| предыдущая | оглавление | следующая |
Мы люди культурные, мы все объясним и поймем. Да, да, сначала объясним, а потом поймем - слова за нас думают. Начнешь словами объяснять, прислушаешься к своим словам - и тебе самому многое станет ясно...К.Вагинов. "Козлиная песнь".
1.Дискуссия! Жить ли нам просто "не по лжи" или "активно думать, успешно работать, смело жить"? Слова, слова, а в чем, собственно, суть спора? И как сильно отличается позиция Буржуадемова от позиции Солженицына? Вот и один из участников дискуссии (В.Н. "О тезисе Солженицына...") утверждает: "он (призыв Солженицына - В.А.) не только не противоречит тезису К.Буржуадемова... а скорее, напротив, заставляет активно думать..." и т.д. Дискуссия разворачивается, выпуск первый, выпуск второй, и поток отзывов постепенно смещается в спокойное устойчивое русло: в главном мы все единомышленники - так не пора ли сойтись и в частностях, определить некое прогрессивное направление, да всем вместе туда и навалиться - глядишь, и преобразится все вокруг. Постойте, постойте, не выплеснуть бы ребеночка. На самом деле общего в позициях К.Буржуадемова и Александра Исаевича не больше, чем в позициях двух вегетарианцев, один из которых отказывается от мяса для здоровья, а второй является убежденным противником убийства живого. Первый изменит свою позицию, если наука докажет, что вегетарианство для здоровья вредно, для второго научные доказательства никакой роли не играют. Кстати, Буржуадемов в своих логических построениях использует схему, подобную той, что обычно раскручивают противники "принципиального вегетарианства": " Ну, что вы, если так относиться к жизни, можно вообще умереть с голоду, ведь и растения - живые существа, и, питаясь ими, мы все равно убиваем живое".
Тут принципиальному вегетарианцу и возразить-то вроде нечего. Но в его памяти хранится и предсмертный хрип забиваемого на мясо теленка, и взгляд трепетного, пульсирующего, вздрагивающего от прикосновения ладони существа, в котором угадывает он собрата по Миру. И еще он знает: логика его противников - это логика людоедов, ибо если довести ее до завершения, то можно доказать, что плоть человека тоже может быть использована соответствующим образом - ничем по своему физико-химическому составу от мяса животных она не отличается, а при общем недостатке мяса в стране утилизация тел, скажем, казненных преступников вполне может ликвидировать дефицит.
Когда Буржуадемов пишет: "Я настаиваю на своем праве спорить с любым лозунгом и даже с любым моральным положением, раз оно противоречит моей внутренней убежденности в его правильности", то он безусловно прав; но когда он пытается доказать противоречивость личной практики Солженицына с его призывом "жить не по лжи", укладывая оппонента в прокрустово ложе своих оценок и своей системы, то он только запутывает вопрос, совершает ловкую подмену, фокус.
*) К сожалению, я не могу сказать: откройте такую-то книгу на такой-то странице - те книги не у каждого под рукой, да и сам я могу воспользоваться только тем, что случайно оказалось на моем письменном столе. Поэтому я прошу читателя ознакомиться с фрагментами из произведений Солженицына, приведенными в приложении.
Вступая в дискуссию, я не хочу полемизировать с Буржуадемовым, мы находимся в разных, несовместимых системах отсчета, но мне кажется важным прояснить причину этой несовместимости.
2.В статьях А.Солженицына и К.Буржуадемова предстают перед нами два смысла, две системы (несовместимых, как я уже сказал) со своими ценностями (ценности - ориентиры нашего поведения) и сверхценностью.
В.Никольский, сторонник Буржуадемова, пишет в своей статье: Мораль не первична. Мораль - это ограничения, а первична цель, смысл...
Вот и поговорим о смыслах...
Смысл и цель человеческого бытия, соотношение между социальным и индивидуальным в человеке, природа общества и человека, этики и морали - все эти вопросы на протяжении обозримой истории являлись предметом религиозного, художественного, мистического, научного способов познания Мира. He претендуя на оригинальность и принимая издержки, характерные для такого рода работ, попробуем выделить два основных подхода к этим вопросам.
Первый подход базируется на принципе совместимости целей человека и общества.** ) Здесь понятия "цель" и "смысл" жизни используются в некоторой степени произвольно, что может служить источником неясности в дальнейшем. Зачастую под целью и смыслом жизни имеют ввиду стремление к осознанию и одобрению (независимо от принципов) наших действий, выходящих за рамки непосредственного удовлетворения физиологических потребностей. Возможно, более правильным было бы говорить о предназначении homo sapiens, связанного не только с природой человека, но и с некоей изначальной тайной Мира (необязательно реализуемым в конкретной человеческой жизни). Но использование этого понятия накладывает на нас слишком большую ответственность.
Развитие этого принципа приводит к двум, достаточно далеким друг от друга направлениям. Первое из них идет в совмещении интересов и целей от индивида (нам удобнее будет использовать в качестве иллюстрации этическую концепцию основателя классической школы политэкономии Адама Смита), второе - от социальной системы (различного рода коммунистические утопии и теории).
По Смиту, природа человека определяется главным образом "личным интересом", "экономическим эгоизмом", который трактуется как "естественное стремление каждого человека к улучшению своего положения". По-видимому, отсюда цель жизни индивида можно рассматривать, как реализацию "естественных стремлений", обеспечивающую личное и общественное благоденствие. В природе человека заложены и основные предпосылки для четкого функционирования социальной системы. По мысли Смита, оптимальное общественное устройство должно обеспечивать принцип суммирования устремлений людей, создавать условия для равновесия совокупности интересов индивидов и социальных групп в обстановке экономической свободы, т.е. невмешательства государства в их хозяйственную деятельность. "Если совсем устранить все системы поощрения или стеснения промышленности, то остается только одна простая и легкая система экономической свободы. Всякий человек, пока он не нарушает законов справедливости, пользуется полной свободой следовать тому пути, который ему указывает его собственный интерес, и употреблять свой труд и капитал, как ему заблагорассудится, нисколько не стесняясь тем, как действует какой-нибудь другой класс людей". Необходимо добавить, что требование экономической свободы для Смита было непосредственно связано и с требованием свободы политической, и равноправия людей перед законом: он выступал за запрещение монополий, отмену законов, стесняющих передвижение земельной собственности, заповедных имений (каждое поколение имеет право на принадлежащую ему землю), классовых и сословных привилегий.
Не будет преувеличением сказать, что принцип реализации "личных интересов" людей в сфере социальной приобретает в концепции Смита характер абсолютного общественного закона, одинакового для всех времен и народов. Роль личности в историческом процессе активна: реализация определяемых природой человека потребностей обеспечивает и лучшее общественное устройство. Соотношение добра и зла определяется степенью соответствия реальной социальной структуры оптимальной. Задачей этики по Смиту* является: во-первых, выяснить "что такое добродетель, или какого рода поведение обуславливает собою превосходный характер, достойный всякой похвалы", и во-вторых, решить "каким образом душа отдает предпочтение тому или другому поведению и одно называет достойным, а другое - порочным". *) - Известно, что Адам Смит вначале занимался этическими проблемами и только в дальнейшем уклонился от первоначального плана - разработать "естественное право" и начал заниматься политико-экономическими вопросами. Книга Смита "Теория нравственных чувств" вышла лет на десять раньше главного экономического труда - "Исследование о природе и причинах богатства народов".
"Нравственное чувство" не является врожденным, а определяется способностью человека ставить себя в положение другого лица. Этические оценки основываются на целесообразности "разумного эгоизма". Человек, действующий в соответствии с принципом "экономического эгоизма", является идеальным типом, наиболее полезным членом общества.
Коммунистические утопии и теории рассматривают человека (явно или в завуалированной форме), как отражение свойств и черт социальной среды, чистый лист бумаги, на котором каждая культура пишет свой текст. Таким образом, "история есть ни что иное, как беспрерывное изменение человеческой природы" (К.Маркс). Соответствующая роль отводится человеку в историческом процессе. "...Воли отдельных людей, каждый из которых хочет того, к чему его влечет физическая конституция и внешние, в конечном счете экономические, обстоятельства (или его собственные, личные, или общесоциальные)... эти воли достигают не того, чего они хотят, но сливаются в нечто среднее, в одну общую равнодействующую"**) Правда, тут же Энгельс оговаривается: "из этого все же не следует заключать, что эти воли равны нулю". (Ну, спасибо, ну, благодетель - хоть от нуля, от пустоты нас отличил!). Максимум, что отпущено человеку - это познать историческую необходимость, которая и сама по себе обеспечивает движение человечества к самому "прогрессивному" светлому будущему, и действовать в соответствии с этой "исторической необходимостью", ускоряя достижение "счастья всего человечества".
Здесь следует отметить важное обстоятельство - доведенная до крайности относительность этики и морали приводят к самому "диалектическому" парадоксу. С одной стороны, этические нормы приобретают абсолютный характер: то, что "прогрессивно", что соответствует "исторической необходимости", всегда получает положительную оценку (то что "непрогрессивно, что не соответствует... - отрицательную). С другой стороны, этика, предполагающая, прежде всего, ответственность человека за свои действия, исчезает, растворяется, ибо эта ответственность с него автоматически снимается: что бы человек ни делал, что бы ни желал, это, в конечном счете, на результате исторического процесса не скажется - историей управляют не люди, а неотвратимые законы (вспомните лозунг, кричащий нам со стен человеческих жилищ: "Мы придем к коммунизму неизбежно, неотвратимо"). Индивид, если он не "сливается в нечто среднее, в одну общую равнодействующую", все равно "не достигнет того, чего он хочет". Выступая под лозунгом равенства* людей, коммунизм "на практике" реализует принцип равноценности (точнее - стремится реализовать, на практике это, слава Богу, не выходит) индивидов, их стандартизации, растворения в Социуме.*) На самом деле никакого равенства между людьми в природе не существует, мы до рождения уже не равны - и по физическим, и по интеллектуальным способностям, и по уровню эмоциональности. Можно говорить лишь о равенстве перед законом, перед Богом и т.п. Даже равноправие требует не только "равных возможностей для всех", но и разнообразия возможностей, терпимого отношения к неподчиняющимся общественному стандарту, иначе оно приводит к подавлению различия между индивидами и неравенством в плане права на реализацию каждым человеком своих возможностей.
Не могу удержаться, чтоб не привести хотя бы один исторический пример. В XVII веке монахи-иезуиты осуществили на практике идеи Кампанеллы, создав в Парагвае теократическое коммунистическое государство. Сами они, конечно, стояли во главе государства и осуществляли руководство всем строем жизни подданных. Подданными были туземцы, которых загнали в поселения, организованные по типу "Города Солнца". Туземцы выполняли ремесленные и сельскохозяйственные работы "под строгим надзором и по определенным заданиям". Все: от порядка выполнения и организации работ до - не знаю как и назвать - "семейных отношений**, что ли, было скопировано с "Города Солнца", имущество и средства производства принадлежали государству (монахам). **) - Отношения между мужчиной и женщиной "по Кампанелле" трудно считать семейными: жрецы отбирают из "коммуны" производителей и производительниц, и в ночь, определенную астрологом, они соединяются под наблюдением тех же жрецов, дети отбираются у матери сразу после того, как та кончает кормить их грудью, и воспитываются в отдельных группах. Те же, кто "запятнал себя семенем" (простите, это не я, а Кампанелла), подвергаются позорному наказанию, при рецидиве нарушителей казнят!
Туземцев держали в рабском состоянии и обходились с ними жестоко. Это государство просуществовало сто пятьдесят восемь лет, и только когда слухи о невероятных жестокостях (а отчасти и о несметных богатствах) достигли испанского правительства, прекратило свое существование (монахи были арестованы). Это из далекого прошлого, да и коммунизм тот был еще утопическим. Нам не надо далеко ходить за примерами, чтобы показать, как далеко по сравнению с утопическим шагнул коммунизм "научный".
"Прогрессивная цель" оправдывает любые средства ("непрогрессивная" все равно плоха). Особенно это выпирает из наших учебников истории: исторический деятель (будь он хоть людоедом), действующий на стороне исторической необходимости, всегда хорош и прогрессивен, и как сожаление идет - ограничен он был своим временем (диалектического материализма не знал, а так бы мог наворотить почище нашего).
Смысл жизни человека, ее цель? "Служить трудовому народу", "счастье простых людей" (простых людей приходится порой загонять за проволоку, и служить им на вышках колючих зон). В менее затасканном виде: служить прогрессивным общественным идеалам.
Второй подход основывается на различии (в крайнем варианте, на изначальной несовместимости) целей индивида и социальной системы, рассматривает общество и человека, как два различных уровня Мира. Взаимоотношения человека и общества определяются следующими обстоятельствами:
1. Любая социальная структура строго подчинена заданным ей функциям и стремится к суверенитету, т.е. независимости от функционеров даже самого высокого ранга.
2. Человек является более сложной системой (функционально более многообразной), чем общество на любом социальном уровне. "Человеческое общество, как и волчья стая, глупее, чем отдельный человек" (Н.Винер).
3. Для общественного механизма человек является первичным материалом, инструментом, с помощью которого оно функционирует и реализует свои цели.
4. "Социальная структура общества не формирует фундаментальные потребности, побуждения человека, а только определяет, какое количество и какие потенциальные страсти должны проявиться и получать распространение" (Эрих Фромм).
5. Использование индивида в качестве функционера возможно только при подавлении (и/или сублимации) той части фундаментальных потребностей, которой общество воспользоваться и/или, которой удовлетворить не может, т.е. при сужении функционального многообразия.
Прервем этот далеко неполный и не совсем связный перечень. Каковы функции и цели социальной системы - вопрос особый, здесь нам важен сам факт реальной необходимости для общества "превращать и канализировать человеческую энергию... для целей непрерывного его функционирования" (Эрих Фромм). Разрешение фундаментальных потребностей и побуждений человека в функции социальной системы не входит. Победа социального начала над индивидуальным - случай совсем нередкий (источник нашего развития заключен в нас самих, но мы гасим его, приглушаем, подключаясь к источнику внешней, социальной энергии). Да, да, нередкий... "Мы беспрестанно приносим свою личную нравственность на алтарь отечества, вместо того, чтобы оставаться в оппозиции к обществу и быть силой, побуждающей его стремиться к совершенству" (Альберт Швейцер).
С позиций второго подхода мы можем говорить о существовании двух субкультур (считая, в первом приближении, основными элементами культуры образцы поведения, нормы, ценности и санкции): назовем их - официальной и неофициальной культурой.
Назначением официальной культуры является формирование определенных требований, регламентирующих деятельность членов данного общества, социальных групп и институтов. Ценности и нормы официальной культуры используются для превращения индивида в функционера социальной системы, и в плане временном они относительны, поскольку изменяются с изменением социальных условий.
Здесь уместно будет сказать и еще об одной стороне официальной культуры. Жизнедеятельность любой социальной системы требует конкретно-исторического структурного оформления. Добиться закрепления, устойчивости социальной структуры только с помощью силы невозможно (по крайней мере, в течение сколько-нибудь длительного промежутка времени). Большинство людей должно принимать существующее статус-кво добровольно, а это становится возможным только при регулировке степени осознания социальной реальности этим большинством. Общественная машина не может функционировать, если люди осознают, что жизнь их бессмысленна, неинтересна, что они не могут действовать и мыслить так, как им хочется. Познание любого объекта связано с построением соответствующей модели, которая может отображать исходную систему с той или иной степенью адекватности. Официальная культура призвана вносить такие искажения в формируемую модель социальной реальности, чтобы управление сложным общественным механизмом осуществлялось с минимумом принуждения. Сравните у Солженицына ("Жить не по лжи!"): "насилие быстро стареет, немного лет - оно уже не уверено в себе, и чтобы держаться, чтобы выглядеть прилично - непременно вызывает себе в союзники ЛОЖЬ". Не надо только думать, что в построении искаженной модели социальной реальности главную роль играет "агитация и пропаганда". "Идеологическая работа" создает лишь предпосылки для построения модели. Закрепление ее происходит при многократно повторяющихся действиях в соответствии с формирующейся моделью. Сила тоталитаризма именно в поголовном участии членов общества в маскараде выборов, в шабаше собраний, митингов, осуждений отщепенцев и т.д., именно поэтому в каждой печатной работе должна присутствовать клятва на верность партии и пр. (В обеих дипломных работах, относящихся к области чисто технических работ, я предварял деловую часть предисловием, в котором писал "о роли партии и ее решений"). Здесь для властей важен не результат наших действий, а чисто воспитательный эффект, навязывание определенной мотивации действий (все это, конечно, "фуфло", но так будет лучше, рациональнее, чем я лучше других, да и что я, собственно, теряю, ну, посижу, посплю, почитаю книжку... вспоминаю, как уговаривали меня вступить в добровольную народную - здесь каждое слово - насмешка - дружину: чем другие хуже тебя, почему они должны ходить, а ты не должен?) Не только участвуя в насилии, но и участвуя во лжи, мы строим опору тоталитаризма (прежде всего в себе самих).
Неофициальная культура воплощает "гуманистическую совесть всего человечества", вмещает в себя боль и мудрость всех поколений ("человек не только член общества, но он также и представитель человечества,... гражданин Мира" - Эрих Фромм). Морально-этические нормы, выстраданные человечеством в результате многовековой борьбы за право на индивидуальность, отличность от среднеарифметического стандарта, вырабатываемого культурой официальной,- абсолютны, ибо сущность этой борьбы остается неизменной для всех времен и народов. Правда, сами по себе эти ценности мертвы, пока не освящаем мы их высшим смыслом бытия (смысл земного существования - не в благоденствии, как все мы привыкли понимать, а - в развитии души". А.Солженицын). Та же причина делает их и внешне противоречивыми.
Выполнение тех или иных этических норм может быть связано не с внутренней необходимостью (т.е. эти нормы могут быть не результатом фундаментального духовного процесса), а определяться, скажем, стремлением получить одобрение со стороны референтной группы ("группы, к которой индивид сознательно себя относит" - Т.Шибутани). В этом случае с изменениями внутри такой группы или с переменной ее, прежние ценности и нормы меняются. Кроме того, человек, который поставлен в условия крайнего выбора (например, между выполнением одобряемых референтной группой норм и реальными неприятностями - потерей работы, угрозой предания гласности каких-то старых грехов, судебным преследованием и т.д. - будет руководствоваться не только оценкой референтной группы, но и внутренней системой ценностей, ранее подавляемой из-за престижных соображений. Человеку, добивающемуся "результата", легко изменить своим прежним принципам и убеждениям. Противоречивость заповедей христианской морали, о которой пишет К.Б., связана прежде всего с трудностью описания "этического круга" неофициальной культуры (заповеди лишь один из способов его "овеществления"). Пренебрегая этой трудностью, попробуем подойти к этому вопросу с другой стороны. Действия человека, не выходящие за пределы этического круга, не связаны с его духовным разложением, деградацией. Выход за его пределы (нарушение норм) приводят к негативным изменениям нашей личности в любом случае, но если эти нарушения связаны с чувством вины и осознаются как грех, то эти изменения не являются необратимыми (необратимость там, где эти нарушения возводятся в принцип, оправдываются внешними обстоятельствами).
Когда К.Б. говорит о противоречивости принципов и личной практики Солженицына, он совершенно искажает суть событий. Прочитайте фрагменты приложения, и вы увидите, что в путь по "учрежденческим коридорам" Александр Исаевич пустился прежде всего из-за чувства вины перед теми, кого он невольно предал. "...Я, ходивший для себя в героях, увидел себя виноватым кругом: за десять лет я потерял живое чувство Архипелага... И очнулся я. И сквозь розовые благовония реабилитаций различил прежнюю скальную громаду Архипелага, его серые контуры в вышках...". К.Б. в своих рассуждениях бессознательно выбрасывает эту часть рассуждений, концентрируя наше внимание на части второй - измене принципам (существенной, но не главной). То же самое происходит с примером из "теленка". К сожалению, нет у меня под рукой самой книги и не могу я привести такие же отрывки, как из "Архипелага", но тот, кто читал - вспомнит: не ставил себе цели автор во что бы то ни стало опубликовать "Иван Денисовича" и, когда Твардовский предложил ему сократить существенно важные места в повести - отказался от публикации.
"Линия, разделяющая добро и зло, проходит не между государствами, не между классами, не между партиями - она проходит через каждое человеческое сердце - и через все человеческие сердца. Линия эта подвижна, она колеблется в нас с годами. Даже в сердце, объятом злом, она удерживает маленький плацдарм добра. Даже в наидобрейшем сердце - неискоренимый уголок зла... Нельзя изгнать вовсе зло из мира, но можно в каждом человеке его потеснить" (А.Солженицын).
Бессмысленно упрекать социальные силы в злонамеренности (так же как бессмысленно обвинять стихию в человеческих жертвах и разрушениях), для них не существует мотивации с позиции зла или добра. А если мы безвольно опускаем руки перед творящимся, вместо того, чтобы противостоять внешним силам, то сами мы и виноваты в нашей гибели, в нашем падении.
Я не касаюсь здесь вопросов формирования психической структуры личности, влиянии на нее образцов поведения, норм и ценностей официальной и неофициальной культуры*, того, на каком уровне происходит разделение социального и индивидуального, стоит ли ассоциировать "добро" с социальным, а зло с "индивидуальным", и наоборот. Можно только предположить, как это делает Эрих Фромм, что существует два пути реализации фундаментальных потребностей человека, два пути снятия проблемы "несовместимости": растворение индивида в окружающем Мире (деградация), и путь духовного совершенствования, когда человек достигает гармонии с Миром, действуя на равных с ним. В этом плане, "уход из Мира" не снятие, а лишь констатация факта несовместимости. "Познание себя" - не следует рассматривать как сугубо внутренний процесс, здесь непременно предполагается и действие во вне. Поэтому роль человека, по второму подходу, активна и самостоятельна: от творит не только себя, но и Мир.
*) - Трудно согласиться с тезисом о полезности официальной культуры тоталитаризма в деле формирования способности к самоконтролю и самоотречению индивида, преодоления инфантильности (см. напр., статью Стернбаха "Поиски счастья и эпидемия депрессии", журнал Воскресения, №№ 1,2). "Довольно наивно предполагать, что "драконовские меры" существуют исключительно для того, чтобы упрочить в головах людей способности к контролю над импульсами, т.е., как говорится, для их же блага", и далеко не факт, что они способны оказать именно такое влияние" (из послесловия А.Б. к статье Стернбаха в том же журнале).
В рамках второго подхода мне хотелось бы коснуться проблемы дихотомии и двоемыслия. Неприятие окружающей действительности и в то же время приспособление к внешним условиям вопреки принципам, чревато крайне разрушительными последствиями для психики человека, возникновением целого ряда комплексов (комплекс вины, комплекс нечестности и подобное), вытесняемым из сознания, что может служить причиной неврозов, навязчивых состояний, фобий. Возможно, именно этим можно объяснить случаи, когда вчерашний "борец за высокие идеалы и принципы" сегодня оказывается ничтожеством, духовным дерьмом. Нарушение своих принципов, в конце концов, переходит в "рационализацию", оправдание приемлемыми мотивами, идущими от бессознательных комплексов, своих поступков. В частности, такие приемлемые мотивы могут выступать в виде "святой цели", которая призвана оправдать ранее осуждавшиеся средства. В качестве такой цели может декларироваться борьба за переустройство с отрицанием нравственных критериев (лбом стенку не прошибешь, надо быть реальнее, хитрее, умнее, тогда и добьется ощутимого социального результата). Призыв Солженицына можно рассматривать и как психоаналитический способ доведения вытесненных представлений до сознания и разрешения невротических явлений. "Тот, у кого не хватило смелости даже на защиту своей души - пусть не гордится своими передовыми взглядами... так пусть и скажет себе: я - быдло и трус, мне лишь бы сытно и тепло". ("Жить не по лжи"). T.е. мы должны осознать, на какой же позиции мы стоим, и избавиться от дихотомии и двоемыслия.
"Нельзя жертвовать хорошей работой ради строгого исполнения иных моральных принципов" - утверждает К.Б.. Но в наших условиях цена за хорошую работу, благосостояние, за видимое спокойствие - духовный распад, смерть при жизни. Размер этой цены мы осознаем, только перестав жертвовать собой, и дай Бог, чтобы для нас это прозрение не оказалось слишком поздним.
Заканчивая вторую часть статьи, я хотел бы оговориться, что не стоило бы втискивать концепцию Солженицына в рамки второго подхода, позиция А.Исаевича сложнее и противоречивее и требует отдельного рассмотрения.
3.Нет ничего удивительного в обращении К.Б. к Адаму Смиту. Вопросы, поднятые симпатичнейшим экономистом за всю историю науки, едва ли не более насущны для нашей страны, чем для Англии XVIII века. Жестокая регламентация во всем, включая и хозяйственную деятельность, отказ в праве на самостоятельное, не санкционированное сверху, мышление и действие, ограничения и привилегии, куда более значительные, чем в эпоху Адама Смита - все это фактs нашей социальной реальности. Обсуждение конкретных мер по реализации принципов двухсотлетней давности является настолько смелым, что невозможно за рамками самиздата.
Но отметим и существенное различие в позиции К.Б. и Адама Смита. Для K.Б. выполнение принципа экономической свободы связано, прежде всего, с нарушением морально-этических норм неофициальной культуры, против которых он так активно выступает.
Оглядываясь назад, он сворачивает шею: борясь за экономические свободы, готов оправдать (в целесообразных случаях, конечно) и убийство, и воровство, и ложь. За этим шагом следует естественное смещение от А.Смита к К.Марксу. Появляются понятия общественного прогресса, общественные идеалы, принцип пользы всем людям, всему человечеству. И тут перед нами разыгрывается пролог, в котором на сценt появляются самые прогрессивные силы общества, которым тут же дается и этическая оценка - передовые, хорошие... и независимо от того, подлец ты или честный человек, ты - хороший, если эту прогрессивную силу одобряешь, и плохой ("интеллигентная задница" -определение из другой работы К.Б. ("Я обвиняю..."), если для тебя эта прогрессивность не главный критерий. И неподалеку от "интеллигентных задниц", около панегирика свободно-экономическим людям, появляется примечание-призыв, сделанный рукой единомышленника (а если и в шутку, то уж в этой-то шутке большая доля правды): экономически-свободные люди, объединяйтесь (как там, у Маркса, пролетарии всех стран...).
Да, я признателен человеку, благодаря которому достал цветы ко дню рождения жены, торговцу гранатами, заломившему бешеную цену по сравнению с государственной за свой товар (но не назначь он эту цену, не достать бы мне позарез необходимые гранаты, когда резко понизился гемоглобин у заболевшего друга), спекулянту, у которого купил лекарство для заболевшего ребенка (а в аптеке за бесценок расхватали и кому нужно, и кому не нужно, а так, на всякий случай). Но признать его "героем дня", самым хорошим человеком только за то, что он принадлежит к клану левых бизнесменов, приносит пользу и тебе, и объективно способствует общественному прогрессу, не намерен. Важно не то, что человек делает и насколько он способствует общественному прогрессу, а то, как он это делает и что у него за душой. Как сказала одна верующая старушка: в добрых делах без любви - антихристово семя.
Критики "Письма вождям..." Солженицына пишут о нашей деидеологизации, политической инертности. Сам Александр Исаевич отмечал в своем выступлении в США от 30 июня 1975 года: "...в сегодняшнем Советском Союзе марксизм упал так низко, он скатился к анекдоту, он скатился в человеческое презрение. У нас уже просто никто мало-мальски серьезный, и даже студенты и школьники, без насмешки о марксизме не говорят". Все это так, если иметь в виду внешнюю сторону, т.е. отношение ко всякого рода призывам и лозунгам, воскресникам, соцсоревнованиям и пр. Но если копнуть поглубже, можно, перефразируя известное изречение, сказать: поскреби любого русского, и под коркой идеологической индифферентности ты обнаружишь отчаянного марксиста. Здесь я имею в виду не слепое следование марксистским догмам, экономической теории, а образ мышления, взгляд на жизнь через призму "исторической необходимости", "пользы всем людям, всему человечеству", выработку этических оценок, связанных со смутно осознанным принципом прогрессивности общественного развития.
Вот чтобы была польза всем, и баста! Нам и в голову не приходит, что для каждого народа, не говоря уже о каждом человеке, эта польза своя, не сводимая к среднеарифметической, а прогресс - понятие неопределенное. Нам неведомы длинные цепи событий, и будущие последствия наших сегодняшних действий непредсказуемы. И я, ей Богу, страшусь той легкой науки, в соответствии с которой мы должны все переделывать и перестраивать. Существуют запреты на некоторые генетические эксперименты, сними эти запреты, и неизвестно, каким монстром предстанет грядущее поколение людей. Но и морально-этические нормы, являющиеся концентрированным выражением многовекового человеческого опыта, можно рассматривать как своего рода ограничения на деятельность человека, такие ограничения, которые в условиях неопределенности и непредсказуемости также призваны уберечь человечество от возможных катастроф.
Вера в существование всеобщей среднеарифметической пользы для нашей страны, всего человечества, рецептов, с помощью которых эту пользу можно выдавить из той или иной общественной структуры, делает нас зачастую похожими на дикарей, пытающихся с помощью топора заставить служить себе машину, о которой они ничего толком и не знают, это сравнение, конечно, слабовато: общество посложнее всякой машины, а нам не до постижения его тайн и смыслов, мы предпочитаем шарахнуть первой попавшейся теоретической кувалдой, или, насмотревшись, как там бывает у соседей, тут же все и переделать.
В этом плане позиция К.Б. и его сторонников хорошо укладывается в русло "отчаянного марксизма": Не получилось с одним гегемоном, давай на его место другого (сразу ему и этическую оценку, и новую прогрессивную мораль). Где там лучше живут? -В Штатах? - А, почему? - Да, рынок же, свободный рынок! - давай и у нас такой же сделаем.
К.Б. предлагает три возможных позиции, три модели поведения, классифицируя и разделяя нас по трем группам:
1. Активно противодействовать властям Архипелага, в том числе и в своей работе (чем хуже работать, тем быстрее произойдет ИХ крах). - Оценка - принцип этой позиции на самом деле такой: чем радикальнее сопротивление, тем лучше для власти.
2. Служить Власти, помогать ей во всем (чем вернее служишь власти, тем лучше будет обществу). - Оценка: чем больше и вернее служишь власти, тем ей будет хуже в конечном итоге.
3. Активно действовать по собственным целям, воле и разумению (чем лучше себе и сейчас, тем лучше будет обществу и сейчас, и потом). Оценка - подлинная альтернатива существованию Архипелага.
1 и 2 позиция (к первой группе, как следует из контекста, К.Б. относит тех, кто "живет по лжи", в частности, диссидентов), как мы видим, со знаком минус, третья со знаком плюс, главным образом потому, что она "полезна обществу".
Неудивительно, что К.Б. даже намеком не касается ситуации, особенно характерной для нашей страны и наших условий: "жизнь не по лжи" чаще всего связана не co стремлением добиться краха существующего порядка, а с необходимостью отстоять свое человеческое достоинство, предотвратить духовную деградацию. В системе ценностей К.Б. этой позиции не существует, она бессмысленная, и надо быть лицемером (в чем, по существу, К.Б. обвиняет Солженицына и Татьяну Великанову, противопоставляя их высказывания личной практике), чтобы, невзирая на общественную или групповую пользу, думать о собственной душе.
На самом деле существуют не три позиции, а две (по крайней мере) концепции, две системы мировосприятия: первая (К.Б.) - действовать в соответствии с принципом общественной пользы (понимаемым каждым по-своему, отсюда и три способа реализации одной концепции), и вторая, призванная дать нам силы в борьбе за сохранение индивидуальности, значимости нашего духовного развития, в условиях наступающего хаоса, стремящегося поглотить и претворить нас в социальной реальности.
Еще немного по поводу "третьей позиции". Меня не смущает, а скорее настораживают реверансы К.Б. в сторону "жизни по собственной воле", без духовного рабства и экстремизма. Важно, что под этим понимается, а понимается собственная воля, да в рамках "всеобщей пользы". Сколько раз уже выступали эти "прогрессивные силы" с лозунгами "за свободу" и "против рабства". Не буду проводить исторические параллели, напомню из совсем недавнего: в Грузии, где люди "третьей позиции" действовали с широким, по нашим масштабам, размахом, чуть только их прижали, сразу показали, какие они не экстремисты.
Вторая концепция мировосприятия - это реальный путь решения вопроса о пути для нас, для нашей страны (вспомните Альберта Швейцера: "оставаться в оппозиции обществу и быть силой, побуждающей его стремиться к совершенству..."), реализуемая, в частности, на практике диссидентами...
По об этом, если представится такая возможность, в другой раз и в другое время...
Приложения
I.А.И.Солженицын. Архипелаг Гулаг, т.2, часть IV. "Душа и колючая проволока", глава 1, "Восхождение".
...полоса пересылок. Вперемежку с мыслями о будущем лагере мы любим теперь вспоминать наше прошлое: как хорошо мы жили! (даже если плохо). Но сколько неиспользованных возможностей! Сколько неизмятых цветов!.. Когда теперь это наверстать? Если я доживу только - о, как по-новому, как умно я буду жить! День будущего освобождения? - он лучится, как восходящее солнце!
И вывод: дожить до него! дожить! любой ценой!
Это просто словесный оборот, это привычка такая: "любой ценой".
А слова наливаются своим полным смыслом, и страшней получается зарок: выжить любой ценой.
И тот, кто даст этот зарок, кто не моргнет перед его багровой вспышкой - для того свое несчастье заслонило и все общее, и весь мир.
Это - великий развилок лагерной жизни. Отсюда - вправо и влево пойдут дороги, одна будет набирать высоты, другая низеть. Пойдешь направо - жизнь потеряешь, пойдешь налево - потеряешь совесть.
Самоприказ "дожить!" - естественный всплеск живого. Кому не хочется дожить? Кто не имеет права дожить?..
...Но просто "дожить" еще не значит - любой ценой. "Любая цена" - это значит: ценой другого.
Признаем истину: на этой великой лагерной развилке, на этом разделителе душ - не б?льшая часть сворачивает направо. - Увы - не б?льшая. Но, к счастью - и не одиночки. Их много, людей - кто так избрал. Но они о себе не кричат, к ним присматриваться надо. Десятки раз поднимался и перед ними выбор, а они знали да знали свое...
...у дороги нашей, выбранной - виражи и виражи. В гору? Или в небо? Пойдемте, поспотыкаемся.
День освобождения? Чт? он нам может дать через столько лет? Изменимся неузнаваемо мы, и изменятся наши близкие - и места, когда-то родные, покажутся нам чужее чужих.
Мысль о свободе с какого-то времени становится даже насильственной мыслью. Надуманной. Чужой.
День "освобождения"! Как будто в этой стране есть свобода! Или как будто можно освободить того, кто прежде сам не освободился душой.
Сыпятся камни из-под наших ног. Вниз, в прошлое. Это прах прошлого.
Мы подымаемся...
...Хорошо в заключении думать. Самый ничтожный повод дает тебе толчок к длительным и важным размышлениям. За кои веки, один раз в три года, привезли в лагерь кино. Фильм оказывается - дешевейшая "спортивная" комедия - "Первая перчатка". Скучно. Но с экрана настойчиво вбивают зрителям мораль:
"Важен результат, а результат не в вашу пользу".
Смеются на экране. В зале тоже смеются. Щурясь, при выходе на освещенный солнцем лагерный двор, ты обдумываешь эту фразу. И вечером обдумываешь ее на своей вагонке. И в понедельник утром на разводе. И еще сколько угодно времени обдумываешь - когда б ты мог ею так заняться? И медленная ясность спускается в твою голову.
Это - не шутка. Это - заразная мысль. Она давно уже привилась нашему отечеству, а ее - еще и еще подпускают. Представление о том, что важен только материальный результат, настолько у нас въелось, что когда, например, объявляют какого-нибудь Тухачевского, Ягоду или Зиновьева - изменниками, снюхавшимися с врагом, то народ только ахает и многоустно удивляется: "чего ему не хватaло?!"
Вот это - нравственный уровенек! Вот это - мерочка! "Чего ему не хватало?" Поскольку у него была жратва от пуза, и двадцать костюмов, и две дачи, и автомобиль, и самолет, и известность - чего ему не хватало?!! Миллионам наших соотечественников невместимо представить, чтобы человеком (я не говорю сейчас об этих именно троих) могло двигать что-нибудь, кроме корысти!
Настолько все впитали и усвоили: "важен результат"...
...Но это - ложь! Вот мы годы горбим на всесоюзной каторге. Вот мы медленными годовыми кругами восходим в понимании жизни - и с высоты этой так ясно видно: не результат важен! не результат - а ДУХ! Не что сделано - а как. Не что достигнуто - а какой ценой.
Вот и для нас, арестантов - если важен результат, то верна и истина: выжить любой ценой. Значит: стать стукачом, предавать товарищей - за это устроиться тепло, а может быть и досрочку получить. В свете Непогрешимого Учения тут, очевидно, нет ничего дурного. Ведь если делать так, то результат будет в нашу пользу, а важен - результат.
Никто не спорит: приятно овладеть результатом. Но не ценой потери человеческого образа...
...Уже поздно. Вся больница спит. Корнфельд заканчивает свой рассказ так:
- И вообще, вы знаете, я убедился, что никакая кара в этой земной жизни не приходит к нам незаслуженно. По видимости, она может прийти не за то, в чем мы на самом деле виноваты. Но если перебрать жизнь и вдуматься глубоко - мы всегда отыщем то наше преступление, за которое теперь нас настиг удар...
...Так случилось, что вещие слова Корнфельда - были его последние слова на земле. И, обращенные ко мне, они легли на меня наследством. От такого наследства не стряхнешься, передернув плечами.
Но я ж сам к тому времени уже дорос до сходной мысли.
Я был бы склонен придать его словам значение всеобщего жизненного закона. Однако тут запутаешься. Пришлось бы признать, что наказанные еще жесточе, чем тюрьмою - расстрелянные, сожженные - это некие сверхзлодеи. (А между тем - невинных-то и казнят ретивее всего). И чт? бы тогда сказать о наших явных мучителях: почему не наказывает судьба их? почему они благоденствуют?
(Это решилось бы только тем, что смысл земного существования - не в благоденствии, как все и привыкли считать, а - в развитии души. С такой точки зрения наши мучители наказаны всего страшней: они свинеют, они уходят из человечества вниз. С такой точки зрения наказание постигает тех, чье развитие - обещает).
Но что-то есть прихватчивое в последних словах Корнфельда, что для себя я вполне принимаю. И многие примут для себя.
На седьмом году заключения я довольно перебрал свою жизнь и понял, за что мне все: и тюрьма, и довеском - злокачественная опухоль. Я б не роптал, если б и эта кара не была сочтена достаточной.
Кара? Но - чья?
Ну, придумайте - чья?...
...На гниющей тюремной соломке ощутил я в себе первое шевеление добра. Постепенно открылось мне, что линия, разделяющая добро и зло, проходит не между государствами, не между классами, не между партиями - она проходит через каждое человеческое сердце - и через все человеческие сердца. Линия эта подвижна, она колеблется в нас с годами. Даже в сердце, объятом злом, она удерживает маленький плацдарм добра. Даже в наидобрейшем сердце - неискорененный уголок зла.
С тех пор я понял правду всех религий мира: они борются со злом в человеке (в каждом человеке). Нельзя изгнать вовсе зло из мира, но можно в каждом человеке его потеснить.
С тех пор я понял ложь всех революций истории: они уничтожают только современных им носителей зла (а не разбирая впопыхах - и носителей добра) - само же зло, еще увеличенным, берут себе в наследство...
..."Познай самого себя"! Ничто так не способствует пробуждению в нас всепонимания, как теребящие размышления над собственными преступлениями, промахами и ошибками. После трудных неоднолетних кругов таких размышлений говорят ли мне о бессердечии наших высших чиновников, о жестокости наших палачей - я вспоминаю себя в капитанских погонах и поход батареи моей по Восточной Пруссии, объятой огнем, и говорю:
- А разве м ы - были лучше?..
Досадуют ли при мне на рыхлость Запада, его политическую недальновидность, разрозненность и растерянность - я напоминаю:
- А разве мы, не пройдя Архипелага,- были тверже? сильнее мыслями?
Вот почему я оборачиваюсь к годам своего заключения и говорю, подчас удивляя окружающих: "Благословение тебе тюрьма!"
...(А из могил мне отвечают: - Хорошо тебе говорить, когда ты жив остался!)...
II.А.И.Солженицын. Архипелаг Гулаг, т.3, часть VII "Сталина нет".
...Когда Хрущев, вытирая слезу, давал разрешение на "Ивана Денисовича", он ведь твердо уверен был, что это - про сталинские лагеря, что у него - таких нет.
И Твардовский, хлопоча о верховной визе, тоже искренне верил, что это - о прошлом, что это - кануло.
Да, Твардовскому простительно: весь публичный столичный мир, окружавший его, тем и жил, - что вот - оттепель, что вот - хватать прекратили, что вот - два очистительных съезда, что вот возвращаются люди из небытия, да много их! За красивым розовым туманом реабилитаций скрылся Архипелаг, стал невидим вовсе.
Но я-то, я! - ведь и я поддался, а мне непростительно. Ведь и я не обманывал Твардовского! Я тоже искренне думал, что принес рассказ о прошлом! Уж мой ли язык забыл вкус баланды? - я ведь клялся не забывать. Уж я ли не усвоил природы собаководов? Уж я ли, готовясь в летописцы Архипелага, не осознал, до чего он сроден и нужен государству? О себе, как ни о ком, я уверен был, что надо мною не властен этот закон: Дело-то забывчиво, тело-то заплывчиво.
Но - заплыл. Но - влип... Но - поверил... Благодушию метрополии поверил. Благополучию своей новой жизни. И рассказам последних друзей, приехавших оттуда: мягко стало! режим послабел! выпускают, выпускают! целые зоны закрывают! энкаведешников увольняют...
Нет,- прах мы есть! Законам праха подчинены. И никакая мера горя не достаточна нам, чтоб навсегда приучиться чуять боль общую. И пока мы в себе не превзойдем праха - не будет на земле справедливых устройств - ни демократических, ни авторитарных.
Так вот неожидан оказался мне еще третий поток писем от зэков нынешних, хотя он-то и был самый естественный, хотя его-то и должен был я ждать в первой череде...
...И от всех этих писем я, ходивший для себя в героях, увидел себя виноватым кругом: за десять лет я потерял живое чувство Архипелага.
Для них, для сегодняшних зэков моя книга была - не в книгу, и правда - не в правду, если не будет продолжения, если не будет дальше сказано еще и о них. Чтоб сказано было - и чтоб изменилось! Если слово не о деле и не вызовет дела - так и на что оно? ночной лай собак на деревне?...
...И очнулся я. И сквозь розовые благовония реабилитаций различил прежнюю скальную громаду Архипелага, его серые контуры в вышках...
...Погнали меня вот эти письма - совсем не ожидавшиеся мною письма от современных туземцев. Просили туземцы с надеждой: сказать! защитить! Очеловечить!
И - кому ж я скажу? - не считая, что и слушать меня не станут... Была бы свободная печать, опубликовал бы это все - вот и высказано, вот и давайте обсуждать!
А теперь (январь 1964) тайным и робким просителем я бреду по учрежденческим коридорам, склоняюсь перед окошечками бюро пропусков, ощущаю на себе неодобрительный и подозревающий взгляд дежурных военных. Как чести и снисхождения должен добиваться писатель-публицист, чтобы занятые правительственные люди освободили для него свое ухо на полчаса!
Н о и еще не в этом главная трудность. Главная трудность для меня, как тогда на экибастузском собрании бригадиров: о чем им говорить? каким языком?
Все, что я действительно думаю, как оно изложено в этой книге - и опасно сказать, и совершенно безнадежно, это значит - только голову потерять в безгласной кабинетной тиши, не услышанному обществом, неведомо для жаждущих и не сдвинув дело ни на миллиметр.
А тогда как же говорить? Переступая их мраморные назеркаленные пороги, всходя по их ласковым коврам, я должен принять на себя исходные путы, шелковые нити, продернутые мне через язык, через уши, через веки,- и потом это все пришито к плечам, и к коже спины, и к коже живота. Я должен принять по меньшей мере:
1. Слава Партии за все прошлое, настоящее и будущее! (А значит, не может быть неверна общая показательная политика. Я не смею усомниться в необходимости Архипелага вообще. И не могу утверждать, что "большинство сидит зря").
2. Высокие чины, с которыми я буду разговаривать - преданы своему делу, пекутся о заключенных. Нельзя обвинить их в неискренности (не могут же они, всей душой занимаясь делом, не знать его!)
Гораздо подозрительнее мотивы моего вмешательства: что - я? почему - я, если вовсе не обязан по службе? Нет ли у меня каких-нибудь грязных корыстных целей?.. Зачем я могу вмешиваться, если Партия и без меня все видит и без меня все сделает правильно?
Чтоб немножко выглядеть покрепче, я выбираю такой месяц, когда выдвинут на ленинскую премию, и вот передвигаюсь как пешка со значением: может быть еще и в ладьи выйдет?...
III. Из речей А.И.Солженицына в США, июнь-июль 1975 года.
...процесс, который я считаю ключевым,- и я предсказываю, что он принесет нам всем будущее... - под чугунной корой коммунизма, в Советском Союзе уже лет двадцать, а в других коммунистических странах меньше,- идет освобождение человеческого духа, вырастают новые поколения, непоколебимые в борьбе со злом, которые не идут на беспринципные компромиссы, которые предпочитают потерять все: заработок, всякие условия существования, саму жизнь, только не пожертвовать совестью, только не войти в сделку со злом...
...После первого моего выступления, как всегда в прессе бывает, были поверхностные, в суть не вникающие комментарии. И один из них был такой: будто бы я приехал призывать Соединенные Штаты освобождать нас от коммунизма. Кто хоть сколько-нибудь следил за тем, что я писал и что говорил много лет в Советском Союзе, а потом уже на Западе, тот знает: я всегда говорил противоположное... Я призывал моих соотечественников, тех, у кого в трудные моменты дрогнуло сердце, и они смотрели с мольбой на Запад, я призывал - не ждите помощи! И не просите помощи! Это нечестно. Мы должны стать сами на свои ноги. У Запада довольно своих забот без нас. Поддерживают нас - спасибо сердечное. Но просить, но призывать - никогда...
| предыдущая | оглавление | следующая |
