Голодовка

И снова я обманулся, теперь на осень долгий срок - до первого сентября. Даже из соображений закрытия дела Бурцев должен был вызывать меня ежедневно. Но со мной решили вести "воспитательную работу" до конца возможного тюремного срока, т.е. до 4 сентября – и довели. Этого я долго не мог понять, терзаясь в очередных ожиданиях. Видно разговоры об изменении меры пресечения – лишь уловка. Дотянут до сентября и скажут, что времени нет для изменения меры пресечения, надо скорей дело закрывать, да и не стоит до суда беспокоиться, суд освободит, и т.д., и т.п. присказки. Со мной просто играют в кошки-мышки и будут держать в тюрьме, чтобы вытаскивать очередные уступки, теперь уже действительные. Что я мог теперь сделать?

Небольшой тюремный опыт говорил, что если здесь чего-то можно добиться, то только голодовкой. Она одна придаёт вес твоим жалобам и требованиям. И я объявил голодовку. Сначала думал объявить её до суда, если не изменят меру пресечения – пусть через пару месяцев судят скелет, а не человека (состояние Саши Кныша на 49-ом дне искусственного кормления я очень хорошо помнил). Но потом решил, что этот план самоубийственен: шансов повлиять на "них" голодовкой, если "они" твёрдо решили обмануть меня и не выпускать, никаких, здоровье такой голодовкой и вправду можно подорвать, а оно нужно. Не стоит увлекаться и делать очередную глупость. И я объявил голодовку лишь до вызова следователя, которого я требовал от тюремной администрации. Начал голодовку 18 августа, рассчитывая, что через несколько дней Бурцев меня вызовет, и тогда я буду с ним разговаривать более резко, с позиции голодающего. Голодовка длилась 15 дней.

День шёл за днём, но только раз заглянул фельдшер и спросил, не вызвана ли моя голодовка претензиями к медчасти и как я себя чувствую. После моего ответа, что претензий нет, и чувствую я себя пока хорошо, он исчез.

С самого начала я решил по возможности побольше оставаться в камере, без искусственного кормления, потому регулярно утром делал зарядку, не пропускал прогулки, вставал со шконки при проверках, дежурил – в общем, вёл себя как все, если не считать отказа от еды, к которому относился тоже спокойно, как к обычному, рутинному делу. Ведь Лиля не раз голодала по 10 дней, а Саша Н. даже 23 дня голодал и ходил на работу. Вот и мне предстояло голодать, возможно, дней 20 (по крайней мере, до 5 сентября, когда станет ясно, что, пропустив без вызова и 4 сентября, они просто нарушили все свои законы и могут держать меня здесь без суда и следствия хоть годы – но в это я пока верил плохо).

Сокамерники о причине голодовки меня не спрашивали – такой уж установился у нас стиль отношений. Только Фетисов раза два сочувственно советовал пить сахарный сироп, а потом всё удивлялся моей выдержке. Остальные были прагматичнее. На завтрак они сами кричали в кормушку, что в камере голодающий, не брали хлеб сахар, кашу. Зато в обед и ужин моя порция поступала в их распоряжение (ведь о голодовке объявлено). Я не возражал.

В эти последние недели острота ожидания у меня не пропадала. И ведь впрямь: Валеру и Юру уже знакомили с делом, а я всё ещё валялся на шконке и читал-читал до одурения. Уже ничего не лезло в голову, и всё возрастало внутреннее напряжение.

Но нервничали, наверное, и Бурцев с "коллегой". Первый – потому что ему надо было уже спешить с закрытием дела, уложиться в срок, "коллега" – в колебании между решением своей главной задачи: привести меня к признанию своей виновности (для суда и АПН) и непонятной целью моей голодовки. Впрочем, понятно: выполняйте свои обещания и выпускайте до суда на первом заявлении. Не знаю наверняка, но думаю, что моя голодовка как-то расстроила их план дальнейшего разговора со мной и помогла мне выстоять в главном.