но чтобы быть уверенным в добротности этого выпада, надо было доказать, что речи героев "Августа 14-го", на которые Вы ссылаетесь, - действительно отражают авторскую точку зрения. Но это не сделано. И заряд пропадает впустую. Хотя, возможно, Вы и правы, если судить по приведенной Вами цитате Солженицына: "Разве профессиональные политики – не чирьи на шее общества?" (удивительное по близорукости заявление!).
Вы правы, ссылаясь на опровержение технократических надежд "отцом кибернетики" Н.Винером. Но, к сожалению, и здесь не можете удержаться от примитивной передержки: Винер полон сочувствия к простым людям - "мышам": "Без сомнения, было бы очень приятно для нас, мышей, если бы хищные кошки всего мира (политики) носили такие колокола (знак предупреждения для мышей), но кто возьмется это сделать?… "
А дальше Вы продолжаете сами: "Винер прекрасно понимал, что водятся и злонамеренные мыши" (т.е. те, которые хотят повесить колокол на шею кошке-власти?)… об одной такой претенциозной мыши (Солженицыне, по-видимому), мы и ведем речь…" Желая в очередной раз оскорбить Солженицына, Вы в очередной раз попали впросак: зачислили Солженицына вместе с Винером в один разряд неполитиков-мышей, да еще и "злонамеренных", т.е. пытающихся обезопаситься от котов-политиков.
10. Конец Вашей статьи повторяет ее начало: обвинение инакомыслящих в подрывной работе против Родины, в "прямых обращениях к руководящим кругам Запада с почтительной просьбой усилить давление на Советскую страну по всем линиям". Но об этом я уже говорил: Ваше негодование было бы оправдано, если б под ним были обоснования, если б действительно были такие обращения! Но доказательств нет, а из одних Ваших обвинений ничего не поймешь.
Я кончаю, Николай Николаевич, свое затянувшееся письмо. Я не смог быть кратким, потому что хотел быть откровенным и полностью высветить все свои вопросы и недоумения. Я искренне старался понять Вас и стремился, чтобы и Вы поняли меня и мне подобных, и тех, кого Вы переименовали из инакомыслящих в отщепенцев.
Очень прошу продолжить поднятый Вами разговор. Надеюсь, что, наряду с другими откликами, это письмо даст Вам дополнительный материал для продолжения этой важной темы, важной для страны и для ее будущего.
Мало того. По уважению, оказанному Вашей статье в "Литературной газете", я догадываюсь, что к Вам может прислушаться и наше руководство. Сам я не могу обращаться к органам власти прямо, ибо имею печальный опыт неоднократных административно-общественных наказаний за такие обращения, поэтому пользуюсь этим частным письмом к Вам, лицу, которому оказывают доверие. Если будет у Вас возможность, то доведите, пожалуйста, до нашего руководства личное мнение одного советского гражданина о следующем:
1) В целях лучшего разбора поднятых Солженицыным вопросов (опровержение неправильных суждений, принятия правильных) и учитывая жгучий интерес многих граждан к личности Солженицына, следует опубликовать его произведения, конечно, с соответствующими комментариями.
2) В связи с громадным значением изучения истории злоупотреблений культа личности, следует больше публиковать материалы и исторические труды, освещающие этот период. Только изучение этого опыта может обезопасить нас от повторения его в будущем. Поскольку возникли какие-то сомнения относительно предателя Власова, следует опубликовать и его процесс.
3) Следует признать существование инакомыслящих в стране, как естественную и добропорядочную часть общества, лояльную к власти и единую со всем народом по отношению к его основным интересам. Мы все можем придерживаться различных точек зрения не только по отношению к научным концепциям в математике, физике, биологии т.д., даже к религии и философии, как это признается сейчас, но и по отношению к нашей истории, к современной внешней и внутренней политике. Следует дать возможность инакомыслящим высказывать свою точку зрения в дискуссионном порядке, даже в печати. Следует изучать их предложения. Обеспечение таких прав инакомыслящих поднимет правовой престиж нашей страны в мире. Признание существования инакомыслящих ни в коей мере не подорвет действительного единства народа, а, напротив, укрепит его, породит взаимопонимание.
4) Наконец, последнее. Я не берусь оспаривать решение Президиума Верховного Совета СССР об изгнании из страны А.И.Солженицына. Но мне кажется, это решение противоречит принципам современного права: "Каждый человек может быть осужден и подвергнут преследованиям только после осуждения в ходе открытого судебного процесса с участием прокурора и адвоката". Мне кажется, что изгнание из страны Солженицына (а тем самым и его семьи), "гражданская смерть" по характеристике нашей печати – очень тяжелое наказание, чтобы можно было проводить его в административном порядке и без открытого и правильно организованного суда. Этот акт внесудебной высылки не укрепит авторитет права в нашей стране и престиж последней в мире. В связи с этим я думаю, что следовало отменить не только этот указ. Если Солженицын действительно нарушил законы страны, его следует вернуть и судить в открытом судебном процессе, а уж после наказывать тем или иным способом или оправдать. В противном случае это решение открывает путь внесудебным гражданским смертям других людей, а за ними – кто гарантирует иное – и произвольным иным смертям.
Я надеюсь, Николай Николаевич, что с этой просьбой не показался Вам слишком дерзким. Надеюсь, что ничем не оскорбил Вас в этом письме. Если же что-то я просмотрел, то прошу извинить мою неловкость, тем более, что оскорблений в Вашей статье неизмеримо больше, чем это допустимо между обычными людьми.
Наконец, последнее. Мне очень боязно, Николай Николаевич, отправлять это письмо Вам, частному лицу. Мало ли каким образом оно может попасть от Вас в соответствующие административные инстанции, и меня снова начнут "перевоспитывать" по службе или по иному. А ведь это очень мешает моей работе и жизни моей семьи. Поэтому, Николай Николаевич, я рассчитываю на Вашу порядочность и прошу Вас не предавать гласности это письмо. Со своей стороны, я также буду считать его частным (если Вы не раскроете его, и меня не будут трепать на работе)...
Основная часть писем в официальные издания касается главной для него заботы – защите экономических свобод, включенные, в основном, позже в ЗЭС
| предыдущая | оглавление | следующая |
