14 июня. Конечно, поезд опоздал до Прохладного, но нам повезло с дополнительным автобусом на Тырныауз. А перед его отправлением мы успели хорошенько поесть даровой шелковицы. Юг.
Дорога в Тырныауз, довольно молодой расширяющийся город добытчиков редких металлов - это дорога в горы. Как внимательно всматривался Алеша в быстро меняющийся пейзаж! (В горы-то мы ехали, чтобы подсластить ему путешествие по "скучному" Черноземью)
Тырныауз за 25 лет, как я его не видела, превратился из невзрачного поселка в благоустроенный город, вписанный в горные теснины, с интересными домами, площадками отдыха. А ведь стоит в ущелье Баксана, на склонах гор!
В Терскол уехали через час еще одним автобусом. Витю слегка надули на билетах. Я ему сочувствую, но потерянных денег не жалею. Главное, что мне не приходится стоять в очередях, тратить нервы.
В Терскол приехали под вечер и увидели почти сплошные запреты на установку палаток и костров... Делать нечего, стали преступниками, поставили палатку подальше от дороги, в лесу, у берега Баксана. Витя укромно и костер развел в камнях у воды, чтобы уж точно лес не зажечь. Дети радостно гоняли до темноты мяч и потом, в горной ночной прохладе, быстро уснули.
15 июня. Мирное солнечное утро было омрачено руганью лесничего, все же обнаружившего нас. Этот небольшой балкарец кричал и на Витю, когда тот отказался дать документы, что он дезертир, прячется, как медведь, траву мнет, что он будет его преследовать, а сейчас вызовет милицию. Витю он напугал мало, а вот я задрожала, и подогретые рожки и кипяток для чая скорей вылила в траву, чтобы быстрее собраться и бежать, пока он и впрямь не привел милицию. Рассвирепевший от такой поспешности, Витя спас потом только часть рожков, но ушли мы все же быстро по тропе вверх к подъемнику, и встреча с лесничим больше не повторилась.
У подъемника на Эльбрус было уже много народа, интуристов и наших горнолыжников. Мы купили билеты и смирно встали в очередь за иностранцами. Но тут на подъемнике что-то застопорилось, и мы попали на него только на третьем часу ожидания. Первая станция канатки расположена на старом кругозоре, с которого мы увидели не только горы вокруг, но и сам двуглавый Эльбрус. Вторая канатка, опять вагончик, привезла нас на конечную станцию "Мир" - 3500м. Здесь размещен музей восходителям на Эльбрусе во время войны, но мы его отложили на обратный путь, а потом обнаружили, что он закрыт.
Но подъем на этом не закончился. На кресельной канатке можно было подняться до высоты 3900, что мы и проделали, чуть поколебавшись. На кресло надо садиться на ходу, нам непривычно, особенно с рюкзаками, да еще застегнуться непросто. Только Витя с Аней смогли застегнуться, мы же с Алешей так и болтали ногами в воздухе, вцепившись в ручки. Слава богу, сиденья достаточной глубины и канатка идет спокойно, так что мы не выпали на камни или на снег под чьи-нибудь лыжи. В конце подъема благополучно спрыгнули и вышли на мягкий снег уже снегового Эльбруса.
Опять много людей. Особенно горнолыжников. Чуть дальше начинается уже простой бугельный подъем лыжников на следующий снежный взлет, группа иностранцев во главе с русским инструктором собираются идти к "приюту 11" за 50 мин. Витя отпросился у нас на полчаса погулять и поснимать (у нас не было сил гулять с рюкзаками, и Витю без рюкзака мы с удовольствием отпустили). Когда через полчаса он не вернулся, я поняла, что он не устоял перед искушением и пошел на приют 11. Вернулся через час 5 мин. Нам было видно, как он сбегал вниз вдоль бугельной канатки горнолыжников, размахивая авоськой с фотоаппаратом и объективами (два аппарата у него постоянно на шее). Я была рада за него: давно хотел пойти на Эльбрус, ну хоть походил по нему немного, и то славно.
Вниз мы съехали довольно шустро. Только что ежились от ветра на снегу, и вот уже в душной жаре полуденного летнего ущелья топаем снова в Терскол. Оттуда автобусом подъехали до альплагеря Баксан при впадении Юсеньги и встали на тропу к перевалу Бечо. Устроили себе обеденный отдых с водичкой, а потом нехотя пошли по круто взбирающейся в лесу тропе. Анюта страдала вслух, остальные терпеливо поднимались. Веселая утренняя часть, о которой мечтала Аня еще в Москве (покататься на канатке) кончилась, началась походная работа. Алеше она была не в тягость, раз он мечтал о перевале, а Аню могли поддерживать только напоминания о Черном море.
За три часа дошли до Северного приюта, разрушенного лавиной. Сейчас здесь пустынно, живут пастухи, пользуются газом, и потому мы не смогли найти ни одной ненужной палки для палатки и костра. Пришлось Вите и Алеше возвращаться назад к лесу, а мы с Аней, ожидаючи их, искали щепочки и разговаривали с пастухом. Его мучает семейная проблема: старший 25-летний сын не женится, значит, 20-летнюю дочь нельзя выдать замуж. Младший сын, шестиклассник, рядом, так классно сидит на коне, и кони его любят. И найти нужную корову или теленка на другом берегу лучше его никто не может... Но вот мужчины принесли дрова и палки, и у нас появились дом и очаг.
16 июняСегодня дети не ворчали, вставая. Знали - надо на перевал.В 6.20 мы уже были на тропе, и в 12-м часу, наверное, взошли бы, но...
Слушая вчера советы пастуха не выходить на ледник, держаться ближе к скалам, мы так и делали, а когда тропа кончилась, то не повернули по снежному леднику к перевалу, а полезли вбок по скалам все более и более влево, с каждым метром лазание становилось опасней, а шансов на правильный путь к перевалу все меньше. К тому же, оглядываясь назад, мы видим следы на снежном склоне, видим перевал, правда, сомневаемся в том, что этот перевал наш, т.к. человеческие следы перед крутым склоном обрываются, и видны следы сошедшего снега (свежий снег здесь выпал три дня назад). На леднике тоже следов не видно. Да и круто на последнем взлете, нам не под силу. В конце концов, решаем, что это путь спуска, а подъем с другой стороны перевала вроде возможен и просматривается. К такому же выводу ведет наше разночтение Теминого описания подъема на Бечо; мы с Алешей читаем, что идти надо над "куриной грудкой", а Витя - под... Как жалко, что именно перед этим предложением остановилась четкая женская рука, и дальше начал переписывать (да еще и сокращенно) Тема!
И вот мы начали спуск, потом вышли на тропу и снова вниз, пока не вышли на ледник много ниже куриной грудки и начали подъем, обходя ее с другой стороны. Никаких следов нет и в помине - только свежий снег. На наших глазах на пути следования сходит небольшая лавина, и мы потом поднимаемся по ее лохматому снегу.
Тяжело идем, устали. На Вите жуткая тяжесть: он понимает, что идем неправильно, не по тому пути, хотя и в правильном направлении, он сознает опасность такого крутого подъема для усталых людей, да еще детей, да еще сыпятся камни... Перед последним переходом я все же настаиваю, и мы на перекусе оставляем лишний хлеб, чтобы хоть немного разгрузить Витин рюкзак.
Без 20-ти 6 часов поднимаемся-таки на гребень, и уже с него переходим на перевал. Последние пять метров ступени в снегу бил Алеша - так что он первый оказался на гребне, я - последняя, не верящая тому, что и вправду - конец подъема...
Почти 12 часов почти беспрерывной работы подъема, да еще по нехоженному, лавиноопасному пути, моя предельная усталость (был вынужден уступить первое место в шеренге Лиле, а потом даже Алеше), опасность от вынужденной и неподготовленной холодной ночевки, срыва лавины, провала в трещину, просто срыва со склона (ведь без веревок и ледорубов... - целая куча ошибок и несуразностей на таком, казалось, легком, детском перевале, как Бечо! Совершенно неожиданных, особенно, учитывая наш богатый опыт ошибок на Тянь-Шане и Памире. Почему же так получилось?
Еще вчера, расспрашивая пастуха и во всем с ним соглашаясь, мы не видели никаких особых опасностей, кроме одной: была бы назавтра хорошая, ясная погода!
И горы нам в этом потрафили: весь день стояла прекрасная погода, все было видно - и мы все-таки заблудились! Первопричина в том, что я надеялся на Лилю, которая когда-то проходила этим перевалом (25 лет назад), и на тропу, большую хоженность перевала (по уверению офиц. схемы - Бечо есть наиболее доступный для туристов перевал), а Лиля надеялась на то, что поход и перевал сам собою как-то отменится, а из старого, оказывается, все забыла. Дезориентировали нас и объяснения пастуха (который к снегу поднимался, но ведь не к перевалу!), и описание Темы, сокращенное, небрежное, и потому допускавшее множество толкований. А в целом, виновата моя очередная беспечность и Лилин страх (когда в Москве она настаивала, чтобы мы не брали альпинистской веревки, она тем самым настаивала, чтобы альпинистского перевала не было). А в результате мы получили опасное прохождение Бечо!
Из упущенных Лилей деталей: когда мы спускались с первых скал, то часть спуска проделали по крутым снежникам на заду вниз, без страховки и ледорубов для самозадержания и, главное, без твердой уверенности, что в конце снежника нас не ждет увеличение крутизны и камни... Я очень не хотел этого спуска, но под презрительным Лилиным взглядом бросился вниз, очертя голову. Хорошо еще, что под прямым солнцем снег уже успел чуть раскиснуть и хорошо держал рюкзак и палку, если не разгоняться. Мы с Алешей смогли спуститься по снегу постепенно, как надо, а вот Лилю и Анюту, таки сорвало, закрутило и несло... хорошо еще, что внизу был пологий выкат и все хорошо кончилось... Этот эпизод интересен тем, что и Лиле, и мне, как бывшим альпинистам, хорошо известна опасность такого спуска, но на Лилин самоконтроль уже действовала разрушительно усталость и желание сэкономить силы, а на меня разрушительно действовало ее презрение. Выходит, мы вместе уже отрицательно друг на друга действовали, не оберегали семью от опасности, а напротив, усугубляли и вызывали ее. Для меня это один из самых зловещих выводов похода, но, честно, до сих пор не могу до конца в нем увериться, согласиться с его справедливостью
Задерживаться на перевале под вечер совсем не хотелось. Время позднее, и мы посквозили вниз, сперва по тропке, потом по снежнику ледника. Шли так долго вниз и вниз, но перед ледниковым сбросом, перекрывшим почти всю долину, наше веселье стихло. Надо было искать спуск. Я же, боясь настаивать - столько ошибочных предложений было от меня сегодня, не сопротивлялась, когда Витя ушел вправо, да и не помнила точно, слева ли обход ледопада по скалам. А в результате пришлось спускаться нам по "бараньим лбам", как известно, гладким и часто коварным скалам. Зацепок на них мало, а главное, чем дальше, тем они круче и спускаться хуже-хуже, потом почти невозможно. Так получился спуск и у нас. Сначала ничего, а на последнем этапе его я так затряслась, что завывала от страха. Долгие поиски пути перед этим, спуск Алеши, Ани, рюкзаков, всех, кроме Витиного - все нагнетало страх и ощущение: "сейчас что-то случится" - росло... Случилось наименьшее зло - улетел Витин рюкзак, который он протаскивал к себе. Сам Витя слетел на мой уступчик, на котором, казалось, едва поместилась моя вторая нога, а сейчас - и носки Витиных ног. Рюкзак пролетел рядом и нас не сбросил, а поскакал по камням и снегу. С ужасом мы за ним следили, надеясь, что остановится, но он, подпрыгнув еще сильнее, угодил в прогал между нижними бараньими лбами, ушел вниз - то ли в трещину, то ли по главному снежнику укатил вниз. Оказалось последнее, на наше счастье. Мы потом нашли его далеко внизу на одном из пологих участков. Нашли и выскочившие из него Анютин пустой рюкзак, и продуктовую сумку. Пробитые топором две кастрюли мы потом оставили на ночевке. Пробитый матрац везем с собой. Сильно разбит главный фотоаппарат "Зенит"... Но все это было такой малостью, что я каждой порче радовалась - сколь малая это цена за такую авантюру, за несерьезное отношение к горам... Мы ведь даже не дочитали сами отчетов! А разве можно было надеяться, что за 25 лет я не забыла путь к перевалу и спуск?. К тому же, ведь меня тогда "вели", и у меня даже цели не было такой: запоминать путь...
Да, нас сильно поджимало время. Уже было почти восемь, а мы все еще находились на крутом леднике. Я шел впереди и судил о пути просто по собственной оценке. До сих пор убежден, что правильно пошел влево вопреки воспоминаниям Лили, что, кажется, они спускались справа. Там был такой хаос ледовых трещин у отвесных скал, что брала просто оторопь. Но, видимо, я ошибся, не решившись на спуск слева сразу после выхода на камни, у начала бараньих лбов, где текли наибольшие ручьи. Там проглядывался путь, но мокрый и не очень хороший, казалось - дальше будет положе и даже видно вроде пробитого пути. Он-то и привел меня, а потом и подошедших Лилю с детьми к настоящим "бараньим лбам", коварство которых в том, что чем дальше спустишься, тем труднее возвращаться, и до конца пути кажется осталось совсем мало, ан... Поняв ситуацию, мне надо было командовать подъем и возвращаться назад к ручью. Но было совсем уж поздно, усталость громадная - до безразличия и температурной дрожию Да и в путь по ручью я не очень верил. И я судорожно искал выход. Вместе с Алешей мы нашли его. Вместе с Аней они молодцы, цепкие ребята, и сами спустились с моей подсказкой, и два рюкзака спустили вниз, фактически провел я и Лилю, которая была почти в невменяемом состоянии. Все трое смотрели на нее с недоумением - ведь путь уже всеми опробован! И действиями твоими руководят, чего же тут? Да просто усталость выявилась вот в таком безотчетном страхе, который, как ни странно, и способствует созданию опасного положения. В общем, ситуация самоосуществляющегося прогноза. Лиля с трудом спускалась, и все беспокоилась: "Господи, а как же ты спустишь свой рюкзак?" А я отговаривал ее: "Да, уж как-нибудь спустим, ты сама двигай". Но когда она все же спустилась, я остановил ее на первом приступке, надеясь передать через нее свой рюкзак. Однако когда поднялся за ним наверх, то встал в тупик: как же спускать его и спускаться самому? Вот где почувствовалось отсутствие веревки, но делать ее из рюкзачных шнурков было некогда - все уже начинали замерзать на скалах, и я снова попер на авось: полез вниз, с тяжеленным (за 30 кг) рюкзаком в одной руке. Конечно, это был глупый поступок. Вернее, поступок затурканного человека почти в безвыходном положении, надеющегося на очередное "авось".
А ведь выход был так прост и элементарен: надо было просто надеть свой рюкзак на спину и спокойно пройти уже хорошо знакомый путь, со знакомыми зацепками. И не было бы никакой драмы, едва ли не катастрофы (а могла бы быть, если бы под рюкзак попала Лиля или дети). Впрочем, нет, они стояли в стороне. И когда я в последний момент судорожно дотягивался ногами до опоры, а Ли не могла мне ее подсказать рядом с собой, а правая рука на зацепке, нагруженная не только телом, но и рюкзаком, медленно неотвратимо разжималась, я понимал, что, наверно, не удержу рюкзак, но он пролетит мимо и, наверное, остановится рядом внизу. А, может, и успею удержать... И - рухнул, вернее сполз на 30 см. вниз до уступа, но набравший ускорение рюкзак задержать уже было невозможно, и только тело инстинктивно отклонилось от него к Лиле... Да, мы не свалились, но ощущения мои, когда был еще наполовину убежден, что рюкзак наш свалился в трещину и сегодня предстоит нам ночевать без палатки, еды, а завтра идти вниз за людьми и организовывать поиски (ибо как же двигаться дальше - без документов, денег, пленок, почти без всего?) - ощущения у меня были почти панические. И громадное облегчение, когда он нашелся... Но почему же я сморозил такую глупость: собственный рюкзак тащил в руке на скалах вместо того, чтобы надеть его на спину? Не могу себе этого объяснить, кроме затурканности и подавленности - усталостью, а, главное, Лилиным страхом и своим страхом перед ее недовольством. Думать и приходить в себя было некогда, надо было спускаться, как все. Я и спустился. И опять горькие сомнения: неужели мы не в помощь друг другу, а в разнос? Неужели это облик близящейся ворчливой старости? Включая и эти строки: "Все-то ты, старая, не так делаешь?.."
Потом был только неопасный снег и спуск с каменисто-моренной гряды на зеленое плато, где мы, конечно, и встали у воды. Правда, без дров и у какого-то большого камня взамен палаточной стойки. И все же это был вечер счастливого избавления от опасностей. Костерком из сухих стеблей рододендронов все же нагрели чай и радовались сквозь усталость. Уснули мы с Витей не сразу, все вспоминали свои ошибки. К тому же я сильно мерзла. Витя спал с другой стороны в Алешином мокром спальнике, сам же Алеша блаженствовал в тепле между мной и Аней. Я же за них радовалась, благодарила их за благоразумие, и что они остались живы. И мне было хорошо.
17 июня. Вышли поздно. Может, для того, чтобы идущая вверх группа именно для нас оставила на тропе излишек своих вкусных продуктов: печенье, вафли, сух.сливки, яичный порошок, три коробки сардин, сахар. В записке было написано, что продукты вполне доброкачественные, оставлены за ненадобностью. Мы взяли все, исключая бензин. Дети обрадовались не меньше, чем Робинзон выброшенным морем вещам, и тут же начали жевать вафли.
Дальнейший спуск был приятен только порой, в те немногие минуты, когда с моих плеч сваливались прошедшие 25 лет. А все же я была рада, когда камни на тропе кончились, и мы вышли в долину большой реки Долры к летовкам скота. Здесь тропа стала почти дорогой, и мы поздоровались с первыми сванами. Стало возможным снять ботинки, обуть красовки и освободить натруженные пальцы ног. Снова стало хорошо.
Обедали подаренными сардинами в лесу на берегу Долры, у чистого ее притока. Вокруг благоухание хвои, кустов желтых рододендронов, а впереди у нас встречи со сванскими достопримечательностями. И мы не обманулись в своих ожиданиях.
В первом же селении Мазари, подойдя к первой увиденной башне, мы разговорились с молодым сваном, который нам показал и местную церковь, причем не только снаружи, но принес ключи и впустил вовнутрь. Церковь, конечно, маленькая - да и селения ведь были небольшими. А потом, все действо богослужения совершалось, как правило, без священников, рядом с церковью. Внутри неплохо сохранилась роспись: Деисус, в куполе абсиды - святой Георгий, остальные фигуры смутные. Но все равно ощущение осталось сильное: мы вошли в святыню горного общества, куда раньше могли заходить чужие очень редко, лишь в сопровождении вооруженных сванов.
Уже к вечеру местным автобусом добрались до шоссе на Ингури у Бечо, и еще одним автобусом доехали до села Лангари. Въехали в середину селения, высадились и растерялись - кругом каменные дома и заборы - совсем как в городе. Где же поставить палатку, если каждый ровный участок здесь обухожен и загорожен? Однако наши затруднения разрешились тут же, стоило обратиться к первому встречному - молодому свану. Он повел нас на свой огород, где работали в это время его мать и сестры (наверное). Работают тут на огородах с раннего солнца допоздна, до 9 вечера. Мы скромненько, в уголочке поставили палатку на травке и улеглись без костра. Также и встали. Правда, когда мы все уже улеглись, кроме Вити, подходили к нам подвыпившие братья, говорили о Москве, приглашали ночевать в дом, смотреть телевизор. Но Витя все отклонил, упомянув только, что хорошо бы утром нам иметь доступ к огню для завтрака... Но утром нам открыл калитку на улицу пожилой сван, видно, хозяин, без всяких приглашений, братьев же видно не было, и я вспомнила: пьяный грузин очень щедр, трезвый обещания свои забывает.
18 июня. Утром мы ушли без завтрака, увидев только старого хозяина и поблагодарив его за ночлег. Магазина и столовой в поселке не увидели, но зато хорошенько посмотрели три сванских церкви, конечно, снаружи. Они все разные и, по-своему, хороши. Маленькие с приделами и без пределов, с колокольней, но чаще без нее, а с большим священным деревом рядом, на котором висит колокол, с украшениями снаружи и совсем без них, все - без креста наверху, почти все - на холмах посреди домов. Вокруг - кладбища с богатыми, по нашим понятиям, могилами, много молодых людей на памятниках.
Потом какой-то грузовик с бетонным кубом подвез нас к следующему селению рядом с Местиа. Здесь мы увидели церковь с наружной росписью из грузинского эпоса. Героев этих мы, конечно, не знаем, но все равно было интересно, как будто заглядываешь в легендарный мир старых грузин, витязей в тигровых шкурах. Большая часть росписи была смыта с камней горными дождями, а сохранились только ее верхняя часть под выступающей крышей.
В этом селении мы познакомились с Нателлой - Наташей, русской по матери, 25-летней, очень приятной женщиной. С удовольствием повела она нас к церкви, разговаривала и рассказывала обо всем, что спрашивали. Потом даже рассказала, как пройти к дому ее матери, чтобы детям побывать в сванской башне. К сожалению, матери мы не застали, в доме шел ремонт, и посмотреть башню изнутри детям удалось только в Местиа...
Из услышанных мною рассказов Нателлы. Много молодежи гибнет: ребята от ухарства и вина, главным образом, в автокатастрофах. И, действительно, у моста через Бечо, или у Местиа мы видели целые ряды сброшенных изуродованных машин - все это памятники безвременных кончин... Но гибнут и девушки - кончают с собой из-за "злых разговоров", слухов о несчастной любви и т.д. Но частая гибель сванов привычна в веках и раньше легко восстанавливалась большим количеством детей, что, конечно, не зачеркивало горя. По старым обычаям сванские женщины носили траур по умершим близким до 7 лет, а поскольку родственников много, то получалось, что они не снимали черного платья всю жизнь... Сейчас иное: хотя черной одежды на пожилых женщинах еще много, но преобладают все же светлые цвета. Меняется отношение и к мужской удали. Нателла, например, откровенно рада горбачевскому гонению на вино и чачу, рассказывала, что и здесь будут действовать эти запреты... Но, правда, вчерашние молодые братья говорят иное: "Ерунда! Как пили, так и будем пить!" И мы не знаем, кому верить. Конечно, трудно представить Грузию и Сванетию совсем без вина, но и, тоже, правда - в прошлом даже у них вина, и тем более, пьяных было меньше. Тревога старших за молодежь и здесь вполне обоснованна. Только смогут ли они "уберечь" голым, да еще и поголовным, провоцирующим сопротивление запретом?
Наверное, не обойтись здесь без того, чтобы дать молодежи для приложения ее сил - достойное поприще, свое дело. Тогда и к водке тянуть не будет. И потому мы с симпатией подмечали и массы работающих сванов на приусадебных участках, и огромные традиционные дома, и восстанавливаемые родовые громадные башни. Они, конечно, уже не имеют прежней защитной роли, но роль семейного знамени и знатности - имеют. Обладать своей башней или родовым рыцарским замком в Европе - это, в общем, одно и то же...
В Местиа мы вошли в полдень, при жуткой жаре этого дня. Мы едва доплелись до центра. Время обеда, но работающая столовая не имела, чем нас покормить. Пришлось идти в ресторан, хотя мы и боялись его цен. Но два блюда острой какой-то похлебки, две порции типа пирожков с сыром, две бутылки лимонада и полбуханки мягкого хлеба - вполне накормили нас, четверых - всего за 4,5 рубля.
Сытые и удовлетворенные, пошагали в краеведческий музей - главную достопримечательность Местиа и всей Сванетии. Золотой же выставляемый его фонд размещен в церковном здании бывшего Георгиевского монастыря (Витя предположил, что из-за этого монастыря, как центра духовной власти, Местия и стала центром всей Сванетии, бывшей вплоть до революции союзом равноправных горных общин). Золотой фонд, действительно, богат, и было даже странно, что он так просто содержится, без усиленной милицейской охраны. Икон младше XII века я не увидела. Кресты и с огромными окладами "Евангелия" IX века. Копии фресок. Лики очень византийские, но научный сотрудник уверяет, что местная школа. Забавно. Впрочем, Алеше тоже показалось, что это - византийские иконы.
Богат и этнографический раздел, описание старого родового быта сванов. А вот историческая часть очень бедна, почти ее нет, хотя страна имеет богатую тысячелетнюю и больше историю. "В новом здании музея - будет" - обещает сотрудник. Сванская утварь, в основном, из дерева - кругом леса. Но раскапывают и глиняную посуду трехтысячелетней давности. Среди сохранившихся реликвий обращает внимание навершее знамени соединенных сванских обществ "Счастливой долины Льва" и само знамя в виде льва. Витя пошутил: "Прямо как флаг Союза швейцарских кантонов".
Из икон я записала себе на память: Складень с Деисусом, "Иоанн Предтеча", "40 мучеников" (до чего же индивидуальны лица!), чеканка св.Георгия, убивающего неверного.
Перед церковью могила Михаила Хергиани (здесь говорят - Миши) - гордости сванов, выдающегося альпиниста. И мы благодарны работникам музея, направивших нас в дом-музей Хергиани.
Это настоящий сванский дом. Внизу сохранилась вся древняя обстановка: очаг, плита для лепешек, котел на цепи, заделанной в каменной траверсе-плите-сигуле, защищавшей дом от пожара, перед очагом стоит резное кресло главы дома (махши), рядом - большой деревянный диван для мужчин и низкая скамья для женщин. А по бокам -стойла для скота. Это - общая трапезная. А наверху дома - спальня. Ох, и холодно же, наверное, в них было без отопления! Как только дети выдерживали? Скоту лучше - он помещался в общем нижнем зале за резными арками, ему было теплее. Но это опять этнография. А главное содержание музея заключалось в его башне, лишенной межэтажных перегородок и лестниц, как это и было при Хергиани - он тренировался в лазании по ее голым стенам. Перед тем, как привести нас сюда, юноша-экскурсовод строго и подробно (тактично и властно удерживая нас от спешки) рассказал Мишину спортивную биографию: 14 лет участие в альпиниаде, организованной отцом. 1956 г. - пик Коммунизма и титул лучшего восходителя СССР. В 1957 г. первопрохождение по новому пути Донгуз-Оруна - англичане признали его лучшим горовосходителем мира и дали титул "тигр снегов". 1961 г. - пик Победы. 1962 г. - вместе с Тенцигом восхождение на п.Щуровского в снегопад. Возвращение Тенцига и его повторная попытка. В 1966 г. уникальное и неповторимое восхождение по "зеркалу Ушбы", проведя 7 ночей в гамаке. В 1968 г. вывел на Ушбу 45 человек. А погиб в невысоких европейских горах, Доломитах. Неожиданный камнепад срезал веревку, когда он сделал траверс на 20 м. Второй, страховочной веревки, не было, он всегда работал на одной. И вот...
В башне на стенах висит его альпинистское снаряжение и эта оборванная веревка. Наш гид включает магнитофон и выключает свет. В полной темноте только слабый свет фонаря высвечивает обрыв веревки. В полной тишине звучат записи камнепада, потом сванский народный плач по Мише, прощальное слово отца ("Миша за свои 37 лет прожил столетнюю жизнь)" и стих Евтушенко о предательстве веревки. Там есть только две понравившиеся мне строчки, истинные строчки (надо бы найти и уточнить): "...хруст веревки... все окна сванские потряс"... Правда, наш гид говорил, что на той стене с другой стороны горы была легкодоступная тропа, и потому нельзя исключить, что камнепад был устроен искусственно, предательство, мол, могло быть... О, как не хочется без твердых оснований верить в чьи-то черные дела!...
Витя говорил, что никакие концерты не производили на него такого ошеломляющего действия, как эта магнитофонная запись в музее Хергиани.
Сразу после музея мы уехали вниз, в автобусе из Местиа ехали с очень приятным интеллигентным сваном, воспитанником М.Хергиани в альпинизме, и потому еще и еще вспоминали об этом светлом человеке. Наш собеседник теперь - сам спортивный босс Местиа. Тренер по дзюдо, даже воспитатель чемпионов СССР по этому спорту. Рассказывал, как целиком на общественных началах, на энтузиазме, они построили спортзал с гостиницей наверху. А вот брат его вынужден был уехать из Сванетии, т.к. не нашлось ему здесь применения - а ведь строитель. Очень поддерживает меры против алкоголя - ради спасения молодежи, против распущенности (Сталин был все же прав). Кстати, в Местиа главная улица до сих пор - улица Сталина.
В четырехчасовой длинной дороге - ущельем Ингури, я разговорилась с грузинкой из поселка под Зугдиди и получила приглашение переночевать у них. Приглашение было кстати, потому что приехали мы в Зугдиди только в 10-м часу, после заката солнца, и шансов добраться до Сухуми уже не было. Таксист, правда, подъезжал к остановке - но делать 100 км. на такси - нам было невозможно. Правда, автобуса, чтобы доехать 8 км до Ингури, за которой, уже в Абхазии, стоит дом наших хозяев, мы не дождались, и пришлось ехать на такси. Их двое - Нанули и ее сын Валерий. Царственная выдержка у этой 45-летней женщины, пять лет назад потерявшей мужа. Он скончался от инфаркта, от перегрузки, как она считает, при строительстве слишком большого дома (Чуть больше, чем у соседей). Дом так и остался недостроенным (между первым и вторым этажами нет даже перекрытий. Пол настелен только в спальне сына и комнате для гостей. А внизу есть комната хозяйки и кухня, где нас кормили лобио и мамалыгой, кукурузными лепешками и лавашом. И разговаривали о неудачном браке Валерия, только недавно вернувшемся из армии: жену увела домой теща, поняв, что Валерий - человек неперспективный, всего лишь монтер. Валерий немного рассказывал о военной службе во Вьетнаме. Нанули рассказывала о благополучной судьбе старших дочерей, имеющих уже по две дочки, о ее собственной несостоявшейся судьбе актрисы (отец-кинорежиссер отговорил: не надо, девочка). Фамилия у нее очень известная в Грузии - Гамсахурдиа... А муж ее был бригадиром на цементном заводе. Неспокойное, напряженное лицо у него на фотографиях. Вот дом заложил на метр больше, чем у соседей. Грустно. Говорила ли она ему, как говорит сейчас - "Зачем мы должны превзойти соседей?" - Наверняка говорила, может, недостаточно убедительно, а скорее - он из породы мужчин, твердо убежденных, что они знают, как надо. Сейчас она торгует в каком-то киоске. Денег нет... Почти всю ночь лил и лил дождь, а мы были под крышей и считали, что нам повезло...
Правда, давая согласие на ночевку в Зугдиди (вместо поезда на Сухуми, чтобы утром купаться в море), я надеялся ввести детей в традиционный шумный и гостеприимно-хлебосольный грузинский дом. Жизнь же показала нам грузинскую жизнь несколько с иной, печальной, скорее трагической стороны - как беспрерывную, на износ и даже до смерти, гонку за престиж. Сегодня он выражается в доме. И не только в Грузии - на Северном Кавказе и даже в России, среди обычных дачников. Смерть мужа, драма сына, у которого отняли жену именно оттого, что мало добывает денег, слишком простосердечен, настоятельная необходимость закончить-таки дом - но где взять денег, сил... Впервые я увидел не государственную, а частную незавершенку. До сих пор частное строительство у нас могло вестись лишь в таких скромных масштабах, что сил одного человека заведомо хватило бы для его окончания. Да и много ли их надо, чтобы построить какой-нибудь садовый домик в 15 квадратных метров? А чтобы докончить такую грузинскую стройку, оказывается, человеческих сил не хватает. Человеческий нерасчет приводит к кризису, пусть микрокризису в масштабах общества, но того же типа, что и обыкновенный кризис. А не захлебнется ли подобным образом все частное строительство, которое начинает развертываться исподволь по стране? Наверное, нет - страна-то уникально богатая. И если идеология не помешает...
Да, меня еще очень интересовал характер мигрелов, традиционным центром которых считался Зугдиди, но ничего нового я почти не узнал. Да, богаты, да, традиционная неприязнь к заингурским абхазцам, да, клановость, видно, большая. Нанули упомянула еще их большое женолюбие - держать на содержании не одну семью здесь чуть не в обычае... Но объясняется ли этим характер, например, мигрела Лаврентия Павловича Берии? Нанули, урожденная тбилисска, живет сейчас в Абхазии, за Ингури, а работает в Зугдиди, в Мингрелии - так и нe поддалась на мои расспросы, своих наблюдений и оценок не выдала.
19 июня. Утром мы простились с приветливой хозяйкой (Валерий рано ушел на работу, а она не спешит, т.к. еще в субботу, собравшись впервые в жизни съездить в сванские горы, повесила на своем ларьке бумажку: "Ушла на базу"...)
Вышли под моросящим дождиком на сухумское шоссе. Довольно скоро автобус подхватил нас и довез до Ачамчира, а второй - до Сухуми. Однако в Сухуми нас встретил сильный дождь и три балла волнения на море. Купающихся нет (кругом говорили - запрет), а на городском пляже и гуляющих нет. Но дети все равно рады морю, особенно такому, с большими волнами, готовы без конца играть с ними, чертить на песке через весь пляж рога того дяди, который вышел из домика и испугал папу, намеревавшегося потихоньку искупаться. Витя все же побарахтался в пене, стараясь, чтобы волны его не унесли и, чтобы не увлечь детей нехорошим примером, быстро вернулся, а потом долго не мог согреться в этом моросящем влагой воздухе. А детям - ничего, они, мокрые до нитки, продолжают играть под дождем, пока мы почти коченеем, их дожидаючи, под навесом и одетые во все, что было теплого... Однако настало все ж время, когда на наш очередной призыв идти, они откликнулись и пришли переодеваться.
После пляжа мы еще немного походили по центру города, купили огурцов и музыкальный словарь, и отправились на вокзал, дожидаться ночного поезда на Украину. Дети были с этим согласны. Им этих дождливых часов игры с морем вполне хватило, чтобы без сожаления с ним расстаться. А ведь как долго мы "шли к морю"!...
