| предыдущая | оглавление | следующая |
Раздел III. Книги и рецензии
Х. "Проблемы реставрации русских храмов"
(главы из неопубликованной книги)
Глава IV. Новые времена – новые надежды.
В июле 1978 г. в газете "Известия" появилась заметка, в которой сообщалось, что в Москве в настоящее время находится в капитальной реставрации 145 памятников архитектуры, что все памятники, среди которых Ново-Спасский монастырь, храмы в усадьбе Измайлово и прочее, будут полностью отреставрированы к московской Олимпиаде 1980 года.
Несколько раньше, в марте того же года в московском доме архитектора выступал начальник городской инспекции по охране памятников А.Савин. Выступал он перед профессионалами, и потому разговор получился деловым. Савин описал положение дел и перспективы.
- В Москве реставрацией занимаются четыре специализированные организации, три крупных треста и одна мастерская Общества охраны памятников (Творческим руководителем ее является П.Д.Барановский). Тратится в столице на реставрацию в год 14-15 миллионов, надо же примерно вдвое больше – 30-35 миллионов рублей. Однако сами по себе деньги мало что решают, ибо и сейчас 15 миллионов не обеспечиваются стройматериалами, техникой и рабочей силой.
Кроме технического состояния памятников наибольшая угроза как храмам, так гражданской архитектуре – новые градостроительные тенденции. Теперь столица реконструируется целыми районами, соответственно, и дома сносятся уже "не поштучно", и не улицами, а районами. При этом если церковь и остается в целости и сохранности, новое чуждое окружение заслоняет, унижает храм в буквальном и в переносном смысле. Так, например, возле известной церкви Воскресения в Сокольниках недавно выстроен многоэтажный дом, который сводит почти на нет все архитектурное очарование памятника.
О подобной судьбе знаменитой церкви Иоанна Предтечи в Толчкове историк архитектуры Тыдман сказал: "Окруженный новыми корпусами лакокрасочного завода, Иоанн Предтеча теперь, что голова на блюде…"
В столице такая же участь грозит десяткам храмов в центре и на окраинах, и даже знаменитой церкви Покрова в Филях, так как неподалеку от нее – в охранной зоне памятника – соседний завод начинает строительство комплекса очистных сооружений. Грозит застройка даже памятникам в пригородах: пятиэтажки подступают к Шахматову, обступают храм в Дубровицах. По словам Савина целые районы города, такие как Сокольнический, Бауманский, Пролетарский "являются неблагополучными в отношении памятников". Их власти мало считаются с рекомендациями архитекторов, что из старины оставлять и как строить вблизи нее. Несколько лет назад один из руководителей Сокольнического района за снос старинных домов получил партийный выговор (уникальный случай!), однако и после выговора положение в районе мало изменилось. Существует Комиссия при Моссовета по сносу, но эта комиссия – орган общественный и, стало быть, консультативный и ее решения пересматриваются Моссоветом. Частый аргумент моссоветского начальства: - "рекомендации архитекторов и историков, мол, дело их вкуса, они не подкреплены солидной теорией о том, что такое хорошо, а что плохо для социалистического города Москвы". И такой теории, действительно, признал Савин, пока нет, хотя она остро нужна.
С другой стороны необходимость оградить от близости модерновых коробок такие известные памятники, как Кузьминки, Кусково, очевидно, не нуждаются в теоретических доказательствах, однако оказалось, что неподалеку от дворцов запланированы постройки больших ресторанов.
Современный подход к памятникам требует, чтобы они возвращали затрачиваемые на реставрацию средства. В Кузьминках запланированный доход в 25-30 млн.рублей в год должны принести в основном рестораны, а в заповедном Коломенском предполагается заставить "работать" не только памятники, но и сооруженные рядом аттракционы. Само название "заповедник", казалось бы, ограждает Коломенское и от покушений на все его памятники. Но, оказывается, название это не имеет под собой никакой юридической почвы, иначе говоря, городские власти не издавали соответствующих охранных распоряжений. Поэтому Пролетарскому райкому легко было настоять на существенной "модернизации" Коломенского… Снесли старинное – с начала XVI века кладбище, сожгли деревянные избы старого села Коломенское, которые представляли собой естественное историческое окружение знаменитых храмов.( Мнение, что именно юридическая неопределенность заповедника Коломенское позволило райкому осуществить "модернизацию" вопреки протестам историков, высказал один из выступавших после Савина. Однако оно вызывает серьезное сомнение – охранная зона вокруг Филевской церкви очерчена на основе постановления Моссовета, и все юрид.документы тут в полном порядке, но очистные сооружения все равно строят).
Первый шаг, который делается для охраны любого памятника, это извещение граждан и организаций о его ценности и государственной опеке над ним. Выполняет обычно эту функцию мраморная или чугунная доска с соответствующей надписью. И вот такие доски первейшей необходимости висят в Москве лишь на 20% всех памятников. Остальные 80%, как сказал Савин, "обездошены" (от слова "обездолены").
Неужто в столице не хватает средств даже на такие мелочи? – Xватает, но дело опять не в деньгах. Доски-то не гладкие надо вывешивать, а с текстом, с текста и начинаются все сложности. Как всякий печатный текст, а тем более рассчитанный на века, на мраморе, он должен пройти цензуру: начальника инспекции по охране памятников, райкома, Моссовета и, наконец, Горлита. Неудивительно, что несколько строк информационного текста утверждаются месяцами, а то и годами… в зависимости от государственной важности памятника.
Доски для храмов Кремля были выполнены в лучшей архитектурно-проектной мастерской, руководимой В.Я.Либсоном. Текст утвердили во всех инстанциях, выписали на лучшем мраморе, лучшими дефицитными красками, повесили… Но кто-то из Верховного Совета СССР, проходя мимо, прочитал и спросил – Что за доска? Почему на ней такой текст?...
И – доски сняли. Поскольку никто не решился спросить, что в прежнем тексте плохо и какой нужен, то теперь в Кремле висят временные надписи на стекле с самими краткими данными о соборах. (Хотя не существует никаких официальных инструкций, реставраторы знают, что ни в коем случае в тексте на доске нельзя упоминать имени заказчика (ктитора), боярина или купца, финансировавшего и определявшего в значительной мере его стиль и достоинства).
- Разумеется,- сказал в заключение Савин,- наша инспекция приложит все усилия, чтобы доски висели на всех памятниках в самое ближайшее время. Но таких проблем у нас много, и когда стоит выбор – пробивать новые доски или спасать Коломенское, сами понимаете, что мы выбираем…
Отношение партийной власти к сохранению памятников старины выразил выступивший на другом совещании крупный идеологический работник: " Горком партии полностью поддерживает мероприятия по усилению мер охраны памятников, как дела большой патриотической важности. Мы поддерживаем и меры по усилению финансирования реставрации, однако, вы, товарищи, должны понимать, что развитие страны ставит перед партией немало проблем и в их решении существует приоритетность…"
Если приложить эту фразу к конкретным фактам, приведенные в докладе Савина, то, вероятно, надо сделать выводы, что охрана памятников на лестнице приоритетности стоит много ниже не только задач строительства, но и ниже задачи извлечения прибыли из рождающейся у нас индустрии развлечений… Во всяком случае сохранение старины не должно наносить ни малейшего ущерба финансовому успеху примитивной системы этих развлечений.
Существует приоритетность и в решении задач внутри самой проблемы реставрации и сохранения памятников. Прежде всего это выражается, разумеется, в распределении денег, ассигнуемых государством на памятники столицы и "Золотого Кольца".
Если в Москве, обладающей примерно шестьюстами памятников архитектуры, тратится в год на реставрацию 15 млн.рублей, то в Московской области, где памятников более семисот – 4 млн.руб.. На Владимирскую область с ее Суздалем, Юрьевым-Польским и др. уникальными городками, где насчитывается примерно 500 храмов и других памятников, ассигнуется 3,5-4 млн.рублей. Ярославлю, Ростову Великому и всей Ярославской области (около 500 памятников) выделяется менее 1 млн.рублей в год. На памятники Костромской и Ивановской областей тратится и того меньше. (Причем, 30% из всех упомянутых сумм составляют средства Общества охраны памятников, получаемые за счет взносов его членов).
Вполне понятно, что Москве, столице и старинному городу дается больше, чем другим городам, однако, когда разница эта столь велика (на одну Москву ассигнуется практически вдвое больше, чем на все памятники Золотого Кольца, а на каждый столичный памятник приходится в 8 раз больше, чем на каждый провинциальный) – ее нельзя объяснить ничем, кроме политических соображений.
И в самой Москве средства распределяются прежде всего храмам, что поближе к центру, к правительственным учреждениям; словом, к тому, что составляет витрину столицы. Точно также и на Золотом Кольце деньги оседают в областных центрах и городах на главной туристской трассе. Из малых городов Золотого Кольца один единственный Суздаль получал и получает значительные суммы на реставрацию: Уникальным храмам Ростова Великого последние 15 лет достается лишь по 70-80 тыс.руб. в год, а Переславлю- Залесскому, Юрьеву-Польскому, Гороховцу и другим уникальным уголкам – и того менее.
Начиная с Московского Кремля и кончая Суздалем, реставрационные мастерские не хозяева ни себе, ни тем деньгам, которые им отпущены. Они исполнители заказа, а хозяин – областное Управление культуры. Что бы ни думали специалисты о важности того или иного памятника, они не сделают и мазка краской, пока объект не будет утвержден Управлением культуры.
Система приоритетности в практике управлений культуры реально выглядит, например, следующим образом.
Москва. Ново-Спасский монастырь реставрируется уже более десяти лет и все ж до сих пор техническое состояние всех трех его храмов аварийное и внешне крайне неприглядное. Недоумение посетителей усиливается, когда они обращают внимание на вывеску у входа в монастырь. Оказывается, тут размещается Всесоюзный производственный научно-реставрационный комбинат (ВПНРК) и лаборатория по консервации музейных ценностей (впрочем, кроме них еще мебельная фабрика). Более чем кому бы то ни было из посетителей, разоренный Спасский собор и прочие безобразия колют глаз самим реставраторам, и, тем не менее, комбинат выделяет на реставрацию мизерные средства не столько по нерадивости, сколько от того, что он всегда загружен более важными делами: Кремль, классические особняки в центре, занятые важными учреждениями… На весь Спасский собор с великолепными росписями XVII века в результате расходуется меньше, чем на окраску "под кирпич" кремлевских стен. Хотя "Известия" и сообщали, что реставрация всех 145 памятников, в то числе и Ново-Спасского монастыря, закончится к 1980 году, оснований верить этому маловато: к концу 1978 года еще не закончены проекты реставрации и Спасского собора, и Покровской церкви.
Ростов-Великий. В провинции "приоритетность задач" проявляется еще демонстративнее. Знаменитая Пореченская колокольня до начала реставрации была сохраннее с технической и эстетической точки зрения, нежели храм у ее подножья с его уникальными фресками. Несмотря на возражения реставраторов, управление культуры в Ярославле (начальник Андреев) велело использовать все отпущенные средства именно на колокольню, которая видна и из туристских автобусов, идущих по шоссе, и из самого Ростовского Кремля… А кто видит разрушающуюся церковь с ее фресками, кроме своих местных?..
На ходатайства реставраторов и "охранщиков" памятников изыскать несколько тысяч рублей на спасение церкви XVII века в бывшей вотчине боярина Морозова (с.Погорелово неподалеку от Ростова-Великого) то же управление ответило, что до 1980г. прежде всего необходимо"привести в порядок туристские олимпийские трассы". Иначе говоря, заново покрасить и побелить главные ярославские и ростовские храмы, которым, разумеется, далеко до идеального внешнего вида, но все ж гибель им никак не угрожает…
Многолетняя история попыток оживить немые ростовские колокола так же наглядно демонстрирует приоритетность задач в глазах властей. Сотни тысяч людей слышали записи прославленных "ростовских звонов", но в самом Кремле туристам в одной из церквей… прокручивают пластинку со звонами. Колокола висят на красавице-звоннице, экскурсоводы подробно рассказывают "биографию" каждого "солиста", говорят, что звук главного "Сысоя" был слышен за 20 верст, и это все… Со времени записи на пластинку и съемок для кинофильма "Семь нот в тишине" колокола больше не звонили. Многие архитекторы, писатели, художники пытались возродить былую колокольную славу Ростова, сам министр культуры РСФСР Мелентьев обещал энтузиастам свою поддержку, но ярославский обком партии заявил, что звон колоколов пробудит религиозные чувства… и спор меж советской культурой и советской властью был окончен.
Безобразное положение с реставрацией знаменитого Толгского монастыря под Ярославлем стало предметом критики в центральной прессе (см. "Советская Россия", 1978г. …), но несмотря на это, те же "олимпийские хлопоты" не позволяют управлению культуры найти несколько тысяч рублей на ремонт крыши собора, в котором гибнут от сырости уникальные фрески XVII века. И тут удаление от накатанных туристских маршрутов (Толга формально в черте Ярославля, хотя фактически это в 10 км от центра города) определяет заботу начальства – в Толгу туристов возят мало, а интуристам ее вовсе не показывают, так как рядом лагерь для уголовников, который лишь недавно выселили из древнего монастыря…
В Новгороде работник Управления культуры уговаривал художников, собиравших по кусочку из мусора уникальные фрески XIV века: " Ну что так мучаетесь с этими фресками? Что, наши художники лучше не нарисуют? Нарисуют. А мы бы здесь в мастерских (в подвалах Детинца) такой велотрек соорудили бы…"
Во Владимире после многолетней реставрации Дмитриевский Собор (XII в.) был приведен в порядок, и к лету 1978 г. оставалось отремонтировать лишь древнюю систему оттока вод и вентиляции храма в подземной части его. Работа эта стояла в плане местных реставраторов, на нее были выделены соответствующие суммы, однако перед самым началом работ Владимирское управление культуры внезапно заявило – не надо…
Все усилия реставраторов переубедить начальника Управления Сумкина были тщетны. Он даже не входил в объяснения: - Нет, и все. За этим категорическим тоном Сумкина, как выяснилось, стоял простой резон, летом 1978 года знаменитый Успенский собор с фресками кисти Рублева и Черного реставрировали внутри, a если бы начался частичный ремонт и Дмитриевского, оба Владимирских "гвоздя" предстали бы перед взорами гостей, в том числе и иностранных, не в лучшем виде. От увеличения влажности в Дмитриевском соборе уже началось отслоение известняка на стенах, начала осыпаться прославленная каменная "резь". И затягивание с ремонтом, и осушение подземной части собора, как минимум на год (поскольку такие работы можно вести только летом), наносило существенный ущерб древнему памятнику, но… разве можно сравнить "узкие, профессиональные" интересы реставраторов с тем политическим и престижным значением, которое обрели сейчас эти Владимирские храмы?
Еще десять лет назад инерция политических установок привела к случаям анекдотическим. В Подмосковье, в больших Вяземах, в ограде выстроенной когда-то Борисом Годуновым церкви находится могила брата Пушкина Николеньки, умершего девяти лет. Когда-то неподалеку от Вязем, в Захарово находилось имение бабушки поэта, и маленький Пушкин и его братья проводили здесь летние месяцы. Не перечислишь всего, что размещалось в церкви после ее закрытия в конце двадцатых. Последней, уже в начале семидесятых, тут квартировалась столовая для сотрудников выросшего по соседству огромного закрытого института. Окна ее кухни как раз над уцелевшей могилкой Николеньки и соответственно мусор и помои стали выбрасывать с кухни прямо на могилу… Когда к начальнику института пришли члены местного Звенигородского отделения Общества охраны памятников и сказали, что на любую могилу бросать мусор негоже, тем более на такую, в ответ они услышали: "Брат Пушкина? Да еще неизвестно, кем бы он был, Пушкин, если бы не наш семнадцатый год. И его брат мог вырасти в злостного крепостника, эксплуататора крестьян…"
Надо сказать, что сейчас могилка в относительном порядке и годуновская церковь наполовину отреставрирована. Произошедшие в официальной партийной линии изменения заставляют теперь и того же начальника института, и столичных, и провинциальных "нач. культуры" избегать откровенно наплевательского отношения к старине. Партийные установки требуют определенного внимания к памятникам культуры, однако на практике это внимание реализуют те же работники, которые перед этим много лет жестоко преследовали все, что так или иначе связано с религией или религиозным мировоззрением. И вот те же самые люди должны заботиться теперь о сохранности храмов, не прекращая в то же время повседневной борьбы с религией на всем "культурном фронте". Ох, как трудно это им дается… и как трудно нам ожидать от них настоящей заботы или хотя бы понимания, что им вручено.
В деятельности известной фирмы "Интурист" факторы политической выгоды и экономической, т.е. валютной прибыли, настолько тесно переплетаются, что в приоритетности того или иного тут не разобраться. Можно было бы и вовсе не касаться интуристской темы, повторив лишь общеизвестное, что интерес иностранцев к русским церквям один из самых мощных факторов их сохранения, если бы ради привлечения новых потоков гостей "Интурист" не шел бы на все, даже на то, что приносит ущерб храмам Суздаля и других городов. Новая "традиция", по которой интуристам в Суздале даже открывают Богородице-Рождественский собор и в те дни, когда он закрыт в виду большой влажности воздуха, опасной для фресок, далеко не самое опасное проявление власти могучей фирмы. Вслед за идеей поселить иностранцев в модерных избах-кельях Покровского монастыря, появился проект создания водохранилища перед Суздальским Кремлем (на Ильинском лугу). Таким образом, интуристы смогут бросать свои взгляды на неповторимые церквушки Суздаля, еще и с лодочки…
Вероятно, это принесет некоторую валютную прибыль (а может, и нет), но в то же время появление водохранилища исказит природную среду заповедного Суздаля, и более того, подъем почвенных вод может вызвать вредное увлажнение кладки во многих церквах города.
Несмотря на резкие возражения специалистов проник "Интурист" (в лице своей дочерней фирмы "Спутник") в Ростовский Кремль. И как реставраторы-архитекторы и предполагали, с их мнениями считались очень мало при приспособлении бывших братских корпусов под гостиницы, Красной палаты митрополита Ионы – под танцзал и церкви Одигитрии под модерновый офис. Изразцовые печи XVII века выбросили на свалку, где их, по счастью, подобрали сотрудники местного музея. Особенно тяжело сказалось на состоянии храмов и корпусов прокладывание теплотрасс: оно производилось с обычной у нас "тщательностью", т.е. так, что две последующие зимы горячие ключи прорывались то тут, то там, и потоки воды текли по стенам древних зданий.
Теперь "Спутник" с благословения ярославского обкома (и обком имеет свои собственные уютные апартаменты в историческом Кремле) наложил лапу на знаменитую звонницу Борисоглебского монастыря. В нижнем этаже уникального памятника "Спутник" начинает сооружение кафе. ( Печать потребительства, которая ложится на используемые в мирских, сугубо материальных целях храмы – одна сторона дела. Другая, конечно, техническая – подводка коммуникаций и переоборудование древнего здания в кафе, задача более тонкая, чем тот арсенал средств и мастерства, которым обладают рядовые строители и даже реставраторы. Поэтому подобные операции очень часто наносят ущерб памятникам). Большая часть окружающих звонницу зданий монастыря находится в аварийном состоянии, вероятно, поэтому именно хорошо сохранившаяся звонница должна услаждать не только взор, но и плоть зарубежных гостей…
В тех случаях, когда интуристовские планы вызывают уж очень сильные возражения ярославских или владимирских реставраторов, всесильная фирма утверждает их прямо в Москве, и оказывается, что из столицы валютные и политические выгоды всегда виднее, нежели ущерб от переделки церквей в офисы или осыпание фресок от высокой влажности в храме.
Аппетиты "Интуриста" растут. Планы очередного русского "шоу с церквями" готовы уже и для Соловецкого монастыря, хотя конца его реставрации не видно. По этим проектам отдаленный монастырь, куда советские туристы будут допускаться в минимальном количестве, превратится в некий "остров развлечений" на экзотическом фоне церквей, мифических белых медведей и реальных могил соловецких лагерей особого назначения (СЛОН). Трудно предположить, чтобы информированный западный читатель совсем ничего не знал о недавнем ужасном прошлом Соловков. Не ясно только, что интуристовское начальство собирается делать с этой гранью нового туристского центра: попытаться начисто затереть ее в развлекательной шумихе или, напротив, превратить в некое привлекательное и пикантное "родимое пятнышко". ( Впрочем, какой город России без клейма Архипелага? Есть оно и на Суздале. В Спас-Евфимиевом монастыре сейчас организована особая экспозиция "Узники монастырской тюрьмы" – о тюрьме, существовавшей тут в 18-м и начале 19-го века. Однако суздальцы и владимирцы помнят еще знаменитый женский изолятор, просуществовавший с середины 20-х до 60-х годов. Оля Адамова в конце 30-х так вспоминала: "…Четыре века в этой келье затворницы влачили дни,/ На золотой закат глядели из этого окна они,/ Чернели те же колокольни на бледном мареве небес,/ И так же сердце билось больно, / И так же жаждало чудес…/ И я, живя в стране Советов, заточена в монастыре, /Гляжу на те же силуэты на потухающей заре…")
Отдавая должное коммерческому нюху "Интуриста", можно лишь полагать, что дальше облюбует для себя фирма, которой закон не писан – Кириллов-Белозерский иль Ферапонтов монастырь...
Для сохранения уцелевших храмов, кроме идеологических факторов, не меньше значение имеют факторы экономические. В крупных городах затраты на реставрации быстро окупаются доходами от туризма или за счет арендной платы учреждений, размещающихся в храмах и других старинных зданиях. При недостаче помещений, которое испытывают едва ли не все советские организации, сдать памятник в аренду дело простое.
В селах ситуация прямо противоположна городской и с каждым годом она все более ухудшается. Началось это ухудшение, как ни парадоксально, с улучшения экономического положения колхозов и совхозов. Прежде все закрытые храмы использовались в селах либо под клуб, либо под склад, либо под ремонтные механические мастерские. Ни для одной из этих целей церкви, понятно, не приспособлены. Поэтому, как только у колхозов заводятся деньги, они стараются построить себе и современный клуб, и мастерские, и удобный склад. После этого церковь оказывается вовсе беспризорной и даже минимальной заинтересованности в храме, как к кирпичной коробке с крышей, более нет ни у кого. Теперь всякий волен растаскивать церковь на кирпичи, доски или кровельную жесть. Такие пустующие церкви привлекают только сельскую молодежь: тут распивают, жгут костры и поют под гитары… Разоренный храм становится своеобразным клубом, в противовес официальному. Однако это, конечно, жестокая пародия на прежнее значение храма, как центра духовного общения…
По какой-то сложившейся советской традиции именно подростки наносят наибольший ущерб закрытым храмам. Чувствуя отношение властей к религии, они знают, что за хулиганство в церкви им ничего не будет, и надо ли удивляться, что подростки со времен колоний для беспризорников, занимавших в 20-е годы монастыри, давали волю своим агрессивным инстинктам именно в церквях. Прежний "юный" вандализм был направлен на крушение алтарей и иконостасов, на изрезывание фресок. Сейчас, как правило, никакого убранства в бездействующих церквях уже не осталось и молодой "задор" находит выход в выламывании оконных рам, дверей и исписывании самых недоступных уголков здания.
Еще один фактор – одновременно и экономический, и социально-политический, касается всех областей, входящих в так называемую зону Нечерноземья. Существенной частью современного развития Нечерноземья является сселение крестьян из мелких деревушек в крупные новые поселки. При осуществлении этих, в общем-то, благих намерений, судьба конкретного села Н. определяется: 1) экономическими, 2) транспортно-дорожными, 3) демографическими факторами и т.д. Ни на десятом, ни на сотом месте в этом списке нет фактора культуры, под который можно было бы учесть при желании стоящий в Н. старинный храм. По всему Нечерноземью сотни церквей – сотни лишь официально числящихся памятниками архитектуры – обрекаются на медленное разрушение в таких "неперспективных", подлежащих выселению деревнях и селах. Даже в районах Суздаля и Загорска не делалось и не делается никакого "снисхождения" к красивейшим церквям, бросаемым в обреченных деревнях. Если селу и отпустили еще пять-десять лет жизни, все равно власти не дадут ни копейки на ремонт церкви, на то, чтоб поправить дырявую крышу. В самое последнее время в Подмосковье пытаются учитывать фактор памятников при оценке будущности населенных пунктов, но попытки эти столь робки, что, зная инерцию планирующих бюрократических органов, воплощение их на практике может оказаться просто запоздалым…
Совершенно не учитывается "фактор памятников" и при проведении мелиорации земель, которая считается основой современного подъема Нечерноземья. Трудно возражать против попыток улучшить бестолковое использование земель в нашем сельском хозяйстве, но трудно не замечать, как часто мелиорация разрушает ту природную среду, ту гармонию лугов, перелесков, полей, которую так естественно венчали купола православных храмов… И еще труднее глушить в себе мысль, что хозяин, проводя мелиорацию своей земли, всегда нашел бы способ сохранить речку или озеро, над которым поднимается местный храм…
- Не знаю, правильно ли они там работают или нет, эти мелиораторы,- заметил один реставратор, - что наука может учитывать, а что нет, но вот у нас возле Изборска (Псковская обл.) множество озер повысыхало и церкви на их берегах как-то осиротели без своих двойников в "зерцале вод". А эти всё кладут свои трубы и кладут…
Один из крупнейших наших теоретиков и практиков реставрации Б.Л.Альтшулер заявил зимой 1978 года:
- Десять лет назад мои коллеги и я начали сбор материалов для каталога "Архитектурные памятники Подмосковья". Сейчас мы вновь ездили по тем же районам, уточняя и дополняя картину для второго, более полного издания. И за десятилетие состояние памятников почти во всех районах заметно ухудшилось. Как известно, масштабы реставрации с тех пор сильно выросли (о ее качестве я не говорю), но масштабы как пассивного, так и активного разрушения памятников, особенно церквей, увеличилось еще больше.
Бед и угроз сохранившимся храмам, как мы видим, более чем достаточно и в городах, и особенно в селах. Ну, а каковы надежды и реальные возможности их дальнейшего сохранения? Могут ли защитники старины что-либо противопоставить этим угрозам?
Да, в последнее время, кроме упований на более терпимое, нежели прежде, отношение властей к церквям, появился и солидный юридический инструмент их защиты: Закон 1977 года об охране памятников. Журнал "Коммунист" писал об этом законе, как о "венце всей шестидесятилетней работы в этой области", "воплощении ленинской политики в отношении культуры и искусства". Действительно, новый закон берет под свое крыло куда больше типов памятников старины, чем то было прежде, гарантирует им большее внимание властей и большую финансовую поддержку.
Однако, почему - "венец"? Какие законы, охранявшие памятники, он венчает?
Различные законы, касающиеся охраны предметов искусств, издавались советской властью, начиная с 1918 года. В любой популярной статье о новом Законе 1977 года можно прочесть о том, что до Октябрьской революции в России не было никакого закона, охраняющего памятники архитектуры. Закона и в самом деле не было, но Строительный устав запрещал снос и повреждение зданий, которым было 100 и более лет ("Охрана памятников истории и культуры", М., 1973г.)
Постановления правительства в защиту памятников принимались и в 1932 году (Постановление ВЦИК от 20.2.1932г.), когда на месте Храма Христа-Спасителя еще высились горы обломков и мусора, и в 1933 году (Постановление ВЦИК от 10.8.1933г.) по поводу "нарушения со стороны местных властей предыдущего постановления". Назывались все документы в этой области документами о "Памятниках революции, истории и культуры", и сама формулировка, как видим, устанавливала приоритет в отношении к различным памятникам.
В 1948 году вышло обширное Постановление Совмина (№3998 от 14 октября), в котором, в частности, запрещалось не только сносить памятники архитектуры, но и "…устраивать в них…, ледники, скотобойни, бани" и другие производства с технологиями, которые разрушают здание". Причем и эта анекдотическая фраза – заметный прогресс в отношении партийных властей к храмам, ибо даже в 30-е годы в старинных гражданских зданиях скотобойни и бани не устраивались – это было "привилегией" церковных зданий, как и во всем постановлении, подписанном Сталиным, в ней ощущается большая терпимость, которую стал проявлять Сталин к Православию во время и после войны…
Политические последствия этого сталинского шага хорошо известно, а о пользе Постановления для сохранения храмов можно судить по письму, которое написали Сталину И.Грабарь и историк-академик Панкратова через месяц после опубликования Постановления 1948г. "…Охрана культурного наследия сейчас находится под ударом и по сути снята с очереди, ибо памятники больше разрушаются, нежели сохраняются… и список погибших или погибающих шедевров мирового значения множится день ото дня… Законы обязывают арендаторов заботиться о памятниках, но маломощные колхозы, учреждения и организации не в силах делать этого, и памятники гибнут сотнями и тысячами".
Далее авторы предлагали ряд конкретных мер для срочного спасения памятников (И.Грабарь. Вопросы реставрации. Сб.статей. 1960). Письмо это так и не было отправлено, а многочисленные попытки Грабаря исправить положение дали некоторый результат лишь в сфере теории и методики реставрации (в 1949г. был создан метод-совет по вопросам реставрации при АН СССР).
В 1960 году, после смерти и И.Грабаря, и И.Сталина, очередное постановление Совмина СССР (от 80.8.1960) в числе прочего указывало на невыполнение предписания Постановления 1948г., об обязательном заключении с арендаторами памятников официальных договоров на такую аренду, накладывающих на пользователя ряд обязательств.
Вот какого рода юридическую теорию и практику венчает Закон 1977 года. Не случайно специалисты указывают на его принципиальные пороки в области мер пресечения нарушений. Новый Закон в качестве меры предусматривает лишь штрафы, и то в ограниченных размерах. В Уголовном кодекса РСФСР существует cт.230, по которой порча и искажение памятников может караться заключением сроком до двух лет. Однако, иллюстрируя действенность законов об охране памятников в своей статье в "Коммунисте" (№9, 1978) группа юристов не привела ни единого примера уголовного наказания по этой статье. Человек, занимающийся охраной памятников уже более 20 лет, характеризовал применение законодательства в своей сфере еще более определенно:
- У нас в Москве я не могу припомнить случая уголовного преследования за уничтожение самых ценных памятников. Думаю, их не было до сих пор в стране. Штрафуют, но не слишком тяжело, ну и пьяных каких-нибудь хулиганов посадили когда-то на 15 суток. И все. Ни один трезвый начальник еще не пострадал, снося церкви.
В докладе Савина, напомним, говорилось о выговоре по партийной линии одному из руководителей Сокольнического района столицы, однако и тут речь идет о партийной ответственности, т.е. ответственности перед определенной политикой, проводимой партией в данное время, а не ответственности перед постоянным и обязательным для всех Законом.
В Витебске в середине 60-х взорвали собор XII века – двенадцатого, каких в России по пальцам,- и намерение взорвать одобрил тогдашний первый секретарь ЦК Белоруссии Мазуров. Ну, показал тогда "Фитиль" эту историю (без упоминания ответственных товарищей), ну, повозмущались все, а Мазурова вскоре перевели в московское ЦК…
В той сфере, где улучшить обращение с памятником можно с помощью одних штрафов, новый Закон уже начал приносить существенную пользу. Угроза выселения арендатора за нарушение правил охраны памятника заставляет многие учреждения хотя бы как-то заботиться о нем, но, как всякий советский закон, и этот действует избирательно. Вот два примера.
В подмосковном Николо-Угрешском монастыре, где сейчас обосновался солидный закрытый НИИ, были уничтожены старинные изразцы. Бюро по охране памятников Московской области оштрафовало НИИ в предельных размерах – 2000 рублей. Институт с легкостью заплатил их, но стоимость изразцов куда больше 2 тысяч, и, главное, институт не дал гарантии, что в дальнейшем не повторится что-нибудь подобное. Теоретически Бюро могло бы расторгнуть договор с арендатором, но только теоретически: выселять закрытый НИИ из удобного для него монастыря райком не позволит.
Другой пример сельского храма. После появления нового Закона, звенигородское отделение Общества охраны памятников добилось, наконец, от колхоза села Троицкого, чтобы тот убрал свои ремонтные мастерские из церкви XVIII века. Точнее, из того, что от церкви осталось. Колхоз соорудил себе нормальные мастерские и освободил храм – коробку со стенами и закопченную до черноты (покидая помещение, мастеровые сожгли тут тряпье и свой мусор). Согласно Закону, Общество собиралось предложить арендатору восстановить храм за свой счет. Но на заседании Общества кто-то из его членов сказал: - К чему мы занимаемся делами абсолютно нереальными. Реставрировать церковь Троицы – это триста тысяч рублей, как минимум. Чтобы найти эти 300 тысяч колхоз должен продать с молотка всю технику, скот и, возможно, дом правления со всей мебелью!
Понятно, что на этом дело о восстановлении храма в селе Троицком и закончилось. Задним числом можно сделать еще один расчет показательный для колхозной экономики. Стоимость коробки ремонтных мастерских от 25 до 89 тыс.рублей, но поскольку колхозам не давали в свое время и этих денег, они разрушали храмы, восстановить которые стоит – 300-400 и более тысяч рублей. Но 25 тысяч – для государства свои, а ценности храмов – ценности врага…
И ситуация подобная троицкой характерна для тысяч сел России. Сейчас колхозы достаточно богаты, чтобы бросать нужные им прежде церкви, но время, когда они будут в состоянии оплатить их реставрацию (а ведь на постройку храма оказывались способными едва ли не села "нищей" дореволюционной Руси) – вряд ли наступит скоро. Bо всяком случае многие из сохранившихся к нашим дням храмы до этого времени не доживут.
Глава VI. Реставрация – как это делается?
Представим себе, что на реставрацию церкви в селе Троицком нашлись деньги (допустим, в этих живописных местах в долине Москвы-реки проложил новый маршрут "Интурист"?) Попытаемся представить, как будет проходить процесс восстановления храма? Чем будут характерны разные его этапы?
Прежде всякой реставрации памятник исследуется специалистами и составляется проект его восстановления. У нашей церкви Троицы, возведенной в 1765 году, пожалуй, девяносто шансов из ста получить качественный, добросовестный проект. Изучение памятников - наиболее сильное звено как в столичных, так и в провинциальных реставрационных мастерских. "Бумажную" сторону реставрации, как правило, обеспечивают люди квалифицированные и порядочные. Беды начинаются с утверждения проекта и сметы, но об этой стороне дела, связанной с ролью Управлений культуры и более высоких властей, мы уже говорили, поэтому сразу перейдем к бедам самого процесса реставрации. За воплощением проекта должен вести постоянное наблюдение архитектор-проектировщик, но, как говорят сами реставраторы, "проектировщик внимательно следит за тем, как его проект не выполняется".
Первый наглядный шаг реставрации – установление лесов вокруг церкви. Делается это лихо и споро: установка деревянных лесов едва ли не самое выгодное дело во всех реставрационных работах. Поэтому-то леса и растут с такой скоростью и устанавливаются там, куда рабочие придут еще через насколько лет, и, главное, нередко, этот первый шаг восстановления памятника оказывается и последним… Но леса, даже и пустые, бесполезные, - такое важное средство наглядной агитации, что строительная их роль уже отходит на задний план. Чем иным, кроме целей наглядной агитации можно объяснить леса, стоящие вокруг знаменитого храма в подмосковном селе Остров уже двадцать лет? За это время леса, осев, продавили купол церкви, но конца реставрации так и не видно… На Спасском соборе в Ростове Великом леса высятся с начала 60-х годов и значительную часть их уже растащили на дрова, а для дела они использовались лишь первые несколько недель… В церкви Покрова в Филях в лесах, возведенных для ремонта прославленного барочного иконостаса, через пять лет стояния завелся жучок. После нашествия Наполеона, которому так нравилось барокко, эти леса стали самой серьезной угрозой существованию иконостаса. Но исполнители работ защищали свои плановые леса с такой энергией, будто они-то и были целью и смыслом всей реставрации.
После установки лесов начинается завоз материалов. И обычно выясняется, что почти все завезенное не тех сортов и марок, что требуется по проекту. На претензии архитектора в запасе прорабов множество аргументов, и среди них один неотразимый: даже на реставрацию Кремля идут не те материалы, что требуют авторы проектов, а лишь лучшие из имеющихся сортов известняка, кирпича и прочего (известняку реставраторы в Москве вообще рады любому, ибо из 100 тыс.м3, которые нужны в год, они получают – 25 тыс.м3).
Один из секретов упорного сопротивления старинных храмов потоку времени заключается в том, что блоки известняка или кирпич и известковый раствор, коим их скрепляли, с годами образовали настоящий монолит с абсолютно одинаковыми физическими свойствами (воздухо-водопроницаемость, коэффициент расширения и т.д.). Современный цементный раствор не может в принципе образовать монолита с другими материалами, более того, он образует инородное тело и тогда, когда кладка на цементе оказывается рядом с прежней кладкой. Разница в водопроницаемости ведет к отслаиванию известняка, увлажнению кирпичных стен и порче – если они есть – фресок. Наблюдения о "нестыкуемости" цемента с известковой кладкой и со стенной живописью были сделаны на ошибках начала века и описаны во всех учебниках, однако и сейчас почти повсюду работы идут с применением цемента. В Новгороде знаменитый храм Спаса на Ковалеве был поднят из руин на той же "цементной технологии" (автор реставрации – Красноречев), несмотря на возражения художников, которые восстанавливали в это время потрясающие фрески XIV века. И теперь, когда многие куски фресок собраны или почти собраны, вернуть их на стены храма невозможно и вероятно, они будут экспонироваться на специальных щитах в музее…
Сила инерции в строительной индустрии такова, что художникам-реставраторам оказалось легче изобрести новые способы, частично оберегающие фрески от влаги, нежели устранить причину увлажнения – цемент.
В нашей церкви Троицы, слава Богу, нет фресок, для нее не требуется дефицитный известняк, и особенно нам повезло – она каменная, не деревянная.
Всем известны Кижи, которые охраняются и реставрируются по последнему слову науки, известны и несколько других храмов на Севере и в Карелии. Ныне и в любом из многочисленных этнографических музеев или музеев народного зодчества можно увидеть деревянные церквушки, которые похожи на неумело и не к месту пересаженные экзотические растения, но все же целы… Существует под Москвой на станции Сенеж целая лаборатория по консервации и реставрации древесины, работы ее ученых вполне заслуживают уважения, однако отношения науки и практики в этой сфере такие же, как и в прочих областях народного хозяйства. Эффективность "высоких научных достижений" касается лишь немногих избранных. Судьбу множества деревянных храмов определяют не возможности, открытые наукой, а экономические и прочие реалии повседневной жизни… По существующей системе расценок из всех работ с деревом реставрационным трестам оказываются выгодны лишь… установка лесов… Все остальные куда менее выгодны, нежели работы с металлическими конструкциями, бетоном и кирпичом. Эти расценки и решили судьбу самых старых в Подмосковье храмов XVII века в селе Семеновском (возле Мытищей) и в Благовещеньи (возле Загорска). Разобрав их на бревна, вроде бы для пропитки и прочей обработки, реставраторы уже больше их не собрали… Семеновский храм погиб несколько лет назад, а церковь Благовещения после скандала, поднятого историками и искусствоведами, решено было восстановить из новых бревен и по новому проекту. Так что сооружение, подминающееся на месте бывшей церкви, можно будет назвать макетом старинного храма, не более того…
В пустеющих селах Нечерноземья по той же причине – невыгодности деревянных работ – бросаются множество храмов. Десятки из них намечено вывезти в Музей народного зодчества, на деле же до музеев доезжают единицы.
Но нам, как мы уже говорили, с Троицкой церковью исключительно повезло. Если материалы – кирпич, цемент, столярка и т.д. завезены, и если их не разворуют полностью (специфика удаленных объектов), если рабочую силу на наш храм будут выделять не хуже, чем на другие подобные объекты в Московской области, то лет через 8-10 мы сможем увидеть Троицкий храм, внешне приведенный в порядок. Если же "Интурист" либо иная заинтересованная организация будет торопить реставраторов, то лет через 5-6… Как правило, к концу реставрации те части храма, которые были восстановлены первыми, начнут снова разрушаться, но все равно мы должны считать, что нам повезло, ибо худо-бедно, церковь восстановлена и при этом не лишилась значительной части своих декоративных деталей.
Наиболее вопиющий пример разорения храма в процессе реставрации – церковь Знамения в Дубровицах (конец XVII в.), о которой не раз писалось в советской прессе. За десять с лишним лет реставрации храм лишился половины своих уникальных скульптур, иконостаса и значительной части икон, а также многих деталей неповторимого барочного декора как внутри, так и снаружи. Часть этого похитили сами рабочие, часть, воспользовавшись поставленными на много лет лесами, растащили посторонние. Дубровицы – самый громкий, но далеко не единственный пример. Журнал "Коммунист" (№11, 1978) признает, что многие церкви в Подмосковье разрушаются именно в ходе реставрации и называет несколько случаев помимо Дубровиц.
В этом списке журнал не упоминает Савино-Сторожевский монастырь под Звенигородом (XV-XVII вв.). Сверкающая золотая глава его собора видна за много километров, и вообще весь монастырь выглядит вроде благополучно. Еще бы – реставрационные работы в монастыре ведутся уже 25 лет! (Строился же монастырь в основном при царе Алексее Михайловиче около 9-ти лет). Однако конца реставрационным работам не видно; собор и царицыны палаты, восстановленные в 1954-59 годах опять нуждаются в срочной реставрации. В палатах царицы послевоенные хозяева монастыря – десантная дивизия – устроили баню5 для своих солдат, а реставраторы не осушили подпол, и плесень и сырость вот уже 20 лет разрушают известняковую кладку стен.
Постановление Совмина, запрещающее устройство скотобоен и бань в памятниках архитектуры, появилось в октябре 1948г., однако эта баня в палатах царицы благополучно просуществовала до самого перебазирования дивизии в 1954 году.
Подобно этому и в Ново-Спасском монастыре в Москве первый отреставрированный объект – колокольня – к тому моменту, когда будут приведены в порядок храмы (лет через 5-7, в лучшем случае) окажутся в аварийном состоянии…
Как ни велик знаменитый иконостас в церкви Покрова в Филях, все же не сравнишь его с огромными монастырскими комплексами. Но и тут, пока реставраторы добрались доверху, в нижних ярусах новая позолота уже начала осыпаться…
В последние годы состояние реставрации в стране вызывает все большее возмущение общественности и отзвуки этих возмущений проникают на страницы печати. В "Правде", "Литературной газете", "Советской культуре" появились статьи и заметки о разорении церквей в Благовещении, Дубровицах, Острове, в знаменитой Оптиной Пустыни. Касались они и знаменитого Ново-Иерусалимского монастыря, где при восстановлении главного собора трест "Мособлстройреставрация" начал сооружение купола, не имеющего почти ничего общего с прежним, расстрелиевским. Надо надеяться, в результате выступлений прессы и кровопролитных межведомственных битв Ново-Иерусалимский собор будет восстановлен в своем истинном прежнем виде. Но за всеми битвами ни у защитников строгой научной реставрации, ни тем более у чиновников не хватало времени поглядеть вокруг. А совсем неподалеку от монастыря вырос мощный завод с высокой трубой, искажающей панораму прославленного памятника.
Какой же эффект от острой газетной критики в адрес реставрационных трестов, которую поддержал и журнал "Коммунист"? Нельзя сказать, что его вовсе нет: на объектах, упомянутых "Коммунистом", положение несколько улучшилось. Но именно несколько, и именно на упомянутых объектах, и ни на одном более. Несмотря на такие несвойственные советской печати фразы, какими завершил свою статью в "Литературке" Д.Жуков: "Откровенно говоря, я не знаю панацеи от перечисленных зол". (А зол он перечислил много), несмотря на это, ни одна публикация не пытается анализировать отношение государства к памятникам в целом…
За выступлениями газет, выступлениями специалистов на различных творческих и практических конференциях вырисовывается новый и немаловажный аспект положения в реставрации: строительно-реставрационные организации систематически не выполняют планов, одобренных партийными властями, не выполняют как по объему восстановительных работ, так и по их качеству… Теперь власти и хотели бы сохранить небольшую толику храмов и содержать их в порядке, но дезорганизация и развал в строительной системе сводит на нет добрую половину их благих намерений.
В 1976 году, вскоре после утверждения Москвы городом XXII Олимпийских игр, были разработаны планы приведения в порядок памятников архитектуры вдоль нескольких трасс в Подмосковье и на Золотом кольце, которым дали громкое наименование "Олимпийских трасс". Эти маршруты для интуристов не захватывают ни новых отдаленных районов, не включают в себя детальный и полный осмотр таких центров, как Загорск или Ростов Великий. Словом, реставрация предполагалась не Бог весть какая обширная, в основном, подновить уже реставрированные прежде храмы и придать более приличный вид другим стоящим в "зоне видимости с дороги". Олимпийская туристская программа была обеспечена необходимыми финансами, власти относились к этому заказу более серьезно, чем ко всем другим, и тем не менее к осени 1978 г. реставрационные тресты почти всех областей, и прежде всего московской, официально признали свою неспособность выполнить намеченные работы к 1980 году. В целом по Москве и по Золотому кольцу Олимпийская турпрограмма хорошо, если будет выполнена на 60%.
Если попытаться распутать клубок реставрационных проблем, то легко обнаружится, что причины неэффективности реставрационно-строительных организаций не только в существующих системах расценок работ, которые учитывают только "вал", общий объем сделанного. Ниточки уведут нас и в смежные отрасли хозяйства – в сферу материально-технического снабжения, в сферу строительного машиностроения и промышленности строительных материалов и многие иные сферы социалистического хозяйства, страдающих точно так же, как и строительство, от все большего несоответствия плановой системы реальным условиям производства, от падающей производительности труда и растущей коррупции и хищений. Уведут они и в вовсе отдаленные сферы деградации общественной морали и роста общественного равнодушия…
Есть ли вообще альтернативы, реальные возможности сохранения храмов в нынешних реальных социально-экономических условиях?
Прежде чем обобщать, рассмотрим один конкретный случай.
Пару лет назад к председателю колхоза в селе Шарапово, что неподалеку от города Чехов (бывшей Лопасни), пришли молодые художники-москвичи и предложили реставрировать местную церковь… Как и в других селах, шараповский храм-памятник архитектуры камнем висел на шее председателя, ибо использовать его колхоз уже не желал, а отремонтировать не мог. Художники предложили обеспечить их минимумом материалов и скромной зарплатой, а после реставрации разрешить пользоваться храмом, как мастерской в летние месяцы. Председатель в Шарапово оказался разумнее многих своих коллег, он согласился на необычное предложение. И не пожалел. За одно лето – четыре месяца – церковь обрела прежнюю свою белизну и красоту. И обошлась вся реставрация в 7 тысяч рублей! Предположим, шараповская церковь не была так обезображена, как троицкая, и восстановить ее было проще, но все же менее чем в 200 тысяч рублей не обходится ни одна государственная реставрация сельского храма. Стало быть 200-250 тысяч и – 7 тысяч! И не 5-8 лет, а четыре месяца!...
Шараповская церковь засверкала над избами села, и жители соседних деревень стали спрашивать у шараповского председателя, нельзя ли и им поправить разоренные храмы при помощи тех же художников… А сами гордые шараповцы вспомнили, что прежде красивый холм возле церкви был местом гуляний всего села, что тут водили хороводы и играла летними вечерами молодежь. Навели порядок и вокруг церкви, хотя былого холма уже не вернешь: именно подле храма согласно указу, присланному из райцентра, уже давно поставили ремонтные мастерские и бетонный основательный забор отрезал нижнюю половину холма…
Точно рифма, этот забор напомнил другое аналогичное сооружение. Стоит оно вокруг храма иной религии, на другом конце страны – в Забайкалье, возле дацана в поселке Агинском. Тут все иное – только заборы похожие, почти одинаковые. И этот воздвигли, подрезав территорию служителей культа почти под самый храм, и за забором разместили районную Сельхозтехнику, так что в любой момент можно включить моторы тракторов и машин, чтобы заглушить звуки буддистского празднества.
Урок Шарапова говорит не только о реальной цене реставрации и истинной цене тех громких миллионов, число которых пропаганда выдает за мерило заботы государства о культурном наследии прошлого. Вероятно, неискушенному человеку трудно понять, как это можно платить за работу 200-300 тысяч рублей, если ее могут сделать за 7 тысяч. Цены в 200-300 тысяч назначает государственный, давно организованный трест, с его страшно раздутыми штатами, которые надо как-то кормить. Вся успешность работы такого треста определяется, прежде всего, по валовым показателям плана. Чем выше эти показатели "освоенных" трестом сумм, тем выше, в принципе, и показатели работы соответствующего строительного и финансового ведомства. С другой стороны, государство заинтересовано в сокращении бессмысленных затрат, но это вообще, а для выполнения плана текущего месяца, текущего года нужны цифры повыше, что бы за ними ни стояло… Поэтому и вышестоящие, и местные власти всегда на стороне таких трестов.
Госстрой, Госплан и партийные власти прекрасно осведомлены о фантастической в сравнении с деятельностью обычных стройтрестов производительности труда в сезонных бригадах, в так называемых "шабашках". Осведомлены и о том благотворном психологическом климате, который характерен для большинства таких бригад – отсутствие пьянок, чувство уважения к своему труду и труду коллег. И все же услугами "шабашек" власти пользуются весьма осторожно, лишь там, где иначе не построишь. И конечно, храмы, культовое зодчество, что бы ни говорили о нем специалисты, не тот случай, когда можно пожертвовать своими привычками полного контроля над всеми сферами производства в стране. Кроме того, в случае реставраций храмов "свободными бригадами" к нежеланию властей менять свои методы управления экономикой и рабочей силой добавляется опасение допустить самодеятельность населения в столь ''опасной" с идеологической точки зрения области, пролить хоть каплю воды на "мельницу религиозных чувств" населения.
Личному, частному, так сказать, приобщению людей, как к восстановлению храмов, так и вообще к кругу культуры Православия власти мешают, но возможности их тут не безграничны. Всякая же организованная форма контактов с религиозной культурой рассматривается как угроза господствующей идеологии. В середине 60-х годов в Москве был создан комсомольский клуб "Родина", юные члены которого активно помогали восстанавливать Крутицкое подворье и Ново-Спасский монастырь. У истоков клуба стояли B.Песков, П.Корин и все тот же П.Д.Барановский, и "Комсомольская правда" писала о нем, как о примере подлинного патриотизма, примере, достойном подражания. Однако через пару лет, когда клуб стал привлекать уже многие сотни старшеклассников и студентов, райком (Пролетарского района) велел ликвидировать его. И повод власти нашли до того знакомый, до того напоминающий закрытие церквей в двадцатых – несколько винных бутылок в помещении клуба,- что истинная причина неудовольствия властей не вызывает сомнений.
Трудно с определенностью сказать, были ли реставраторы шараповской церкви людьми верующими, но явно они с уважением относились к творениям Веры, сочувствовали их бедственному положению.
…И вполне понятно, что если бы бригады реставраторов и их помощников составлялись бы из таких людей, то это само собой решило бы большую часть проблем: качество реставрационно-строительных работ, производительность труда и т.д.
Применяя "шараповский" метод, на деньги, которые Общество охраны памятников платит государственному тресту за восстановление одного храма, можно было бы восстановить десять, а то и двадцать церквей. В республиках Прибалтики в последние годы кооперативные объединения художников, архитекторов приводят в порядок старые особняки и усадьбы. Во многих местах нашлись бы люди, как верующие, так и стоящие вне церкви – которые охотно реставрировали бы свои местные храмы или жертвовали бы на их восстановление. Такая реставрация не угрожала бы ни экономике государства: вся реставрация по всей Российской Федерации требует менее одного процента потребляемых в стране стройматериалов, ни господствующей идеологии: приведение храма в порядок еще не означает его открытия для службы.
Однако согласиться на "шараповский" метод означает для власти дать общественности больше, чем "положено" инициативы, больше экономической независимости и неконтролируемости – общественным организациям. Единичные случаи, вроде шараповского, конечно, ничем не угрожают власти, но она сделает все возможное, чтобы не допустить распространения такого опыта.
В настоящее время даже теми средствами, которые собраны Обществом охраны памятников за счет членских взносов и, казалось бы, полностью принадлежат Обществу, оно не может распорядиться само. Любой заказ на восстановление любого памятника архитектуры Общество должно осуществлять через Управление культуры, с его согласия, которое означает передачу заказа связанным с Управлением реставрационным трестам.
Состояние храмов в столице и по всему Золотому Кольцу, анализ методов реставрации показал весьма ограниченные, мягко говоря, способности государства сохранять их. Заботы властей, как мы видели, хватает лишь на "витринную" часть национальных сокровищ и в какой-то мере престиж партийной политики в глазах населения. На общем фоне ухудшения экономического состояния страны, неминуемо должна и далее уменьшаться эффективность нынешних методов сохранения культурного наследия прошлого. И давая себе отчет в этом, правящая партийная верхушка тем не менее отказывается от реального выхода – от передачи значительной части реставрационных работ и заботы по дальнейшему сохранению памятников общественности. Отказывается по чисто политическим причинам, боясь потерять частицу своей власти.
"Каждая вещь живет до тех пор, пока у нее есть хозяин".
Эту фразу сказал житель села Благовещенье под Загорском о разрушенном реставраторами деревянном храме. В равной степени она справедлива и для тысяч других храмов. При всем искреннем желании и "болении душой", живущий за сотни километров в городе официальный "охранщик" памятников не может быть настоящим хозяином и хранителем десятков храмов, разбросанных по селам. В лучшем случае он может быть консультантом, помощником верующих или сочувствующих, кто, живя рядом, ввиду своего храма, смогут заботиться о нем, не опасаясь за то кар и притеснений.
Именно верующим мы обязаны спасением многого, что теперь, перекочевав в залы лучших музеев страны, представляет официальный предмет гордости. В третьем томе сборника "Памятники Отечества", М., 1977г. описывается несколько случаев спасения ценнейших икон. Истинным подвижничеством было отыскать и вынести иконы из глухих разоренных церквей, уберечь их от рук спекулянтов, а затем раскрыть и отреставрировать чудом сохранившуюся живопись. Восхищаясь этими людьми, авторы статьи не говорят лишь об одном – все это совершили люди верующие.
Официальные органы охраны архитектурных памятников и музейные организации не могут не нести на себе печати общей бюрократической системы. Даже в тех местах, где они есть и работают относительно неплохо, формальной заботы хватает чаще всего лишь на полдела. Ее хватило на то, чтобы в памятнике XVII века – церкви в Коровниках в Ярославле хранить сравнительно безвредный продукт – мыло. Однако мыло, впитывая влагу из воздуха, вскоре привело к такой сухости в помещении, что уникальные фрески храма начали осыпаться и почти полностью погибли… Государственное внимание в другой церкви XVII века в Тутаеве выразилось в распоряжение регулярно сметать пыль со стен с живописью. Но поскольку пыль уборщица сметала метлой, то все нижние яруса фресок, куда доставала метла на ручке, погибли…
В закрытом в тридцатые годы соборе в Каргополе сохранились полностью все старинные иконы, поскольку молодая верующая женщина пошла сторожихой в храм, преобразованный в склад, чтобы оберегать их. Когда это случайно открылось в начале шестидесятых, ее со скандалом уволили. Через несколько лет за спасение икон от спекулянтов-перекупщиков и коллекционеров взялась комсомольская "легкая кавалерия". Ее патрули конфисковали на вокзалах, пристанях довольно много "досок". И комсомолки с горящими глазами гордо демонстрировали свою добычу перед группами туристов в назидание "неустойчивым элементам". Демонстрировали, а затем складывали в кучу на пол в одном из приделов собора, где протекала крыша и, вскоре от сырости краска на иконах сплыла и сошла…
Среди музейных церквей Золотого Кольца есть несколько, что западают в душу более других: деревянная церковь Иоанна Богослова на Ишне близ Ростова и знаменитый храм Покрова на Нерли. Запоминаются они не только архитектурными прелестями, но и другим – своими верующими хранительницами. Пожилые женщины возвращают этим храмам черты жизни. Посетители Покрова на Нерли помимо прочего восхищаются и гулким эхом под его сводами, современным языком говоря, акустикой. Но вот хранительница церкви Александра Ивановна рассказала, что как-то в последний день Пасхи приехали семинаристы из Загорска и исполнили в древнем храме литургию… Ее отголоски не умолкали под высокими сводами день…, два…, неделю…
Весь год, до самой следующей Пасхи в минуты полной тишины Александра Ивановна слышала отзвуки литургии и иногда экскурсанты, приходившие впервые, вдруг прислушивались и спрашивали: - Что это? Кто-то поет?
В таких рассказах есть теплая нить жизни православного храма, что пресеклась в других "омузеенных", где служат обычные экскурсоводы и сотрудники.
Их мало, и остается все меньше таких хранительниц, как Александра Ивановна и Надежда Константиновна, что живет при церкви на Ишне, но к счастью многие молодые архитекторы, художники, историки, воспитанные в твердокаменно-атеистическом духе, все чаще обращаются к Вере.
Как правило, это происходит в результате долгих духовных поисков, но весьма немалую роль играет и их длительное – по профессии – общение с символами и священными предметами Православия.
В связи с этим проведем мысленный эксперимент. Представим, что вслед за шараповской церковью, так же быстро и хорошо начнут восстанавливаться сотни храмов в Подмосковье и в других областях. (Сотни из тысяч – это вполне осуществимо практически).
Сейчас, наслаждаясь иконописью в музеях, бывая в Суздале или Ростове, листая альбом или книгу по древнерусской живописи, сверх уважения и восхищения мы постоянно ощущаем еще одно внушаемое нам: - Все это искусство далеких предков; цивилизация давно умершая и не то, что с современной православной Церковью, но и с православием XVII и XIX веков ничего общего не имеющая. Действительно, трудно поверить, что прежняя огромная страна Святая Русь – то же самое, что небольшие островки древнерусского искусства, которые ныне нам доступны.
Всего в 60 км от Москвы находится Троице-Сергиевская лавра. Однако сейчас поездка к ней воспринимается многими как путешествие в далекое прошлое, в определенном смысле, как знакомство с уцелевшими храмами и фресками Помпеи или с остатками полумифической культуры Атлантиды…
И вот представим себе, что затопленная недавно Атлантида, выплыла бы своей уцелевшей частью… Сотни храмов, восстановленных снаружи и внутри, добавятся к десяткам существующих, помимо прочего давая возможно выставить из запасников все уцелевшие иконы и прочие предметы искусства Православия… Та красота и золото, которые, по слову Солоухина, соскребли с русской земли и частью собрали в горсти в хранилищах крупных городов, вернулась бы вновь к своей прежней земле… Вероятно, такие же "омузеенные" храмы не только изменили бы представления о позднейшем русском и зарубежном изобразительном искусстве, не только оказали бы более мощное, нежели сейчас, воздействие на развитие современного, но и через искусство, литературу и философию повлияли бы на общественное сознание.
С точки зрения истории это было бы справедливой реабилитацией религиозной культуры. Но с точки зрения людей, смотрящих на жизнь из окон райкомов, это, конечно, картина криминальная, и они сделают все возможное, чтобы пресечь возрождение религиозного мировоззрения, чтобы вернуть все наследие Православия в предписанные ему рамки раздела "история русской архитектуры и искусства".
Полный контроль над духовной и культурной жизнью населения власти по-прежнему считают одной из важнейших своих задач и потому рассчитывают на большую, чем сейчас, терпимость к религии и ее символам, не приходится. Если и есть оружие в борьбе за сохранение не только "избранных счастливцев" среди храмов и произведений православной живописи, то оно то же, что и в борьбе с насилием и произволом в других областях жизни. Это широкий нравственный протест, который должен проявляться во всех формах. Прежде всего в предании гласности реального положения вещей в этой сфере, вскрытии абсурдов современной системы хозяйствования, выявлении коррупции и прочих безобразий. В использовании всех небольших возможностей общественного влияния на власти, с целью вынудить их признать элементарное право, как верующих, так и стоящих вне Церкви людей, заботиться об уцелевшем наследии Православия и заботиться в той мере, в какой они сами, а не бюрократический аппарат, сочтут нужным.
"Отзыв-добавление к главам из книги "Проблемы реставрации русских храмов"
Каждый из нас видел разрушенные или разрушающиеся православные храмы, почти каждый понимает, что православные храмы – одно из главных богатств, оставленных русским их предками. Все мы, если не православные, то их дети или родственники, обязанные, прежде всего, сберечь и сохранить то, что уже создано и передано по наследству, а уж потом – заниматься своими делами.
Каждый из нас видел церкви в строительных лесах, т.е. в государственной реставрации, затяжной и ущербной, как безнадежная болезнь. Каждый чувствует, что несмотря на провозглашенную Властями заботу, на разрекламированный Закон об охране исторических памятников, несмотря на выделяемые на реставрацию десятки миллионов рублей – православные храмы продолжают погибать на великой русской равнине.
Много храмов было разрушено в годы культурной и прочих революций и этих, ослепших от гнева и фанатизма иконоборцев XX века можно если не простить, то понять, как понимает (но не прощает) ныне история разрушительный вандализм Реформации – против католицизма, иконоборчества – против христианства, христианства – против язычества.
Однако еще больше храмов разрушается и гибнет в наше время – и не столько от плохих действий, сколько от бездействия. Читая эту книгу, я думал: конечно, можно ужасаться и продолжать ругать государство, неспособное спасти наше национальное наследство. Но трудно не видеть, что при всем своем желании нынешнее государственное хозяйство не может спасти православные храмы. Ему это просто не по плечу. Оно просто не может тратить не десятки миллионов, а десятки миллиардов рублей, чтобы реставрировать и сохранять не десятки, а тысячи храмов на действительно качественном уровне. На деле даже этих фантастических денег может не хватить, чтобы увеличить в нужной мере мощности государственных реставрационных мастерских в десятки раз, и в еще большей степени увеличить эффективность и добросовестность их работы.
Спасти православные храмы, на мой взгляд, может только сам народ, т.е. мы сами – своими силами, частным образом, личным трудом, помимо государства. Требовать от государства мы можем только, чтобы оно не мешало нам в деле восстановления и охранения нашего наследства.
Опыт восстановления церкви в Шарапове (описанный в данной книге) – частным образом, на мой взгляд, должен подвигнуть каждого из нас на раздумья о том, что он может сделать сам в деле охранения и спонтанного, частного восстановления беспризорных ныне храмов. Везде, где может – рядом со своим домом, со своей работой, дачей, местом отдыха, везде. Каждый, именно каждый из сохранившихся доныне храмов должен быть сохранен – с нашей помощью. Без личного участия в таком благородном и насущном деле не может быть чистой совести ни у кого из нас, не будет и прощения от будущего суда внуков.
Я верю, что когда за это дело примется множество способных и заинтересованных артелей из православных и неправославных наследников, только тогда дело восстановления и выздоровления храмов пойдет быстро – не сотнями тысяч рублей, а несколькими тысячами, не годами и десятилетиями, а немногими месяцами (как в Шарапово).
Конечно, восстановление полуразрушенных храмов – очень сложное и ответственное дело, требующее и больших знаний, и профессионального умения. Совет, рекомендация, руководство профессиональных реставраторов здесь необходимы. Также необходимо наличие денег и строительных материалов (хорошо иметь и строительные механизмы, но ведь наши предки и без них обходились). Нужны силы и время многих людей, хорошо организованных. Конечно, здесь нужно сочувствие и поддержка местных людей, поддержка или хотя бы нейтралитет местной власти (вроде позиции председателя колхоза в Шарапове) – для помощи и охраны… Проблем и сложных трудноразрешимых вопросов очень много. И все же они поддадутся, если мы проявим на то добрую волю и усердие. И заинтересованные реставраторы найдутся, и бескорыстные строители, и местные общины православных христиан найдут способы собрать средства и помощь на Божье дело, да и власти – они ведь тоже не каменные, чтобы только препятствовать хорошему делу…
А потом, ведь в восстановлении можно ограничить свою роль посильным участием, в меру своих сил… Если нет сил восстановить храм, то хоть покрасить ржавеющую крышу, или защитить щитами дыры от дождя, навесить временные двери, забелить хулиганские надписи и вывесить увещевательные плакаты к разрушителям и озорникам. Наконец, можно хотя бы прибрать двор и церковное помещение, сложить в порядок обломки кирпича, …заснять на фотопленку и сохранить на память, подвигнуть на доброе дело других… Хоть самое малое, но реальное дело (а не одни слова сожаления и упрека к властям) облегчит положение реальных храмов и, следовательно, сделает нашу любовь к старине действенной, облегчит нашу совесть. В этом залог и нашего собственного душевного здоровья. Январь 1979г. В.Сокирко.
| предыдущая | оглавление | следующая |
