Я отрезала этот кусок дневника от начального с рассказом про наше путешествие по Уралу с заездом в Саратов, Волгоград, калмыцкую Элисту, потому что Ставрополь это уже Северный Кавказ.
15 июля. Ставрополь. В Ставрополь после спокойно проведенной ночи мы приехали ранним утром, и по холодку, с рюкзаками, пошли его смотреть.
Гоголевский бульвар ведет от вокзала к центру, и мы с Алешей шли прямо по нему. Вите же деревья мешают фотографировать, и он идет вдоль домов. Весь город в такой мощной зелени, что нашему фотографу нелегко выбирать свои "точки зрения".
Город сохранил свой исторический центр в виде участка крепостной стены (похоже - подлинной), каменной палатки с символическим ключом крепости - и бюста Суворова рядом. Памятники архитектуры в Ставрополе - это казенные и гражданские здания прошлого века. Конечно, есть большая церковь в стороне, есть краеведческий музей в центре, не работающий из-за ремонта уже второй год. Однако главный экспонат этого музея - каменный музей-саркофаг черкесских (аланских) царей из-под Алаши - стоит прямо во дворе музея и доступен вполне. Каждая сторона этого мавзолея - в каменных барельефах. Наверняка, они расшифрованы, но сама я ничего в них не поняла. Только порадовалась за людей, которые всегда выделяли из своей среды художников.
Два других музея: картинная галерея и дом Г.Лопатина - тоже не открыли перед нами свои двери. Так что смотрели мы только сам город и памятники на улицах. Среди них - Германа Лопатина, революционера-народника, к которому так расположились после книги Ю.Давыдова, и - Коста Хетагурова - осетинского классика, которого не читали, но расположены заранее (просветитель своего народа не может не быть мудрецом и для всех прочих).
В книжных магазинах оставили много денег - купили калмыцкий эпос "Джангар", финский лирический эпос "Кантеляйте", книгу Анастасии Цветаевой о "Звонаре московском". Еще купили подарки племяннице (через несколько дней у нее день рождения, и тремя автобусами к пяти часам вечера добрались до станицы Советской под Армавиром.
Ставрополь - это уже предгорья Кавказа, Северный Кавказ. Самих гор еще не видно, но прохладный воздух, обилие воды и сила зелени - все это в разительном контрасте с недалекой отсюда Калмыкией могло быть создано только начинающимся подъемом к кавказским высотам. И еще он нам понравился уютным характером своего центра-бульвара, большого, как парк, к которому примыкает весь город. Даже нам, приезжим, было удобно и радостно раз за разом нырять в этот парк-бульвар и отдыхать в свежести его древесных великанов. Город с центром, в котором можно непрерывно отдыхать в зеленом сообществе - это хороший, человечный город. Так мне показалось.
Как Грозный или Краснодар, Ставрополь возник из казачьей станицы и пограничной крепости в эпоху начинавшегося в 18-м веке покорения Кавказа. Выражаясь недавним языком - опорный пункт колониальной агрессии российского царизма (сегодня, правда, скажут, скорее - "опорный пункт для добровольного вхождения Кавказских народов в Российское государство"). Время прошло, и сегодня в составе Ставропольского края находится Карачаево-черкесская автономная область, краевой музей собирает экспонаты кавказских первонародов, а для нас Ставрополь - как бы преддверием знакомства с самой Черкессией.
Рядом с сельсоветом старинной станицы Урупской, теперь Советской - стоит дом Евдокии Ивановны. Семья ее зятя, моего брата, гостила там уже несколько дней, и нам, приехавшим на день раньше обещанного, обрадовались. Я полезла сразу в душ, а Витя с Алешей в сопровождении Гали-невестки и ее детей ушли купаться на Уруп.
Для меня как бы повторилась волгоградская ситуация. Только там гидом выступала Лиля, и это было ночью, и была большая печаль от смерти мамы и дома. А здесь про родную станицу рассказывала Галя, а у нее, слава Богу, еще и мама, и дом Только отец два года назад умер, и могила его - рядом с Лилиной мамой.
Урупская была большой, крепкой станицей и до сих пор поражает размахом своих общественных зданий дореволюционного времени. Почему ее надо было переименовывать, понять нам трудно. Может, урупские казаки в гражданку были слишком долго белыми? За это их вечно обязали зваться советскими?
И началась сладкая жизнь. В саду для нас оставили переспевшую вишню-шпанку, ковром лежала алыча и просилась в рот малина. Были и абрикосы, и яблоки от соседей. Я уж не говорю о пирогах с вишней и яблоками, которые пекла Галя, о густом компоте, о борще Евдокии Ивановны.
16 июля. Станица Советская. Ели, ходили вечером в кино. Стирала, приводила походное в порядок. Конечно, ходила на кладбище.
Витя в этот день сделал полезное дело: покрасил железную крышу серебрянкой по принятому здесь обычаю. Сперва долго драил ее железной щеткой, очищая от старой краски, а уж красить лазили все дети. Особенно активной была Танечка (10 лет). Дело это оказалось долгим и трудоемким, да еще на жаре, все успели устать, а брат не один раз ходил в магазин за новой олифой. К вечеру все же благополучно завершили, так что у Евдокии Ивановны не будет голова болеть хоть от этой заботы, не надо искать шабашников за 40 рублей.
Но в поход через горы к морю с нами они идти отказались, несмотря на прежние уклончивые обещания. Брат, насмотревшись наших диафильмов, трезво оценил наши авантюрные характеры и, видно, не ощутил в себе ни сил, ни желаний бросаться на что-то подобное, хотя Витя и уверял его, что спланированный маршрут - простой и безопасный. Не один раз мы возвращались к этой теме, но брат был тверд - тем более, что он оставил в Волгограде все рюкзаки и снаряжение.
Сама Галя и Никита отнеслись к отмене похода сдержанно, а вот Танечка очень рвалась пойти с нами - ведь она еще не была в таком походе, и не знала, что это такое. Поэтому, когда вечером Витя стал собираться уезжать в Армавир, чтобы встретить ночной поезд с нашими девчонками и помочь им дождаться утреннего автобуса, Танечка стала упрашивать взять ее с собой, я посоветовала брату с Галей не отказывать ей, пусть она с Витей помучается полночи на вокзале, а потом - в палатке.
Так и получилось. Приехав утром, она в поход уже не просилась, признавшись маме, что в палатке ей спать не понравилось. А я облегченно вздохнула: если бы она пошла в поход с нами без родителей, то быстро бы устала от бивуачной жизни и без папы с мамой. А что бы мы тогда делали?
Когда Витя с Танечкой уехали в Армавир, мы все дружно отправились в станичное кино. В большом, пахнущем абрикосами зале, было нас не больше 20-ти человек. Смотрели музыкальную кинокомедию "Поездка на старом автомобиле". Звучала никитинская сладкая музыка, и сами Сергей с Татьяной были заняты в эпизодических ролях актеров-певцов. Сделано в современном бешеном ритме, ладно. Приятный развлекательный вечер. Вот так же празднично, всей семьей я ходила в детстве с родителями. А как редки в моей семье такие выходы! Разве что в походы - но это совсем иное. Да и без Темы теперь. И Галя наша сказала, что идет с нами в последний раз.
Этот "урупский" день стал для меня преддверием родственной жизни на Украине - море вкусной еды и фруктов, спешная - и до усталости работа - и всеобщие улыбки и разговоры.
А вот вечер, проведенный мною в Армавире в обществе племянницы Танечки - был для меня необычным. У нас было много времени, в Армавире я не бывал, потому мы не спеша гуляли от автостанции до ж.д. вокзала, примечая заранее место, удобное для ночной постановки палатки. Шустрая, и даже бойкая, Танечка утащила меня в промтоварный магазин, естественно, к полкам со всяческими женскими вещичками - туфли, брошки, веер, клипсы... Я почувствовал себя в нормальном положении мужчины, сопровождающего в магазине женщину. Только женщине было 10 лет, а мне - 47, но сути отношений это не меняло - денег у нас было лишь несколько рублей, потому выбор она остановила на зеленых клипсах, которые потом все время надевала и снимала (чтобы на следующий день уже их потерять). Потом мы с ней остановились перед вокзалом у кафе, чтобы отведать кофе с мороженым, а когда, наконец, уселись в зале ожидания вокзала, она быстро нашла себе подружку из ожидающих детей, и с перерывами между играми-отлучками прибегала ко мне сообщить, что в буфете есть то-то и то-то, и ей очень хочется. Кажется, на последнее желание - 100 г курицы, она уже сама наскребла мелочь, но курицы ей почему-то не дали. Все это, конечно, не от голода (с собой мы захватили съестное). А я радовался, что денег у меня почти нет, и я могу безопасно играть непривычную для меня роль доброго, но... бедного дядюшки, насматриваться без помехи на это юное, но уже такое определенное существо, на "вечно женственное" в нем, еще по-детски раскрытое.
Московский поезд пришел по расписанию, но при неожиданном здесь дожде. Вместе с нашими Галей и Аней приехала не только семиклассница Лена, но и сюрпризом - ее мама Аля, решилась ехать в последний момент. Это было счастливое для нас решение, потому что Лене с мамой было много лучше, да и нам, конечно, тоже, а после отказа Володи с семьей идти с нами в горы -проблемы с лишней палаткой не стало. Кстати, мы в эту же ночь испытали себя на способность поставить палатку при дожде (в темном углу армавирского парка), разобраться с вещами, и все же заснуть, несмотря на непривычность ситуации и неудобства. А утром уже было солнце.
17 июля. Поминки. Сегодня поминальный день - годовщина смерти моей мамы, здесь, в Советской, похороненной. Витя с девчонками и неожиданно собравшейся в поездку Алей приехали рано. Спалось им в духоте подмокшей палатки неважно, и потому поднять их к первому автобусу было нетрудно.
С утра шла окончательная готовка поминального обеда, на который Евдокия Ивановна позвала близких соседей, видавших маму, говорившей с ней в ее последние дни.
В середине дня все пошли на кладбище. К сожалению, Витя не догадался задержаться в Армавире и купить цветы, а здесь сушь, все цветы выгорели. Так что с очень скромным букетом пришли. Не догадалась и я привезти цветы из Ставрополя. Так что и в первое свое посещение дорогой мне могилы сразу после приезда я не принесла ничего, а только уложила на могиле с близко растущей абрикосины абрикосы рядком, памятую про мамину от них радость.
Мне не плакалось ни при своей собственной встрече, ни при общем посещении. Что это? Черствость души или осознание закономерности ее смерти и того, что это был не самый худший вариант конца? Только грустилось, и не хотелось уходить.
Поминальный обед прошел славно. Евдокия Ивановна расстаралась, гости были чинные и хорошо о маме говорили.
В самой драматической смерти мамы от гнойного аппендицита. проявился ее характер. Она долго страдала неожиданными болями в животе, но, уверенная, что это ей досаждает печень, лечилась сама и ни за что не хотела обращаться к станичным врачам - и чтобы не утруждать Евдокию Ивановну, и из-за недоверия к "деревенской медицине". Терпела до последнего, хотя и была, конечно, кругом не права. "Деревенская медицина" сегодня бывает совсем не хуже городского бездушия, а Евдокия Ивановна вся извелась в тревоге за нее, но не могла пойти против прямого запрета обращаться к врачам. Наконец, когда стало совсем плохо, согласилась хотя бы показаться врачам. Те сразу стали готовить операцию, продиагностировав перитонит, т.е. прорыв гноя из аппендикса в кишечник, для пожилых людей и не сразу ликвидированный практически смертелен. Так и вышло. Но насколько крепок был ее организм, что, перенеся первую операцию (врачи не имели права не надеяться на чудо), она повеселела и даже стала немного есть, пошла на поправку. Но... гнойная отрава уже разлилась по всему ее телу, потребовалась вторая операция очистки от гноя, на которой она и умерла. А через несколько дней в ту же больницу с диагнозом аппендицит уложили внучку Танечку. Что пережили тогда Галя и Володя, можно представить. Но, слава Богу, Танечку положили вовремя и легко выходили.
В этот поминальный день обстоятельства маминой смерти вспоминались и переживались не раз. Она не хотела умирать и не готовилась к смерти. Все очень жалели, что не слышали от нее последней воли, слов, напутствий. Но, может, их и не могло быть, раз мама не собиралась умирать и, наверное, гнала от себя всякую мысль об этом. Хотя она и была искренне верующим, и даже церковным человеком, но в характере - полностью дочь нашего времени, поколения, много работавшего и без особой подготовки умиравшего.
Помню, что в тот вечер я еще и еще раз убеждал себя: не хочу я умирать так беспамятно, не сознавая, без последних дел и напутствий остающимся, не хочу лишаться смерти - как награды за прожитую жизнь, как радости за себя и за жизнь остающихся.
18 июля. Черкесск-Карачаевск. Подняли детей рано, и пошли на автобус с рюкзаками, навьюченные подаренной в дорогу едой: салом, хлебом с маслом, фруктами... оторвались от гостеприимного дома, от вишен, абрикос и пр. и пр.
Первым автобусом мы доехали не до Армавира, а до перекрестка на основном шоссе Ростов-Баку, надеясь на любой попутный автобус до Черкесска. Но не тут-то было. Даже маленькие, пустые автобусы не останавливались около нас, может, боясь наказаний по новому закону о нетрудовых доходах. Неприятные последствия этого закона мы ощущали уже на себе - взамен автобуса решились идти 100 км по дороге.
Наконец, нас подхватил ближний рейсовый автобус, но провез 20 км и отвернул в сторону. Между тем, стало жарко, идти по шоссе никому не хотелось, и мы занялись ожиданием. С добрый час прождали, пока, на наше счастье, не подобрал нас шофер ремонтной передвижки - славный парень с милой улыбкой. Он не только не взял с нас денег, но и подвез к автостанции в Кочубеевке. Правда, половину сэкономленных таким образом денег мы угрохали сразу на автобус, отправившийся без нас, т.к. мы вовремя не опознали его, и билеты наши пропали. Из жалости нас взял-таки шофер междугороднего "Икаруса", но вперед уговорился, что не бесплатно. В Черкесске Витя с ним и расплатился, но, кажется, на рубль меньше.
Первый походный день для меня лично был, кажется, самый тяжелый, потому что от выпитого и перееденного меня мутило и покачивало, как от нездоровья. Может, не только меня. Неудачные ожидания автобуса привели к тому, что в первый же день выбились из намеченного графика движения, а последующие дни пытались все время догнать - сокращением маршрута и приложением максимума сил. Так, уже в первый день был задан тон спешки, трудовой ходьбы, под знаком которой и прошел весь наш кавказский поход.
Черкесск - город новый, образованный в нашем веке из станицы. В нем небольшой, но славный музей, просвещенческий. Чувствуется любовь и уважение к черкесской культуре и самобытности. Даже отмечается: сколь большое влияние оказали черкесские обычаи, нравы и одежда, на контактирующих с ними русских. Мне понравилось выражение Бестужева-Марлинского: "Казаки отличались от горцев только небритой головой". Самая лучшая память у черкес осталась от одного из первых управителей замиренного края - Петрусевича. Он много сделал для образования и благоустройства черкесского народа.
Сам Черкесск - город стандартизированный. Основное ощущение от него - жара.
Черкесск - не Ставрополь, он скорее похож на Элисту - и новизной своих домов, и некоторой их скромностью-убогостью, и даже национальным музеем. Только черкесский музей более богат и развернут. Хотя, конечно, и здесь существует раздел военных лет, но в нём нет ни слова о тяжелейшем периоде репрессивной ссылки всего народа. Нет - и все. Вычеркивание истории целыми периодами - продолжается до сих пор. Но от имени самой истории - это обвинение сегодняшнему времени. Тяжелое обвинение. И этим все сказано - без слов, только фактом сокрытия фактов, которые никто не имеет права скрывать.
А уж как было Вите жарко у у автобусной кассы! Но все-таки мы уехали в Карачаевск, тоже молодой город. Там нас интересовал памятник Коста Хетагурову в селе с таким же именем, а ночевать мы полезли на гору к храму - уж очень он живописно стоял, а время было позднее.
Первая ночевка - первые впечатления от гор. Дети радостно моются в горном ручье, лазят туда-сюда, радуются лошади, на которую им разрешили залезать по очереди.
По нашим московским наметкам, в этот день нам следовало увидеть два музея в обеих национальных столицах - Черкесске и Карачаевске, увидеть два древнейших храма (IX-XI век н.э.) - не доезжая Карачаевска и под Нижней Тебердой, и доехать под вечер в Зеленчукскую в соседнем ущелье.
Этот план оказался нереальным. В Карачаевске мы оказались в 7 вечера, и на Н.Теберду местного транспорта уже не было. Ну что ж - мы отказываемся от поездки в Нижнюю Теберду и возвращаемся назад, к Шоанинскому храму над городом. И уж совершенно неожиданно оказывается, что именно у этого храма, в горах, мы и будем ночевать. Такими "счастливыми" неожиданностями полны наши походные дни, и тут главное - не досадовать на них и отклонение от задуманного раньше, а радоваться и принимать, как подарок судьбы. Тогда и сама случайность тебя дополнительно вознаградит. Такой дополнительно наградой за неожиданный труд подъема к храму с рюкзаками стало наше знакомство вечером с осетинами. Они приостанавливались у поворота тропы к самому храму. А один из них спешился совсем рядом с нами, и после некоторого молчания разговорился. Сейчас вспоминаю только про обычай их, осетин, обязательно остановиться у старого храма и мысленно помолиться об удаче пути, и про то, что "мы бы с радостью восстановили храм, но карачаи не дают..." - он, наверно, имел в виду карачаевское начальство. Он-то, увидев, с каким жадным интересом вьются около его лошади наши Аня и Алеша, поглаживая и лаская, предложил с доброй улыбкой: "Хочешь сесть?" То-то было счастья - ведь сколько лет они мечтали покататься на лошади... На следующее утро наш добрый знакомец появился снова - и снова все катались по очереди с непременным фотографированием. А под конец стало понятно и желание нашего хозяина тоже сфотографироваться и получить карточки. Объяснять про слайдовскую пленку в моем фотоаппарате было уже поздно, придется в Москве морочить голову с переводом слайдов на черно-белый негатив, а потом на фотобумагу. Еще надо, чтобы слайды получились. Но все равно, вспоминая доброе лицо нашего осетина, повернутое к храму (замечательный храм-крепость), морока по переводу его на фотокарточку будет приятной. Лишь бы получилось.
19 июля. Архыз. Утром продолжались детские дурачества. Алеша облазил все вокруг храма, и даже залез слишком высоко, а за ним Аня с Леной увязались, и пришлось их долго сгонять вниз... Но вот, насмотревшись и на виды, и на благородный храм, мы затушили костер, собрались и пошли-поехали, сначала чуть назад, а поток от развилки на запад в Зеленчукскую, чтобы оттуда добраться к началу пешего похода в Архыз.
Тяжелой была посадка на автобус до Зеленчукской в это субботнее утро, а там нас и вовсе не хотели везти, и мы снова двинулись пешком, уже на юг по архызскому шоссе. И правильно сделали, потому что на окраине станицы нас подхватил местный автобус до Ермоловки, а от нее - как по заказу, попутный грузовик подбросил до пешеходного мостика через Зеленчук в Нижний Архыз.
Эта остановка была нам нужна, чтобы посмотреть, что осталось от древней столицы христианской Алании - 9-13 века (?) Сегодня ее раскапывают понемногу, но в буйной зелени ничего не видно. Только три храма грузинского типа, два из которых реставрированы, намогильный камень с изображением воина, одноабсидная церковь на горе и, наверное, много чего иного, что видно только археологам и внимательным людям.
Среди последних, наверняка, Лена С., которую вместе с мужем и дочерью мы были рады здесь встретить. Они живут в соседней деревне (рядом с обсерваторией), и каждый день ходят по разным маршрутам. Грустно мне стало от нежданной встречи. Как с прежней любовью - не долюбила, не додружила. Но какая-то надежда, что Таня вернется, и отношения восстановятся, все равно живет. Это как вера в чудо.
Посещением Нижнего Архыза завершилось наше знакомство с черкесскими (аланскими) древностями. Для меня, как всегда - это лишь заявка на знание. Вот когда слайды будут проявлены и появится необходимость о них рассказать - возникнет и необходимость лезть в историческую литературу и увязывать найденные обрывки сведений с видимым сегодня миром. Лиле и детям это познание дается еще сложнее. Впрочем, наши младшие вовсе не пошли смотреть храмы. Алеша обиделся на меня за окрик при переходе Зеленчука (как всегда, он дрался с Аней за право первым пойти по раскачивающемуся подвесному с гнилыми досками мостику - и, конечно, сильно раскачивал его, пугая всех), а Аня осталась на рюкзаках, демонстрируя, как всегда, свою независимость и незаинтересованность в музейных поучениях. На церковной горе мы, по указанию Лены С., побывали уже только втроем с Галей и были даже довольны тишиной, и торжественностью подъема на древнюю христианскую высоту.
Наша Галя была, видно, под большим впечатлением от встречи с Леной и Юрой, хотя и совсем немного их знает. Но ведь они принадлежат к кругу ее нынешней учительницы жизни, той среды, которая раньше ко мне как-то невольно тянулась, а сейчас - активно отторгает. Глубинная причина - 1980-й год. Но от разрыва дружеских связей в гораздо большей степени страдал не я, а Лиля. И чем дальше, тем отчетливей видно, что разрыв этот будет мучить, похоже, всю жизнь. Невозможное чудо, на которое все-таки не перестает надеяться Лиля, может стать явью только с изменением всей страны. Настоящим изменением-примирением. Но вряд ли мы до этих времен доживем.
Впрочем, драма наших отношений Гале почти неизвестна, а, может, и неинтересна. Ей просто нравится стиль жизни Лены-Юры и др.: жить в необычном месте и "общаться" с природой, историей, людьми. Лучше, конечно, со "своими людьми". Лена обмолвилась, что сюда они приезжают уже не раз, и даже какое-то еле уловимое беспокойство прозвучало в ее словах ("мол, откуда узнал?") - ("Дa отстаньте, ничего я не узнавал о вашем Архызе" - протелепатировал я в ответ "сдержанно", уловив, может, напрасно очередное отторжение) Значит, существует, наверное, у обсерватории интеллектуальная московская компания, столь привлекательная для моих женщин, для Лили - в прошлом, для Гали - в будущем. Но почему она не дорога мне?
Мягким автобусом доехали до курорта Архыз, где уткнулись в шлагбаум на дороге...
В одной этой фразе Лиля уместила очень многое - и как мы сидели на шоссе под дождем и мощной радугой в ожидании автобуса и, наблюдая, как под сильным солнцем горная влага прямым паром снова поднималась в небо - вот где объяснение мощи зелени в этой долине - (нигде на Кавказе мы не видели столь зеленых гор). И как лихо мы ехали по горным разворотам фешенебельным Икарусом, где у молодого, под хиппи, шофера рядом с парой икон у руля, обычными безделушками, кассетный магнитофон орал модные полуиздевательские песенки (из сплошных повторов), я ощущал себя как бы в будущем веке и все только гадал, что скажет Галя об этом "стороннике христианства" (потом оказалось, что, кроме моды, никакого христианства в шофере Галя не признала).
И, наконец, как мы боялись еще в Москве архызских кордонов, и как безуспешно пытались убедить подвыпившего сторожа-лесника (здесь "Кавказский заказник") и его простоватую напарницу - пропустить нас пройти на дорогу до деревни в соседнем ущелье Пхии. Все было бесполезно.
Уже давно мы слышали о растущих трудностях походов в популярных горах - не от самих гор или непогоды, а от сотрудников КСС - контрольно-спасательных служб, которые свои функции, чем дальше, тем чаще, сводят не столько к спасению погибающих, сколько к недопущению в горы "диких", т.е., не оформленных в спортивных организациях групп. Выставляют на дорогах свои посты и не пускают, не стесняясь в ход пускать и насилие. Гарантированное конституцией право на передвижение каждого спокойно игнорируется якобы заботой о нашей безопасности.
Действует до примитивности простая бюрократическая логика: растет количество туристов и, значит, в еще большей степени - неподготовленных - отсюда рост несчастных случаев. Мимо смертей государство пройти не может, оно ищет виновных, и находит их в лице своих же сотрудников, а те действуют привычным способом - запретом. Но, чем больше они требуют и запрещают, тем сложнее становится людям оформлять свои походы через спортивные организации, и тем больше людей решаются идти "диким", скрытным от спасателей путем, тем, опять же - больше несчастий. Порочный круг, разорвать который может только создание профессиональной службы гидов-проводников-спасателей - без права запрещать, а с разрешением за деньги оказывать людям в горах все нужные им услуги.
А пока мы ждали только худшего. Весной на Западном Кавказе (гора Фишт) замерзла группа туристов, о трагедии писала "Правда" с требованием "усилить контроль и требовательность", по Москве разнеслись слухи, что все кавказские походы запретят и очень жестко. И, хотя было понятно, что "все запретить" очень трудно, и, без привлечения большого количества милиции или войск, невозможно, но думалось: а что им стоит и войска применить для отлавливания диких туристов?
Да, нас не пустили на маршрут. Не пустили и группу, у которой даже был оформлен маршрутный лист, но не было отметки местного КСП, наверное, ушедшего домой. Расспросив этих молодых ребят о дороге, Витя решил вести нас через проволоку и оба кордона (второй - через 4 км) по тайным боковым тропам. Сказав егерю, что возвращаемся назад, мы прошли обратно в деревню, боковой улицей вышли к проволочной изгороди и быстро перелезли. А дальше - быстро и молча шли по темнеющему, а потом и просто темному лесу, стремясь ночью миновать и второй кордон. Нам пришлось еще раз перелезать через проволоку, обходить, едва дыша, костер, пугаться встречных машин, когда склоны прижимали нас к дороге и, наконец, когда было решено, что второй кордон мы, видимо, уже прошли, в укромном месте на склоне заснуть, не ставя палатки.
Ночью Лену знобило, и Аля отдала ей все свои одеяла, а сама ходила и почти совсем не спала.
20 июля. Первый перевал.Так что утро началось у нас невесело и всухомятку. С Лены сняли рюкзак, не зная, пройдет ли ее недуг. И пошли.
Аля потом объясняла, что Лена очень устала от нашего вечернего марш-броска, и потому едва не захворала. Она даже опасалась ангины и начинала разговор о необходимости вернуться на отдых в Архыз. Слышать все это мне было неожиданно и очень неприятно. Все, конечно, могло быть, но уж очень неожидан был этот Ленин недуг (да и как можно заболеть только от двух часов быстрой ходьбы по лесу?), все остальные, по-моему, не успели даже устать. Помню свои вполне определенные слова, что, если это серьезная болезнь, то уходить Але с Леной надо сразу, но что мы, конечно, останавливаться не будем. Или выздоравливать на ходу, или - расставаться. Аля с этим, слава Богу, не спорила, и мы пошли дальше своим быстрым темпом, опасаясь все-таки нарваться на работников КСП. И в такой нервной спешке шли большую часть дня. А потом этот темп ходьбы как бы продолжился и на все остальные дни нашего похода.
Сначала шли, все еще опасаясь, лесным склоном над дорогой. Но скоро увидели внизу идущих скорым шагом туристов - своих, вчерашних знакомых, и обрадованно скатились к ним. Оказывается, они так и не дождались разрешения, заночевали у шлагбаума, а рано утром, увидев, что "стража" нет (наверное, пошел спать домой), рванули вперед. А сейчас спешили пройти второй кордон, который, оказывается, все еще впереди, но недалеко, в 100 м. Молодые, они были настроены по-боевому: если охрана не спит, то просто идти, не разговаривая - ведь нас много. Смешавшись с ними, мы двинулись уже почти толпой на приступ второго поста. Подняли шлагбаум и прошли. Охранник увидел только наши спины, стал звать, но, понятно, что никто не остановился. И мы стали постепенно осознавать, что не так страшен черт, как его малюют московские слухи, что зря мы так нервничали и опасались.
Через полкилометра дорога раздвоилась, и мы расстались со славными горьковчанами - они шли прямо в горы, к Софийским озерам, а мы ушли на запад, к Пхийскому перевалу.
Радостно и мне было от этой встречи: как будто увидели самих с себя в прежние годы, только еще моложе и лучше, дружнее и счастливее. По виду - парни и девчонки студенческих лет. На деле - несколько семей молодых специалистов, имеющих по одному ребенку, или даже двух. Вузовская дружба не прекратилась, а перешла в семейную, наверное, на всю жизнь. И у всех дети, - которые им не помеха, а, видно, в радость. Трех и четырехлетки семенят рядом бойко сами, а не на плечах, и так быстро, что мы с ними идем быстрым шагом. Весь бодрый настрой в группе - от бойких девчонок, вернее - молодых мам. Прошлый год им пришлось сидеть с молочными детишками, а сейчас они вырвались в любимые горы (именно эти - архызские) и молодая счастливая энергия прямо излучается ими. Парни - молодые папы, напротив, сдержанны и молчаливы, но эта уверенность силы. Движения их расторопны и решительны. И, наверное, они тоже счастливы оттого, что пришли в горы вот так - все вместе, разделив радость. Взаимным счастьем и любовью просто напоен весь этот отряд. Какая славная молодежь! Откуда она только взялась в наше время? Преодолевая горы, они кажутся нам гораздо моложе даже своих собственных лет.
В нашей молодости тоже было много хорошего, но такого вот полного счастья, наверное, не было. Туристская дружба как-то не перешла в традицию семейных походов. У нас было счастье походов вдвоем, даже более редкое счастье удачных семейных походов, но вот дружба туристских семей как-то не склеивалась...Община так и не появилась
Тяжко было идти под сильным горным солнцем. Но кончились 14 км дороги и, перейдя речку, мы остановились на обеденный отдых, и в тени прибрежных деревьев уснули на час, не больше. После беспокойной ночи и нашего марша это было необходимо. В три часа поднялись, но только собрались как хлынул дождь. Хорошо, что еще не успели уйти с поляны и мальчик-пастух зазвал нас в свой палаточный балаган. Мы благодарно отозвались, тем более что клеенок на всех не хватало.
Короток горный дождь только первые шаги вверх по грязи. Подъем был разнообразным и довольно быстрым. Нам все говорили, что перевал Пхия - легок, что это даже не перевал. В самом деле, дорога поднимается в лесу, а потом петляет по лугам, выводя, наконец, на какой-то невысокий травянистый хребтик, усеянный множеством памятников погибшим в эту войну.
Дети были рады перевалу - взошли-таки, да и простор кругом, по перевальной луговине разбрелись, как хотели. В конце ее виднелся кош. Чтобы уточнить путь, Витя завернул туда, а вернулся с приглашением от двух молодых пастухов - Алика и Исы - пить айран. Мы обрадовались, помня это удовольствие еще от Фанских гор.
И пили, и разговоры говорили с этими красивыми карачаевцами. На голове Исы сидела лихо, по-ковбойски, закрученная шляпа, и красоту свою он, наверное, и сам чувствует. Держались в разговорах они степенно. О выселении они знают уже только по рассказам, и говорят о нем как-то естественно, как о былой исторической несправедливости, а вот о своих карачаевских конях - с оживленной гордостью.
Зачарованные ими, мы с трудом ушли-преодолели приглашение к завтрашнему мясу. Спустились на два своих перехода к лесу и поставили палатку как раз перед очередным дождем.
Когда я признался Исе и Алику, что рад их гостеприимству еще и потому, что теперь эти горы "очеловечиваются", а то весь день мы с недоверием относились к местным людям, боясь от них запрета на маршрут, они поморщились: "Да, знаем, есть в Архызе такой дурак, сколько раз ему говорили: "Слушай, тебе делать нечего, что людей пугаешь? На начальство ссылается... Да что о нем говорить..."
В джинсах, шляпе Иса выразительно являл тип молодого карачаевца, новый тип - полный достоинства, как бы на уровне мировых стандартов и в то же время занятого своим древним делом. Неужели он так и останется в этих горах, будет подниматься сюда каждое лето? Неужели не сманит его городское безделье? Если эти ребята останутся в горах, если смогут, они устроят здесь прекрасную жизнь, это видно по ним, иначе быть не может. И снова на душе радость - уже от встречи с карачаевской молодежью. Богатый на встречи оказался день.
21 июля. Пхия - Санчар. Утро началось с досадного сбоя. Алешик, который, в основном, и шел впереди, когда мы дошли до брошенного растоптанного скотом коша, ушёл по боковой тропке - это самая частая и естественная ошибка. Неестественно только, что мы с Витей вместо того, чтобы сразу вернуться к кошу и начать планомерно искать большую тропу, пытались выйти на нее боковыми тропками, и долго плутали в огромной траве на склонах по росе и все вымокли. Однако теплое солнечное утро и найденная удобная тропа приводят нас в равновесие, и мы весело бежим вниз оставшиеся километры.
Еще одна, уже небольшая, заминка с ответвлением на лесовозную дорогу, и в 12 часов дня мы входим в тихое, почти безлюдное село Пхия на реке Лабе. К нашему огорчению, магазин закрыт (значит, дальше идем без хлеба). Делать нам в деревне нечего, и, перекусив у воды, чуть помыкавшись в поисках пешеходной кладки через Лабу, мы двинулись вверх по ней, древним путем к Санчварскому перевалу.
Это была длинная, разбитая лесовозами дорога в мокром лесу, и мы долго-долго шли по ней. Подъем был ровный и небольшим, казалось, иди и радуйся, а мы вот устали. Дело в том, что, по описанию, через 10 км от деревни река раздваивается и из Лабы становится ее притоком Санчваром. Но мы это превращение не заметили, и все никак не могли дождаться, когда же пройдем эти бесконечные 10 км, и почему мы так медленно движемся. Устали не только задние Аня с Леной, но и мы, впереди, загрустили. На деле же мы в эти часы одолели все 18 км до "7-го поста", так называется поляна у развилки дороги на Санчварский перевал и к нарзанным (кислым) источникам.
Зато, какая была радость, когда долина расширилась, а в середине ее мы увидели людей, которые на мой вопрос ответили: "Это и есть 7-й пост". Значит, мы прошли сегодняшнюю норму-минимум. Аня, бросив рюкзак, побежала делиться радостью с замыкающим Витей. Но тот, в свою очередь, подойдя, спокойно выслушав парня, предлагавшего себя в качестве проводника вьючных лошадей на Санчварский перевал, стал расспрашивать про дорогу на источники. Узнав, что до них не 6, а только 3 км подъема, обрадовался и настойчиво предложил нам одолеть-таки сегодня максимум: пройти ещё 3 км вверх. Как же мы были недовольны! Но пошли и дошли-доползли.
С утра я не верил, что мы сможем добраться до нарзанных источников под перевалом Адзапш (более коротким и низким, чем Санчварский), потому и говорил о 7-м посте как цели-минимуме. Помогло, что мы не заметили перехода Лабы в Санчвар, и 18 км прошли, как 10. Оставалось достаточно времени, чтобы засветло придти к источникам и уверенно завтра перевалить через Главный Кавказский хребет в красивом месте. Да и хотелось на источниках провести не минуты, а часы. Если вставать на ночевку сразу здесь, на 7-м посту - значит, подвергнуться почти непреодолимому для детей соблазну найма лошадей под наши рюкзаки. И деньги затратишь (немалые), и радости от преодоления перевала уже такой не будет, да и к источникам вбок, наверно, не захотят идти - в общем, сплошные убытки. Отсюда и моя молчаливая настойчивость. Ведь не мог я начинать со всеми объясняться в присутствии людей, заинтересованных в том, чтобы мы остались!
Привыкший за два пеших дня подгонять наших вечных "хвостистов" - Аню с Леной (а вместе с ними из солидарности и общения с дочкой оставалась и Аля) и не считаться с ними в части графика хода ("ведь не хвост, а голова должна управлять движением, место и время остановок и их продолжительность определялись передовыми, как бы задние долго ни подтягивались), - я о продолжении пути советовался только с Лилей. Вернее, на ее предложение остаться и пойти завтра на Санчвар, возразил максимально убедительно: "Ни в коем случае. Я тебя очень прошу. Пожалуйста, потом объясню..." Ли обиделась и подняла детей в путь.
Можно представить, насколько тяжело всем, кроме меня, было идти. То они шли к заслуженному месту ночного отдыха, а теперь уходили от него, и потому, наверное, ноги казались пудовыми, и на язык просились возмущенные слова. Наконец, на первом же получасовом передыхе, когда я стал выбирать палки для палатки и дрова для костра (у источников, как говорили, уже нет дров, зато близок снег), возмущение прорвалось у нашей Гали. Она сказала, что идти дальше никуда не хочет. Я в это время уже одумался и потому отвечал спокойно: "До источников уже совсем близко, оставаться нам здесь неразумно, но, если Галя настаивает, согласен остаться здесь. Решайте".
В результате, пошли дальше. Галя потом рассказала, что, получив право выбора, она как-то сразу успокоилась и откуда-то к ней пришли силы идти дальше, а до этого не было уже никаких средств себя заставить сдвинуться.
У источников оказался целый палаточный городок излечивающихся. Настоящий народный курорт с самодеятельными ваннами, нарзанным душем, грязями, "клубом" прямо на темно-желтом нарзанном бугре, в котором общались люди по интересам. Пили вместе из одного из 20-ти разных источников. Или играли в карты. У разных источников различное назначение от различных болезней (судя по надписям). Больше всего мне понравилась вода для укрепления сердца - ее еще прозвали святой. Сколько я выпила, подсчитать не берусь.
Я был настроен в пользу самодеятельного, дикого курорта, куда так много ходит, ездит (на лошадях) и летает (на вертолетах) народу, и он не обманул моих ожиданий. Своей естественностью отношений; доброжелательностью, даже порядком, он был удивителен для нас, привычных лишь к государственным формам организации. А тут вот, оказывается, что без всякой милиции или начальства сотни людей легко уживаются, обеспечивают себя проездом и питанием, поправляют здоровье. Самые разные, незнакомые прежде люди, большей частью семейными палатками. А представь себе, что этим естественным, бесгосударственным, на общественных, чисто коммунистических началах курортом завладеет государство - как оно его изуродует и испохабит своими инструкциями, регламентами, сторожами, запретами! Нет, не трогайте, не мешайте людям, не знайте, забудьте о "кислых водах" под Адзапшем!
Государство устраивает заповедники - запретные для граждан, для частных лиц. А вот могут ли эти граждане устроить свои заповедники, запретные для чиновников, для государственных лиц? - Почему бы не устроить такой заповедник в Адзапше?
Рядом с источниками места нам не было (тут вообще крутые склоны, и палатки буквально врезаются в них). Мы отошли на 200 м вперед и на выположенном каменистом лугу, на одной из пустых площадок поставили палатку. Говорят, что здесь бывало до 160 палаток.
Уставшие дети и я сразу залезли в палатку. Ане и мне даже не хотелось есть. А вот Галя с Алей, искупавшись вечером под нарзанным душем, чувствовали себя бодро (по Алиным словам - омолодившимися), и вечером долго объясняли Вите, что он был не прав, заставляя нас идти, когда нам того не хотелось. Галя сказала, что в поход с родителями больше не пойдет. А Аля высказала удивление, что поход у нас сводится к пилежке, а высшие цели и дружеское общение оказываются за бортом.
Разговор наш втроем был, действительно, острым, назревшим. Але, с ее установкой на радость общения и взаимоуступчивость, давно хотелось выяснить, почему мы спешим и не идем навстречу желаниям отдыхать. Галю волновало немного другое: почему мы (в данном случае - я) не считаемся с мнением большинства. Ведь поход против своей воли - труден, неправилен, зачем он?
Я тоже был настроен на разговор. Перед этим испытал острый приступ недовольства, когда предложили тарелки с супом в палатку, потому что "дети устали". Но не до такой же степени они устали, чтобы не выйти к костру, и зачем культивировать в них жалость к себе? Мне тоже хотелось отказаться от еды, и я в бешенстве убежал к источникам. Вернувшись со святой водой, смог протолкнуть через горло подсунутую Галей еду, и стал слушать претензии.
С Алей я согласиться не мог. Есть вид туризма - спортивный - ради преодоления трудностей. Пройти намеченный путь (от А до Б) тут главное для всей группы, а иные все цели - вторичны, по мере возможности. Другой тип туризма нацелен на общение, отдых. У таких людей маршрут - лишь средство и красивый фон для разговоров и отдыха, чаще всего у них маршрут вырождается в стоянку на облюбованном месте. Трудности для них - не ценность, а досадная помеха. Так вот, вместе этим людям ходить неудобно, неприятно. Мне кажется, что наша Аня и Лена как раз относятся ко второй группе туристов, и потому совместный поход с нами для них ошибка. Но так уж получилось, сейчас надо дойти, а на будущее просто сделать выводы, особенно Лене (она старше и гораздо понятливее Ани). Аля горячо защищала девчонок, уверяя, что Лену я просто не знаю, она как раз нацелена на трудный, опасный туризм, ей нравится смелость преодоления, но если сейчас возникает недомогание, то оно временно и пройдет, это не главное. Главное - что в нашем походе утеряно духовное общение. Дорога все съедает и не оставляет места для человеческих радостей... Кажется, я не соглашался, хотя, может, Аля в права. Недаром и Лиля устает смертельно от дороги...
С Галей я согласился практически сразу: да, в походе лучше двигаться добровольно, не по принуждению. И, наверное, мы с мамой злоупотребляем своей родительской властью над уже выросшими детьми. Пусть будут собрания и общие решения. Пусть будет демократия. Не без удовольствия Галя сообщила мне, что она уже уговорилась со всеми (наверное, со всеми детьми?), что завтра будем отдыхать и не выйдем раньше 12-ти. Я сказал: пусть будет по-вашему, только тогда, может, вообще здесь на один день остаться и укоротить за счет этого пребывание на море на один день. Ведь выходить на перевал поздно - просто опасно: вдруг опоздаем со спуском или вообще в спешке повредимся. В общем, решили ставить вопрос на завтрашнее обсуждение. И тем ввести демократическое правление...
22 июля. Перевал Адзапш.Утро, как всегда, было мудрее вечера. Утром я съела и ужин, и завтрак. Все вокруг мне стало нравиться. И даже Витя предстал молодцом, что нас сюда привел. Нарзанный душ показался не только холодным, но бодрящим и веселящим. В общем, жизнь обрела равновесие, и не только у меня.
Придумали какое-то собрание, на котором решили, конечно, идти сразу на перевал, но собирались долго, и только в 11.30 двинулись в путь.
Примечание Гали:"Собрание у нас получилось замечательное. Бодренькая мама, услышав о нем, воскликнула: "Как, какая демократия? Такого не должно быть и быть не может. Быстро собирайтесь!"
И хотя, наверное, и без мамы мы решили бы выходить (на стоянке было слишком жарко), но ее голос прозвучал отрезвляюще".
Пыхтим и поднимаемся. Вот первый снежник - длинным мостом через ручей. Конечно, это не вечный снег, но все равно приятно. Второй снег - тоже. Тем более, что вокруг цветут рододендроны, лишь недавно сбросившие с себя снежные покровы. Идем мы кучно, а Лена, поменявшись с Алей на свой тяжелый станковый рюкзак, даже выходит часто вперед.
На предперевальном озерном плато нас догнали местные - они гуляли с неизвестной целью по горам (впрочем, по травы тут гуляет много лечащегося народа). Они-то нам и показали кратчайший путь на сам перевал. Поговорив с нами и чуть покрасовавшись, они легко взбежали по серпантинной тропе наверх. Мы медленно последовали за ними. Тропа вывела на скалы и настоящий вечный снег. Последний взлет был даже опасен, и я беспокойно призывала идти по Витиным ступеням, не разрушая, а выбивая их глубже. Но Алеша все-таки вырвался вперед (хотя чуть не упал ) и первым зашел на перевал.
А на последних метрах к нам сверху вдруг слетел новый знакомец и, захватив три наших рюкзака, легко взнес их на перевал, усилив этим нашу радость. Торжество было всеобщим. Еще бы - Главный Кавказ - 2500 м, настоящие трудности. Даже Алеша признал, что это - настоящий перевал.
По традиции съели мороженое из сгущенки со снегом. Карачаевцы от угощения отказались - в горах не следует ни есть, ни пить, чтобы не быть тяжелыми. Они показали нам немецкие блиндажи на перевале, сфотографировались на память, и по верхней тропе легко побежали на запад.
Путь вниз, как и ожидалось, оказался бесконечно длинным, безлесным, жарким. Да еще на полпути случился получасовой подъем на боковой гребень. Потом пошел буковый лес, в котором серпантины тропы медленно сбрасывали нас вниз. Все устали, солнце клонилось к заходу, но никто не жаловался, нe предлагал остановки - всем было понятно, что на таких склонах, и без воды, ночь невозможна, и что в темноте двигаться нельзя, потому надо просто добежать до воды засветло. Кто мог, бежал. Наконец, и Ане надоело ее предпоследнее место, и она побежала. При этом забавно заводила свой мотор и слетала вниз. Решилась на наши уговоры - "так легче" - и Галя. А под конец бежали все, несмотря на усталость. В восьмом часу дошли, наконец, до ровных мест, до реки, и Аня с Алешей наперегонки помчались к воде. И все остальные тоже радовались концу нашего трудного спуска и отдыху. После купания и Алешиного упрямого желания перейти речку, меня несколько познабливало, но недолго. Вечер получился хорошим.
Ставка на демократию себя оправдала. Галя, как лидер оппозиции, легко соглашалась с доводами разума, и потому мы вышли не совсем поздно, а ощущение собственного выбора у Гали и красота перевала и встреченных людей у Лены мобилизовали их силы и возможности. Мы снова выполнили маршрутный график. А вдобавок - не чувствовалось особого напряжения в группе, напротив, общее благорасположение. Хотя, конечно, никакого времени на "общение" все-таки не оставалось. Ну, а вечером, в ужин, все же было какое-то время для песен и разговоров. Однако, кроме исполняемых иногда Галей с Аней народных песен (разучили в гармаевском лагере) - ничего. Так, может, и не нужно нам общение? Даже с собственными детьми? Неужели так страшно?
23 июля. Псху.Утром мы не торопились - сегодня полудневка отведена на осмотр древнего абхазского селения Псху. Собрались и через 4 км остановились на его окраине. Аня согласилась сидеть на рюкзаках, а мы пошли в магазин за хлебом. "Завтра будут печь," - сообщила продавщица. Купили конфет и риса.
В селе живут исключительно русские и белорусы, абхазцы были выселены еще в годы русского завоевания в прошлом веке. Есть один абхазец, да и тот совсем обрусел. "А крепость заросла, не найдете, пожалуй", - сказали нам. Мы и не пошли. Но упрямый Витя все же отправился на поиски свидетеля боевого прошлого. С трудом и ошибками, затратив не один час, нашел кучи камней, оставшиеся от крепости. Если получатся слайды, будет теперь на чем рассказывать о мужестве абхазцев, о беглых русских солдатах и крепостных, о монахах, скрывавшихся здесь в годы гонений.
Вернулся к нам Витя в 3 часа дня с новостью, что на наш следующий и последний перевал до Армхан в сторону Рицы теперь ведет не тропа, а автомобильная дорога, и нас приглашали на грузовую машину по 3-5 рублей с человека. Сообщение о машине как-то сразу расслабило наших маленьких туристов, хотя они и отдыхали полдня. И они дружно постановили, что если по 3 рубля, то едем. От неожиданности, и нехотя, я согласилась, и мы вышли на дорогу. Однако довольно быстро открылась нижняя тропа, по которой можно было срезать путь на несколько километров (так нам объясняли). Не особенно раздумывая, но, почувствовав, что поступаю правильно, я свернула на тропу и продолжала по ней идти, несмотря на нарастающее недовольство детей. Оправданием служило, что, чем больше мы сэкономим пути, тем легче можно сговориться с шофером о цене в 3 рубля. Но дети вопили, что мы пропустим машину, и что вообще я не хочу ехать. И тогда я, действительно, поняла, что не хочу.
Дорога была такой хорошей, шла почти без подъема, в тени деревьев, и вела на последний в этом году перевал. Так зачем же лишать себя такой замечательной дороги, и за это лишение платить немалые все-таки деньги?
Наши дети долго бунтовали вслух, а потом пошли поспокойнее, развлекаясь то купанием, то конфетами. Но вот Лена молчала, шла мрачнее ночи и, похоже, намеренно медленно. Она не хотела идти там, где можно ехать машиной... Кстати, первая машина нас обогнала только поздним вечером, когда мы уже пили чай.
Во время чая устроили "разбор моего поведения". Все, кроме Лены, признали, что на перевал завтра пойдем, а не поедем, а для этого лучше встать в 6 часов и идти по холодку. Витя при этом забавно сказал: "Ну и что из того, что на наш перевал теперь идет не одна тропа, а две рядом (колеи)".
Не перестаю удивляться Але - ее умению по-доброму понимать мотивы поведения каждого и стараться примирять их.
Так неожиданно закончился опыт введения демократии в наших походах. Что касается будущего, то дети уже почти выросли, и если будут шансы пойти с ними, то, конечно, по уговоренности. Алешина на Урале присказка: "Нy, это ваш поход, вы и решаете", не вечна, не должна быть вечной.
Хотя, конечно, я был доволен, что Лиля так поступила и настояла на пешем пути. Какого черта надо давать себе потачку? Ведь было запланировано три перевала, пусть они и будут.
А что касается демократии, то еще от греков, от Аристотеля известно, что демократия совсем не самая лучшая форма правления, что лучше всего сочетание трех основных форм - монархии, аристократии, демократии. Или, другими словами, нужно сочетание единоначалия - чтобы не терять цельности в сложных и меняющихся условиях, старейшин - чтобы не рвались легко традиции, опыт предшествующих поколений, учитывался голос умерших, и демократии - чтобы каждый чувствовал свою решающую в общине роль, чувствовал свою гражданскую ответственность. Применительно же к нашей группе нужно и общее собрание, включая детей, с правом решений, и право вето у взрослых, как старейших, и право руководителя принимать конкретные решения. Если бы такой порядок был выработан и принимался всеми нами естественно, может, это и была бы хорошая школа цивилизованной жизни.
24 июля. Армхан-Рица. Вышли мы без 20 семь, а на перевал пришли без четверти 11. Единственная попутная машина поднялась на перевал через полчаса после нас. Так что разговоры о попутном транспорте были скорее теоретическими.
Сидели на перевале у дороги долго, радуясь окончанию подъема и тому, как весело, в "беседах" о проблемах 91 школы и т.д. его провели. Аля, надеюсь, хоть немного удовлетворилась Витиным старанием.
Потом был еще двухчасовый спуск до курорта Адвахара, откуда вела уже асфальтированная дорога до озера Рица. Час с лишним ждали машину к Рице. За это время Витя сходил за 2 км к нарзану, но он оказался горьким и нам не понравился. Наконец, нам надоело ждать, и мы снова пошли пешком в один из разрывов дождя. Лена снова была недовольна, но, к счастью, нас почти сразу догнал грузовик с перевала и всунул в свою кучу народа еще и нас. Одно нехорошо - дождь.
Рицу мы увидели сверху через пелену дождя, теплого, но заставляющего искать какое-то укрытие, какое-то кафе. К тому же тучи снующих людей. В бесплодных поисках хлеба и еды мы почему-то оказались в самой фешенебельной шашлычной на берегу озера, и я в каком-то оцепенении от ждущих взглядов детей выложила 8 рублей за 4 шашлыка (по 4-5 кусочков на шампуре). Понятно, что никто не наелся, но затраченная сумма на всех подействовала отрезвляюще. К тому же, дождь стал редеть, а экскурсанты Рицы уезжать.
В поисках хлеба нашли-таки в стороне столовую с терпимыми ценами, но она уже закрывалась, потом магазин, где купили вареную колбасу по 2р.50к., но хлеба нигде нам не дали, даже на пекарне.
Вдруг в какой-то момент (в 6-м часу) берег опустел, все автобусы уехали, выглянуло солнце, и мы успокоились. Совсем нам хорошо стало, когда, отойдя от ресторана-шашлычной, мы нашли укромный заливчик и искупались в красивой зеленоватой рицинской воде.
Нам объяснили, что автобусов не будет до завтрашнего полдня. Палатки у Рицы ставить нельзя, и потому мы пошли по дороге вниз искать место ночлега. Это оказалось непростой задачей. Ни проточная вода, ни удобное место для палатки долго не попадались. Наконец, увидели выположенное место, в его глубине за деревьями оказалась пасека. Рядом с ней, не особенно стесняясь, мы и поставили палатку. За это и получили в вечерние собеседники пасечника, а к ужину его дары: мед, хлеб, лепешку, сыр и баклажку с чистым виноградным вином. Как будто сама судьба подарила нам очередную встречу со старой доброй Грузией. Нo печален был его рассказ. 7 лет назад застрелился его единственный сын-умница. От перегрузки в институте заболел шизофренией и решил не портить жизнь любимой девушке и не быть посмешищем для людей. Страшное, трагическое решение, и не заживет отцовская рана. Не мила теперь жизнь Григорию Абросимовичу.
В заключение, он все же говорит твердо, что гордится сыном, который смог принять такое мужественное решение и никому не позволил над собой смеяться. И в этой гордости уже что-то от грузинского характера, особое, нам мало свойственное, но, кажется, достойное.
25 июля. Пицунда. Утром мы, не спеша, собрались, вышли на шоссе и стали ждать, рассчитывая, что первый же попутный автобус нас подвезет. Но не тут-то было. Конечно, автобусы пока шли, в основном, наверх, но и те, что спешили вниз, останавливаться около нас не думали. Решив, что виновато место нашего ожидания, спустились на несколько километров вниз к мосту перед каньоном (по дороге хорошо объели придорожную алычу).
Но и перед мостом нас никто не брал, на Витину поднятую руку внимания не обращая. От жары все стали расползаться - дети на другую сторону дороги в тенек читать "Абхазские легенды", Витя - в сторону моста. В какой-то момент мы с Алешей остались одни на дороге. Вот тут-то нас - мать с сыном, и пожалела экскурсовод одного из автобусов, и очень удивилась, когда нас оказалось не двое, а семеро.
Ужасно тоскливо чувствовал я себя на рицинской дороге: прекрасное комфортабельное шоссе, символ прогресса - масса машин и замечательных автобусов - и одинокие голосующие люди, мимо которых проносятся десятки и сотни людей, совершенно равнодушно и отчужденно. Мы как бы выпали из прогресса - и он катит мимо нас, как мимо неодушевленных камней. В общем, лучшей иллюстрации к понятию "отчуждение" придумать трудно.
И покатились мы в экскурсантских креслах. Сперва по каньону, в конце которого было голубое озерко (маленькая остановка позволила нашим добежать до него). А потом ущелье расширилось, и мы выехали на шоссе Сухуми-Новоросийск, а через несколько км свернули с него по направлению к мысу Пицунда.
Еще 12 км, и вы видим древний Пицундский храм - свидетель первохристианства на этих берегах. Здесь мы прощаемся с хозяевами автобуса и спешим, прежде всего, в храм-музей. Смотрим оставшиеся фрески и новые кресла органного зала. Мы с Галей даже мечтаем о посещении концерта (она никогда не слышали орган в церкви), но билеты распроданы на месяц вперёд.
Проходим к приятно оформленному музею в соседнем здании, благо, что раскопки соседнего с храмом городища дали богатые материалы. А теперь, наконец-то, к морю, солнечному, прохладному, с горячим песком и круглыми камешками. Господи, как же дети в нем были счастливы! Прошло много часов (с 3-х часов дня), а наши, наверное, и не вылезли б из воды, если б не нужно было уходить на стоянку. Ставить палатку все однозначно советовали на окраине за рыбзаводом, куда еще ходит городской автобус.
Мы поставили свой тент рядом с двумя семьями, проводившими здесь свой отпуск в палатках. А ночью наш берег периодически освещали шарящие по морю ослепительные прожектора и, как рассказывали, милиция гоняла палаточников. Но нам-то что волноваться, мы нa одну ночь? Встали да пошли... Пляж здесь песчаный, и дети снова купались до самой темноты. Плавали на подводную скалу в море, ныряли, кувыркались, носились на волнах.
26 июля. Мюссеры-Гудаута. Утром наши с Алей пути временно разошлись. Вечером нам рассказали, что до намеченной нами Гудауты можно добраться не только автобусном кружным путем, но и прямиком вдоль моря, всего 14 км, и так мне захотелось микропохода по черноморскому берегу. Своих детей я все же уговорила, привлекая тем, что будем купаться в море весь день, в каждый передых от ходьбы. Но вот Лена идти пешком не захотела и, как ни хотелось Але, она была вынуждена ехать в Гудауту через Пицунду, условившись встречаться на вокзале с 3 до 6 часов.
Так мы неожиданно продлили свой пеший поход, но уже своей семьей. Шли по камешкам-песку, а потом и скалам, шли тяжеловато. Хотя останавливались даже чаще, чем через 45 минут (тянуло в каждой бухте искупаться), и купались дольше, чем по 15 минут. Первая остановка была сразу, как вышли с нашего пляжа, в кафе-мороженом. Последняя оказалась на действительно "диком" пляже, где почти на каждом клочке земли стоит палатка, и живут в них интеллигенты и хиппи.
Впрочем, нет, последняя остановка была на пустынном пляже, замкнутом скалами и прибоем. Пока мы купались, к нам подошел, не стесняясь, совершенно голый мужчина и предупредил, что дальше хода нет - запретная зона, тупик, а палатки ставить не разрешается, так что лучше вернуться. Понятно, что мы не поверили в тупик, но через пять минут хода пришлось поверить, увидев запрещающие таблицы: стой, запретная зона! и т.д.
Но не возвращаться же назад, когда шли от Пицунды столько км - по камням, а, частично, и по воде. Витя видит за скалами какой-то строящийся курорт и решает, что от него и надо искать возможность выбраться на дорогу даже через запретную зону. Сначала он отправляется на разведку один по пояс в воде, обходя каменный завал. Потом возвращается - с ним разговаривали, никто не задерживал, но есть какое-то КП, которой надо как-то обходить. И мы полезли с рюкзаками.
Не очень быстро, но преодолели водную скальную часть, и вышли на запретный, а с виду такой обычный берег. Тут же наткнулись на двух молодых людей в плавках, которые строго нас предупредили, что тут запретная зона и что на выходе нас задержат и отправят в саму КГБ, на что Витя откликнулся: "А где, где КГБ? Там ведь тоже не дураки сидят, быстро разберутся".
Но реально нам помогли отсюда выбраться шоферы мощных самосвалов, возящих щебенку для фундамента под дачу Горбачева на знаменитой личной даче Сталина в Мюссерах. Они охотно взяли нас под свое покровительство. Витя с Галей ехали в кабине первой машины, мы с Аней - во второй, Алеша - в третьей. Женщина на КП к первой машине вышла, но не успела разобраться, нашей же дала знак остановиться. Шофер тормознул. "Почему у вас женщины в кабине?"- "А я почем знаю?" - ??? - "Ну, не родил же я их. И сюда не ввозил..." И дал газу, закрутил машину по узкой и часто извивающейся горной дороге... Все 14 км от моря к трассе он шутил: "В отпуск - по горам? - Зря, в отпуск надо сидеть за щедрым столом!"
При выезде на шоссе мы, весело и сердечно благодаря, простились, а потом, собравшись на остановке, долго пересказывали впечатления этой удивительной поездки и хохотали над патрулихой: "Как откуда? Я же их не родил? "
Так неожиданно мы проехались по личной даче Сталина, ныне, конечно, перешедшей во владения нового "хозяина". Сулимовы с друзьями тоже проводили как-то месяц в палатке в Мюссерах, но это было только приближение к тайне. Наш же морской поход закончился прямо у сталинской дачи - мимо красивого узкого залива у здания, в котором, как нам сказали - даже подлодки могут приставать, мимо цветов и пальм, по извивающейся от гор и возможных выстрелов дороге... Мы были рады, что не поддались общему испугу. Да кого, собственно, надо бояться? КП? - Хватит нам архызской боязни перед лесником - единственном на округу "дураком". И рады были встрече с шоферским презрением ко всяким КП. Крепкие, славные люди. А ведь они понимают, что делают."Да, повезло вам - нарочно захотели бы здесь побывать, ни за что не удалось..."
Первый же автобус подхватил нас и за 2 рубля доставил на автовокзал в Гудауту. На первый назначенный час встречи мы опоздали. Cъев в соседней столовой хачапури и попив чаю, мы были готовы к встрече в 4 часам. Однако Аля с Леной приехали только к третьей встрече, когда все наши, кроме меня, ушли купаться к морю. Слишком долго они стирались и сушились...
В Гудауту мы приехали, чтобы посмотреть остатки древней Лыхны - столицы Абхазии в прошлом, резиденции абхазских владетелей. Времени до ночи оставалось мало, и Аля, пожертвовав собой, осталась на море с детьми, а мы с Галей отправились за 4 км в Лыхну. И успели вернуться с последним солнцем.
В Лыхнах сохранился не в музейном, а в действующем виде собор 1000-летний, и мы с Галей послушали кусочек вечери, заодно рассматривая древние фрески, а потом наудивлялись сохранности древней черепицы по низкому конусу купола. Благоговение не помешало нам, правда, набрать карманы осыпавшейся на церковном дворе алычи (спасти божий дар!).
Рядом развалины замка абхазских владетелей. Сейчас это двухэтажная коробка комплекса запутанных помещений без крыши и перекрытий, а ведь еще в конце прошлого века дворец реставрировался под нужды какого-то царского вельможи. Заметная разница старой и новой кладки, как всегда, не в пользу новой. На наружной стене заметна выложенная кирпичом звезда Давида - почему?
Рядом власти отстроили большой современный дворец культуры, мощью затмевающий старый дворец. Или, может, его поставили здесь для горделивого сравнения нового и старого? А между ними экспонатами домики из плетеных прутьев (такие летние домики стоят и сейчас в абхазских усадьбах). Может, это начало экспозиции будущего этнографического музея Абхазии?"
В Лыхнах мы впервые увидели памятник абхазской истории (церкви в Гаграх и Пицунде - как-то слишком греческие и черноморские), а что касается своеобразия абхазского народа и его истории, то именно дворец абхазского князя в Лыхнах - его первый бесспорный свидетель. Кроме обрывков истории, мы ничего не знаем, но вот увидели Лыхны и поверили. Так было с нами и раньше - увидели дворец в Бахчисарае и поверили - была и жива до сих пор оригинальная крымско-татарская культура.
Так и здесь.Но почему звезда Давида у этого двуверного народа? Среди абхазов есть и христиане, и мусульмане, что не мешало и не мешает им чувствовать себя единым народом. Загадка, на которую будет интересно искать ответ при создании диафильма про Абхазию, как часть Грузинского мира. Маленькая реальная деталь, которая будит интерес к пониманию общеабхазского целого
Современные Лыхны - это длинное, богатое село. Большие усадьбы, дома один другого краше, перед ними - зеленые ухоженные лужайки с автомобильными въездами. В общем - курортная Грузия. Мы прошли по длинной улице по кипарисовым аллеям навстречу возвращающимся домой коровам две длинные остановки, пока нас не подхватил местный автобус и не доставил к автостанции. Еще через 10 минут мы добрались до детей, опекаемых и подкармливаемых Алей на уже пустеющем пляже.
Надеясь на железную дорогу, мы идем на вокзал, чтобы ночевку устроить уже под Новым Афоном. Но последняя электричка на Новый Афон ушла час назад, и нам советуют добираться попутным автобусом. Вышли на шумное шоссе и принялись ждать.
Солнце село, и мне очень хотелось никуда не ехать, а подняться абхазской улицей вверх над шоссе и заночевать в какой-нибудь зелени близ абхазской сельской жизни. Витя даже стал расспрашивать местную женщину о палаточных местах. Но подошел-таки автобус, впихнул нас в свое хорошо забитое нутро и довез уже в темноте до Нового Афона.
Сразу же стали расспрашивать, где можно ставить палатку. Сведения автобусных попутчиков (около вокзала) оказались неверными, частные дворики примыкали непосредственно к каменным пляжам, разделенным бетонными стенками волнорезов. И потому мы просто улеглись на гальке пляжа, укрывшись палаточным тентом. Над дальним восточным краем моря полыхали тихие грозовые зарницы. Мерно накатывала волна.
27 июля.Часа в два ночи Витя в тревоге разбудил меня. Оказывается, над морем перед нами бушевала гроза, волны усилились и могли через какое-то время доставать до нас. Случись буря, бежать из бетонной клетки пляжа будет некуда. Витя ушел на розыски и едва нашел одно горбатое и освещаемое фонарем местечко у забора пансионата. Переселение полусонных детей прошло без всяких возмущений - спокойно посмотрели на волны, оделись, собрались, дошли до места, натянули тент, разложили вещи с трудом, свернулись поудобнее и уснули до дневного света, ощущая себя в безопасности и от моря, и от возможного дождя.
Дождь начался только утром, когда мы, вернувшись к морю и подобрав потерянные вещички, искупались перед завтраком и понесли рюкзаки на вокзал. Но сдавать в камеру хранения их не пришлось - Аня не захотела по непогоде лезть на гору и осталась на рюкзаках. Даже шанс попасть в знаменитые новоафонские пещеры не мог ее оторвать от купленных в Гудауте "Абхазских сказок". А через час к ней вернулась Лена, уставшая от нудного дождя и подъема на Иверийскую гору к древней Анакопии.
Подъем при дожде был, и вправду, утомителен. Но когда мы поднялись, дождь постепенно кончился, и мы имели возможность, не торопясь, рассмотреть романтические развалины на Иверской горе, гораздо более древние, чем дворец в Лыхнах. Правда, монахи соседнего Новоафонского монастыря восстанавливали замок, в центре его поставили часовню с иконой Иверской Богоматери и молитвами. Свечки можно купить у смотрителя замка. Он же предлагает попить святой воды из нагорной цистерны. А потом спрашивает: "Хорошо ли я вас принял?".
Аля обратила внимание на высокую мудрость молитвы соловецких старцев.
Спустившись с Иверской горы, мы сразу поднялись на Новоафонскую. В монастыре турбаза и музей в главном соборе - как контраст к иверской тишине. Там ведь тоже жизнь, но совсем другая.
Две абхазские высоты, как две временные вехи - начала и конца христианства на черноморском берегу. Высокое начало и пониженный, суетный в своей цивилизованности и роскоши конец. Не только здесь - везде... Почему?
Уехали мы из Н.Афона после обеда электричкой и успели ухватить немного вечернего Сочи. Правда, его самый фешенебельный район мы увидели только ночью, возвращаясь с пляжа на вокзал, так что на слайдах зафиксированы виды поскромней. А сначала мы прошли мимо парка Ривьера (Галя через него) и вышли на сочинский пляж на последнее в сезоне свидание с морем. Дети купались до поздних сумерек и, как мне казалось, в основном были видны их ноги, а не головы.
На обратном пути, уже в темноте, смотрели "поющие фонтаны" - знаменитый сочинский аттракцион. Нельзя сказать, чтобы я уловила прямую связь - соответствие между силой, формой и направлением струй, меняющейся их окраской (подсветкой) и звучащей легкой музыкой, но завораживает и стоять в толпе зрителей-слушателей можно долго.
В Москве нами было запланировано так: два дня на море, в Пицунде - с осмотром близлежащих абхазских древностей, и в Сочи - с осмотром города и музеев. А получилось двое суток на Абхазию, и лишь несколько вечерних часов на Сочи. То есть крохи, самый минимум на осуществление моего давнего желания "самому побывать в Сочи" - черноморской Ривьере, лучшему курорте Черноморья, счастливо соединившем в себе прохладу и солнце, горы и море, Кавказ и Крым. Первейший русский курорт, выросший на крови и слезах изгнанных в Турцию бесстрашных убыхов, законных владельцев и аборигенов этой райской земли - жуткая страница истории нашей благословенной Родины.
А в 30-х годах сюда по профсоюзной путевке прислали на отдых с Московского трубного завода моего деда - зажиточного крестьянина, чудом сбежавшего от раскулачивания, строителя промышленной базы социализма - ХТЗ, а потом и "ударного рабочего" МТЗ. И одно из самых первых - и на всю жизнь - впечатлений моего детства - картонная коробка, оклеенная морскими красивыми ракушками (сочинский сувенир) и фотография на стене, где правильным шахматным порядком среди пальм стоят ударники на физзарядке и среди них истово, как в церкви мой серьезный дед Митрофан, только взамен привычного для меня, внучонка, крестного знамения перед иконами, он по-смешному поднял руки к плечам.
А вот сейчас я иду по тем самых пальмовым аллеям, куда победоносным пролетарием заслали на отдых моего недораскулаченного деда. Иду по Сочи и вспоминаю собственное детство.
На вокзале к нам подошли Аля с Леночкой, с которыми мы, на всякий случай, уже полупростились. Ведь мы едем в Краснодар на могилу папы, а они остаются в Сочи отдыхать у знакомых. Они уже устроились, и пришли к нам вместе с хозяйкой - знакомой Алиной мамы - Антониной Георгиевной. Боевая и шумная, но одинокая дама была искренне рада гостям и очень уговаривала остаться на несколько дней и нас, обещала показать Сочи и ни в коем случае не желала отпускать нас без чая в своей квартире.
Получив билеты, в оставшиеся 50 минут до отправления поезда, в 12-м часу ночи мы мчимся в гости. Слава богу, дом Антонины Георгиевны - рядом с вокзалом. Успеваем рассмотреть благоустроенную и чистенькую квартиру, съесть салат из помидоров (Витя - еще и творог) и попить чай с молоком. Антонина Георгиевна летала их кухни в комнату, стараясь угодить своим гостям. Такой неожиданный и бурный "прием" в моей жизни впервые.
Она - бывшая медсестра, ленинградка, в войну погибли все родные (16 сестер - ?). Потом вышла замуж за известного в городе музыковеда Маевского. Сейчас же одинокая вдова-пенсионерка. Курортников не пускает, живет воспоминаниями и обидами. Сын ее мужа, тоже музыковед, живет в Ленинграде, и не поделился с вдовой доставшимися по наследству деньгами. Странный диссонанс с бурным до навязчивости гостеприимством к нам и с жалобами на неблагодарных людей, но, наверное, все тут психологически увязывается. К старости накапливается - или мудрость, или чернота, когда все люди кажутся плохими. Аля тихо откомментировала: "А я плохих людей еще не видела". Она их и не увидит, потому что судит не со своей точки зрения, а оценивает поступки человека, исходя из его природы. Если этому не научиться хоть в какой-то степени, то и я могу уподобиться Антонине Георгиевне, не создам в себе запаса мудрой терпимости в старости.
Судьба уготовила нам в немногие часы не только познакомиться с улицами Сочи, не только вспомнить детство и распрощаться с морем, но и войти в дом сочинской жительницы и узнать ее жизнь и мысли. И даже применить ее жизненный опыт к себе. Наш поезд запоздал, уже после полуночи мы все слушали и слушали восторженные повествования Антонины Георгиевны - до усталости, и прощались с нашими попутчиками, Алей и Леной, надеясь, что расстаемся мы в итоге с добрыми чувствами, без обид в главном.
28 июля. Черноморск.Утром приехали в Краснодар и двумя городскими и тремя внегородскими автобусами доехали до п.Черноморск, - 40 км западнее. Здесь 7 лет назад умер и был похоронен мой папа. Мы поставили ему и дяде Грише цветы (папа очень любил цветы) и вспомнили о нем хорошее.
А потом зашли к тете Лизе. Я не видела ее 25 лет - мама и брат с ней не общались. Но ведь именно к ней папа уехал умирать.Тетя Лиза еще бодра, с хорошей памятью и сильными руками, живет с внучкой и ее двумя дочками. Муж внучки - сидит. Разговор у нас был вполне родственный. Подробно рассказывала нам о последних папиных днях. А потом она с девочками сводила нас на свой садовый участок и загрузила в дорогу наши сумки яблоками и грушами, помидорами и сливами. А ещё я выпросила у нее наш семейный (папин) фотоальбом и папину тетрадь со стихами. Когда-то он мне давал такую же, но я ее не сохранила и очень жалела об этом - как будто не сберегла живой голос и душу. И вот тетя Лиза передает мне мною утерянное, поправляет мою вину. Больше ничего я не просила, да она и не предлагала. Жаловалась, что отсылала моему брату деньги, оставшиеся ему по завещанию на книжке - в виде самой сберкнижки, а он ответил грубым письмом, что сберкнижки в письме не оказалось - "забыли вложить"... Кто их знает - вокруг денег всегда сложности.
Торопясь в Краснодар к вечернему поезду, мы не зашли к Клещам, маминым хорошим друзьям, у которых останавливались в свой первый (5 лет назад) приезд.
Адрес т.Лизы я взяла у брата Сережи в Волгограде, а вот адрес Клещей он не знал. Т.Лиза знала, но идти назад, на край поселка, в дефиците времени до поезда, Вите и детям не хотелось. Так получилось, что я обидела хороших людей, пообещав, и не зайдя к ним. Буду извиняться в письме, но этого всегда мало.
Еще один, чисто поминальный день. Останавливаться и ехать далеко с детьми к знакомой могиле, чтобы только поставить живые на несколько часов цветочки и помолчать вместе - кажется, зачем все это?
Однако вот, оказывается, надо - без всяких доказательств, может, по долгу перед главным в жизни. И неожиданной наградой фотоальбом и стихи отца, зримая память и душа. И если они найдут отклик в нашей семье, будут смотреться и почитаться, будут жить - мы спасем и бессмертную душу отца, и собственную душу от угрызений совести, обогатим своих детей
Вечером уехали из Краснодара в Ростов, но бакинский поезд, в отличие от прошлого года, уже ушел, рассчитывать на другие поезда было бесполезно, и мы остались в Ростове до нового вечера. Оказалось это решение неразумным.
29 июля. Ростов.До утра мы спали на вокзале, утром ходили по городу, потом до 2-х часов дня - на пляже. Только-то и успели, что сходить в краеведческий музей, да купить Алеше подарок к завтрашнему дню - дню рождения обоих. (Анюте в Краснодаре купили босоножки). Мы не добрались даже до Ботанического сада - так как долго не было трамвая.
Этот день Витя объявил праздничным кануном (дня рождения младших), поэтому мы очень много ели и пили, и вообще чувствовали себя чуть разгульными. Только под конец дня я облегченно вздохнула, когда смогли одарить Алешу. Он начал с пожелания получить настоящий полевой бинокль, но когда его, наконец, нашли вместе с ценой - 75 рублей, то он согласился на шахматы и очки для подводного плавания - на небольшую сумму оставшихся в кармане денег.
Старый-престарый, латаный-перелатаный вагон, который из общего стал плацкартным (общие вагоны теперь выводятся даже из таких ближних пассажирских поездов, как Ростов-Киев) принял нас на свои боковые места, а в 10.30 утра, после нормальной ночи, отпустил на Украине, на станции Городище.
30 июля. Шевченково. Повезло с автобусом, и в 12 часов дня мы уже были в Шевченково, стучали в Олино рабочее окошко. Но Оля к нам не вышла, она уехала в звенигородскую больницу к Юре. У него опять обострилась болезнь мочевого пузыря, две недели назад сделали вторую операцию.
Дошли до хаты, и поначалу никого не обнаружили - так пусто и тревожно показалось. Но потом из сада услышала нас Галя, прибежала и, плача, говорила о Юре. Сбросив рюкзаки, на двухчасовом автобусе поехали в Звенигородку. Попали на мертвый час, но нас стали пускать к нему поочередно. С Юрой в палате дежурит постоянно Маруся. Она сидит на соседней койке и внимательно смотрит на Юру и постоянно проверяет трубки, которые идут от него. Заживление идет плохо. Трубки не должны забиваться сгустками крови и сыворотки, а они идут постоянно, боли адские, в глазах - измученность. Перед Марусей неделю сидела Нина. Великое терпение у обеих сестер, бесконечная преданность семье, в которой брат - единственный мужчина и стержень. Гоню от себя мысль, что видела Юру в последний раз. Не хочу терять надежды - ведь сколько он уже перенес. Несмотря на свои сорокалетние страдания от раненой ноги, не ослабел духом, мудр, и продолжает "шутковать". Недолго он у себя держал, заставил уйти. Покинув больницу, перед автобусом, мы вспомнили все же и свет этого дня, купили своим именинникам праздничный торт (Оля купила еще и второй).
А вечером все равно был праздничный ужин, за которым первый тост был не за именинников, а за Юру. Но и именинники свое получили. Так что жизнь продолжается.
Нина и Оля за год изменились мало, худые лица лучатся улыбками - может, печали больше. На помощь сестрам из Богуслава приехала Галя. Это ее младший сын Вадик рос в Шевченково. Галя до сих пор еще красива и даже "справна", но, в самом главном, она - красовитовского корня. И как ей не хотелось уезжать из родного двора, от сестер. Но в ней нуждается и старший сын (будет толока на стройке его дома, надо кормить всех, кто придет в этот день помогать).
1-2 августа. Поезд.Сейчас 2 августа, вечер. Фирменный киевский поезд везет нас с Галей в Москву. Завтра кончается мой отпуск. Завтра надо успеть съездить к Вадиму в подмосковные казармы на торжество присяги. Завтра надо доварить с сахаром абрикосовое варенье, которое я, надрываясь, тащу в своем рюкзаке. И хорошо бы завтра еще и постирать. Потому что с понедельника будет уже не до всего этого, навалится заявок столько, что сидеть мне безвылазно на работе.
Витя с детьми остался в Шевченково еще на неделю - строит навес над колодцем и плитой, чтобы в дождь можно быть спокойным за глиняную печку и продолжать варить. Аня с Ниной гоняют корову с бычком пастись. Алеша вялый. Наверное, устал от месячного калейдоскопа впечатлений. За два дня мы мало что успели сделать полезного. Только разобрали часть старой стенки в коровнике. Витя начал ставить каркас.
Эти дни пролетели стремительно. А я подумала, что, когда я буду на пенсии, то не на даче захочу проводить весенние месяцы, а в Шевченково. Там от меня будет больше проку. Ведь мы с Олей одногодки, вместе пойдем на пенсию. Я ей буду помогать в хозяйстве, а она мне тихой лаской будет помогать растить внуков. И я при ней буду ласковее
Мы же с Аней и Алешей уезжали на 8 дней позже (10 августа) с риском опоздать на работу и с неоконченной работой в Шевченково. Шесть дней мы с Алешей при Нинином заказе и руководстве делали навес над плитой - фактически летний домик о 10 столбах на каменном фундаменте и с двухскатной крышей. За оставшиеся пару дней пробовали поднять и подремонтировать покосившийся свинарник, но пришлось его сломать вчистую, разметать и строить из камня и кирпича заново. Но не хватило цемента, не хватило и времени, хоть и уехали мы не в субботу ранним утром, как собирались, а в воскресенье в 11 часов, до крыши осталось выкладывать не меньше пяти кирпичных слоя. А там еще - крыша, полы, потолки и двери. Конечно, сестры справятся - частью сами, частично наймут мужиков. Хоть и нелегко и дорого это на сегодняшний день, но изыщут, уверен.
А для меня эти 10 украинских дней стали как бы третьим летним отпуском чисто шабашного режима работы с утра до темноты; самозабвенно. Хотя было и трудно, и усталость постепенно накапливалась, так что чувствовал: долго такой режим не выдержу, но ведь нужное дело делается замечательным людям. А в обед вместо отдыха - сбор падающих абрикосов и переработка их на сушку и на варенье. В Москву мы уехали, доверху загруженные вареньем, дынями и арбузами, едой в дорогу, и главное, надеждой на Юрино выздоровление. Ведь он вернулся все-таки домой за два дня до нашего отъезда. Чувствовал себя в первую ночь очень плохо, чуть ли не смертно, но все же выкарабкался, и, прощаясь, мы обещали себе в будущем встречу, когда не будет никаких-никаких строек и забот, а только рассказы о жизни и воспоминания о былом.
Да, надо возвращаться. Обязательно, только вот когда и как. Урал мы досмотрим на следующий год по пути на Алтай. А вот мечты об участии в сборе грузинского винограда и о неторопливых беседах с Юрой, когда осуществятся, неизвестно. Как-то удастся, наверное...
Надобно подвести итоги лета. Конечно, утомительно такое количество поездок за отпуск. Была бы карта, подсчитала, сколько их всего было. За эти пять недель у нас ушло больше 700 рублей, в основном, на дорогу. Народу много, билеты взрослые, концы большие.
Сидя на последнем перевале, я сказала Вите, да и всем, что, если я когда-нибудь скажу, что не хочу в горы, на Кавказ - пусть он мне не верит и везет. Мне всегда было тяжело на подъеме. Но ведь есть же и момент торжества окончания подъема, победы над горой и над собой - один из значительных моментов жизни! И вообще, горные красоты, чистые реки, ароматный воздух, улыбающиеся люди. В горы с простыми, неснежными перевалами я продолжаю хотеть ходить.
Хорошо было плыть по Белой. Новыми городами глаз насыщен и хорошо, что на следующий год у нас будет перерыв в городских поездках. А это лето можно считать вполне удачным.
