Новый поворот проблемы "цеховиков"
Тема частного предпринимательства на государственных предприятиях в
последние годы неожиданно всплыла в делах о так называемой "прокрутке
бюджетных средств". С проведением в 1992-93 г. экономических реформ по
Гайдару и приватизации (акционирования) госпредприятий по Чубайсу почва для
производительного "теневого" предпринимательства была потеряна. Старые
директора, неспособные приспособить свои предприятия к условиям рыночной
конкуренции, по большей части озаботились лишь личным обогащением
("приватизацией") гибнущего имущества путем организации при основном
производстве якобы частных фирм, забирающих неправедным способом на себя
(т.е. на родственников или друзей директора) большую часть доходов
предприятия, тем самым ухудшая его экономическое положение (в отличие от
"левых" цехов прошлых лет, которые не ухудшали, а скорее дополняли и
подпирали плановое производство). Но об уголовном осуждении такого рода
"подставных фирм" я не слышал.
Еще одно обстоятельство надо учесть. В последние годы возможность
извлечения доходов из производства (из "цехов" или даже предприятий)
чрезвычайно сузилась. Прибыльными остались только финансовые операции, в
некоторой степени торговля и посредничество, для которых нужны не
предприятия, а только деньги - хотя бы на время. Отсюда и возник термин
"прокрутка денег" в скоротечных финансовых или торговых операциях как
главный способ извлечения частного дохода в наше время.
Но эта "новация" остается привязанной в основном лишь к возможностям
госучреждений, потому что государство, особенно в условиях инфляции,
обладает постоянным потоком больших денег в виде кредитов, заказов, зарплаты
бюджетникам, пенсий и т.д. Для обогащения достаточно устроить временные
плотинки на этих реках.
Пожалуй, одно из самых известных дел такого рода - случай вологодского
губернатора Подгорнова, который не особенно скрываясь, прокручивал "хлебные
деньги" из бюджета оправдываясь тем, что он "зарабатывал" на нужды области.
Сначала газетные, а потом и прокурорские расследования показали, что дело
обстояло не столь бескорыстно, а скорее даже наоборот. В результате
губернатор был все же снят, а потом и арестован. Но были и положительные
примеры, как дело нашего подзащитного директора С., которое стало предметом
разбирательства трех исследовательских судов присяжных в 1996 году.
Стенограммы выступлений сторон и упорядоченных суждений присяжных приведены
в приложении 3.3.
ИСП-1 2.04.1996 г.
С этого знаменательного заседания началась серия исследовательских
процессов, проведенных нами в 1996 году при поддержке института "Открытое
общество".
Проходило оно под председательством заместителя министра юстиции РФ
к.ю.н. Сидоренко Е.Н. как судьи. Обвинителем в нем был к.ю.н. Кореневский
Ю.В., защитником - к.ю.н. Похмелкин А.В. Роли общественного защитника и
общественного обвинителя исполнили Владышевский А.Ф. и Сокирко В.В.
Присяжными заседателями были 11 незнакомых нам присяжных из микрорайона
"Печатники" г. Москвы.
История дела. Обращение за содействием в наше Общество директора
психоневрологического диспансера в Кировской области С. поступило в начале
1996 года, почти сразу же за вступлением его приговора в законную силу. Вину
за собой он не признавал, и, судя по документам, аргументы его заслуживали
доверия.
Приняв руководство над интернатом в 1993 г., С. столкнулся с
недостаточностью финансирования и в поисках выхода занялся зарабатыванием
дополнительных денег для интерната путем коммерческого использования
выделяемых средств и иных возможностей интерната. Так, в 1993 г. он приобрел
вагон сахара (60 т), в интернате оставил всего 5 т сахара, остальное
реализовал на стороне, деньги вернул, себе оставил прибыль. Следствие и суд
обвинили его в хищении прибыли, полученной путем "прокрутки" интернатских
денег.
Обвинение воспользовалось тем, что С., не имея права заниматься
торгово-по-среднической деятельностью, вынужден был свои операции, а также
дополнительные траты на нужды интерната производить неофициально, без
составления всех отчетных документов. А раз, мол, документов о расходовании
денег не было, значит, С. потратил их на себя. Следствию было удобно,
разыскивая факты образования "теневой" прибыли, не искать доказательства
использования ее на нужды интерната и на этом основании обвинить С. в ее
присвоении как хищении.
На следствии и в суде С. настаивал, прежде всего, на том, что он
работал для интерната и полученную прибыль тратил на его нужды, а не на
свои. Это было его главным оправданием с точки зрения собственной совести.
Мы же, как защитники отстаивали более формальную позицию: если при прокрутке
денег не было причинено ущерба их владельцу (государству) или людям, то нет
и уголовного преступления даже, если прибыль от этой прокрутки обвиняемый
действительно присваивал. Для уголовного преследования тут нет места. На
обсуждение присяжных в наших исследовательских процессах была поставлена
именно эта версия фабулы дела: директор С. "прокрутил" интернатские деньги,
полученную прибыль присвоил.
Аргументы обвинителя: Если бы прибыль С. получил как частный
предприниматель за использование собственных средств, к нему не было
претензий. Но на деле основой его сделки были капитал, транспорт и рабочие
силы интерната, поэтому и прибыль надо было передать интернату. А директор
С., пользуясь своим служебным положением, прибыль в 5 млн. руб. присвоил,
т.е. похитил.
Аргументы общественного обвинителя: Присвоение прибыли от прокрутки
бюджетных денег сегодня является причиной общественного бедствия для многих
бюджетников (Там зарплату выдали попозже, тут детей покормили пожиже, а
крупные средства уходят кому-то "налево"). Надо признать, что нецелевое
использование госсредств равнозначно их хищению.
Аргументы защитника: Достоверно известно, что С. операцией с реализаций
сахаром не причинил интернату прямого ущерба. Не причинил он ему и
косвенного вреда в виде упущенной прибыли, потому что на ее получение
интернат и не мог рассчитывать. Получение же С. прибыли от своей
предпринимательской инициативы преступлением не является. Однако действия С.
и иные случаи "прокрутки" чужих средств без согласия их собственников
являются противоправными деяниями согласно гражданскому кодексу и могут
наказываться изъятием в пользу собственника незаконно полученной прибыли, но
и только.
Аргументы общественного защитника: С. был хорошим директором, с его
приходом материальное положение интерната намного улучшилось. Кроме того, он
хорошо характеризуется, прекрасный семьянин, имеет двоих малолетних детей.
Вопросы присяжным:
1. Виновен ли С. в хищении?
2. Если нет, то виновен ли С. в должностном преступлении?
3, Если С. виновен, то заслуживает ли он лишение свободы?
Вердикт: Директор С. не виновен.
Анализ суждений присяжных в ИСП-1
К сожалению, не удалось получить качественную запись заседания
присяжных. Зафиксированы только результаты их голосования в итоговом листе.
О конкретных же аргументах этих людей можно судить лишь по характеру их
вопросов (см. стенограмму).
Прежде всего они старались уяснить, какая степень пользы или вреда
окружающим была от действий директора С. Была ли задержка зарплаты у
сотрудников интерната из-за директорских прокруток? Не обесценилась ли
инфляцией позаимствованная на 4 месяца интернатская сумма? А с другой
стороны, присяжные выпытывали доказательства того, что С. тратил эту прибыль
не только на себя, а еще и на дополнительную оплату привлекаемых к разгрузке
сахара сотрудников.
Другим важным мотивом была потребность присяжных соотнести
рассматриваемую ситуацию с собственным жизненным опытом, как это проявилось
у присяжной, задавшей первый вопрос. Кстати, такой мотив чаще только сквозит
в вопросах о деталях, которые помогают присяжным достроить картину
произошедшего до уже имеющегося у них жизненного опыта или, напротив,
зачеркнуть померещившееся сходство выводом: "Нет, тут было что-то не так..."
Один из частых вопросов такого типа - о зарплате подсудимого. Эта
информация позволяла присяжным понять, из какого круга подсудимый, какими
мотивами и привычками он мог обладать. Грубо говоря, "наш это человек" или
"не наш". Причем понятие "наш" совсем не обязательно означает плюс и
оправдание. Просто в таком случае присяжному легче понять (хотя, с другой
стороны, часто бывает, что понять, значит, во многом уже и оправдать...)
Большинством голосов (9 против 2) присяжные не признали вину С. в
уголовном преступлении. Среди них люди среднего и младшего возрастов: три
врача, предприниматель, домохозяйки, студенка, пенсионерка и молодой
реставратор.
Только двое присяжных (пенсионер и инженер) разделили точку зрения
обвинителя, что С. совершил хищение принадлежащей интернату прибыли.
Наконец, трое присяжных признали вину С. в должностном преступлении, по-
видимому, увидев, что действия С. неизбежно связаны с каким-то ущербом для
людей или общества в целом. Но, что интересно, даже осудившие С. присяжные
отказались применить к нему наказание лишением свободы. И их нетрудно
понять. Ведь стороны соглашались, что прямого ущерба С. никому не причинил,
а за нарушение порядка или косвенный вред наказывать лишением свободы
нельзя.
Я констатирую: все высказанные точки зрения присяжных при их
разночтениях оказались в радикальном разладе с точкой зрения официального
суда, который дал директору С. три с половиной года лишения свободы.
По опыту этого процесса организаторы исследования сделали вывод, что
определение вины С. в должностном преступлении присяжными понималось скорее
как административное или гражданское правонарушение. Поэтому в последующих
двух судах по этому делу второй вопрос формулировался более мягко: "Виновен
ли С. в должностном (или гражданском) правонарушении?"
Анализ суждений присяжных в ИСП-2 (13.09.1996 г.)
Вердикт: С. виновен в гражданском правонарушении и заслуживает лишения
свободы.
Директор С. был осужден всеми 10 присяжными, причем большинство
посчитали необходимым наказать его лишением свободы. Вот как были
аргументированы их суждения.
Группа 5, осудивших С. на лишение свободы, как за хищение, осталась
глухой к аргументам защитника о разнице между хищением и присвоением
упущенной прибыли. Их основной мотив: хорошо известный всем в Серпухове вред
от прокрутки директорами государственных денег, предназначенных для выплаты
зарплаты, для кормежки детей и т.п. И хотя по изложенной фабуле дела вреда
никому от прокрутки денег не было (мол, следствием таких фактов не
установлено), присяжные таким уверениям не поверили, потому что их
собственный опыт показывал иное: от прокрутки прежде всего страдают люди,
находящиеся на государственном иждивении или зарплате. Ущерб кажется им
столь злостным, что они его приравнивают к воровству.
Группа 2 присяжных, признавших С. невиновным в хищении, но выступившие
за лишение его свободы, вынуждены признать правовые аргументы защитника о
том, что присвоение прибыли, полученной от прокрутки денег, нельзя считать
хищением. Озвучил эту позицию старшина-предприниматель, посчитавший почти
смертным грехом директора С. то, что он имел возможность пользоваться
государственными деньгами, в то время как остальным предпринимателям кредиты
недоступны (даже комбанки под проценты не дают). Это кажется ему такой
несправедливостью, соразмерным возмездием за которую может быть только
лишение свободы.
Со стороны такая логика выглядит обычной завистью (директору кредиты
можно, а мне нельзя?), но с ней надо считаться. Ведь предусмотрено даже в УК
РФ уголовное наказание за монополизацию экономики. А разве положение, когда
извлекать прибыль из привлекаемых средств могут только чиновники - не
является примером злостной монополии? Конечно, в таком ненормальном
положении виновен не сам С., а общехозяйственные условия, но в данном деле
судить можно было только С., вот на него предприниматель и вылил свое
возмущение.
Группа З присяжных, посчитавших С. виновным в должностном (гражданском)
правонарушении и не согласившихся с лишением его свободы.
Эти люди не увидели серьезного ущерба от прокрутки интернатских денег.
Вина С. им представляется относительной, а наказание лишением свободы -
несправедливо суровым. Видимо, в их жизненном опыте не было задержанной
зарплаты или иных бед от подобной практики, хотя возможно, на их решение
влиял и жизненные примеры приносимой подобными инициативными директорами
общественной пользы. Но убедить остальных в данном составе им было трудно.
Обвинительные суждения почти сразу стали преобладающими, чему способствовала
позиция старшины.
Анализ суждений присяжных в ИСП-3 (14.09.1996 г.)
Вердикт: С. виновен в гражданском правонарушении .
Как и в предыдущих процессах, присяжные разделились на две группы,
причем сторонники оправдания оказались в большинстве: только 6 человек
признали С. виновным в хищении, правда, один из них не счел возможным
наказывать его лишением свободы, а 8 человек признали за С. только вину в
гражданском правонарушении, которое не может караться лишением свободы. Их
мнение оказалось решающим.
Из группы 6, признавших С. виновным в хищении, половина осуждала его,
прежде всего за преступное использование служебного положения, хотя они и
проголосовали за признание его действий хищением. Это произошло, видимо,
потому, что взамен вопроса о вине в должностном проступке сейчас был
поставлен вопрос о вине в гражданском правонарушении, что принципиально не
позволяет возложить на С. уголовную ответственность и наказание лишением
свободы. Присяжные, увидевшие в действиях С. должностное преступление,
вынуждены были голосовать за вариант вины С. в хищении.
Но и в группе 8, не признавших вины С. в уголовном преступлении, почти
все увидели в прокрутке интернатских денег неправомерное использование С.
своего должностного положения и даже причинение ущерба больным, но они
решили трактовать этот факт не как преступление, а лишь как правонарушение,
заслуживающее изъятия незаконной прибыли и штрафов, но не лишения свободы.
К такому выводу они приходят из-за согласованного утверждения сторон,
что ни вреда, ни пользы для интерната и общества от действий С. не было, они
принимают с большим трудом, про себя считая, что какой-то вред от этого
людям, конечно, был, но, наверное, не очень большой, меньше пользы, которую
С. оказал и местным покупателям дешевого сахара, и работникам интерната,
которым наверняка заплатили за разгрузку сахара и что-то еще...
Почти все присяжные, которые смогли высказаться достаточно полно
(особенно рабочий 8 и предприниматель 10) проявили удивительное чутье на
жизненную реальность, в которой нет места такой голой юридической
абстракции, как отсутствие и ущерба, и пользы, но зато всегда есть баланс
вреда и пользы, для выяснения которого и нужен в принципе не уголовный, а
гражданский суд. Они увидели в деле С. то, что было искусственно устранено
исследователями в фабуле, а именно многочисленные доказательства того, что
С. тратил полученную в результате "сахарной операции" прибыль прежде всего
на нужды интерната, пусть это и невозможно было официально фиксировать.
Надо отметить интуитивное несогласие присяжных с чрезмерной
репрессивностью судебных наказаний. И рабочие, и предприниматель заявляют в
унисон:
- Если так сажать, то пол-России надо посадить,
- Всех руководителей тогда пересажать надо,
- Если таких инициативных руководителей по тюрьмам разбазаривать, то
никогда никаких инициатив больше не будет.
Кстати, рабочие такую ситуацию прикидывают на себя, возражая против
жестоких уголовных мер за "несунство", но, не отрицая в то же время
необходимости мягких наказаний за него. Они приходят к выводу, что
российская жизнь сложна и не укладывается в рамки простых уголовных понятий
и наказаний. Разбираться в ее негативных и положительных сторонах надо
бережнее, мягче, или, как ими утверждалось, - "не в уголовном, а гражданском
порядке".
Справка. Наши жалобы по делу С. все же были услышаны Верховным судом
РФ. Заместитель председателя внес протест, который был удовлетворен
президиумом Верховного суда. Основной эпизод с вагоном сахара был исключен
из числа вменяемых С. действий. К сожалению, этот пересмотр не коснулся
других эпизодов, так что С. дождался пока не реабилитации, а лишь снижения
срока наказания до двух с половиной лет и освобождения по УДО. Но даже такой
подвижке высшей судебной власти в сторону вердикта присяжных нельзя не
радоваться.
Итоги трех процессов по делу о прокрутке денег интерната его
инициативным директором
Мы получили три разных вердикта:
- директор С. не виновен в уголовном преступлении,
- С. виновен в должностном правонарушении и заслуживает лишения
свободы,
- виновен лишь в гражданском правонарушении и его нельзя лишать
свободы.
Интегрируя эти результаты, можно сказать, что в двух случаях присяжные
оправдали директора С. в уголовном смысле, а в одном случае поддержали
позицию официального суда, правда, увидев уголовную вину не в хищении, а в
должностном преступлении. Вину директора С. в хищении прибыли от прокрутки
бюджетных денег не признал ни один из трех судов присяжных.
Положение аналитика при суммировании вердиктов осложняется тем, что от
процесса к процессу уточнялись формулировки вопросов. Не менялся лишь 1-й
вопрос о виновности в хищении. Формально был изменен даже 3-й вопрос. В
первом процессе он звучал: "Заслуживает ли С. снисхождения?", а в двух
последующих "Заслуживает ли С. лишения свободы?" Однако, в связи с тем, что
присяжным неоднократно объяснялось, что под снисхождением мы понимаем обычно
наказание, не связанное с лишением свободы, можно считать, что все присяжные
отвечали на один вопрос: "Заслуживает ли подсудимый лишения свободы?
Еще сложнее обстоит дело с суммированием ответов по второму вопросу,
имевшему три разных варианта: вина в должностном преступлении, вина в
должностном правонарушении, вина в гражданском правонарушении. Эти варианты
искались по ходу исследования, с целью более точного выражения средней
позиции тех присяжных, которые не могли ни оправдать незаконную прокрутку
денег, ни посчитать ее уголовным преступлением, заслуживающим лишения
свободы.
Надо признать, что мы так и не смогли найти удовлетворительную формулу
этого вопроса. Очевидно, что трое присяжных, согласившихся на первом
процессе признать С. виновным только в должностном преступлении, не могли
считать эту вину тяжелой и потому не согласились лишать его свободы. По-
видимому, они имели в виду вину лишь в должностном проступке. На следующем
процессе речь шла уже только о должностном правонарушении, но двое,
согласившихся считать вину С. должностным правонарушением, на деле толковали
об уголовном преступлении, достойном лишения свободы. В третьем суде мы из
формулы второго вопроса вообще убрали понятие должностной вины, заменив ее
на вину в гражданском правонарушении. Однако по высказываниям присяжных
видно, что многие из ответивших утвердительно на этот вопрос и не
согласившихся с наказанием С. лишением свободы считали, что основная его
вина состоит именно в должностном правонарушении государственного
руководителя.
По-видимому, чтобы более точно выявить все эти оттенки мнений
присяжных, необходимо давать им больше вариантов ответов и тогда можно
избежать многозначности в толковании полученных результатов. Как мне
кажется, не стоит экономить на количестве вариантов, включая даже такие
проверочные вопросы, как например: "Считаете ли вы подсудимого совсем
невиновным?". Так, в первом процессе 6 из 11 присяжных признали С.
невиновным в уголовном преступлении, но сколько из них считали его виновным
в гражданском порядке, а сколько посчитали вообще не виновным (такие мнения
были), мы твердо не знаем.
Чтобы определить итоговую, интегральную точку зрения всех присяжных,
обсуждавших данное дело, просуммируем голоса по всем трем процессам.
Из 35 присяжных высказались за признание С. виновным:
- в хищении и за лишение его свободы - 10,
- в хищении без лишения свободы - 3,
- в должностном преступлении с лишением - 2,
- в должностном правонарушении без лишения свободы - 6,
- в гражданском проступке без лишения свободы - 8,
- за невиновность С. - 6,
ИТОГО: - за вину в преступлении и лишение свободы - 12,
- а вину в уголовном преступлении без лишения свободы - 3,
- за невиновность в уголовном преступлении - 20.
Таким образом, только треть участников 3 исследовательских процессов
согласилась считать присвоение директором интерната С. прибыли от прокрутки
им государственных средств уголовным преступлением (по преимуществу,
хищением), а подсудимого - заслуживающим лишения свободы. Больше половины
посчитали эти действия не уголовным преступлением, а всего лишь гражданским
или должностным правонарушением.
Мне кажется, что наши действующие суды, если желают быть народными и
совестливыми, не должны в своих решениях противоречить мнениям и совести
большинства своих сограждан и, по крайней мере, не выносить суровых решений
по делам, аналогичных тем, которые нами выше описаны. Ибо на деле нет в
таких делах уголовщины.
А с другой стороны, не имеет права государственный руководитель
использовать врученные ему деньги для личного бизнеса - его за это надо
увольнять. Также не имеет права предприниматель использовать чужие деньги в
своем бизнесе без договора об этом с владельцем денег (обычно на условиях
процента). Согласно гражданскому праву в случаях такого своеволия полученная
прибыль полностью (да еще и со штрафными санкциями) отбирается в пользу
владельца денег.
И именно такие наказания предлагали применить к директору С.
большинство присяжных, что даже юридически оказывается более верным, чем
нынешние судебные решения по делам такого рода. Впрочем, странным это
обстоятельство представляется лишь поверхностному взгляду, потому что
истинное право в своей глубине основано на народной совести гораздо больше,
чем на логических умозаключениях юристов.
Для устроителей судов присяжных
О неустойчивости вердиктов присяжных
В этой главе читатель впервые столкнулся с одной из самых больших
трудностей суда присяжных - большой зависимостью его решений от состава
присяжных, от позиции старшины и активности стихийно выдвигающихся в
обсуждении лидеров.
По одному и тому же делу "глас народа" бывает совершенно разным. Одна
треть присяжных готова сажать директора как уголовного преступника, а две
трети не видят в его действиях никакой уголовщины. В зависимости от
случайностей состава приверженцы одной позиции могут оказаться большинством
в одном процессе и меньшинством в другом. С подобным явлением мы будем
неоднократно сталкиваться и в последующих главах.
Думаю, противоположность вердиктов двух повторных процессов по делу С.
во многом была предопределена разными позициями старшин-предпринимателей.
Один из них резко осуждал директора за должностное преступление, настаивая
на суровом наказании, а другой, напротив, считал, что баланс вреда и пользы
от С. все же положителен и надо ограничиться лишь мерами должностного и
гражданского воздействия. И хотя оба старшины в этих процессах вели себя
тактично, но их ведущая роль оказала решающее воздействие на присяжных в
процессе окончательного голосования.
Так, анализ предварительных письменных ответов присяжных в последнем
процессе показывает, что вначале большинство было за признание С. виновным в
хищении (9 против 5), а в процессе обсуждения соотношение голосов сменилось
почти на обратное в согласии с мнением старшины.
Кроме того, на итоговое решение оказывает существенное влияние и состав
присяжных. Так, во втором процессе среди серпуховских присяжных было больше
бюджетников, раздраженных задержками зарплаты, чем на первом процессе в
Москве, где такое явление менее известно.
Столь сильная неустойчивость решений способна ужаснуть и отвратить от
суда присяжных многих юристов, воспитанных на понятном убеждении, что
справедливость судебного решения неразрывно связана с его однозначностью и
постоянством. Однако, думаю, мы не имеем права сразу поддаваться эмоциям, не
попытавшись хотя бы осмыслить внешне противоположные результаты и научиться
узнавать в них сложную интегральную истину.
Так, за всеми случайностями и колебаниями суждений присяжных в деле С.
не следует терять основной вывод: решения нынешних уголовных судов в делах
предпринимателей и руководителей сегодня не поддерживает очевидное
большинство граждан, и потому суды обязаны корректировать свою практику по
таким делам, чтобы не оказаться в прямом противоречиии с народом нынешним и,
что еще важнее, с народом будущим.
Нелегко понять Глас Истины в нестройных голосах присяжных.
И принадлежит он не всегда большинству. Даже в пристрастных суждениях
меньшинства содержится истина, без учета которой Законодатель рискует сильно
ошибаться. И если, например, браться за решительное выведение "прокрутки
чужого" из-под уголовного топора, то не менее решительно надо обеспечить
действенность гражданских судов в этой сфере.
