Сокирки

(Прощальное письмо)

Тетя Лиля и дядя Витя, невозможно поверить, что вас больше нет. Наверное, это неверие вызвано тем, что мы очень тесно общались много лет, потом же пути наши разошлись и в памяти моей вы навсегда остались крепкими, совсем не старыми. И хотя я встречалась с дядей Витей и в последние годы, мозг мой упорно отказывается верить, выдает системную ошибку. Нет, говорит он, вы еще молоды, полны сил, еще мы сможем встретиться, сходить друг к другу в гости, поговорить, поспорить, повспоминать. Но на самом деле все это невозможно, и приходится писать письмо.

Помните, мы познакомились в 1986 году, мы с Лешей были в шестом классе, и дядя Витя все говорил: «Ох уж эти шестиклассники, страшные люди. Вот это самый неприятный возраст. Все им не так, все время вопросы». Меня тогда это смешило, отличный возраст, мне казалось. Мы пошли вместе в лыжный поход, в Звенигород, кажется. И уже там меня поразили какая-то совершенно другая, чем это было принято в моей семье, манера общения с детьми. Между детьми и родителями не было пропасти, в походе все оказались равны, все подчинялись некоторым обстоятельствам, в каком-то смысле каждый отвечал за другого и за самого себя. Это был первый урок путешествия, полученный от великих путешественников.

Потом был поход на Алтай, общий вагон трое с половиной суток,  разговоры с ликвидаторами аварии на Чернобыльской АЭС. Они рассказывали страшные вещи, которые сейчас уже хорошо известны, а тогда были обжигающим откровением. Я с удивлением вслушивалась в дяди Витину манеру говорить с людьми, запросто, без панибратства, с большой заинтересованностью.   Почти доехав, гуляли по Барнаулу, где ждали поезда в Бийск, купались в Оби. С какой-то естественной щедростью и гордостью водили нас Сокирки по улицам города, делились своими находками, воспоминаниями, любовью к этим местам.

А потом был сам поход, во многом изменивший мою жизнь, ставший точкой поворота. Высокие горы, белые алтайские реки, наука преодоления себя – все это я узнавала с вами и от вас. Когда я думала об этом письме, мне все хотелось сравнить дядю Витю со Сталкером Тарковского. Таким он и был для меня – открывателем неизвестных земель, проводником. Но потом я поняла, что сравнение это вряд ли уместно, нет, совсем не Сталкер, хотя и действительно проводник, но без всей этой метафизики, настоящий, земной. Да к тому же и невозможно представить дядю Витю без тети Лили. Она-то, в отличие от жены Сталкера из фильма, всегда была рядом, во всем. Нет, никакие сравнения здесь неуместны, не подходят, ни со Сталкером, ни с Дон Кихотом, ни еще с кем-то. Сокирки – это Сокирки, равные сами себе: путешественники по большой стране, а потом и по миру, всю жизнь прожившие вместе, друг ради друга и ради всех вокруг: родственников, друзей, а часто людей полузнакомых или незнакомых вовсе.

Невозможно, говоря о Сокирках, пропустить знаменитые пятницы с их диафильмами, обсуждениями, бесконечными русскими разговорами об истории, о себе, об общем и частном, все эти книги, которые читались вместе, болезненные вопросы, на которые часто не было ответов, все эти попытки восстановить историю, начиная от огромного генеалогического древа, которое встречало гостей в коридоре, до всех исторических экскурсов в диафильмах и дневниках.  

Поразительным образом в вашем доме сочетался советский аскетизм, (не вынужденный, а добровольно на себя принятый, как некоторый отсвет идеи всеобщего блага, коммунизма) с борьбой за экономические свободы, т.е. за то, что нередко сами Сокирки называли «буржуйство». И во многих разговорах, и диафильмах была еще одна важная тема – необходимость компромисса, необходимость поступиться чем-то важным, может быть даже решающим ради достижения более значимой цели. Например, в семье, где всегда приходится учитывать мнение другого, в государстве, с которым необходимо поддерживать диалог, каким бы плохим оно ни было, или даже с самим собой, собственными планами, которые вынужденно приходится менять, оказавшись «на местности», в походе. Проще, конечно, напролом, но нужно ли, чтобы было проще?

Свое собрание сочинений дядя Витя и тетя Лиля назвали «Жизнь и поражения советского инакомыслящего». И хотя это хлесткое название, видимо, верное, т.е. отражает тот путь, который был пройден, но так и хочется крикнуть вдогонку – нет, это не так. Да были поражения, были ошибки, обиды, недопонимания, неравная борьба с государством и борьба с собой, всякое было. Но не это важно.  Для слишком многих людей общение и дружба с вами были необходимы, слишком многих вы поддерживали, а некоторых и спасли. До сих пор, спустя уже много лет после первой встречи, я чувствую в своей душе как будто ее отпечаток, навсегда изменивший и во многом определивший мою жизнь.

Мы как-то столкнулись случайно с дядей Витей несколько лет назад на митинге против присоединения Крыма. Он был уже болен, шел очень медленно и нес в руках огромный украинский флаг. Я пошла с ним, мы говорили об Украине и России, о том, что все еще может измениться, и не такое менялось, и все больше и больше отставали, почти топтались на месте около метро Чистые пруды. А потом он вдруг сказал – иди, а я потихоньку, здесь недалеко – шествие заканчивалось на площади Сахарова. У меня уже не было времени, я спустилась в метро, а он, уверена, дошел.

И еще мне хочется отдельно вспомнить о тете Лилечке, о пятничных пирогах-коврижках и прекрасных цветастых ковриках, которые она вязала из ни на что уже не годных отходов бесконечного вещевого круговорота, раскрученного вечным советским дефицитом. Вот эти коврики, мне кажется, это какой-то невероятный по силе символ теперь почти забытой советской эпохи. Именно такими ковриками латались и прикрывались ужасные дыры, разрывы, дефицит смысла, памяти, материи (по иронии именно в стране материалистов ее вечно не хватало), всего всегда было мало: денег, вещей, квадратных метров, тепла, нормальной семейной жизни, человеческой истории и пр. Этот коврик сплетался из ветоши, но сам по себе был почти произведением искусства, это было как фокус или чудо, нечто из ничего. Но за этим ковриком прятался какой-то тайный механизм – и жизнь в этом разорванном мире всеобщей недостачи была возможна только благодаря ему. Недостаток материального здесь с успехом восполнялся избытком… нет, не духовного.  Есть такое удачное слово на иврите –  хийут. Оно означает волю к жизни, живучесть, формулу «я выбираю жизнь». И это именно то, что помогало существовать в условиях, лишь с некоторой натяжкой для этого предназначенных. И не просто существовать, а бесконечно и щедро поддерживать и одаривать всех вокруг.

И напоследок, у меня есть еще одна история про тетю Лилю, история, которую многие, наверное, помнят. Все про тот же хийут. Однажды, во время велосипедного похода, дорога как раз шла на подъем, напротив нее притормозил грузовик. Из него высунулся водитель и спросил тетю Лилю с характерным грузинским акцентом: «А ты самолет случайно не обгоняла?»

Простите и прощайте, дорогие!

Остаюсь вашим должником,

МЭ