предыдущая оглавление следующая

В защиту экономических свобод            Выпуск 1

Раздел III. Б. К.Буржуадемов Рецензии и выдержки из публикаций с комментариями

Рецензия на самиздатскую книгу Адама Кузнецова "Бедность народов», 1978г.

Большая самиздатская работа, в которой детально и неспешно разбирались бы проблемы нашей "антиэкономики" и возможностей выхода из нее, т.е. книга, о которой мы мечтали еще год назад (как рассказывалось в предисловии), уже существует. Пусть она не во всем такая, как грезилось, но ведь иначе и быть не может.

Уже название книги недвусмысленно определяет позицию автора – солидарность с "поконченным буржуем" и перекличка с работой Адама Смита ("кузнец" – англ.) "Богатство народов" ("Бедность народов" звучит как "антиэкономика"). Конечно, перед нами не привычный научный трактат, а скорее блестящая публицистическая работа, способная стать исходной фактологической базой для выработки каждым непредвзятых убеждений на состояние нашей экономики.

Очень важно, что работа почти целиком построена на использовании и анализе материалов официальных газетных материалов, т.е. на том, что "известно всем", но до сих пор не складывалось в единую картину. Адам Кузнецов рисует эту картину. Живым языком и горьким юмором он объединяет своею мыслью известные всем факты и лишь печально подчеркивает иногда: "Это происходит повсеместно. Это известно всем".

А сейчас я расскажу об основной структуре и содержании книги "нового Адама", a также приведу несколько наиболее важных для нашей темы кусков. Она состоит из двух основных частей, посвященных анализу физического и умственного труда при социализме и двух предваряюще-заключительных частей.

Ч.1 "Кисельные берега победившего социализма" , как бы обращена к верующим в социализм людям как у нас, так и на Западе, и служит увещеванием их, предупреждением, что "социальный идеализм является наилучшей почвой для произрастания всех видов политического бандитизма»:

"Там, где взор социального идеалиста видит рядом богатого и бедного, он всегда с готовностью примет объяснение, говорящее ему, что богатый ограбил бедного и разбогател за его счет. Если же это объяснение будет облечено в научные термины, если мелькнет волшебное, все объясняющее слово "эксплуататор, эксплуатация", то безотчетный сострадательный импульс легко может переродиться в твердое жизненное убеждение: чтобы покончить с бедностью и всеми проистекающими из нее несчастьями, необходимо прежде всего покончить с эксплуатацией.

Но, спрашивается, знает ли что-нибудь наш идеалист о том, как обстоит дело с богатством и бедностью в государстве, где с эксплуататорами покончили уже 60 лет назад, где "буржуи выведены под корень"? Слыхал ли он, какие молочные реки текут там между кисельными берегами?"

Фактически, это обращение к людям, избравшим неведенье, то ли из сострадательного идеализма, как на Западе, то ли из-за страха перед властью, как у нас. Разбор причин недостоверности и принципиальной неполноты данных официальной статистики приводит автора к решению положить в основу книги качественный анализ газетных и иных печатных материалов. Конечно, на мой взгляд в отрицании данных официальной статистики А.Кузнецов сильно перехлестывает. Эту статистику никак нельзя называть лишь "специфической разговорной "феней", "созданной руководящим слоем для того, чтобы скрыть истинную правду от собственных граждан, а порой и от самих себя".

Нет, со статистикой положение в СССР сложнее, и, конечно, ее данными можно пользоваться после соответствующей обработки сомнением и проверкой. Однако в праве автора было избрать иной источник информации и очень хорошо, что он воспользовался этим правом. Действительно: объективная нужда заставляет власти в качестве "последнего средства" воздействия на своих подчиненных использовать средство открытого разоблачения в печати. Материалы этих разоблачений, как правило, точны и достоверны и сопровождаются лишь одним общим искажением, а именно назойливым уверением, что речь идет лишь о частных, временных и случайных недостатках, которые ни в коем случае нельзя обобщать. Но именно такое обобщение и производит в своей книге наш "новый Адам", и именно в этом огромное значение его работы, которую следует "знать всем".

"Единственная реальность, не поддающаяся фальсификации, это 200 млн. человек, встающих каждое утро в огромной стране, отправляющихся на работу и производящих своим трудом необходимые для их жизни вещи. Как складывается труд этих людей, какие вещи и в каком количестве удается им производить – вот, что должно стать главным предметом нашего исследования. Первая часть его будет посвящена тем, кто вкладывает в производство материальных благ свой физический труд, опыт и сноровку – рабочим. Во второй речь пойдет о распорядителе, т.е. о человеке, чья детальность состоит в сборе специальной технической информации всякого рода и принятии на ее основе решений – что, из чего, в каких количествах, как производить, и где, за какую цену, кому продавать. В самом общем виде предлагаемое читателю исследование могло бы иметь и такой подзаголовок: «Как работают люди в Советском Союзе»

При этом конечно, основное внимание будет уделено болезненным явлениям. Тот факт, что социалистический хозяйственный организм при всех своих хворях остается жизнеспособным и даже может плодить себе подобных, слишком хорошо известен миру и не нуждается в специальных оговорках или истолкованиях. Отдельный человек тоже может жить очень долго, даже если врачи находят у него диабет, цирроз печени, гипертонию, глухоту, язву, эпилепсию, туберкулез… или другую не смертельную болезнь, а то и целый пучок их. Однако при этом жизнь его будет неизмеримо беднее, чем жизнь остальных людей, в тысяче вещей он должен будет ограничивать себя. Сказанное, в значительной мере, справедливо и в отношении человеческих обществ.

Каждое из них должно знать, чем грозит ему тот или иной способ организации хозяйственной жизни в условиях индустриальной эры. А социально-политические науки должны видеть свою задачу в том, чтобы давать ясный ответ на вопрос: чем народам придется платить за тот или иной путь, в чем будет состоять расплата».

Часть II. "Как работают руками" разделена на главы, посвященные последовательно:  1. Заводским рабочим; 2. Строителям; 3. Шоферам; 4. Работникам сферы обслуживания; 5. Шабашникам; 6. Работникам приусадебных участков; 7. Сельским рабочим (колхозов и совхозов); 8. Работникам складов и транспорта.

Я думаю, нам будут особенно интересны главы 5 и 6, где анализируется положение не государственных, а свободных работников, и поэтому эти главы я перепечатываю практически полностью.

"5. Те, кому больше других надо (шабашники)

Залив луг асфальтом, можно уничтожить всю зелень на нем, но нельзя отменить простого закона природы: трава растет из земли. Треснет асфальт, и травинки немедленно пролезут сквозь щель на свет.

Запрещая и пресекая естественные рыночные взаимоотношения между людьми, можно задавить их трудовую энергию до минимума, но нельзя уничтожить простой закон экономики: спрос рождает предложение. Даст слабину карательно-контролирующая машина, и тотчас спрос на качественный и эффективный труд вызовет на свет людей, готовых за нормальное вознаграждение трудиться на совесть. Именно так появился в последние десять лет профессионал-шабашник. И, конечно, проклюнулся он в первую очередь там, где спрос был самым жгучим, - в сфере обслуживания.

"В назначенный день и час (в субботу вечером!) явилась бригада карнизчиков – мастер и его подручная. Мастер оказался человеком весьма интеллигентного вида. Одет он был в просторную вязаную кофту, напоминавшую блузу художника, и в джинсы некоей легендарной фирмы. Звали мастера не то Алик, не то Эдик. Из элегантной сумки с белой надписью на английском языке появились на свет карнизы "струна", электродрель, набор пробок, гвоздей и шурупов, белая эмаль в аэрозольной упаковке и прочее, и прочее. Работал "маэстро" быстро, легко, артистично. На установку двух карнизов он потратил полчаса, получил причитавшиеся ему 24 рубля, собрал инструменты и бегло оглядел поле деятельности: не осталось ли где выщербинки, соринки, помарки. Все было "о’кей" (ЛГ 18.5.77.)

Другие мастера с не меньшим блеском могут выполнить ваш заказ на циклевку пола, обивку дверей, отделку ванной кафелем. И будут при этом вежливы, приветливы, трезвы, придут в точно назначенное и удобное для Вас время, постараются не напачкать. Цену назначат заранее и потом не станут торговаться и вымогать добавки. Какую цену? Как правило не выше государственной. Обивка двери стоит по прейскуранту Фирмы "Невские зори" 25 руб. – столько же берет и шабашник. Только при этом не заставляет Вас тащиться в контору для выписки квитанции, является сам, предлагает выбор обшивочных материалов, не требует, чтобы его ждали с утра до вечера в рабочие дни. За циклевку пола шабашник берет по рублю с квадратного метра – тоже близко к официальной цене. Но мастер из фирмы проковыряется два дня, а шабашник придет с мощной циклевочной машиной и сделает все за три часа. Откуда возьмет машину? На любой соседней стройке, договорившись за определенную мзду с бригадиром плотников (ЛП 10.6.76). И все будут довольны – и мастер, и бригадир, и заказчик.

Не довольно будет только государство. При таком прямом переходе денег от потребителя к производителю, как урвать ему свои 200% накладных? – Никак не урвать.

И не найдя пока юридической формы подавления шабашников, оно обрушивает на головы "рвачей" газетные громы, пытается раздуть ненависть к ним, называя несуразно завышенные цифры их заработков, проводит рейды дружинников, вывешивает портреты задержанных в витринах под рубрикой "Они мешают нам жить". Говорят, одно время для большего позора над фотографиями писали не только фамилии задержанных, но и адреса.

Однако вскоре от этого отказались – слишком много людей скапливалось у витрин, лихорадочно списывая адреса нужных им мастеров.

Невозможность открыто искать контакта с клиентом – главная проблема шабашника, да и всякого, кто захотел бы зарабатывать обслуживанием помимо государственных учреждений.

Вот, к примеру, открыли те же "Невские зори" новый вид услуг: английские группы для детей дошкольного возраста. Приводите своих малышей в 9 ч. утра, и милая руководительница группы будет 6 час. заниматься с ними, гулять, разговаривать по английски, поить чаем (бутерброды приносите свои). Плата за одного ребенка – 35 руб. в месяц, размер группы – 12 детей, за пропущенные по болезни дни деньги не возвращаются. Нетрудно подсчитать, что за вычетом 140 руб, получаемых руководительницей (это максимум), скажем,10 руб. за помещение (2 пустые комнатки) государство получает чистых 278 руб, т.е. опять же 200% с оборота. А если вдруг руководительница не захочет отдавать ему эти деньги и перенесет занятия к себе домой? Тогда ей придется набирать детей путем тайных переговоров со знакомыми знакомых. И лучше ей иметь хорошие отношения с соседями, потому что любой донос в райфинотдел может поставить ее под удар: объявят тунеядкой, живущей на нетрудовые доходы, возбудят уголовное дело.

В.П. рассказывала мне, что выезд на лето в деревню за 400 км, включавший две пересадки со всем дачным скарбом, был для нее мучительной проблемой, пока знакомые не свели их с владельцем "Волги'', подрабатывающим по выходным дням частным извозом. В субботнее или воскресное утро он подает машину к дому очередного клиента, тот грузит вещи и детей и через 6 часов выгружает их у деревенского дома. То же самое при возвращении в город – исполнительный водитель приедет за вами в назначенный день и так же исправно доставит домой. Берет он по 10 к. за км, холостой пробег не считает. Это обычная цена такси (до подорожания), но т.к. государственные такси за пределы области выезжать отказываются, спрос на его услуги был бы огромным, если бы ему было разрешено искать клиентуру открыто. Но он вынужден таиться и ограничивать себя дюжиной семейств, полагаясь лишь на то, что из порядочности и собственного интереса эти люди постараются не погубить его своей болтливостью.

Такая же осторожность требуется и портным, шьющим на дому, вязальщицам, сапожникам, парикмахершам, зубным врачам, работающим без вывески. Государство преследует их с какой-то несоразмерной свирепостью. Однажды нас познакомили с нелегальным портным, который за три дня, остававшиеся до отъезда в отпуск, сшил нам с женой замечательные брюки. Когда же мы полгода спустя собрались к нему снова, знакомые сказали, что поздно – уже посажен.

(нет стр. 216)

… кидается по округе раздобывать доски, гвозди, инструмент, цемент. Он может найти где-нибудь неподалеку экскаваторщика и тот за мзду хоть ночью подгонит машину и выроет нужную траншею. Или с растворного узла шофер по договоренности привезет самосвал бетона. Потом в нарядах (бригадир составляет их с великой изобретательностью), все это будет записано как ручное рытье траншеи, ручной замес бетона, заказчик с готовностью подпишет любую липу – лишь бы она была составлена в соответствии со справочником "Единые нормы и расценки строительных работ".

Я спрашивал знакомых шабашников: почему директора, нанимающие их, не пытаются создавать такие бригады из местных рабочих? – Да потому, отвечали мне, что те пьют беспробудно и работать с полной отдачей разучились. А кто не разучился, предпочитает на своем участке трудиться – вернее, да и продуктов на зиму надо запасти. В магазине-то не купишь. Думается, причина еще и в том, что начальству спокойнее, когда люди, получившие такие большие деньги полузаконным путем, уезжают по завершении объекта подальше. Если же брать местных, то между ними наверняка начнется зависть, склоки, раздоры, которые неизбежно кончатся доносами в прокуратуру и возбуждением уголовных дел.

С тех пор, как колхозы и совхозы получили некоторую финансовую самостоятельность, к ним начали заворачивать с предложением услуг и специалисты более высокого класса. Некий Гвидон Тигранян разъезжал со своими помощниками по Уральской области и устанавливал желающим директорам КЦ-18 – коммутатор директорский на 18 номеров для оперативной селекторной связи начальства с подчиненными. Получал за установку где 5, где 7, а где и 8 тысяч рублей. Было проведено следствие, состоялся суд. Подвести действия Тиграняна под разряд "преступно-бманных" не смогли, но установили, что имела место переплата из-за отсутствия твердых расценок на работы такого рода. (Расценок потому и нет, что никакое государственное предприятие такой род услуг еще не осуществляет). С прыткого связиста хотят взыскать 19 тыс. из заработанных им 40, но он платить не собирается, а в сберкассах г.Еревана ни на его имя, ни на имя жены никаких вкладов же обнаружено. (ЦП. 22.7.77)

Органы финансового контроля, конечно, косятся на шабашника и, где могут, выживают его. Ну не дикость ли, что обычный работяга получает за свой труд столько же, сколько академик? Опасность состоят еще и в том, что шабашник несет с собой соблазн для самих начальников, предоставляющих ему работу. Все чаще приходится слышать, как бригада берет работодателя в долю и за выгодный заказ выплачивает ему перед самым закрытием нарядов куш в 500-1000 руб. Хуже того – некоторые бригады, понемногу развращаясь, тоже начинают халтурить, и потом суют взятку сговорчивому председателю колхоза, чтобы он их халтуру принял и отпустил с миром.

Соседство рационально-рыночного шабашника с иррационально-плановой экономикой порой создает трагикомические курьезы.

В Ленинграде на берегу отводного канала на Охте стоит Петрозавод. Производит металлоизделия. В канале у него небольшие причалы для лодок и катеров. Этот канал постепенно забивался бросовым сплавным лесом, который сильно мешал заводу и который решено было убрать. Ни сметы, ни рабочих на это не было. Наконец, бухгалтерия изыскала возможность заплатить наличными. Сразу нашлась бригада грузчиков-шабашников, которая в два дня выловила все бревна и сложила их штабелями на берегу. На следующий же день в дирекцию завода явилась милиция и потребовала в трехдневный срок очистить берег от бревен.

- Куда же мы их денем? У нас ни складов, ни территории.

- Это нас не касается.

Бревна лежали, никто их не убирал. Тогда милиция разыскала шабашников, работавших по очистке канала, и потребовала от бригадира убрать бревна. "В трехдневный срок. Иначе привлечем к суду". Грузчики задумались крепко и на третий день придумали вот что: объявили дешевую распродажу леса населению. В один вечер все бревна были раскуплены, растащены, увезены – берег очистился. После этого ОБХСС привлек бригаду к уголовной ответственности по обвинению в расхищении социалистической собственности.

Но такое может произойти только в крупном городе. Чем дальше от центра, тем вольготнее чувствует себя шабашник, тем чаще ему удается приложить руки к спорой и прибыльной работе. На крайнем Севере и Востоке даже крупным предприятиям разрешено привлекать людей на условиях, мало чем отличающихся от расценок шабашки. Искатели длинного рубля отправляются в Мурманск или Владивосток и нанимаются на рыболовные сейнеры. За сезон при удачной лове, говорят, можно заработать чистыми и 7, и 10 тысяч. Лихая эта жизнь с тяжким трудом в море и красочными загулами на берегу в знаменитом ресторане "Арктика" очень хорошо описана Георгием Владимовым в романе "Три минуты молчания". Однажды мне довелось слышать рассказ человека, побывавшего в местах тоже очень прибыльных, но писателю или журналисту почти недоступных – на золотых приисках Чукотки.

Он завербовался на 3 года, но уже через год понял, что больше ему не выдержать. И не потому, что тяжелая работа длилась по 12 ч. в сутки, часто без выходных. И не потому, что полярная ночь тяжко давила на психику. Вся атмосфера жизни оказалась настолько смещенной в сторону от привычных понятий, от нормальных человеческих отношений, что рано или поздно могла привести к необратимому душевному надлому.

Барак на множество коек. Никогда не остаться одному. Мужчины, мужчины – женщин и детей очень мало. Люди в разговорах раскрываются неохотно, темнят, друг другу не верят. У многих прошлое такое, что, действительно, лучше о нем не распространяться. Примерно половина работяг – с высшим образованием. Этим тяжелее, чем прочим, потому что после работы пойти некуда. Только пить или играть в карты. Игра засасывает даже сильнее, чем выпивка. В качестве денежной единицы, кроме обычных рублей, десяток и сотен, часто фигурирует ящик коньяка. Иногда появляются заезжие шулеры. Игра идет тогда до утра (черного, полярного), а потом шулера исчезают на нанятом вертолете. Если их поймают, могут забить до смерти. Нравы настолько крутые, что начальник прииска ходит с пистолетом. За выгодную работу надо платить бригадиру, за хорошее закрытие нарядов – учетчику. О технике безопасности, законах о труде, правильной медицинской помощи на шахтах если и вспоминают, то лишь как о диковинном столичном баловстве.

Пока прииск выполняет план и сдает золото, он остается практически экстерриториальным, под единовластным диктатом директора, и контролеры с ревизорами стараются туда не соваться. Физическое и нервное перенапряжение нередко приводит к психическим срывам. Бывали случаи, когда люди в состояния депрессии уходили в тундру, терялись там и замерзали. Самоубийства тоже не редкость.

Как мой приятель сумел вырваться оттуда, сколько недель и какими приемами обольщал врачиху, чтобы выдала нужную справку,- это история для другой книги. Следует лишь сказать, что последняя серьезная опасность ждала его уже в Московском аэропорту. Ибо прилетавших с Севера "миллионеров", которых легко опознать по истосковавшимся глазам и новеньким дубленкам, караулят аферисты всех мастей. Таксеры завозят в подготовленную в лесу засаду и там грабят, девицы пытаются заманить "на хату", перекупщики предлагают "доставшиеся по случаю" часики или "камушки". Но мой приятель обо всем был заранее предупрежден, счастливо избежал всех опасностей и теперь, словно герой Джека Лондона, вернувшийся с Клондайка, может рассказывать родне и детям в уютной, купленной на заработанные деньги квартире о тех легендарных краях, где ночь длится полгода, где непрерывно грохочут драги и откуда золотой песок по засекреченным и охраняемым пулеметами каналам течет и течет в сейфы государственного казначейства.

И пусть ни крупинки этого песка слушателям его не достанется, тем не менее в их жизни и судьбе он начинает играть все большую и большую роль. Ибо научившись долетать до Чукотки за 9 час. и строить шахты в вечной мерзлоте, мы тем временем разучились выращивать хлеб. Хлеба в России теперь не хватает. Мы покупаем его за границей на чукотское и прочее золото. А что выращиваем сами, то убираем и расходуем таким диковинным образом, что в одной главе об этом не расскажешь. Попробую уложиться хотя бы в две.

6. От зари до зари. (На своем участке).

Справочник "Народное хозяйство СССР" выходит нерегулярно, малыми тиражами и широкой публике неизвестен. Но вот весной 1977г. "Литер.газета" опубликовала несколько цифр из него, которые людей, интересующихся экономикой своего отечества, просто ошеломили.

"Площадь, отведенная под личное подсобное хозяйство жителей села составляет 1,5% всей пахотной земли в стране.

На этих 1,5% производится 34% овощей (от общего объема по Союзу), 40% яиц, 60% картофеля. На них же содержится 18% общесоюзного стада овец, 18% свиней, 33% коров, 80% коз" (ЛГ 11.5.77г.)

Одни, прочитав, недоверчиво качали головами. Другие крякали. Третьи спрашивали, как и кто мог провести такие подсчеты, если продукция не поступает на рынок, а в основном потребляется самими производителями. Четвертые ругали колхозы. Пятые говорили, что этого просто не может быть, и они никогда, ни за что такому не поверят. Но те, кому доводилось летом бывать в деревнях,- те верили сразу.

В нашей деревне, например, совхозное поле начинается прямо за личными огородами, так что контраст особенно разителен. Идешь по дороге мимо аккуратных рядов окученной, прополотой, пышно кустящейся картошки, и вдруг – что такое? – видишь бесконечное поле бурьяна. "Да нет,- уверяют вновь приехавших те, кто жил с самого начала лета. - Там под бурьяном тоже картошка. Только совхозная. Вон в одном месте ее цветочки пробились. Приедет трактор окучивать, тогда сами убедитесь".

Действительно, через несколько дней приезжает трактор. Конечно, разглядеть междурядье в буйном море зелени тракторист не может, ведет машину почти наугад. Да и некогда ему разглядывать. У него план – обработать столько-то гектаров, а как – не его забота. Срезанные плугом картофельные стебли валятся в борозды вперемешку с бурьяном, но что-то все-таки остается. Так что осенью картофелеуборочный комбайн выскребет из земли несколько мешков, да бригада работниц, бредя за ним, наберет с поверхности еще столько же. Сколько картошки остается в земле – никому не известно. Однажды к концу октября наши старики пришли на убранное совхозное поле и, что было силенок, ковыряли его лопатами и наковыряли еще мешков десять. Но не было подводы сразу отвезти по домам, оставили до удобного случая мешки стоять на поле. А тут, как назло, директор проезжал и увидел:

- Что за мешки?

- Да вот, старички добрали то, что в земле осталось.

- Как? Государственное добро грабить? - Не допущу! Забрать на склад!

И забрали. Ну, на следующий год никто уже не пошел добирать ту картошку – пусть себе гниет в земле.

Каким же чудом появляются на свет те пышные, зеленые ряды, которые покрывают личные участки крестьян? – Да просто люди работают на них от зари до темна – только и всего. Работают старики, старухи, подростки, пенсионеры, инвалиды. Приезжает помогать в выходные и отпуска городская родня. Окучивают, пропалывают, удобряют, обирают колорадского жука. Мужики после рабочего дня в совхозе или в близлежащем городе заступают "во вторую смену", делают то, что старым и малым не под силу. Техники никакой, лошадь хорошо, если дадут на один день на всю деревню – на вспашку, потом на окучивание. Но многим не достанется и лошади, обойдутся тяпкой. Воду для поливки – в ведрах из колодца. Редко кому удается обзавестись насосом. С удобрениями и семенами тоже надо выкручиваться, кто как сумеет, в магазине не купишь.

Но хуже всего со сбытом продукции. Урожай, известное дело, год на год не придется. Даже если крестьянин засевает участок только в расчете на свою семью да на городскую родню, в урожайный год у него получится излишек, который он не прочь бы продать. Тут и начинается морока. В селах, даже в крупных, рынки почти повсеместно запрещены, закрыты, разогнаны, чтобы в людях "не развивался нездоровый дух наживы". Везти в районный центр? На чем? Насчет дров из леса с шофером договориться еще можно, но соваться в город с "частным" товаром на казенной машине, конечно, рисковано. Кроме того, для рынка нужна справка из сельсовета, что ты эту картошку вырастил сам, на своем участке, что чужой труд не эксплуатировал и не с колхозного склада украл. Раз попросишь такую справку, другой, а на третий на тебя уже коситься начнут, назовут спекулянтом. Да и справка в случае чего не больно тебя защитит. Вот в поселке Енакиево Донецкой области милиция решила ударить по нездоровым пережиткам буржуазной психологии – устроила рейд на рынок, задержала всех торговавших, отобрала выручку и товар (в основном, чеснок). (ЦП 31,5.77) Через день все же отнятое вернула, но своей цели достигла – у многих отбила охоту вновь соваться к прилавкам.

Вся эта метода помех, подавления, выставления на позор почти полностью извела уже сельские рынки в российской части Союза. Нет больше понятия "торгует", есть понятие "спекулирует". Торговать стало стыдно. Стыднее, чем пьянствовать или красть. Поэтому каждый поневоле старается ничего лишнего не выращивать. Мимо нашей деревни плывут на байдарках туристы, останавливаются, просят продать картошки, молока, яиц. "Нету, родимые, только-только на себя хватает". Туристы из прибалтийских республик не верят, обиженно поджимают губы. "Вот они, эти русские. К нам приедут – все прилавки опустошат, а как мы к ним – даже картошки не продадут".

Конечно, трудно поверить. Трудно поверить, что в августе я, пытаясь купить яблок для детей, хожу из дома в дом и беру младшую "для жалости". Тогда удается кого-нибудь из хозяев растрогать, уговорить, и мы уносим полведерка мелких, траченных червем яблочек. Сады стоят без ухода, стволы не беленые, не окопанные. Кому охота зря надрываться? Ведь яблоки – не картошка, их на зиму в яму не зароешь, подвалов специальных нет. А свиньи опадышами и так наедятся, они неразборчивые. Кто живет у самого шоссе, придумали теперь ведра с яблоками выставлять на обочину для проезжих туристов. Но те уже на юге загрузились, редко останавливаются. Катят себе мимо, сияя желтыми дынями из-под заднего стекла. И еще катят мощные серебристые автофургоны, везут помидоры из Болгарии, фрукты из Венгрии, компоты из Румынии. Красиво и без хлопот. 1-ю категорию обеспечим, а остальных?.. Да Вы русского мужика не знаете. Он ведь у нас какой верткий – ого! Как-нибудь вывернется. А дай ему слабину – сразу баловаться начнет.

Именно уничтожение сельских рынков в России дало такие колоссальные преимущества торговцам из южных республик. При нормальном положении дел местные плодово-ягодные культуры могли бы составить очень мощную конкуренцию дарам юга, свели бы импорт оттуда – к цитрусовым, винограду, гранатам, дыням. Все остальное – яблоки, груши, черешню, цветы могли бы легко выращивать и сами. Тогда не создалось бы положения, при котором "колхозник в Грузии получал бы в среднем от личного хозяйства втрое больше, чем от участия в общественном труде". (ЛГ. 31.3.76). Не разъезжал бы, озлобляя людей, по улицам северных городов экзотический персонаж в кепке-аэродроме, раздающий таксерам и швейцарам десятирублевки в качества чаевых. (Характерный анекдот: два грузина в ресторане пытаются перещеголять друг друга: один дает официанту 10 руб. на чай, другой тут же вручает четвертной; один, подавая номерок гардеробщику, добавляет 50-рублевку, другой дает номерок и говорит: "Пальта не надо"). Официально считается, что скупать излишки с.-х. продуктов должны кооператоры. Есть такая специальная организация – КООПСОЮЗ. Вот как она осуществляет свою задачу в Курской, например, области. По местному радио объявили, что будут закупать у населения картофель 21 мая. Кто мог достать транспорт, явился к назначенному месту, но там объявили, что покупать будут не здесь, а за 25 км, около ж.д.станции. Люди кинулись туда, но там не оказалось вагонов и закупку отложили на день. Наконец, на следующий день начали закупать – один человек у весов на огромную очередь. Естественно, продать смогла лишь малая часть (ЦП. 31.8.77). В соседней Белгородской области после аналогичного объявления "картофель доставляли подводами, ручными тележками – кто как мог. Штабеля мешков тянулись от магазина до сельсовета, т.е. на расстояние доброго городского квартала. Колхозники охраняли эти штабели неделю, пока не выяснилось, что долгожданного закупа не будет". (ЦП 9.7.77) "Сколько готовой продукции гибнет – этого никому не учесть, потому что жалуется на кооператоров один из сотни, и жалобы, как правило, ни к чему не приводят" (Там же).

Не многим лучше и положение тех горожан, которым удалось получить небольшой садовый участок за городом (6 соток – 0,06 га). Посадки садовых товариществ вырастают сегодня вокруг многих городов. Сажают там фруктовые деревья, ягоды, огурцы, редиску, лук, салат и прочую огородную мелочь. Приезжают работать в субботу и воскресенье, а иногда и в рабочие дни. Существование садоводов сжато десятками официальных и полуофициальных запретов. Из садового товарищества в Горьком пишут, что им запрещено использовать полиэтиленовую пленку в теплицах (ЦП 8.7.77). Почему? Неизвестно. По существующему уставу, единое для всей страны, домики должны быть только деревянными, площадью от 12 до 22 м2, веранда не больше 10 м2 (ЛГ 26.1.77). В северных краях в дощатой халупе холодно, а в южных – дерева не достать, оно на вес золота, а кирпич и шлакоблоки есть, но строить из них нельзя, категорически запрещается ставить печь, ибо тогда домик считается зимним и что же это получится? У человека будут две квартиры? Недопустимо. Работы на участках идут с апреля по ноябрь, и как северяне ночуют там в холодные месяцы – это трудно себе представить, ведь многие приезжают с детьми. А как обсушить одежду, если пришлось работать под дождем?

Снабжение водой, электричеством, прокладка дорог, стройматериалы, инвентарь, удобрения – все это вырастает для садоводов в бесконечную цепь тягостных проблем. Продать излишек урожая на рынке вроде и не запрещается, но тоже очень легко попасть в "спекулянты". Но несмотря на эти мытарства, очереди на участки огромные, а двигаются они крайне медленно. "Комитет профсоюза нашего завода,- пишут из Волгоградской области,- неоднократно обращался в райисполком с просьбой о выделении участка для садов и огородов (у нас пустует балок и оврагов, заросших бурьяном, несметное количество), но мы получаем отказ" (ЦП 8.7.77). Примерно такая же история и на подмосковном заводе "Электросталь" и на тысячах других предприятий (ЛГ. 26.11.76).

Статья в "Литературной газете" от 10.11.76г. приводит статистику: товариществам представлено в стране 160 тыс.гектаров (0,08% от всей обрабатываемой земли); членами являются 2,4 млн семей; производят ежегодно 400 тыс.т плодов и ягод, что равно одной пятой продукции, реализуемой государственной и кооперативной торговлей. И в этой же статье рассказано о бесправии садоводов, описана в качестве примера трагическая судьба одного садового товарищества в Балашихинском районе под Москвой.

Принадлежало оно двум московским машиностроительным заводам - "Салют" и "Рассвет". Давно принадлежало, с 1942г. Тогда оно еще называлось огородным, подкармливало голодающих людей в военные роды картошкой. Никто не побеспокоился во время переименовать его и переоформить в садовое товарищество, каковым оно стало на деле к началу шестидесятых. Этим и воспользовался Балашихинский райисполком.

Садоводы давно досаждали ему жалобами на плохое состояние дорог, скверное электро- и водоснабжение, на тo, что местная шпана хозяйничает в домиках, а неизвестные люди захватывают участки по соседству и незаконно примазываются к товариществу. Решено было покончить со всеми этими жалобами и беспокойством одним ударом. На поселок без всякого предупреждения, в соответствии с полученным приказом, двинулась колонна бульдозеров, фруктовые деревья срезались под корень, домики со всем содержавшимся в них летним дачным скарбом и инвентарем давили гусеницами, а остатки сжигали. В один день цветущий садовый участок, составлявший главную радость жизни сотен людей был превращен в развороченное пепелище. (ЛГ 10.11.76) .

Не случайно почти все ссылки в этой главе относятся к газетам 1976-77 годов. Впервые накануне 60-летнего юбилея советской власти прессе было позволено вот, под сурдинку, признать, что социалистическое сельское хозяйство неспособно прокормить страну, что без крошечной полоски земли, обработанной ручным трудом "частника", нам не прожить, прикрываясь цитатами из речи генерального секретаря, газеты одна за другой выпускали статьи в защиту приусадебных участков и тех, кто трудится на них. Но я не думаю, чтобы эта новая пропагандистская кампания могла быстро изменить положение дел на местах.

Велика тяга трудового человека к своему клочку земли, но велика уже и инерция машины, в течение десятилетий занимавшейся уничтожением в нем этой тяги. Повсюду в райкомах, сельсоветах, милицейских участках, исполкомах сидят сыновья и внуки той деревенской голытьбы, которая с наганом в руке приходила в 1929-34 раскулачивать своих трудолюбивых и зажиточных соседей. Давить частника, не давать ему ни ходу, ни продыху приобрело в них силу инстинкта, это издавна почитается у них предметом гордости, главной заслугой, классовым подходом. Обрезать усадьбу старой крестьянки под углы, обложить налогом каждый куст смородины, снести ограду, лишить участка колхозника, перешедшего работать в райцентр (ЛГ 4.2.76), уменьшить пенсию старику, если он засадит больше положенных ему 15 соток (Изв. 31.5.77) – это так, это по-нашему. Центральная пресса, конечно, ошибаться не может, и на словах облеченная властью голытьба будет соглашаться и даже проведет какое-нибудь собрание, на котором под аплодисменты деду Архипу будет разрешено засеять лишнюю грядку моркови. Но звериное чутье будет говорить им (и говорить правильно), что разреши крестьянам свободно выращивать и продавать продукты, они начнут богатеть, а начнут богатеть, так не станут работать в совхозе за нынешнюю плату, что любая доля экономической независимости влечет за собой и независимость мыслей, мнений, а отсюда уже один шаг сами знаете до чего. Нет уж, кампания кампанией, неизвестно еще куда она поведет, а пока пусть все остается по старому.

По старому – это значит вот как.

Возьмем нашу Псковскую область. Снабжается она по 3-й категории. То есть практически одной лишь крупой, рыбными консервами, солью и хлебом. Хлеб привозят в больших количествах и продают в магазинах. А мясо – нет. Весь скот, который животноводческие хозяйства области сдают государству, увозится на мясокомбинаты городов 1-й категории снабжения. Но сельскому жителю прожить долгую зиму без мяса и жиров (масла в поселковых магазинах тоже почти не бывает) очень трудно. Поэтому каждый деревенский дом старается весной купить поросенка (цена на рынке – 50-70 руб.), за лето выкормить его в кабана, осенью заколоть, сало засолить, мясо закатать в банки и тем салом и мясом всю зиму питаться.

Возникает вопрос: чем откармливать кабана? Конечно, собирают объедки, варят картошку, мешают все с рубленой травой. Но кабан ест это плохо, медленно набирает вес. А вот если добавить хлеба, тогда да, ест во всю. И добавляют. Покупают в магазине по 10, по 15 буханок свежевыпеченного хлеба и скармливают борову. Хлеб дешевый – 14 копеек буханка. Оказывается, выгодно.

Это происходит повсюду. Это знают все. По всей стране из-за нехватки кормов личный скот вот уже много лет кормят выпеченным хлебом (ЛГ 11.5.77). В том числе и в те годы, когда пшеница закупается за границей на золото и валюту. Словно в страшном сне: стоят в своих темных хлевах у корыт кабаны и хряпают зеленые долларовые бумажки.

А птица? Чем откармливать кур? Зерна ведь на Псковщине тоже не достать. Иногда продается сырая рожь, но стоит она (по сложившимся ценам) 42 коп.кг. Кому это по карману? Так что, и сюда идет та же вареная картошка и крошеный хлеб. При этом нельзя обвинять крестьян, поносить за несознательность. Разве могут они обойтись при таком тяжелом труде не только без мясной пищи, но даже без яиц. Заметим еще, что хлебно-картофельная диета курам вовсе не по нраву. Начинается нехватка кальция, скорлупа не образуется и, вместо твердого яйца, несчастные птицы начинают изливать посреди двора жидкую кашицу с желтком посредине, которую стая тут же и расклевывает. В нашей деревне куры льются у многих, так что в последнее лето добывание яиц тоже превратилось в проблему – ходил за 7 км в лавчонку именно в тот день, когда их туда завозили. (На следующий день идти было бесполезно).

Что греха таить – подкармливали хлебом и коров. Пастухи жаловались, что коровы в поле траву стали есть плохо, ждали, когда погонят домой, чтобы там полакомиться хлебом. Теперь уже не жалуются: пастухов больше нет, а коров остались только две на всю деревню. В соседней деревне – 9 на 86 дворов. Потому что заготовить вручную на зиму 120 пудов сена на корову, это надо жилы надорвать. А двужильных тех русских крестьян, что могли такое осилить – все меньше и меньше.

Одна из самых больших и детальных публикаций по поводу приусадебных участков – статья В.Травинского в "Литературной газете" от 11.5.1977г. Если статья Льва Лондона о бригадном подряде ждала разрешения к печати два года, то эта ждала 5 лет. Сам журналист успел за это время умереть, но картина, написанная им, осталась неизменной настолько, что "Гайд-парк при социализме" (определение Чаковского "ЛГ") нашел возможным выпустить его работу почти без корректив. Автор всей душой на стороне личных хозяйств, призывает по возможности помогать им, разъясняет, какое это невозможное дело для крестьянина или крестьянки в летнюю страду стоять за продуктами в поселковом магазине (даже если бы продукты там были), как спасают им силы и здоровье эти собственные овощи, молоко, творог, яйца – все свежее, все под рукой… Но даже он допускает одну важную ошибку и дает козырь в руки тех администраторов, которые мечтали бы покончить с приусадебными участками навсегда.

Ведь "если ни зерна, ни кормов владелец приусадебного участка на своей земле (15 соток!) не выращивает,- пишет он,- то с чего же кормятся его скот и птица? Ведь не святым же духом они растут и набирают вес? Личное животноводство… с самой важной точки зрения – с кормовой - получает довольствие с общественного кормового котла страны" (ЛГ 11.5.77)

Нехватка кормов – такая постоянная боль нашего сельского хозяйства, что она заслоняет все остальное даже в сознании думающего и неравнодушного человека. Поэтому автор статьи как бы упускает из виду весь огромный труд, затрачиваемый владельцами на уход за скотом, на дойку, стрижку шерсти, на строительство и ремонт хлевов; стойл, сараев, на уборку и использование навоза. Понадобилась бы огромная армия с.-х. рабочих, чтобы компенсировать такое количество трудозатрат при централизованном содержании частного скота.

Но и о заготовке кормов Травинский судит слишком односторонне. У него перед глазами Кубань, где все открыто, все ровно и где, быть может, действительно, иначе, как из колхозных запасов, выдаваемых колхозникам натурой, сена добыть невозможно. Не то в средней лесной полосе России, в так называемом Нечерноземьи.

Из лета в лето доводилось мне наблюдать эту великую эпопею – борьбу крестьянина за сено для своей коровы.

Еще по ранней весне обходят бригадиры луга и всюду, где только сможет развернуться сенокосилка, втыкают свежесрубленную березку, завязывают ее маковку узлом. Через несколько дней листочки на ней забуреют, и завязанная березка посреди луга превратится в издалека видный знак, межу, предупреждения для селянина – это государственное, тронуть не моги. Иногда только к концу лета, видя, что все равно все луга убрать не успевают, призывает начальство добровольца на уборку и обещает заплатить натурой – 1/6 от убранного. И бывает, работают и за такую плату. Федор Абрамов описал в повести "Вокруг да около" ("Нева", №1, 1963) председателя колхоза, у которого не было больше сил глядеть на погибающее под дождями сено и который по пьянке обещал колхозникам отдать 30% от убранного. Что тут началось! Люди кинулись в луга как безумные, бежали на работу и стар и млад. Повесть кончается описанием трудового энтузиазма и не сообщает, как поступило приехавшее на газике районное партийное начальство: скорее всего, дождалось конца уборки, а потом приказало постепенно отнимать личные стога под видом "забирания в долг" (См. очерк "Мои друзья-колхозники", "Новый мир" №7,1970).

Нет, на государственное крестьянин не посягает и старается по возможности с ним не связываться. Он будет искать поляну на размах косы посреди леса, по склону оврага, на опушке, на болотине, обрадуется и прибрежной осоке. Ему разрешено брать только там, куда совхозная техника проехать не может. И он берет – берет, сколько хватает сил. Надо ему на зиму около двух тонн сена, тогда он продержится. Две тонны сена – это значит не меньше 10 т травы, которую надо где-то накосить, перевезти неизвестно на чем к дому, высушить, уложить в сарай. У кого есть в городе совестливая родня, стараются приехать на сенокос, помочь, а у кого нет?

Нет, не из общественного котла брал 65-летний Анисим, окашивая скаты старого овощехранилища. И 75-летний Савелий; махая косой от зари до зари на дальних прогалинах, тоже к котлу не прикасался. А Ермолаич, который возит на своей лодке осоку с дальнего озера? А Феоктист, который по 20 раз в дождливое лето то рассыпает скошенную траву на каждый проблеск солнца, то трусит наперегонки с тучей, чтобы успеть сгрести все обратно в стожки? А высохший до размера десятилетнего мальчика Мокей, которого не видно, когда он наваливает копну на свою тачку, слаженную из досок и велосипедных колес и впрягается в нее спереди вместо лошади? А согнутый пополам дед, выползавший ворошить клюкой сено, пока главный кормилец семьи вкалывал в городских мастерских? И наконец, тот незнакомый седой, грузный дядька, проносящийся мимо наших окон на мотоцикле в сторону леса, каждый вечер, после рабочего дня, так и не сняв мазутной спецовки, и возвращающийся уже к ночи, с коляской, заполненной горой свежескошенной травы,- где, в какой чащобе находил он свой заветный лужок? откуда брал силы так надрываться? и надолго ли хватит у него этих сил?

Кончаются их силы, сдают коров старики, усаживаются на лавку с недоумением и тоской в душе.

"Замечается тенденция к свертыванию личных хозяйств колхозников», – пишут газеты. Свернешься тут, если тебя столько лет бьют по голове рукояткой классового нагана. Но пока еще кто-то работает, мы имеем – эти 33% коров, 40% яиц и 60% картофеля, создаваемые надрывным, сверхурочным, стариковским и бабьим трудом на 1,5% отечественной пашни.

В части III "Как работают головой" главы описывают труд инженера (на производстве и в проектных институтах и КБ), снабженца, хозяйственного руководителя, контролера-сбытовика, плановика, ученых-прикладников. Описываются, наконец, формы государственного контроля и подавления (ОБХСС), суд, ревизии, партийное руководство, печать). Подробно пересказывать все эти материалы и их анализ – здесь невозможно – надо просто читать их, предоставляя первое право критики – защитникам социалистического способа хозяйствования.

Наконец, самой важной для данного сборника темой является тема части IV. "Есть ли выход?" , (ее первую половину нам придется перепечатать почти полностью)

Не одни мы такие.  "Но возможно ли все это?" – воскликнет тут утомленный печальными картинами читатель.- Если состояние национальной экономики так плачевно, если все части хозяйственного организма поражены столь тяжкими недугами, как вообще может существовать великая сверхдержава – Советский Союз? Откуда черпает она силы для создания своего огромного военного потенциала? За счет чего осуществляет доминирующее влияние на мировую политику во всех далеких и близких точках планеты? Что за таинственные центробежные силы удерживают так прочно ее разнородные части, не дают империи разлететься на множество национальных осколков?

Недоумение такого читателя будет в какой-то мере оправдано. И в то же время оно должно непременно свидетельствовать о плохом знании истории – как древней, так и новейшей. В исторических анналах можно найти много примеров весьма долговечных и устойчивых империй, сочетавших бедность и хозяйственную отсталость с известной политической прочностью и военной мощью.

Такой была Персидская держава, нависавшая в течение двух веков (до похода Александра Македонского) с востока над культурной и процветающей Элладой. Бедность и бесправие народов, живших в 17-18 веках на землях, подвластных испанской короне, были по свидетельству многих историков, неописуемы. И тем не менее, за счет огромных людских и материальных ресурсов, Испания оставалась серьезным соперником англичан, французов, голландцев. Так и Турция при всей своей хозяйственной отсталости на протяжении долгого времени заставляла считаться с собой все европейские государства, а многие более развитые народы (сербы, греки, хорваты, венгры) вынуждены были жить под ее непосредственным господством.

Если же обратиться к нашим дням, то мы увидим, что слишком много стран отстает по эффективности производства даже от уровня родины социализма. В Китае, Индии, Афганистане, Индонезии, Эфиопии, Египте, Анголе, Гаити и им подобных люди живут явно беднее, чем у нас. А тем не менее историческая живучесть их тоже не подлежит сомнению.

Из всего этого следует сделать очень важный вывод о том, что бедность наций отнюдь не всегда приводит к заметному ослаблению их политической и военной жизнеспособности. Если размеры государства и численность населения достаточно велики, то жестко централизованная тоталитарная власть всегда сумеет извлечь из народа нужный ей избыток труда и использовать его для своих нужд. Богатство и процветание в соединении со свободой, порождая неравенства и социальные смуты, гораздо скорее могут привести страну на грань политический катастрофы – и этому мы тоже знаем множество исторических примеров.

Высокая башня упадет под напором ветра скорее, чем приплюснутый к земле амбар. Панцирные организмы – крабы, моллюски, черепахи – при всей своей медлительности и неповоротливости могут пережить многие опасные ситуации, которые для более подвижных, но более уязвимых животных с гибкой скелетной основой окажутся роковыми.

Поэтому вопрос "возможно ли это?" не должен долго занимать нас. Ответ на него слишком ясен: "Да, возможно. В прошлом, настоящем и будущем. Было, есть и будет". Гораздо интереснее рассмотреть другой вопрос: что можно сделать, чтобы вырваться из тисков описанной бедности?

Что предлагают лойяльные.   В апреле 1965г. член-корреспондент Академии наук СССР А.Г.Аганбегян дал интервью для журнала "Знание-сила". В нем было сказано, что "за последние 6 лет темпы развития нашей экономики снизились в 3 раза". Что реальные доходы на душу населения не превышают 40-50 рублей. Что на ремонте машин у нас используется больше рабочих, чем в их производстве. Что половина заготавливаемого леса погибает. Что в средних и малых городах 25-30% трудоспособного населения не может найти работу. Что мы несем непосильные расходы на оборону: из 100 человек работающих 30-40 заняты в военной промышленности. Что хозяйственно-экономическая информация у нас отсутствует, а цифры, публикуемые ЦСУ – дутые. И еще много других малоприятных сведений сообщалось в этом дерзком интервью.

В те месяцы, непосредственно после снятия Хрущева, даже такая отчаянная смелость не вызывала серьезных нареканий. Все, что разоблачало ошибки и промахи прежнего руководства, служило оправданием произведенного переворота и помогало готовить экономическую реформу. Поэтому, хотя интервью на страницах журнала все же не появилось, а вышло только в Самиздате, Аганбегян не был наказан и остался директором Института экономики в Новосибирске.

И вот теперь,12 лет спустя, его голос снова уверенно звучит в хоре тех, кто призывает к реформам. Он уже академик, он высказывается несколько сдержаннее, но по-прежнему не прочь привести два-три убийственных факта из нашей хозяйственной жизни. "Алтайский завод тракторного электрооборудования перешел на выпуск электрогенераторов, которые легче предыдущей модели на 25% и на 13% дешевле. При этом объем производства, исчисляемый в рублях, оказался ниже прошлогоднего на 9,5 млн.рублей, и инженерно-технические работники завода лишились значительной части премии" (ЛГ 4.5.77). "Использование новой сеялки Новосибирского з-да "Сибсельмаш" дало народному хозяйству экономический эффект в 10,5 млн.руб, а завод понес при этом 10 млн.руб. убытка" (там же). Ак.Аганбегян в довольно резких тонах говорит о парадоксах нашего планирования, призывает к переходу на систему "качественно иных показателей, в основе которых должна лежать оценка по конечному продукту". Но как же его оценить, этот конечный продукт? И кто будет оценивать? Об этом не говорится ни слова.

"План должен быть подкреплен стимулирующей системой экономических рычагов таким образом, чтобы выгодное государству всегда было выгодно и любому предприятию, и каждому работнику". Поистине, глубокая мысль. Но почему же система этих рычагов никак не налаживается?

"Нужно глубоко продумать основы социально-экономических экспериментов – организационные, экономические, научные, юридические". Но, уважаемый академик,- если Вы с целым научно-исследовательским институтом ничего путного не сумели придумать за 12 лет, не значит ли это, что условия задачи исключают возможность ее решения? Что Вам платят весьма солидные оклады лишь за то, чтобы Вы тихо возились с сей новой квадратурой круга и прикрывали своим престижем и наукообразными рассуждениями самые главные язвы нашей многострадальной экономики?

Никто, конечно, не станет утверждать, будто ученые экономисты вообще ничего не предлагают и даром едят свой хлеб. Нет, позитивные экономические идеи изливаются с газетных и журнальных страниц потоком. Ни одна критическая статья не может появиться в печати, если она ограничится лишь голой констатацией факта, если не предложит в заключительной части путей преодоления описанных недостатков. Не иметь положительных идей ученым экономистам просто запрещается. И, подчиняясь этому цензурному требованию, они пытаются убедить своих читателей, что стоит только по-новому скомбинировать ведущие показатели, и наша хозяйственная жизнь покатится как по маслу, и приведет нас, наконец, к полному процветанию.

"Я убежден, что деятельность предприятий следует оценивать прежде всего по темпам роста, сравнивая показатели работы с предыдушим годом",- пишет один кандидат эконом. наук из Москвы (ЛГ 16.2.77).

"Думаю, что зеркалом достижений можно считать показатель фондоотдачи",- заявляет директор Днепропетровского машиностроительного завода (ЛГ 18.5.77).

"Вполне реально было бы возвести в ранг определяющих такие показатели, как рост выпуска продукции высшей категории и дефицитной продукции первой категории качества" – утверждает старший научный сотрудник Института гос-ва и права АН СССР (ЛГ 4.2.76).

"Есть старый проверенный жизнью показатель,- уверяет чл.корр П.Бунич.- Чистая прибыль. Иными словами, прибыль, оставшаяся после того, как предприятие полностью рассчитается с государством за фонды, уплатит проценты за кредиты, внесет рентные и некоторые другие платежи" (ЛГ 3.8.77).

Доктор философских наук Н.Аитов считает, что фонды, отпускаемые предприятиями на соцкультбыт, т.е. на жилищное строительство, ясли, детские сады, клубы и пр., должны быть переданы горисполкому – только тогда удастся покончить с текучкой. (ЛГ. №34, 1978г.).

А доктор экономических наук Д.Валовой, произведший сенсацию своими беспощадными разоблачениями в "Правде" (10-12 ноября, 1977), вынужден был закончить статью предложением новой панацеи – оценивать результаты работы предприятий не в рублях и тоннах, а в нормо-часах и нормо-рублях.

Один скептически настроенный работник Министерства электротехнической промышленности замечает, что рано или поздно заводы научаются "изготавливать" любой показатель. Но даже он в полушутливой форме что-то предлагает, а именно – чтобы предприятиям по сумме достижений ставилась комплексная оценка, как конькобежцам-фигуристам. (ЛГ 18.5.77)

Итак, мы видим, что предложений сыпется много, но все авторы их строго придерживаются требований, выдвинутых "государственной бабушкой", ежемесячно снабжающей их нормальными карманными рублями: "да" и "нет" не говорить, черное и белое не называть, планово-социалистическую систему прославлять, страшное слово «рынок» не поизносить. Причем игра эта стала настолько усложненной и увлекательной, что многие серьезные люди с жаром кидаются в нее, отстаивая свои предложения и в пылу полемики очень быстро упускают из виду конечное бесплодие и бессмысленность всей этой экономической схоластики.

Вопрос "есть ли выход?" для них вообще перестает существовать. Они отвечают на другой вопрос: "Как нам поскорее войти в ослепительное будущее, которого нам, согласно передовому учению, все равно миновать не удастся?"

Те же, кому пустота "Гайд-парковских" споров стала очевидна, оборачивают мысленный взор к людям, порвавшим свою зависимость от "государственной бабушки", позволившим себе роскошь свободного политического мышления – к диссидентам.

Что предлагают диссиденты. К середине 70-х годов политическая оппозиция в Сов.Союзе с достаточной отчетливостью разделилась на три основных направления.

За первым из них утвердилось название «неортодоксального марксизма». Сюда входят люди, верящие в "социализм с человеческим лицом, живущие идеалами Пражской весны, надеющиеся на еврокоммунизм и продолжающие утверждать, что замысел Маркса был абсолютно верным, но до сих пор не нашел правильного воплощения. Самые заметные фигуры этого движения – братья Рой и Жорес Медведевы, математик Леонид Плющ и отошедший от активной деятельности после возвращения из лагеря Валерий Ронкин. И хотя это движение до сих пор не заявило о себе достаточно громким манифестом, влияние его шире, чем может показаться на первый взгляд. Ведь все преподаватели общественных наук, все газетчики, пропагандисты, экономисты, литературоведы, историки и философы должны постоянно клясться именем Маркса, а такое бытие, естественно, определяет их послушное сознание. Им начинает хотеться верить в то, что они вынуждены повторять каждый день, и они с благодарностью тянутся к тем, кто в них эту веру укрепляет, да еще с искренней убежденностью, да еще идя на нешуточный риск.

Второе направление можно назвать «либерально-демократическим».

Его бесспорный лидер – академик Андрей Сахаров. Организация "Международная амнистия", Комитет по наблюдению за выполнением Хельсинских соглашений, "Хроника текущих событий" и многие другие ответвления борьбы за права человека – все это бесспорно тяготеет сюда.

В 1976г. на Западе вышел сборник "Самосознание", собравший под своей обложкой многих видных авторов-демократов: Валентина Турчина, Юрия Орлова, Павла Литвинова, Льва Копелева, Григория Померанца, Евгения Барабанова, Бориса Шрагина. Наибольшую поддержку это направление находит в кругах технической и художественной интеллигенции. За счет своей интернациональности оно притягивает к себе многих борцов за права малых народов, благодаря высокому культурному уровню и способности к ясному выражению мыслей – широкое внимание и участие мировой общественности. Именно на него сейчас обрушены самые жестокие удары властей, его участники подвергаются наиболее жестоким преследованиям и постоянной травле.

Наконец, третье направление можно было бы характеризовать как «традиционалистское или корнеискательское». Оно уверенно приняло для себя в качестве идеологической основы учение русской православной церкви, сгруппировалось вокруг могучей фигуры Солженицына и в 1974г. выпустило нечто вроде программного документа сборник "Из под глыб", включавший кроме статей самого Солженицына, работы Игоря Шафаревича, Вадима Борисова, Мелика Агурского и некоторых других.

Для полноты картины следует упомянуть и тех, кого принято называть славянофилами. Однако о них трудно говорить как об едином направлении. Сближение между ними происходит в значительной мере на эмоциональной основе. Их роднит тоска по разрушенной русской культуре, по ушедшему в прошлое религиозному укладу жизни, по насильственно прерванной национальной традиции, а чувства эти являются такими естественными и широко распространенными, что могут сплотить на некоторое время людей самых разных взглядов. К славянофилам относят и издателя самиздатского журнала "Вече" В.Осипова, и литературного критика Петра Палиевского, и качающегося то вправо, то влево художника Илью Глазунова, и лидеров подпольной партии ВСХСОН (процесс в Ленинграде,1967г.), собиравшихся при помощи вооруженной силы заменить тоталитаризм коммунистический тоталитаризмом православно-христианским. К славянофилам же причисляет себя и темная, вечно полупьяная братия, которая ничего членораздельного, кроме "бей жидов и коммунистов!", вымолвить не может.

И вот при всем этом многообразии и обилии вырвавшихся из-под власти официальной догмы идей мы едва ли найдем в потоке диссидентской литературы две-три работы, посвященных собственно хозяйственно-экономическим вопросам. Уничтожающей критике подвергаются все формы беззакония и произвола, цензурный гнет, подавление религиозной жизни, внешнеполитическая агрессивность, использование психушек против инакомыслящих. Но вопрос о формах организации хозяйственно-производственной жизни народа почти всегда остается в стороне. Если его и касаются, то лишь бегло, мельком, словно чувствуя в нем какую-то опасность.

Из всех известных выше авторов один К.Буржуадемов последовательно призывает к возрождению рыночного регулирования или, по меньшей мере, к НЭПy. Остальные обходят проблему стороной, а если начинают обсуждать, то очень быстро впадают в противоречие с собственными тезисами.

Возьмем, к примеру, работу Юрия Орлова в сборнике "Самосознание". Называется она "Возможен ли социализм не тоталитарного типа"? На 23 страницах автор умно и красноречиво обсуждает различные аспекты нынешнего положения дел и только три последние страницы посвящает "поискам выхода".

"Помимо этической программы,- пишет Ю.Орлов,- мы должны предложить людям также социально-экономическую программу. Следует учитывать растущее отвращение к частной собственности, придав ему конструктивные формы". Эти конструктивные формы, по мнению автора, должны состоять в передаче управления производственными подразделениями не собственникам, а специалистам, чей оклад зависел бы от прибыли, получаемой предприятием. "При этом имеется в виду, что определенная часть экономики в известных отраслях будет управляться по-прежнему непосредственно государством".

Естественно тут же возникают десятки вопросов: а кто же будет назначать и смещать специалистов, возглавляющих предприятия негосударственного сектора? Собрание самих работников? Посторонняя организация? Их оклад будет зависеть от прибыли – значит, мыслится рынок? Но кому же отдадут роли покупателей и продавцов на этом диковинном социалистическом рынке? Или это будет рынок без каких бы то ни было собственников? И почему бы тогда не называть его по-прежнему – Госснаб, Госплан? И так до бесконечности.

Возможно, в короткой статье автор просто не имел возможности представить свою программу во всех деталях. Но дело не в этом. Главная опасность состоит в том, что даже такой талантливый человек и беспристрастный мыслитель готов принять как данность уничтожение распорядителя-собственника. То есть, он вроде бы и не против мелкой собственности - "должны быть сняты всякие ограничения на частную собственность обычного типа", но с одной убийственной оговоркой - "если ее хозяин не эксплуатирует наемных работников". Горько видеть, что и для искреннего поборника гражданских свобод жупел эксплуатации оказывается непреодолимым препятствием.

Свободный предприниматель видится ему не избавителем от государственной монополии на распределение рабочих мест, не работодателем, способным предоставить средства к существованию человеку, преследуемому государством, а все тем же страшным "буржуинам" с оскаленными клыками, огромным животом и пушками за спиной, которого он с детства привык видеть на плакатах, карикатурах и книжных картинках.

А между тем ключевой момент борьбы за гражданские права лежит именно здесь. По сути дела репрессивный аппарат вполне мог бы обойтись уже без тюрем, психушек, лагерей, ссылок. Он продолжает пользоваться всем этим отчасти по привычке, отчасти из трусости. Реальной нужды в таком открытом зверстве больше нет. Когда государство является единственным работодателем, оно может просто в любой момент лишить неугодного, нелояльного к нему человека работы, а следовательно, средств к существованию, и тут уж никакая международная общественность не сможет вступиться.

- Помилуйте,- скажут зарубежным заступникам наши ТАССы и АПНы, - может быть, в ваших странах берут на государственную службу коммунистов или других открытых противников режима?

- Но у нас они могут зарабатывать на жизнь, работая в частных фирмах и конторах!

- А у нас, как известно, частных фирм нет, у нас все государственное. Или вы хотите, чтобы мы специально для своих противников, для этих отщепенцев, создали частный сектор?

Даже до революции в духовных исканиях русского общества идея собственности не занимала слишком почетного места, в отличие от Запада, на собственность никогда не смотрели как на гарантию личной свободы. Государственный произвол слишком часто обрушивался на человека, как такового, не покушаясь на его имущество, оставляя его на поддержание жизни семьи и потомства. Людям как бы и в голову не приходило, что уровень бесправия может быть доведен до еще более жестоких степеней. Теперь же, после 60-ти лет последовательного и кровавого искоренения этой последней реальной гарантии личной свободы, прибежища, в котором человек мог бы укрыться от государственной машины, в сознании даже самых смелых мыслителей само понятие приобрело характер чего-то отталкивающе-запретного. Сработал тот же механизм обратной логики, которым воздействовала на людскую массу средневековая инквизиция:

- То, за что сжигают живьем, не может не быть страшной ересью – убеждал себя житель средневековой Европы.

- То, за что уничтожали с такой безжалостностью,- своя фабрика, своя мельница, свой участок земли,- убеждает себя житель современного социалистического государства,- не может не быть орудием нового дьявола, имя которому – эксплуатация.

И так же, как древние еретики не смели отрицать существование дьявола, так и нынешние диссиденты, в большинстве своем, не смеют усомниться в первородном грехе эксплуатации.

Софизмы Маркса, утверждавшего, что частный предприниматель никакой полезной обществу работы не производит, что вся его неутомимая энергия, направленная к максимально эффективной организации производства, к изысканию новых средств, к внедрению изобретений и открытий, к наилучшему удовлетворению спроса, является презренно-корыстной суетой, без которой общество вполне может обойтись, что частный владелец может быть без ущерба выброшен и заменен государственным служащим,- вся эта и прочая демагогия продолжает действовать даже на серьезных и безусловно честных в мышлении людей. Поэтому, обращаясь к государственно-партийному аппарату, они говорят по сути дела следующее:

- Мы требуем расширения личных свобод и прав в нашем отечестве, но не требуем доли управления хозяйственно-производственным комплексом, ибо не знаем, как им управлять без вашей помощи, без созданной Вами машины.

А будучи людьми умными и аналитичными, они, конечно, чувствуют внутреннюю противоречивость своей позиции и потому чаще всего просто уклоняются от обсуждения проблем управления производств в условиях развитого индустриального общества.

О чем толкуют вольные прожектеры. Итак, мы видим, что критический анализ, с какой бы стороны ни подходил к феномену социалистического общества, до сердцевины добраться оказывается не в силах.

Лояльные критики, пытающиеся ограничиться обсуждением чисто хозяйственных проблем, рано или поздно поднимают вопрос о расширения прав, инициативы и ответственности предприятий. Но подобное расширение может произойти только за счет урезания прав партийного аппарата, и как только эта простая истина выныривает из-под словесной пены, лояльные испуганно умолкают.

С другой стороны, критики оппозиционные не боятся честить партаппарат и всю бюрократическую систему на чем свет стоит, но когда доходят до хозяйственных вопросов, вынуждены молчаливо признать, что не видят удовлетворительной замены сложившемуся механизму управления.

И те, и другие останавливаются в смущении, обнаружив, что хозяйственно-промышленная структура в советском обществе неразрывно переплелась и срослась со структурой партийно-бюрократического аппарата. Стоит коснуться одного, и немедленно чувствуешь, что задеваешь уже и другое. В этом и состоит опасная необратимость социалистических преобразований.

В 1918 г. в стихотворении "Сумерки свободы" Мандельштам писал: "Ну что ж, попробуем. Огромный, неуклюжий, скрипучий поворот руля". Но оказалось, что никакой народ не может "попробовать" пожить при социалистических порядках с тем, чтобы потом от них отказаться. Планово-социалистическая система спешит вытеснить и уничтожить все другие способы управления хозяйством, спешит сделаться незаменимой. Аресты и высылка так называемых эксплуататоров, тотальная национализация, создание прочной чиновничьей иерархии, обрыв внутренних и внешних рыночных связей, подавление всех вспомогательных финансовых и юридических учреждений, без которых не может существовать свободное предпринимательство, постепенно вырабатывает в сознании людей представление о безнадежной бесповоротности происходящих перемен. Недаром же тоталитарные режимы других мастей время от времени оказываются свергнутыми поднявшей голову демократией, а тоталитаризм коммунистический до сих пор нигде еще опрокинут не был.

И, тем не менее, надежда на лучшее так живуча в человеческих сердцах, что люди способны лелеять ее вопреки всем выводам логики и исторической очевидности. Неистребимое племя прожектеров продолжает надеяться на прогресс, вчитывается в газетные строки, ожидая со дня на день прочесть сообщение о тех или иных реформах, выдвигает собственные схемы, предлагает их на обсуждение друзьями, даже посылает в ЦК и Верховный совет.

- Совершенно ясно,- говорят одни,- что мы должны воспользоваться опытом Югославии, расширить сферу корпоративной социалистической собственности, сферу самоуправления. Мы должны открыть этим коллективным собственникам выход на внутренний и внешний рынок, дать возможность каждому члену коллектива участвовать в прибылях. Только тогда, не подвергая риску сложившуюся однопартийную систему и централизованное управление политической и социальной жизнью, мы сможем резко увеличить эффективность производства, Ведь экономические успехи Югославии очевидны. Она – единственная социалистическая страна, имеющая свободно конвертируемую валюту, единственная, которой не надо удерживать своих граждан внутри границ при помощи колючей проволоки и минных полей.

- Плохо вы знаете состояние Югославии,- отвечают им скептики.- За свои игры с рынком она расплачивается опасной неравномерностью уровня благосостояния. Культурный и промышленно развитый Север – Хорватия, Босния, Сербия – постоянно переигрывают отсталый аграрный Юг – Черногорию, Метохию, Македонию,- и оттягивает на себя значительную часть национального продукта. Центральная власть, пытаясь компенсировать эту неравномерность, постоянно субсидирует Юг за счет Севера, но неравенство все равно остается, и в результате как те, так и другие чувствуют себя ограбленными. Национальная вражда накипает в этой стране, как гнойный нарыв, и что в ней произойдет после смерти Тито, трудно предсказать.

- Зато легко предвидеть (заговорили суперскептики), что в нашей огромной державе корпоративно-рыночное хозяйство привело бы к еще более стремительному перекосу всего экономического корабля. Прибалтика и Закарпатье начали бы богатеть. Средняя Азия – нищать, на Кавказе корпорации приобрели бы мафиозный характер. Вдобавок к экономической эффективности вы получили бы спонтанные волны насилий. Миграция населения из нищающих районов в богатейшие достигла бы таких угрожающих размеров, что центральная власть вынуждена была бы вообще запретить всякие переезды. Национальная рознь дошла бы до той черты, за которой взрыв становится неминуем.

- И прекрасно! (Это крайний радикал). Так как для рыночной системы регулирования в индустриальную эпоху нужна высокая культура народа, то пусть народы, этой культурой обладающие, и воспользуются ее преимуществами. Ведь для них социализм – тяжкое бремя, в то время как для отсталых народов социализм – спасение и благо, единственный возможный путь для перехода в индустриальное состояние. Поэтому пусть себе огромная империя распадется и пусть каждый народ несет свою судьбу.

- Да, да, да. (Еще один). Разве справедливо, чтобы чехи, венгры, литовцы, латыши, эстонцы были загнаны в такие же тесные рамки социальных и экономических несвобод, как мордва, казахи, узбеки, татары, якуты? Народы европейской культуры могли бы сохранить свое государственное и национальное единство на гораздо более свободной основе, не исключено, что и русский народ, сбросив с себя изнурительные обязанности по поддержанию целостности империи, смог бы вступить на путь исторического обновления.

- Конечно, имперские порядки тяжелее всего давят на плечи наиболее развитых народов. (Пацифист.) Мы смотрим на них с сочувствием, возмущаемся несправедливостью и склонны закрывать глаза на одно важное благо, которое всегда вместе с гнетом несет с собой империя – мир. Мир царил на огромной территории Римской империи, под скипетром турецких султанов, русских царей. Стоило же малым народам обрести независимость, и они тут же превращались в каких-то неуемных агрессоров. Вспомните, как сцепились между собой вырвавшиеся из-под власти турок славяне Балканского полуострова. Что началось на Ближнем Востоке после ухода оттуда англичан. Как разгораются военные конфликты в деколонизированной Африке.

- А у нас будет и того хуже. (Мрачный пророк). Не нужно быть гением политического предвиденья, чтобы предсказать: если бы республикам Сов. Союза действительно было предоставлено право на самоопределение, очень скоро в Средней Азии, на Кавказе, на Карпатах, на Украине заполыхали бы пожары самых кровавых и беспощадных войн. Что же касается внутренней политики, то, может быть, только прибалтийские народы сумели бы установить у себя демократию. Остальные вскоре оказались бы под властью таких свирепых диктатур, что нынешнее правление Москвы начало бы им казаться ушедшим раем законности и правопорядка.

- Слушаете, а не вернуться ли нам к НЭПу? (Мечтатель). Он уже один раз спас нас от разрухи, может, спасет и сейчас? – Тяжелая промышленность у нас создана, государственный аппарат отлажен, бояться классовых врагов больше не нужно. Ну, позлорадствуют немного наши идеологические противники, ну, подпустят пару шпилек. Как-нибудь переживем. Зато выгод-то сколько! Все бы обслуживание, всю бы мелкую торговлишку, общественное питание – отдать бы все это частнику. А жилищное - строительство – целиком через кооперативы. Как бы люди тогда вздохнули, насколько меньше стало бы жалоб, ворчанья, пьянства. Государственное планирование занималось бы только крупными вещами, не отвлекалось на мелочи, как теперь. Улучшится быт – текучка станет меньше, и работать будут охотнее, и азарт появится подзаработать, потому что будет, на что деньги истратить. А то, рассказывают, в Туле до того дошло, что рабочие придумали "тульскую забастовку" – отказались зарплату получать. "Все равно, говорят, в магазинах купить нечего. Не будем ваших денег брать". Большой переполох был.

- Эва, чего вспомнили – НЭП! (Снова скептик). Вы думаете, этот так просто? Объявил, и завтра же он начнется? В 1920 г. в стране еще оставалось достаточно людей, которые знали, что такое кредитование, процент, сроки платежей, умели управляться со всеми хитросплетениями рыночных отношений, вести правильный учет, заключать сделки, соблюдать их условия, быстро реагировать на изменение конъюнктуры и т.п. Ну, а теперь? Те, кто называет себя дельцами, воображают порой, что дай им волю, они бы развернулись. Они не понимают, что грабить государство и играть на дефиците – это одно, а проявлять энергию, знания и находчивость в мире свободного предпринимательства – это совсем другое.

- Да не в том даже дело (снова суперскептик), что сектор мелкой частной собственности был бы у нас хилым и недоразвитым из-за отсутствия подготовленных дельцов. Главное, что партаппарат никогда не согласится на его создание. Во-первых, это будет все-таки слой материально независимых от государства людей – то, что руководству больше всего ненавистно. Во-вторых, за счет своего относительного богатства они смогут влиять на нестойкий перед коррупцией аппарат местной власти. В-третьих, вообще нельзя давать людям работать на удовлетворение нужд друг друга, потому что кто же тогда будет трудиться на военных заводах?

- И вообще, все ваши поиски увеличения эффективности производства при сохранении тоталитарной централизованной власти представляются мне нелепостью. (Снова радикал). Партийная иерархия никогда не сможет примириться с тем, чтобы на руководящие посты выдвигала специалистов не она, а какая-то абстрактная Эффективность, Рентабельность. Но если даже и научится, если сумеет поднят уровень производительности, мы с Вами от этого ничего не выиграем. Ибо все добавочные средства, которые власть сможет выжать из народного труда, немедленно пойдут на наращивание военного потенциала, на рассылку новых партий оружия в районы военных конфликтов, на удлинение щупальцев коммунистического спрута.

Разве нет ничего хорошего? Когда безнадежность всех этих словопрений по кругу вгоняет в полную меланхолию, начинаешь спрашивать себя: ну, а в конце-то концов, что такого страшного в бедности? Да и можно ли называть бедностью нынешний уровень жизни? Ведь у людей есть еда, одежда, крыша над головой"…

Прервем наше чтение и попробуем разобраться в вышеприведенном тексте А.Кузнецова.

Он прав в упреках официальной экономической науке, она, действительно зашла в цензурный тупик и сегодня может только деградировать. Столь же справедливой мне кажется и констатация робости диссидентской мысли (по крайней мере; в ее видимой сегодня части) в экономических вопросах. Данный сборник, по-моему, наглядно показывает, как много "социального идеализма" и пренебрежения к экономическим свободам бытуют в околодиссидентской среде.

Лестное для меня замечание автора, что лишь "К.Буржуадемов последовательно призывает к возрождению рыночного регулированию или, по меньшей мере, к НЭПу" имеет на деле весьма горький привкус безнадежности и всеобщего непризнания. Кажется, я могу надеяться на взаимопонимание только с А.Кузнецовым.

Однако даже эта надежда немедленно исчезает, ибо сам А.Кузнецов отнюдь не делает "подобных призывов". Он делает пессимистические выводы о невозможности выхода из "социалистического тупика" (в котором, оказывается, не так уж и плохо), что становится очевидным в ходе спора "вольных прожектеров".

Каждый из этих "прожектеров" не отрицает "рыночного регулирования", отнюдь, но пути перехода к нему, выдвигаемые ими, оказываются несостоятельными. А.Кузнецову как будто доставляет удовольствие выявить недостатки любого из предлагаемых вариантов развития в споре, чтобы придти к итоговому: "Когда безнадежность всех этих словопрений по кругу вгоняет в полную меланхолию…", понимаешь, что "бедность не страшна", а переход страны к рынку – безнадежен.

Разберем основные возражения против "оптимистов":

Похоже, что А.Кузнецову особенно близок последний довод: худо ли, хорошо ли, но социалистическое руководство обеспечивало спокойствие на огромной территории. Что же будет без него? – Междоусобицы и смерть, что гораздо хуже нынешних хозяйственных неурядиц и подавления свободы. Недаром прерванная нами главка так и называется "Разве нет ничего хорошего?"

Однако неужели так страшны последствия распада многонациональных империй? – История знает много примеров таких распадов, и конечные итоги их почти всегда оценивались народами положительно. Стоило ли освобождаться балканским славянам из-под турок, народам Австро-Венгрии из-под власти Вены? Стоило ли англичанам и французам уходить из своих колоний, опасаясь последующих пограничных конфликтов? – Ответив "нет", А.Кузнецов займет весьма-весьма непопулярную и явно отживающую "имперскую точку зрения".

Но посмотрим дальше контрдоводы А.Кузнецова против развития.

"А разве сама по себе возможность безответственно относиться к своей работе не является для многих бесценным благом? Разве отсутствие тревоги за завтрашний день – пустяк? А отсутствие открытого, режущего глаз неравенства?...

…Низкое качество товаров, конечно, тяготит нас и изматывает. Но очень многие люди сумели сделать из погони за дефицитом увлекательнейшее занятие. Для таких больше не существует проблемы скуки, пустоты – жизнь обрела смысл, наполнилась азартной борьбой за маленькие, но радующие сердце улучшения.

Произвол властей часто вызывает справедливое негодование. Но мало кто помнит, что такое произвол и бесчинства толпы, вырвавшейся из-под контроля, на что способна людская масса со столь низким уровнем правосознания, как в России. Многое ли изменилось с тех пор, как Гершензон написал в 1909 году, что "мы должны быть еще благодарны этой власти за то, что она своими штыками и нагайками охраняет нас от слепой ярости народа. Тягостный груз бесконечных "нельзя" не спасает ли нас от бомб террористов, похищений, уличной стрельбы?

Да, деспотизм гнетет, но одновременно и защищает. Армянское меньшинство в Турции часто страдало от погромов и до революции 1908 года. Но только после ослабления абсолютизма султанов могла случиться страшная резня 1915 года, в которой погибло от 1,5 до 2 млн. армян. Кто может предсказать, чем обернулась бы либерализация Москвы для поляков Литвы, евреев Украины, армян Грузии, корейцев Дальнего Востока?

Но главное, снова и снова: нет войны. На огромной территории от Эльбы и Дуная до Аракса и Амура вот уже 33-й год царит почти не нарушаемый мир. А тот, кто знает нравы населяющих эти земли народов и их давнишнюю рознь, не может не смотреть на столь длительное сохранение мира между ними как на истинное чудо, за которое можно много простить кремлевским правителям".

Столь неожиданный авторский поворот как бы зачеркивает содержание всей книги и вызывает удивление. Однако, думаю, что неправильно делать такой вывод. Это просто парадоксы бесстрашной мысли, которая в поисках истины дошла до авторского предела, т.е. до внутренне решенной, непроясненной для автора темы, до области, где его мысль теряемся в недоумении: и так, и этак – и правильно, и неправильно.

Да, действительно, подавляющее большинство советских людей сегодня довольно – не конкретной властью, нет, а именно нашим общественным строем, социализмом, его прочностью и устойчивостью. Думается, что в этом – один из источников мучительных противоречий положения нашей инакомыслящей интеллигенция. Но если бы правда заключалась только в этом, если бы выбирать нужно было лишь между интересами довольного большинства и бунтующих диссидентов, то положа руку на сердце, сознаюсь – я тоже заколебался бы… Почему меньшинство должно навязывать свой стиль жизни большинству? С какой стати?

Но в том-то и дело, что социализм противоречит отнюдь не только интересам инакомыслящей интеллигенции. Он противоречит всем независимо действующим людям – во всех группах и классах – от рабочих до крупных чиновников. И потому в конечном итоге он обречен.

Устойчивое и спокойное его господство обманчиво. Его развал и революция неизбежны – об этом свидетельствует исторический опыт многих империй, многих азиатских деспотий, сменяющих периоды устойчивого загнивания на периоды смут и революций…

Не видеть выхода из такого "квазиустойчивого состояния" и ничего не делать – значит, безвольно ждать конца и гибели. Единственный же возможный выход из перспективы повторения смуты и нового, возможно, еще более худшего, сталинизма – это только выход страны из тоталитаризма на путь свободы и рынка.

Выход, который должен начинаться сегодня… А.Кузнецов знает этот важнейший вывод, но не поддерживает его!

"Чем мы живы. Скептики склонны утверждать, что нынешнее относительное благополучие не стабильно, что экономика родины социализма год от года сползает к пропасти, что развал системы неминуемо приближается. И хотя все содержание данной книги казалось бы подтверждает их тезисы, есть один весьма важный фактор, который не был здесь достаточно освещен, но которому по силам предотвратить или, по крайней мере, на многие десятилетия отсрочить катастрофу. Фактор этот состоит в том, что вопреки всем экономическим законам, вопреки всеобщей безответственности, уравниловке и приспособленчеству, вопреки бытию, которое должно было бы совсем по другому определить их сознание, открылось целое племя людей, которым просто не нравится плохо работать, которые органически не могут выполнять порученное им дело небрежно, халтурно, спустя рукава. И хотя число их относительно невелико, рассыпаны они во всех звеньях производственной структуры, и часто только они и обеспечивают необходимый импульс для движения вперед…"

Получается странная метаморфоза: добросовестные и бескорыстные работники-верноподданные, усилиями которых, действительно, только и жива социалистическая экономика, как связное целое – оказываются вместе с тем и нашей единственной надеждой (?!), почти единственным "импульсом движения вперед", развития. Это столь же удивительно, как и заявление, что единственной надеждой крепостнической России являлась не поднимающееся экономически свободное население, а трудолюбивые крепостные, которым нравится хорошо работать и исполнять порученное дело, как бы их ни угнетали…

А далее автор делает вообще странный вывод о том, что поскольку хорошая работа ценная для людей сама по себе, то справедливо, если неработающие и бездари будут компенсировать свою ущербность и лень – властью и материальными благами:

"- Постойте, постойте! – воскликнет тут социальный идеалист.- По-вашему получается, что на всех уровнях и во всех подразделениях бездарные и ленивые живут за счет труда одаренных и энергичных. Что первые, по сути дела, эксплуатируют последних. И что система хозяйственной организации, делающая такую эксплуатацию возможной, удерживается от развала именно неоплаченными и неоцененными усилиями людей, трудящихся на совесть. Но ведь это несправедливо!

А почему собственно? Разве нельзя взглянуть на ситуацию по-другому?  Почему должно быть так, что ленивый, вялый, неспособный оказывается обречен всю жизнь жить с сознанием своей второсортности? Ведь энергичным и одаренным, как они сами говорят, качественный и эффективный труд приносит удовлетворение сам по себе. Так неужели им же отдавать и дополнительную оплату, и высокие должности? Не справедливее ли оставить им голое удовлетворение, а несчастным, обделенным судьбой лентяям и бездарям скрасить существование окладами, чинами, уверенностью в завтрашней дне, утешительным лозунгом "дураков работа любит"?

Нет, победивший социализм не создал царства материального равенства – только показал, что это невозможно. Зато он все ближе и ближе подходит к достижению гораздо более глубокого, важного и вожделенного для многих уравнивания людей, к уничтожению различий между ними по природной одаренности, по умению реализовать отпущение им духовные и физические силы. Не это ли небывалое равенство оставалось скрытой, но главной притягательной силой социалистических устремлений во все века? "Кто был ничем, тот станет всем" – это ли не мечта, за которую стоит отдать жизнь?»

Легче всего отнестись ко всему приведенному отрывку, как к саркастической шутке, но на деле он полон и внутренней серьезности, и потому я не могу не констатировать: "Автора явно заносит".

Конечно, бескорыстно работающие люди – прекрасны и почтенны. И мы, действительно, сегодня "живы их трудом". Но "жить ими" до бесконечности мы не можем. Мы не можем надеяться на их бессмертие. По самой своей сути эти бескорыстные и безотказные, послушные и смирные работяги – замечательные рабы. Они очень хороши в свое время, но ведь возможен и иной труд – свободный. Возможно (а может и неизбежно) наступление и иных условий, иного времени.

Очень странно, что А.Кузнецов сам же забывает о наших современных экономически свободных людях – частниках, приусадебниках, шабашниках и т.д., что возражая диссидентским авторам в их отвращении к частной собственности, он сам оказывается непоследовательным. Рассматривая экономику социализма и перечисляя последовательно А, Б, В, … Ю, он как бы останавливается перед окончательным и потому наиболее важным "Я" и поворачивает назад. Но тем самым еще рельефнее показывает всю трудность и остроту нашей темы, провозглашения защиты экономических прав и свобод человека в нашей стране.

Выполнив некоторым образом задачу Адама Смита в статике, Адам Кузнецов отказался следовать за ним в "динамике", в переходе. Мне остается только пожалеть об этом. Ибо зачем тогда была написана вся книга?

Ее последние страницы, озаглавленные "Чем платят за выбор? ", обращены к другим народам, которые имеют возможность проголосовать на выборах за "социализм":

"Но если какой-то народ вообще имеет право чему-то учить другие народы, то нечеловеческие страдания, перенесенные русскими за последние 60 лет, дают им безусловное право сказать тем, кто оказался сейчас у такой же развилки: мы знаем, что вас ждет, если вы изберете социализм…

И если какой-нибудь народ, подошедший сейчас к моменту выбора – португальцы, итальянцы, испанцы, французы или те, чья очередь наступит позже, - зная весь наш опыт, самоуверенно отмахнутся от него, дадут себя завлечь в сторону обещанных передовым учением молочных рек и кисельных берегов, его постигнет та же участь".

Конечно, давать уроки для народов мира на нашем примере – дело благородное, но честно говоря, оно меня мало волнует. Я уверен, что европейцы уроки тоталитаризма усвоили очень хорошо, много раз лучше нас. Я уверен, что народы учатся, главным образом, на своей истории. Поэтому книга А.Кузнецова нужна и полезна прежде всего нам, советским читателям. Да и сам автор это чувствует и потому последние слова в ней обращает все же к нам:

"Что же касается нашей собственной судьбы, нашего будущего, нам не остается пока ничего иного, как собирать по осколкам свою недавнюю историю, спасать ее от забвения, анализировать, обобщать и прилагать все усилия, чтобы не дать нашему народу – в который уже раз – закрыть глаза на пройденный путь, на скорбные тени прошлого, на истинную картину настоящего.

Нынешний участок нашего исторического пути похож на дорогу в горах: слева – стена тоталитаризма, справа – пропасть анархии, свернуть как будто некуда. Но ничто на свете не длится вечно. Рано или поздно пейзаж начнет меняться, и впереди вновь забрезжит развилка, новый поворотный момент. Все, что мы как народ, можем сейчас делать, это готовиться к нему, чтобы он не застал нас врасплох, и чтобы не оказались мы столь же политически и граждански незрелыми, как оказывались раньше.

Готовиться – а, может быть, по мере сил и приближать".

Нельзя сказать, что авторский голос звучит здесь громко и уверенно. Это связано с его представлением о том, что народ выбирает свою судьбу только в переломные моменты своей истории, в периоды революций, например, для России – 1917 год:

"В русской истории последний такой поворотный момент выпал на 1917 год. В течение девяти месяцев – с февраля по октябрь – народы, населявшие Российскую империю, могли выбирать свободно в широком спектре предлагаемых политических возможностей, а потом еще в течение трех лет отстаивать свой выбор с оружием в руках".

На деле же никакого выбора в 1917 году и во все иные революционные периоды народы осуществлять не могут. В эти "смутные времена" действуют не граждане, а толпы, не разум, а стихия "революционного чувства". События развиваются по извечным схемам колебаний: - революция – реакция, анархия – диктатура. Народ, который допустил в своем развитии революцию, уже не может выбирать – ему впору лишь спасти свое бытие, хватаясь за любую сильную диктатуру, эту политическую предшественницу диктатуры экономической (т.е. социализма). Таким образом, допустив революцию, народ очень близко подходит опять к социализму.

Нет, иной, настоящий выбор народы способны сделать только в мирное время своей жизни и развития, каждый день выбирая духовную и экономическую свободу, отвергая бездумье и зависимость. Лишь такие народы оказываются достойными "жизни и свободы".

И я верю, что такой выбор будет сделан и нами.




предыдущая оглавление следующая


Лицензия Creative Commons
Все материалы сайта доступны по лицензии Creative Commons «Attribution» 4.0 Всемирная.