Воспоминания Нины Ивановны Красовитовой (24.05.1917-26.05.2010гг.)

Моя родня. Дедушку я помню очень плохо. Его звали Сокирко Иван Степанович. Он был крестьянином, обрабатывал землю и еще копал людям колодцы, погреба. В копке и устройстве колодцев он был мастер, хотя это была тяжелая работа, и может, потому дедушка умер раньше, чем я могла его запомнить. А вот бабушку Марту помню лучше, она пожила дольше - отец забрал ее в свою семью, когда она была совсем больна, и я за ней ухаживала. Она умерла у меня на руках летом страшного1933 года.

У бабушки и дедушки было пятеро детей: три сына - Иван, Данила, Климентий, и две дочери - Василиса и самая младшая из детей - Груня, наша мама. Жили дедушка и бабушка напротив нынешнего музея Т.Г.Шевченко. Тогда, правда, там была только старая усадьба деда и бабы знаменитого поэта.

В. Сокирко: Ниже приведена фотография из музейного архива, на которой рядом с родственником Кобзаря (Т.Г.Шевченко) соседская девочка из моего прадедова рода Сокирко по уверению сотрудницы музея). Выходит, она - какая-то моя часть, и сейчас через нее я смотрю на самого себя, тогдашнего, в ней. Это кажется странным, но это так. Слава Богу, сохранились наши семейные фотографии дореволюционного времени, главная из которых для меня -жены Ивана Сокирко Марты с сыновьями Данилой и Климом и внуком от Клима - Владимиром - моим отцом. Через это фото со мной в прямой связи находится род моей прабабушки Марты.

 

Старший из братьев, дядя Иван (Иван Иванович), после женитьбы остался жить и работать в отцовской хате. Его брат - дядя Данила(справа на фото) стал прекрасным сапожником. Он мастерски шил любую обувь: сапоги, туфли, ботинки на заказ богатым людям, и на этом хорошо зарабатывал. Долгое время он жил и работал в Киеве, где познакомился с девушкой. Звали ее Оля. Он женился, а когда началась революция, возвратился в Кириловку, потом купил и достроил хату в хуторе Юрково и там жил до конца своих дней. Но в свое последнее время очень болел и умер от туберкулеза легких. У них было пять сыновей: Витя, Сергей, Дима, Вася и Коля.

Дядя Климентий жил в местечке Тараща и работал на богатого хозяина. Он славился как портной и мог сшить любую одежду: костюм, пальто, брюки, белье. Шил он и богатым, и бедным. Все его любили и благодарили за красиво пошитую одежду. Наша мама очень любила своего брата Клима. Он всегда давал ей полезные советы.

Однажды его пригласил к себе местный помещик. У того была племянница Антонина, и он решил выдать её за красивого, трудолюбивого парня. Женившись, дядя Клим скоро переехал в Кириловку, взял участок и построил дом. У них родился сын Владимир. Была еще девочка, но она умерла маленькой. Может, от потери дочки появились странности в поведении Антонины, что сделало сиротою маленького Володю.

В. Сокирко: О матери моего отца Антонине Зелинской мне было известно от отца только то, что она бросила его. Это осталось его всегдашней болью, и он даже не упоминал её имени. Я не понял  причины этого разрыва и могу только гадать. В семейном архиве Красовитовых есть, по-видимому, половина свадебной фотографии Клима и Антонины, на которой видны дамская рука и подол нарядного женского платья (до пола). Скорее всего, отрезание Антонины произошло в связи с их драматическим расставанием.

 В войну Клим ушел на фронт, попал в плен и приехал в село только после поражения Германии в 1918 году. Но к жене он не вернулся. Примирение не состоялось. Антонина осталась жить в его доме под крылом его матери Марты, которая как бы приняла на себя опекунство над своим внуком Володей. Судя по неохотным пояснениям Красовитовых, у Клима появилась в селе вторая (гражданская) жена и даже, кажется, ребенок, но их отношения так и не были официально зарегистрированы до скоропостижной смерти Клима в 1922 или 23 году. Так Володя стал круглым сиротой в родной хате и при родной матери и бабушке. Реально же попечительство над ним приняла на себя партийная ячейка села и воспитала из него верного партийца, окончательно оттолкнув от непонятной матери. Я думаю, что в драматической судьбе моей бабушки Тони  виновно слишком поспешное и, возможно, нежеланное замужество, и смерть второго ребенка... Володя же оставался верен памяти отца, хотел ему подражать, учился шить. И хотя судьба и армия властно повернули его к профессии авиатехника, он продолжал любить портняжное дело. Нам досталось любоваться сшитыми им вещами.(пальто для внука Артема).

Василиса и Груня продолжали жить со своими родителями и старшим братом Иваном. Но тетка Василиса не мирилась с невесткой, и потому родители поспешили выдать ее замуж. Василиса встречалась с парнем, они любили друг друга, но родители не выдавали за него, потому что он был бедный. Но вот к Василисе посватался Павел Крицкий, вроде бы и богатый, имел хозяйство и деньги. Он был некрасивым и тете неприятным, но родители ее уговорили. Потом оказалось, он просто одолжил у хозяев пару лошадей и несколько золотых, чтобы только сосватать за себя Василису. А мужем он оказался жадным и скупым, выдавал ей продукты на приготовление пищи по счёту. Бывало даже, когда работали в поле, то он ехал на возу, а она шла за возом пешком - не разрешал садится, чтобы не утруждать лошадь. Но у них было трое детей: Татьяна, Мария, Василий. На фото Юра Красовитов (стоит рядом с Василисой) и  потомки Василисы (1953г)

Начало нашей семьи. Последняя дочка Ивана и Марты, Груня, работала в церковно-приходской школе на кухне, помогала повару готовить обеды для учеников. Она была приветливая, обаятельная, трудолюбивая девушка. А мой отец, Красовитов Иван Михайлович, приехал в наше село в 1910г. учительствовать и приметил красивую девушку Груню.

В.Сокирко: К счастью, сохранились и «Трудовая запись священника и педагога И.М.Красовитова» 1921 года, и несколько их фотографий дореволюционного времени (на последней Груня, похоже, уже на сносях, в ожидании первенца - Раи)

Сам он родился в 1885 году в Орловской губернии. В 1907 году окончил курс Орловской духовной семинарии и начал учительствовать в церковно-приходских школах: сперва в селе Орёво Орловской губернии, потом на Украине - в Тараще, Кириловке. Преподавал географию и математику. Ученики его любили, и Груня полюбила. Они встречались больше года. Перед своим отъездом он дал Груне денег на фото, взял фотографию с собой и сказал ей: «Жди Груня, я за тобой приеду». Слово свое сдержал, приехал. Маму нашел у сестры Василисы. Она была у тетки на хозяйстве, пока та гуляла на свадьбе, играемой у родителей мужа. Отец сказал маме: «Груня, я приехал за тобой. Поедем к моим родным». Бабушка Марта не соглашалась отпускать дочь, потому что та была молода, и у нее еще не было приготовлено все приданое. Но отец сказал, что ему не надо приданого, он возьмет ее, в чем она есть.

Они поженились 7 ноября 1912 года, и отец сразу же увез жену к своим родителям в Россию. Когда приехали в Киев, отец купил маме новую одежду, а маму предупредил: «Учти, Груня, если мои родные будут называть тебя по имени, значит, ты им понравилась, и они приняли тебя в свою семью. Если будут называть по имени и отчеству, значит, не понравилась». Мама очень беспокоилась, как ее встретят. Родители отца были интеллигентные образованные люди, но о них я очень мало знаю. Мою бабушку по отцу звали Анной, а дедушку Михаилом. У них тоже была большая семья: два сына и пять дочерей: Маня, Саня, Валя, Глаша, Нина, а как звали младшего брата отца, к своему стыду, не знаю. Родители папы встретили маму доброжелательно. Она была хоть и молодая, но очень умная и обаятельная. Она приглядывалась к свекрови, во всем ей помогала, выполняла любую работу. Ей никто никогда не загадывал, что делать - она сама знала. Свекрови невестка понравилась, и она стала называть ее по имени, а сыну сказала: «Ваня, у тебя хорошая, добрая и умная жена, береги ее».

Папа устроился на работу. Привожу запись из его первой трудовой книжки (она чудом сохранилась): «Преосвященным Зиновием Козловским рукоположен во Диакона к Успенской церкви Карачаевского уезда, Орловской Губернии села Бочарок 30 июля 1913 года. Тем же Епископом он рукоположен в священники к той церкви 1 августа 1913 года». Был учителем в земской школе села Бочарок. Здесь родилась Рая 12 декабря (29 ноября ст. стиль) 1913 года. С 1 сентября 1915 года переведен к Покровской церкви села Ново-Троицкого Мариупольского уезда. Здесь 2 октября 1915г. родился Алеша, а 24 мая (11 по ст. стилю) 1917г - я . Здесь же родился Женя 17 августа ( 4 по ст. стилю) 1918 г. Отец работал. Мама нянчила уже четверых детей.

Пришла революция и гражданская война. В стране стало неспокойно, неразбериха и хаос. Власть менялась несколько раз в день. Заходили то красные, то белые, то петлюровцы, то деникинцы. Жить стало тяжело и голодно.

Моё дополнение к странице рассказа Нины об Иване Михайловиче, когда он был учителем, заканчивающейся словами: «Ученики его любили».

В.С. «Лишь совсем недавно мне пришла в голову мысль, что в той самой церковно-приходской школе села Кириловка, где преподавал Иван Михайлович Красовитов, получал начальное образование и мои отец Володя Сокирко, и в памяти всплыли отцовские насмешливые рассказы про церковно-приходскую школу вроде заучивающего молитвы по пуговицам своей рубашки школяра: «Вначале идет пуговица у горла. Это Бог-Отец, потом вот у груди идет вторая пуговица, это Бог-Сын, а вот на животе где-то должна быть третья пуговка, это Бог- Дух Святой! Да где же она? А-а, ее маты мне до ширинки пришила». Это очень похоже на рассказанное отцом же поручение школяру от батьки «принести от соседа ножницы, чтобы овец стричь», на ходу сын повторяет наказ, но от частого повторения ножницы превращаются у него в «долото». Сосед слышит о долоте, чтобы овец стричь. Вспомнилась еще одна школьная присказка времен церковного обучения, правда, рассказал ее мне учитель русского языка как пример школьного сочинения с началом из слов на «о». «Обозревая окрестности Онежского озера, отец Онуфрий обнаружил отроковицу Ольгу, омывающуюся оным озером. Ольга, отдайся, озолочу. Отроковица Ольга огрела отца Онуфрия оглоблей. Отец Онуфрий околел»

Но это, конечно, из гимназических анекдотов.

Ни разу у Красовитовых таких шуток я не слышал

Возвращение на Украину. Мама поехала на Украину, чтобы взять кое-какие продукты. Она очень долго ехала, потому что поезда ходили не регулярно и были переполнены беженцами. Отец очень волновался, что долго нет мамы, но она вернулась и привезла продукты. В то время на Украине было немного спокойнее, и мама уговорила отца переехать туда.

Временно они жили в доме дяди Клима, где жила и бабушка Марта, помогавшая Антонине растить нашего двоюродного брата Володю. Нужно было строить своё жилье. Недалеко от Кириловки, в 8 км, был хутор Юрково. Дядя Данила уже там жил. Он рассказал отцу, что там наделяют землёй под строительство хат и для ведения хозяйства. Хутор Юрково принадлежал к селу Боровиково, где был сельсовет и начальная школа.

Отец поехал в Боровиково и получил разрешение на надел земли и строительство дома. Отец и мать сразу же переехали на хутор и начали строить временное жилье-курень из жердей и соломы - пруты носили с леса, а солому с поля. Все делали сами, своими руками, носили на своих плечах. Еду готовили на дворе, на кирпичах.

19 марта 1923 года родился Юра. Летом этого года случилась беда. Все ушли на работу, дома с Юрой осталась только Рая. Ветер раздул костер, на котором готовили еду, огонь перебросился на курень, и тот загорелся. Рая успела выхватить из куреня маленького Юру и отнесла его подальше. Вернулась, чтобы спасти что-нибудь из вещей, но огонь моментально все сожрал. Погорело все: одежда, ковер, перины, подушки. Мама, увидав дым, догадалась, что горит у них. Она бежала со всех сил, но когда прибежала, все уже сгорело. Она плакала от горя и радости и благодарила Раю, что она не растерялась и спасла Юру.

Хутор Юрково расположен на равнине, в нём - две улицы, один конец которых тянется к ставку (пруду), а другой к полю. Вокруг ставка растут вербы, из него выбегает узенькая речка. Огороды с одной стороны тянутся к полю, а с другой - к речке, а потом огороды тянутся от речки к хатам. Там, где заканчиваются хаты, расположено кладбище, а за кладбищем - хуторское поле. Хуторское поле отделяется от Зеленяньского глубоким рвом. Гребень рва зарос травой. По гребню шла тропинка под уклон и вела к лесу. От хутора до леса 4-5 км. Лес тянулся от Зеленяньского поля к селу Боровиково. Под лесом было наше поле, где сеяли рожь, пшеницу, ячмень, сажали арбузы, дыни и овощи.

Строительство хаты. Жизнь налаживается. Когда курень сгорел, ночевали под открытым небом. Начали строить хату. Строительным материалом была обыкновенная земля и солома. Солому собирали на поле после уборки урожая. Воду носили на коромысле со ставка под уклон через двор и огород соседей на расстоянии 300- 400 метров. И воду и солому носили на плечах. Среди двора накапывали земли, заливали ее водой, бросали туда солому и босыми ногами месили. Когда земля с соломой бывала замешана, закладывали ее в специальные деревянные формы для самана. Саман раскладывали по всему двору и сушили на солнце. За лето наделали самана на хату. Всю эту тяжелую работу делали отец и мама.

Для верха хаты нужен был лес, древесина. Отец пошел к леснику, который жил по соседству, за помощью. Денег на покупку дерева не было, и они договорились, что отец будет отрабатывать стоимость дерева. Отец делал у лесника самые трудные работы: пахал, сеял, убирал урожай, обколачивал и привозил к нему домой.

Наконец, из самана сложили стены, из дерева сделали верх, покрыли снопами ржи. Рожь отец вырастил на своем огороде. При строительстве хаты помогали мужики из Кириловки - отец позвал. К зиме хата была построена. В хате сделали печь, грубку, лежанку. Возле грубки поставили топчан, сколоченный из досок, длинную лавку, полочки, где ставили всякую утварь. Бабушка Марта дала маме несколько ряден, чтобы застелить топчан, лежанку. Стены в хате были мокрые, потому что грубка и лежанка не могли быстро обсушить хату. Пол был земляной, его застилали толстым слоем соломы. Первую зиму высушить хату не удалось.

Вот и вся обстановка, но мы были рады, что все вместе живем в хате. От строительства хаты остался еще саман и дерево, и родители решили построить сарай. Когда построили сарай, то отец купил жеребёнка. Вырастил его и тот помогал отцу по хозяйству. Для лошади нужна была телега. Телегу дал дядя Иван, но она была ветхая. Помог отцу её отремонтировать кузнец Коцюбинский. Он и его жена дружили с моими родителями. Потом родители купили телочку, и уже через два года мы имели корову. Дальше отец купил пчелосемью и развел пасеку. У него было 8 ульев. Он поставил пасеку в вишневом саду. Потом тот же Коцюбинский помог отцу сделать борону и плуг, чтобы легче было обрабатывать землю. Старшие дети помогали по хозяйству, ездили с отцом и мамой на поле, убирали урожай. Младшие пасли корову, лошадь.

Когда отец вез с поля арбузы, он угощал всех, кто встречался: пастушков, соседей. Когда качал мед, тоже угощал соседей. Жизнь налаживалась. Отец и мама очень тяжело трудились и на своем поле, и отрабатывали за дерево, но они были молоды и работали, чтобы растить детей и лучше жить.

Наши соседи. С правой стороны от нас жил Голуб с сыном и женой. У них тоже была земля, но они мало на ней работали. Хата была маленькая, без одной стены и дверей, была покрыта полынью, а вместо дверей стояли вязанки из полыни. Он любил ходить в гости ко всем соседям, хотя его никто не приглашал. Почти каждый день заходил к моим родителям. Федор хорошо выучил, когда мама подает завтрак, и никогда не опаздывал. Хотя наша семья была большая, мама и ему давала поесть.

С левой стороны жила Перепичка со своей семьей. Через улицу напротив нас - семья Цегельников. У них было двое детей: сын и дочь. Сын Федосей был инвалидом детства, горбатый, но добрый парень. Работать он не мог, всю работу делала его сестра Ульяна. Отец часто помогал им по хозяйству. Помню, что всей семьей они уехали на Дальний Восток по вербовке. Хату же продали Олейникам. Кондрат и Евдокия Олейники подружились с моими родителями, и эта дружба длилась многие годы.

Еще в соседях были Яровичка, Шванка, Коцюбинские, Демченки, дядя Данила. Отец со всеми соседями был в дружбе. Всем помогал, чем мог. Многие благодарили его, а иные завидовали: в глаза были хорошими, а за глаза делали всякие гадости.

Смерть братика Алёши. Алеша был старше меня на два года. Он рос умным, красивым, добрым, чутким мальчиком. Когда мама  горевала и плакала, Алеша тогда подходил к ней, садился рядышком, обнимал и просил: «Не плачьте, мама, мы подрастем, будем вам помогать: я дрова колоть, Женя носить воду, Нина на огороде». Родители отдали его в школу в селе Кириловка, и он жил у бабушки, лишь на каникулы приезжая на хутор. Алеша ходил уже в четвертый класс. Но однажды после внеочередной побывки дома он очень не хотел возвращаться в село: плакал, убегал. Отец еле уговорил его ехать учиться. Прошло немного времени, и бабушка сообщила маме, что Алеша заболел. Мама сразу же пошла к нему. У него была высокая температура. Мама отвезла Алешу в больницу к доктору Цветанову, но спасти Алешу не удалось. Алеша умер в 11 лет, в1926 году. Похоронили его в Кириловке на кладбище в центре села.( Это кладбище снесли в 50-ые годы при строительстве техникума.) Родители и мы, дети, очень плакали за ним. Он всегда живет в моей памяти.

В 1926 году родилась Маруся, а в 1928 году Валя, но в 1930г. Валя умерла. Снова горе и скорбь о ребенке. Похоронили Валю на хуторском кладбище.

Коллективизация. Когда Советы окончательно пришли к власти, началась коллективизация. Каждый день созывали людей на собрания, проводили агитацию о том, как хорошо они будут жить в колхозе. Большинство людей не верили в эту сказку и надеялись, что не придётся вступать.Сперва записывывались в колхоз те, кто не хотел работать на своем участке. Они думали, что ничего не будут делать, а им будет падать манна небесная. Они будут спать под одним одеялом, и вареники сами будут в рот вскакивать.

Наши родители не стремились вступать в колхоз, но началось принуждение. Отец еще некоторое время работал на своем поле, но сеять и сажать то, что он сам хотел, комнезамы не разрешали. Они заставили контрактовать землю и сеять сахарную свеклу, которую он должен был посеять, вырастить, убрать и своей повозкой вывезти на Ольшанский сахарный завод на расстояние 20 км. За весь этот труд ничего не платили. Уполномоченные, активисты, комсомольцы ходили по дворам и забирали у людей коров, лошадей, инвентарь. Забрали все и у наших родителей. Деваться было некуда, и они записались в колхоз.

Школьные годы. Мы с Женей ещё до коллективизации пошли в школу. В хуторе была начальная школа, и мы проучились в ней 3 года. В 4-й класс начали ходить в село Боровиково за 4 км, в семилетку. Мы с радостью пошли в 4-й класс, но радость наша была краткой. Учительствовал в этой школе Демченко Иван Дмитриевич. Он знал о том, что наш отец русский, что он из духовенства. Он плохо относился к таким людям, как мой отец. И к нам он стал относиться плохо. Когда он заходил проводить урок, то сразу обращался к нам: «Выйдите из класса». Мы сперва не понимали, за что он нас выгоняет, и не спешили выходить. Тогда он подходил и за шиворот со злостью выталкивал нас за дверь со словами: «Вон из класса, поповские морды». Мы шли домой и плакали. Нам очень было обидно: мы хотели учится, а нам не давали.

Сначала мы ничего не рассказывали родителям, но вскоре все открылось само собой. Учитель этот и учеников настраивал против нас. На уроке он рассказывал, что Бога нет, и говорил: «Дети дайте богу кукиш (дулю)». Дети  давали кукиш, но не Богу, а учителю прямо в лицо. Когда я и Женя вместе со сверстниками шли домой, они дразнили нас, нападали на Женю. Это было почти ежедневно. Мы терпели, но однажды, когда Явтух, по прозвищу Царек, начал дразнить Женю и хотел его ударить, терпенье мое лопнуло. Я набросилась на Явтуха и начала его колотить. Он не ожидал такого напора и не отбивался, а кричал и звал на помощь своего отца: «Папа, папа!» Дома он пожаловался своему отцу, что я его отколотила. Его отец пришел к моему на разборки. Не знаю, о чем они говорили, но когда тот ушел, мой отец позвал меня и спросил, как все было. Я рассказала всю правду, и он меня не наказал. Я рассказа отцу об учителе, что выгоняет нас из класса. Он очень огорчился и попросил нас потерпеть в надежде, что поменяется учитель. Почти месяц мы не ходили в школу, но задания узнавали у одноклассников и всё делали. Однажды они сказали, что их учит другой учитель. Звать его Ильченко Иван Федосеевич. Мы пошли снова учится. Нас уже никто не выгонял из класса, и мы окончили семилетку.

Моя подруга меня предала. Мою подругу звали Натальей Голуб. Жила она с матерью недалеко от нас, через хату. Мы вместе росли, играли, ходили в школу и закончили семилетку. Я ходила к ней, она ко мне, часто вместе учили уроки. Мне учеба давалась легче, ей труднее. Мне достаточно было два раза прочитать, и я все запоминала, а ей нужно было зазубривать, за это она иногда сердилась на меня, но я этому не придавала значения.

Учились мы уже в седьмом классе, и нам на двоих выдали учебники: ей физики, а мне химии. На протяжении года было все нормально. Мы делились учебниками. Пришло время выпускных экзаменов. Началась подготовка к экзамену по физике. Договорились, что Наталья подготавливается первый день, а на следующий дает мне учебник и подготавливаюсь я. На следующий день я пришла к ней, но не застала дома. Мать сказала, что Наталья ушла в поле по свекловичную ботву. Я приходила к ней несколько раз, но ее не было, она не приходила. Время шло к вечеру, откладывать было нельзя, ведь завтра экзамен, и я пошла искать ее на поле. Прошла вдоль растущих вишен по тропинке вглубь сада и увидела, что она прячется от меня в зарослях: простелила здесь ряднужку (подстилку -Л.Т.) и целый день зубрила физику, а матери сказала, чтобы она меня обманывала.

Она спряталась, чтобы не дать мне учебник, чтобы я не подготовилась к экзамену и сдала хуже ее или вовсе не сдала. Она открыто сказала, что учебник мне не даст. Мы поссорились, но учебник я всё же получила и целую ночь просидела над ним. Все повторила и экзамен сдала «на отлично». Подруга тоже сдала «на отлично». ы обе получили свидетельства об окончании семилетки, помирились и решили вместе учиться дальше.

В газете прочитали, что проводится набор в Киевский медицинский психо-неврологический техникум. Я, Наталья, и еще пять девушек нашего выпуска поехали поступать. Две девушки провалились, остальные успешно сдали вступительные экзамены.

Начались занятия в техникуме. Учеба мне давалась легко. Я радовалась, но через два месяца меня вызвали к директору. Он сообщил , что отчисляет меня из техникума по той причине, что пришла бумага на моего отца, что он из семьи священника, сам окончил Духовную семинарию, что он лишен права голоса и еще много всякой грязи. После разговора с директором я поехала к своей тете Мане, папиной родной сестре. Она была замужем за Митрофаном Ивановичем. Он читал лекции в институте. Я очень была расстроена, плакала, они еле успокоили меня. Дядя Митрофан на следующий день поехал к директору техникума, поговорил с ним, и меня оставили учиться. Но кто-то был заинтересован в том, чтобы меня исключили из техникума. Через неделю снова поступил донос на моего отца с угрозой, что если меня не отчислят, то жалоба пойдет в вышестоящие организации.

Меня снова вызвали к директору. Он сказал, что не хочет иметь неприятности и рисковать своей карьерой и отчисляет меня из техникума. Я очень плакала, горевала и делилась своим горем с Натальей, не зная, то это она написала про моего отца и , подписалась другой фамилией. Так подруга испортила мне жизнь.

Я забрала документы и приехала домой. Рассказала обо всем родителям. Они огорчились, но ничего не могли сделать. Такая была политика. Я помогала по хозяйству, но нужно было искать какую-нибудь работу, чтобы хотя бы купить себе кофточку и юбку.

Продолжение коллективизации. Коллективизация в хуторе продолжалась. Людей загоняли в колхозы. Советские работники начали настраивать людей один против другого. Те крестьяне, которые трудились и имели свое хозяйство, объявлялись врагами бедных. Крестьян начали делить на кулаков, единоличников, колхозников. Единоличниками считали крестьян, которые имели лошадь, корову, свиней, птицу и сельхозинвентарь. В хуторе таких семей было пять. Так, один крестьянин числился куркулем только потому, что у него крыша дома была покрыта железом. Когда начали организовывать колхозы, то все наделы на полях забрали в колхоз. Обрабатывать земли в колхозе было нечем. Отобрали у крестьян сельхозинвентарь: плуги, бороны, котки, культиваторы и др. Потом принялись отбирать лошадей, коров, свиней, птицу. Ходили целые бригады, организованные из бывших лодырей. Они уже чувствовали себя хозяевами и с удовольствием забирали у людей заработанное честным трудом. Сопротивляться не было никакого смысла, сразу объявляли врагами и забирали неизвестно куда, и больше в хуторе их никто не видел и не слышал. Многие просто убегали тайком, бросив свои хаты. Среди людей возникло недоверие друг к другу. Не обошло это горе и нашу семью - пришли бригадой к нам, забрали все нажитое тяжелым трудом: лошадь, корову, инвентарь.

Люди ходили в колхоз на работу, но за работу им ставили только палочки - так называемые трудодни. Насчитывали на трудодень по 100 г зерна. Многие крестьяне разочаровались в колхозе, особенно те, кто мечтал о райской жизни. У тех, кто перестал ходить на работу в колхоз, отбирали землю около хаты - опахивали вокруг хаты, и земля уже считалась колхозной. Бригадиры давали задание на каждый день. Если крестьянин не выходил на работу, то придумывали наказания. Так, делали деревянный щит, на нём большими буквами писали «Я лодырь и прогульщик», вешали его на спину мужчине или женщине и водили по всем участкам, где работали колхозники. Мои родители уже работали в колхозе, потому что надо было кормить детей.

В 1925 году старшая сестра Рая уехала в Киев, как на спасение. Ее взяла к себе тетя Маня. У тети Мани и дяди Митрофана было две дочери: Мария и Надежда. У Надежды семейная жизнь не сложилась, она разошлась с мужем и осталась с маленьким сыном Левой. Она и пригласила Раю нянчить Леву. Потом Рая устроилась на заводскую кухню и проработала там до начала войны. Она помогала нам одёжкой и обувкой.

В колхозе урожаи были плохие, и государство решило пополнить свои закрома крестьянским хлебом. Каждому крестьянскому двору доводили план сдачи зерна государству. То зерно, что крестьяне зарабатывали на трудодни, домой почти не привозили, а сразу сдавали государству. Но этого им было мало. Так, они организовывали бригады колхозных активистов-комсомольцев, которые ходили с острыми железными прутьями, перерывали ими весь двор, искали везде: под печкой, под лежанкой, в кладовках; в сараях, пересматривали все уголки. Забирали все, что находили: фасоль, просо, гречиху, рожь, пшеницу. Даже если находили горсть зерна, конфисковали её, оставляя людей голодными.

Эти постоянные обходы, грабежи людей властями привели к страшному голоду 1932-1933 гг., когда нечего стало есть ни людям, ни скотине. В колхозе начался падеж скота. Люди разбирали эту падаль и ели. Некоторые люди кормились кошками и собаками. Даже доходило до людоедства - матери убивали своих детей и поедали. Страшные настали времена. Одному ходить было невозможно. Если шли в лес за дровами, то собирались человек по пять- шесть. Страшную славу получило село Тарасовка. Из хутора Юрково, из сел Боровиково и Шевченково путь на Звенигородку проходил через Тарасовку. Это село заросло полынью и сорняками в рост человека. Люди повымирали, оно стало полупустым.

Вот какую историю рассказала чудом спасшаяся девушка. Две девушки учились в Звенигородке. Одна была из села Тарасовка, а другая из села Шевченково. На выходной они шли домой, и тарасовская предложила своей подруге Тане переночевать у ее родителей. Таня согласилась. Дочь хозяев звали Валя. Мать и отец Вали были очень внимательны к Тане. Мать Вали подала ужин - студень и картошку мерзлую. Таня насторожилась и даже испугалась, откуда в такое время студень. Студня она старалась не кушать, но тревога закралась в ее душу, хотя она не подала виду, что заподозрила неладное. После ужина мать постелила девушкам на полу и сказала своей дочери, чтобы она ложилась к стенке, а Таня пусть ложится скраешку. Старики же легли на топчане. Валя вскоре уснула, а Таня не могла уснуть. Вдруг она услышала шепот стариков, что когда девушки уснут, то они Таню потянут в кладовку. Услышав такое, Таня перекатила Валю на свое место, а сама легла на ее и притворилась, что уснула. Когда старики услышали, что девчонки уснули, они подошли к ним, накинули удавку на свою дочь и потянули в кладовку. Воспользовавшись моментом, Таня тихонько вышла в сени и выскочила во двор. Не разбирая дороги, бежала она через сорняки, падала, поднималась, не чувствуя боли, и снова бежала от этого ужасного места. Только когда начало светать, она нашла дорогу и еле дошла до дома. Она долго болела, но рассказала людям о случившемся лишь много лет спустя.

Голодные теряли рассудок. Но все же большинство старалось не кушать падаль. Они ходили на поля, собирали гнилую, мерзлую картошку, свеклу, ели лебеду, листья акации, липы. Наша семья тоже страдала от голода, но дохлятины мы не ели. У нас осталась гречневая полова (мякина), не знаю, как ее не забрали активисты. Половы было маловато, но первое время мы обходились ею. Мололи полову на ручных жерновах, добавляли мерзлую картошку, и мама пекла блины. Я и Женя ходили на работу в совхоз на сбор вредителя долгоносика. Раз в день там нас кормили супом (крупинка крупинку не догоняет) и давали 100 г хлеба. Мы суп съедали, а хлеб несли домой, и мама делила этот хлеб на всех. Но и это длилось недолго, только на время сбора долгоносика.

У мамы были золотые сережки - красивые полумесяцы и две серебряные ложки. Она променяла их в торгсине на несколько килограммов пшена. Варила она из того пшена кулеш: он был таким прозрачным, что пшена почти не было видно. Весной, когда появились крапива, лебеда, конский щавель, а позже свекольные листья, мама собирала это все и варила борщ. Отец сумел спрятать мешок пшеницы в ставок, что находился в конце огорода соседа Кондрата Олейника. Отец привязал к мешку камень, и утопил в воде. Дал Бог, и никто не видел, как отец прятал мешок. Когда обходы по дворам прекратились, отец достал пшеницу, и она нас спасала от голодной смерти. Мама поджаривала ее на противне, растирала на крупу и варила супы.

Несмотря на голод, работы в колхозе не прекращались. Людей каждый день выгоняли на работы. Пахали землю, сеяли, мужчины косили, женщины пропалывали сахарную свеклу. Я тоже ходила полоть сахарную свеклу с женщинами из нашего хутора. Поле это было далеко, около села Боровиково. Лето было дождливое. Росточки свеклы заросли сорняками, приходилось каждый росточек поддерживать, окучивать, чтобы он не упал и рос. Мама давала мне на обед блюдце вареных слив, в них еще даже косточки не образовались. Сливы мама поливала ложкой свекольной патоки. По пути к полю росли дикие черешни. На черешнях уже завязались ягоды, они были еще без косточек и очень горькие, но я их ела. С работы идем засветло. Смотришь: там упал мужчина, а дальше женщина. Я тоже уставшая, у меня нет сил идти, ползу на четвереньках, уже не обхожу мертвых тел, а переползаю через них. Мне страшно. Я усилием воли заставляю себя встать и идти домой.

Для уборки мертвых людей колхоз выделил телегу и активистов (они не голодали, они сделали себе запасы, обобрав людей). В большую яму свозили мертвых. Бывало, что человек упал, но еще не умер. И его тоже бросали на телегу к мертвым. Человек просился, чтоб его на брали, что он еще живой. Возилы ему отвечали: «Не умер, то умрешь, а мы за тобой возвращаться не собираемся. Бросай его на телегу».

Один мужчина как-то выкарабкался из ямы и целую ночь полз на Ольшану. Там кто-то помог ему добраться до станции Городище. Уехал он на Донбасс, устроился на работу и выжил. Через много лет он приезжал на хутор и поведал историю своего спасения.

Овца для Ани. На прополку свеклы я ходила потому, что в июне 1933 года мама родила девочку. Назвали ее Анной в честь бабушки по отцу, но до сих пор называем её детским именем Галя. После рождения Ани мама была очень истощена, кормить ребенка грудью не могла, ведь питалась плохо, все старалась отдавать детям.

У нас от лошади остался жеребенок. Он подрос. И родители решили продать его. Отец повел жеребенка в Ольшану, но не продал, а выменял за него овцу с ягненком. Овцу стали доить и кормить ребенка. Через несколько дней овца оторвалась и убежала. Дома был только Женя. Он погнался за ней и добежал аж до Ольшаны. Там мужики помогли Жене поймать овцу, завязали ее веревкой, и Женя поволок ее домой. От перенапряжения у него пошла носом кровь. Мама еле её остановила, успокоила Женю и уложила в постель. Он отдохнул и почувствовал себя лучше.

Овца стала главной кормилицей маленькой Ани. Когда мама работала, то овцу доила Маруся. Марусе было семь лет, она сама была голодная, но никогда не пыталась выпить выдоенное молоко, всё приносила Ане.

Как-то наша соседка уехала погостить к своим родственникам, а маму попросила посмотреть за хатой и хозяйством. Мама пошла хлопотать по хозяйству к соседке, Юра за ней. Мальчик он был любопытный. Пока мама делала работу, Юра везде заглядывал, залез на чердак хаты и увидел в уголку кучку мусора. Он разгреб этот мусор и обнаружил под ним смесь разных зерен пшеницы, чечевицы, гороха, фасоли, ячменя и др. Юра перенес все это домой и сначала маме не сказал. Он знал, что она будет за это ругать. Потом он рассказал маме, где он все взял. Она пожурила его, но отнести обратно не заставила. Она волновалась, что соседка обнаружит пропажу и будет неприятность, но все обошлось. Соседке этот мусор был не нужен, а нашей семье те зёрна стали небольшой поддержкой.

Путь к учёбе. Я все-таки мечтала учиться. К родителям в гости из Кириловки как-то пришла дочь маминой сестры Васьки. Мама рассказала ей о наших трудностях и о моём желании работать и учиться. Татьяна работала в агрономическом техникуме рабочей. Она сказала, что сейчас в аудиториях техникума делают ремонт к учебному году, нужны рабочие. На следующий же день я пошла в техникум устраиваться на работу. Не помню, как меня оформляли, только помню, что нашла Татьяну, она привела меня в класс, дала тряпку и швабру, познакомила с женщинами, что с ней работали, и я приступила к работе. Полы были покрыты известью после побелки потолков и стен. Известь уже присохла к доскам, и мыть было тяжело. Я мыла старательно и добросовестно. Женщины поняли, что можно воспользоваться моей старательностью и начали уходить по своим делам, и я делала работу и за себя и за них. Они мне приказывали, что если спросят о них, отвечать, что они временно вышли. Я боялась потерять работу, думала, вот заработаю денег и куплю себе какую-нибудь одежку. Но денег, конечно, я никаких не получила. Я мыла эти полы, горько плакала и старалась, чтобы меня не видели заплаканной. Почти неделю мыла одна. Мужчина приходил проверять и заставал только меня. Однажды он спросил, где же другие работницы, мне пришлось придумывать разные причины, чтобы оправдать их отсутствие.

Я мыла последнюю аудиторию, когда снова пришел этот человек (я уже знала, что он завуч). Я обратилась к нему с просьбой поговорить со мной. Он согласился меня выслушать. Я рассказала, что поступала в Киевский психоневрологический техникум, проучилась там два месяца, но общежития мне не дали, а нанимать и оплачивать квартиру нет денег, и я вынуждена была бросить учебу и возвратиться домой. Документы и выписка о сдаче экзаменов у меня есть: «Можно мне поступать в этот техникум?» Завуч сказал, что вступительные экзамены уже идут, но, может быть, кто-то не сдаст, тогда мне сообщат. Я принесла документы, он посмотрел и велел ждать. Я работала и ждала. Через неделю завуч позвал меня и сказал, что я могу сдавать экзамены. Первой была математика. Я правильно решила все задачи, все примеры, ответила все правила. Второй экзамен - украинский диктант написала без ошибок, устный экзамен тоже сдала хорошо. Географию сдала «на отлично», а за историю немного боялась, но, слава Богу, тоже сдала хорошо. Прошла по конкурсу, и меня зачислили. Я пришла домой радостная, сообщила, что меня приняли. Родители тоже обрадовались.

Учёба. Так в сентябре 1934 года я начала учиться. На уроки ходила в кофточке и юбочке, но приближалась зима, а мне нечего было надеть и обуть. Мама поделилась своей печалью с соседкой Евдокией Олейник. Мои родители дружили с этой семьей. Соседка сказала маме, что у нее есть старая фуфайка, но ее нужно чинить-стирать и принесла её. Я ее выстирала, починила. И ещё принесла сапоги своего мужа - большие, скривленные, с задранными носами. Но я была рада и этому.

Я внимательно слушала лекции учителей. Все сказанное конспектировала, старалась запоминать поданный материал. Учеба мне давалась легко. На всех уроках, когда меня спрашивали, отвечала правильно. Учителям нравилось мое старание, и они хорошо ко мне относились. Через несколько месяцев учебы снова пришел донос, и директор сообщил, что меня исключают за классовую принадлежность отца. Я плакала и просила не исключать, ведь ни я, ни отец ни в чем не виноваты. Узнав, что меня хотят исключить из техникума, учителя вступились за меня, потому что я хорошо училась. По просьбе учителей директор разрешил мне посещать занятия, но предупредил, что мне стипендии и общежития не будет. Я согласилась и на это. Родители были огорчены, но рады тому, что меня оставили, и обещали мне помогать. Мама попросила тетку Ваську, чтобы она взяла меня на квартиру. Тетка согласилась. После окончания занятий я приходила к тетке и сразу помогала ей по хозяйству, только потом садилась учить уроки. У тетки было трое детей, они уже были взрослые, и только младшая Мария была еще не замужем.

На занятия я продолжала ходить в старой фуфайке и старых сапогах. Я старалась приходить в аудиторию раньше всех, снимала фуфайку и садилась на неё, чтобы не видели её студенты. На перерыв почти не выходила из аудитории. Все время пряталась, чтобы меня меньше видели в этой фуфайке и сапогах.

На выходные я ходила домой. Мама старалась меня накормить, а потом на целую неделю давала продуктов. Мама пекла мне пирожков, пряников, давала картошки, разных круп. Все продукты я приносила и отдавала тетке. Она готовила кушать, и питались мы все вместе. Все было хорошо до тех пор, пока тетка не взяла на квартиру еще двух студенток. Эти девушки были из села Гута Селещанская Лысянского района: одна была дочь председателя колхоза, а другая дочь главного бухгалтера колхоза. Конечно, они жили зажиточно, не то что мои родители. Все колхозное было ихнее. Родители этих девушек навезли тетке всего: пшеницы, белой пшеничной муки, разных круп и овощей. Такие богатые квартирантки тетке понравились. Она к ним относилась ласково, а ко мне стала относиться как к бедной родственнице, ещё и высказывать мне недовольство, мол, у мамы в селе был жених, он ее любил, но она вышла замуж за священника, хотела пановать, а теперь сидит в бедности. Мне было очень обидно, что родная сестра плохо отзывается о моей маме, несправедливо упрекает ее. Я сказала маме, что буду искать другую квартиру.

В воскресенье к родителям в гости из Шевченково приехала другая родственница, вторая жена дяди Ивана Домаха. Мама рассказала, что для меня нужно искать квартиру. Тетя Домаха сказала: «Пусть идет к нам. В тесноте, да не в обиде». Дядя Иван умер в 1927 году, и она жила с неродной дочерью Ольгой и родной Катей.

Я перешла к тете Домахе. Она была женщина добрая, сердечная. Ко мне относилась как к своей дочери, всегда старалась накормить меня до возвращения Ольги с работы. Когда я пришла на квартиру к тете Домахе, Кате было 9 лет, она училась во втором классе. Кате я понравилась, мы жили с ней дружно. У меня были пышные вьющиеся долгие волосы. Я заплетала косу и укладывала вокруг головы. Катя любила играть с моими волосами, она их расчесывала, заплетала, укладывала. Тетя попросила меня, чтобы я помогала Кате учить арифметику. Мы учили уроки, сидя на печке или лежанке. Зимой день был короткий, темнело быстро. Я приходила с учебы уже в темноте. Изредка удавалось делать уроки при керосиновой лампе - это была роскошь. В основном зажигали каганцы. Их делали так: в небольшую бутылочку наливали керосин, из тряпья делали фитиль, обмокали в керосине и вставляли в бутылочку, фитиль поджигали. При таком каганце я учила уроки и то украдкой, когда Ольги не было дома. Тетя Домаха хлопотала по хозяйству, но, увидев, что Ольга возвращается домой, быстро приходила к нам с Катей и велела тушить каганец. Ольга сердилась, когда видела, что горит свет. Тетя Домаха говорила: «Если ты не выучила уроки с вечера, то я разбужу тебя рано утром, и ты доучишь». И правда, она будила меня в четыре часа утра, и я занималась.

У меня к тете Домахе сохранились добрые, нежные чувства. Я ей благодарна за ее доброту и понимание и всегда вспоминаю ее добрым словом. Пока я жива, и она живет в моей памяти. Светлая ей память и царство небесное!

Практика. После окончания третьего курса студентов посылали на практику. Меня направили в колхоз «Звезда» села Сердеговка Шполянского района. На квартиру меня устроили к молодой женщине. Она работала на ферме дояркой. Колхоз был богатый. В его кладовых было много продуктов: мука, мед, молоко, мясо, разные овощи. Все продукты мне выписывали по себестоимости. Я выписывала ордера на продукты питания и отдавала эти ордера хозяйке. Она получала продукты и готовила вкусные обеды. Еды было вдоволь. Молоко отстаивалось, и я часто набирала в кружку сливок и кушала их с хлебом. На практику я приехала худая, а за два месяца пополнела. Мне было очень хорошо в этом колхозе. Меня все уважали. Я выполнила все задания по практике и аккуратно написала отчет. Все задания председателя колхоза и агронома тоже выполняла. Всегда была в поле на работе. Они были довольны моей работой и хорошо ее оценили. Перед практикой всем дали подъёмные и мне тоже, за работу в колхозе заплатили. И я решила себе одеть: набрала красивого шелка на платье, купила кофту и юбку, туфли и жакет.

Практика была рассчитана на три месяца, но ее сократили до двух, потому что увеличилась учебная программа. Почтальон принес мне открытку из техникума, где было написано, что меня отзывают на учебу. Я пошла в контору колхоза, показала открытку, получила деньги. Хозяйке тоже сообщила, что практика окончена, и я уезжаю. Хозяйка привыкла ко мне, и ей не хотелось, чтобы я уезжала. Я ей много помогала по хозяйству и на огороде. Она приготовила праздничный обед, позвала людей на мои проводы.

Я опаздывала на занятия на два дня. Дома начали волноваться и послали за мной Женю. Он меня заторопил: «Что ты здесь сидишь? Занятия уже начались». Я быстро уложила вещи, хозяйка наложила в сумку всякой вкуснятины, и мы уехали домой.

Когда я пришла в техникум, то меня не узнавали - я же поправилась, некоторые завидовали. Я снова пришла на квартиру к тете Домахе. Катя встретила меня с восторгом - радовалась, что я буду у них жить.

Когда я училась на втором курсе, за мной начал ухаживать парень - он учился на четвертом. До этого я не дружила с парнями, потому что была стеснительная и краснела до ушей, когда ко мне подходил парень. Я не ходила ни в кино, ни на танцы. Основным моим интересом была учеба. Звали этого парня Емельяном. Ему хотелось провожать меня домой, а я его прогоняла, но он все-таки под всякими предлогами провожал. Он закончил техникум, и пути наши разошлись. Когда я уже работала в лесничестве, встретила его маму, и она сказала, что он погиб в первый год войны.

Репрессии. В 1937-1938 годах снова начался коммунистический террор. Людей забирали ночью и увозили неизвестно куда. Никто их больше не видел и не слышал. За неосторожно сказанное слово или непослушание объявляли врагом народа. И все думали, кто же будет следующий. Террор не обошел и нашу семью. Отец всегда честно трудился, никогда не агитировал против Советов, а они считали его своим классовым врагом. Не давали жить спокойно ни ему, ни детям. Он как мог старался быть веселым и всех подбадривал. Когда кто-то из детей жаловался, он говорил: «Подождите детки, дайте только срок, будет вам и дудка, будет и свисток».

В это время он работал охранником на свиноферме. Обуться и одеться не было во что. На работу ходил в рваных сапогах, а чтобы защитить ноги от обмораживания, обкручивал ноги еще мешковиной, а потом увязывал веревками. Родители посоветовались и решили, что мама поедет в Киев к родственникам и Рае, и они помогут купить обувь и одежду для отца и детей. Шёл февраль 1938 года. Зима была снежная и очень холодная. Сугробы были выше крыши. Окна в избе были зарисованы разными узорами толщиной в палец. Отец пришел с работы уставший, замерзший, весь обледенелый. Он растопил печку, поставил на огонь казанок с картошкой, чтобы покормить детей и самому поесть, размотал тряпки с ног и развесил их перед печкой, чтобы просушились. Сам лег немножко отдохнуть, пока сварится картошка. Но не успел он отдохнуть и поужинать. В избу вошли три человека: один в кожанке и с кобурой на боку и два сельских коммуниста- активиста. Они сказали отцу, что он арестован, и нужно сделать обыск. Понятым пригласили Голуба Федора. Произвели обыск, но ничего не нашли. Да и искать было нечего. Это был повод арестовать отца. Дома были только младшие дети: Юра, Маруся и маленькая Аня. Дети начали плакать. Отец оделся, обмотал тряпками ноги и, уходя, сказал: «Не плачьте, дети, сидите тихо, я скоро вернусь. Я ни в чем не виноват». Тогда еще дети не знали, что видят его в последний раз. В эту же ночь арестовали еще четверых и всех увезли неизвестно куда. Женя ходил в сельсовет, спрашивал, куда отправили отца. «Не знаем», - отвечали ему.

Мама торопилась домой, она чувствовала беду, но возвратилась только через два дня после ареста отца. Добираться было трудно, да и сумки у неё были тяжёлые. В Ольшане зашла в отделение связи, чтобы узнать, привезли ли почту из хутора, чтобы подвезти на телеге сумки домой. Почтальон сказал ей, что отца арестовали, а где он находится, никто не знает. Маме сделалось плохо, ей оказали медицинскую помощь и едва живую привезли домой. Она долго болела. Лежала в больнице в селе Шевченко. Дети оставались одни. Все заботы легли на плечи Жени. Ему помогала соседка Евдокия Олейник. Я продолжала учиться в техникуме. Мама настояла, чтобы я заканчивала учиться.

Поиски отца. Мама очень плакала, она пыталась хоть что-то узнать об отце. Женя успокаивал маму, что он будет искать отца и ходил по всем инстанциям и организациям, но везде слышал один и тот же ответ: "Не знаем". В Ольшане, в милиции ему, наконец, сообщили, что отца отправили в Умань. Мама собрала всё необходимое для передачи, и Женя поехал в Умань. Долго он искал учреждение, где содержали отца, узнал, что будет суд, но на заседание суда никого не пускали. Женя дождался окончания и с большим трудом добился встречи с отцом. Отец рассказал Жене, кто давал ложные показания против него. Свидетельствовали против отца: Красюк - председатель сельсовета, Бондаренко, по прозвищу Шванка, - активист, который ходил по дворам и выгребал у людей до последнего зёрнышка. Особенно ошарашило отца лжесвидетельство Задорожнего. Отец никогда не думал, что люди так могут врать в глаза. Все лжесвидетели говорили, что отец вёл агитацию против советской власти. По этим лжесвидетельствам отца осудили на 8 лет лишения свободы и 3 года запрета на въезд на место жительства. Отец очень похудел, очень горевал о своей семье. Отец просил Женю, чтобы он позаботился о матери, младших брате и сёстрах, ведь Женя остался старшим мужчиной в семье, все заботы легли на его плечи. Отца отправили в Сибирь.

Отец написал письмо, в котором просил табака, очень ему хотелось курить. Мама собрала посылку, но он ее не получил, это видно было по второму письму - он снова просил выслать курево. Потом переписка прекратилась. Наши письма к отцу не доходили - неизвестно, где они пропадали. Последняя открытка пришла к нам после изгнания немцев. Она шла полгода. В ней было всего три строки. Начало первой строки: «Я жив», дальше до середины третьей строчки было вымарано, прочитать невозможно. Заканчивалась открытка словами: «Сообщите, жива ли моя семья». Эта открытка пришла из Свердловской области, станция Сарапулька или Тарапулька. Мы писали письма по этому адресу, но больше никаких известий не получали. Так и не знаем, где могила его, а очень бы хотелось узнать.

Начало работы в МТС. Несмотря на то, что отца репрессировали, мне всё-таки дали окончить техникум. Я не видела, как арестовывали отца, потому что готовилась к государственным экзаменам и домой приходила редко. Зима была холодная, снежная, дороги переметало, до хутора добираться было очень трудно. Когда я узнала, что отца арестовали, сразу же пошла домой - хотела бросить экзамены и идти искать отца, но мама уговорила меня закончить техникум, а поиском отца занялся Женя.

После сдачи экзаменов и получения диплома, в котором была указана специальность «младший агроном», меня и ещё одну девушку, Феодосию Кайлиниченко, направили в Карапышскую МТС Мироновского района. Из МТС давали направления в колхозы. Выпускникам полагался месяц отпуска. Мама нуждалась в моей помощи, и я осталась с ней. Ведь после ареста отца мама долго болела и преждевременно в мае месяце 1938 года родила девочку. Назвали её Олей.

Феодосия согласилась, что на работу поедем после отпуска, но обманула и уехала сразу. Я приехала в МТС через месяц. Директора в конторе не застала, но молодая женщина пригласила меня в свой кабинет и предложила у неё дождаться директора.

Мы познакомились. Фамилия ее Калиновская. Она работала участковым агрономом в селе Карапыши. Я прождала директора до конца рабочего дня, но он так и не пришёл. Идти мне было некуда, и Калиновская пригласила меня к себе переночевать. У неё была пятилетняя дочь - очень красивая и умная девочка. Мы с Калиновской долго разговаривали, она мне рассказывала, как нужно работать, чтобы завоевать авторитет директора: главное, нужно всегда быть на участке, и если случаются неисправности или поломки тракторов, комбайнов, сразу докладывать директору. Я благодарна этой женщине, она много мне рассказала о работе, о людях, многому научила и всегда хорошо ко мне относилась, а я всегда прислушивалась к её советам.

На следующий день утром мы с Калиновской пришли в контору МТС, директор уже был на месте. Я поздоровалась и сказала, что приехала работать по направлению. Директор сказал: «Давайте свои документы». Я хотела открыть чемодан, но не нашла ключа, растерялась, покраснела до ушей и не знала, что мне делать, но директор взял мой чемодан и пошел к кузнецу.

Кузнец сделал ключ, я открыла чемодан, достала документы. Он посмотрел их и сказал: «Твоя однокурсница работает уже целый месяц, а ты только приехала». Я рассказала, что заболела мама, её положили в больницу, а я ухаживала за младшими детьми. Он выслушал меня и сказал: «Всё понятно». В его кабинете висела большая карта. На карту были нанесены колхозы. Директор подвёл меня к карте и показал все колхозы на моем участке. Конечно, Феодосии достался лучший участок, её колхозы находились близко один от другого. Мне достался участок похуже. Колхозы находились в разных сёлах, далеко друг от друга. Самое большое село Пустовиты, в нём было три колхоза, в селах Юхны и Зеленьки - по одному. Директор повёз меня в Пустовиты, чтобы ознакомить с работой и руководством колхоза.

Работа в колхозах. На этом участке был агроном по фамилии Прядка. Когда он называл свою фамилию - мне он показался смешным и вместе с тем интересным. По полю Прядка ходил без рубашки. Спина была сожжена солнцем и шелушилась. Он повёл меня на свекольное поле, где женщины были заняты прополкой сахарной свеклы.

Женщины с тяпками шли одна за другой, и казалось, что по полю движется живая лента. Прядка подходил к каждой, здоровался за ручку и говорил разные комплименты. Он два дня знакомил меня с участком, после уехал, и больше я его не видела. По какой причине он ушёл с работы, я не знаю.

Так началась моя трудовая жизнь. На работу выходила рано утром, а возвращалась домой поздно вечером. Весь день на свежем воздухе, все время в движении. Мне это нравилось. На квартире я была в селе Пустовиты у молодожёнов. Детей у них еще не было. Хозяйка была весёлая, добрая. Продукты мне выписывали в колхозе по себестоимости. Хозяйка получала продукты и готовила обеды на всех. Я жила с ними дружно и весело.

На работе я делала так, как советовала мне Калиновская: если случались поломки тракторов, комбайнов, сразу же сообщала в МТС и просила прислать поскорей ремонтников. Однажды поломался трактор, я сообщила в МТС. Меня спросили, какая поломка. Я ответила, что вышло из строя магнето. Специалисты приехали, отремонтировали и даже сообщили директору, что я правильно определила поломку. Авторитет мой вырос. Директор МТС и главный агроном часто приезжали в колхозы, которые я обслуживала, всегда находили меня на работе и были довольны.

Почти каждый месяц собирали собрания. На эти собрания приглашали председателей колхозов и специалистов. Меня тоже приглашали. Своей однокурсницы Феодосии я ни разу не видела, почему-то она эти собрания не посещала. На одном из таких собраний директор МТС в своём выступлении сказал: «К нам на работу прислали двух агрономов. Я когда приезжаю в Пустовиты, то всегда застаю агронома на работе, а вот агронома на втором участке никогда не застаю на работе. Однажды я объездил все поля на участке Кайлиниченко, нигде её не нашёл, и никто её не видел на работе. Я уже начал волноваться, не случилось ли чего. Пришлось ехать на квартиру. Приехал, спрашиваю хозяйку: «Ваша квартирантка дома?» Хозяйка ответила, что она на работе, но когда я строго спросил, где квартирантка, то хозяйке пришлось сказать: «Они спят». «Представляете, горячая пора, уборка урожая, а агроном спит». Так директор раскритиковал Федосию на весь район. А мне объявили благодарность за работу. Все агрономы в МТС относились ко мне с уважением и симпатией. По окончании всех сельскохозяйственных работ праздновали день урожая. Сначала было праздничное собрание, а после собрания организовали бал. Приглашение было и мне, и моей сокурснице, но она снова не приехала. Бал закончился поздно, и меня забрала к себе Калиновская. Она мне рассказала о новостях и о том, как оценивают мою работу.

На участке, где я работала, был ещё специалист - зоотехник. Звали его Иваном Пронченко. В его распоряжении была повозка и лошадь. Он ездил на участки повозкой и сообщал мне всегда, что едет на такой-то участок. Я часто с ним ездила. Он был парень серьёзный и умный, внимание мне уделял, но я относилась к нему, как к другу. В селе Пустовиты был клуб. Иван приглашал меня в кино, на танцы, но я не приходила. На работу уходила рано, а возвращалась домой поздно. Ужинала вместе с хозяевами, разговаривали, шутили, и я ложилась отдыхать. Однажды я всё же пришла в клуб. Иван увидел меня, сразу подошёл и пригласил меня в кино, провожал домой.

Когда через некоторое время я снова пошла в клуб, Ивана в этот вечер не было. После кино за мной увязался какой-то студент, и хоть я прогоняла его, он все-таки шел за мной до самой квартиры. После этого я не ходила ни в кино, ни на танцы. Я ещё подумала, что хозяевам может не понравиться, если я буду приходить поздно, им тоже нужно отдохнуть.

Бывало по работе я уезжала в сёла Юхны или Зеленьки. Там задерживалась допоздна, и если нечем было возвратиться домой, то оставалась. Я уже познакомилась с хорошими людьми, и они приглашали к себе переночевать. Мне не было скучно. Я всегда была среди людей, растений и природы.

Как-то, когда я возвратилась в Пустовиты, хозяйка рассказала, что к ним заходили сельский учитель Яков Михайлович и Иван Пронченко - студент Киевского мединститута (он приехал на каникулы к родителям). Они спрашивали обо мне. Прихожу в другой раз, а в доме гости - «кавалеры», разговаривают, шутят. Я поздоровалась, хозяйка позвала присоединиться к их компании. Я села возле неё, разговоры, шутки продолжились. Я очень устала, хозяйка тоже была не против отдохнуть и нашла повод, чтобы нам уйти. Мы вышли на кухню, закрыли дверь и больше к гостям не вернулись, заснули, а хозяин ещё долго сидел с гостями.

Они ещё приходили к хозяевам, но я избегала встреч с ними. Особое внимание ко мне стал уделять Яков Михайлович. Он приходил на квартиру, говорил, что у него серьёзные намерения, что он хочет на мне жениться. Я ему ответила, что я еще не собираюсь замуж, должна поработать, потому что нужно помогать маме и младшим детям. Потом он присылал ко мне свою сестру, чтобы она меня уговорила выйти за него. Я сказала ей, что подумаю. Но жизнь повернулась по-другому.

Наступил 1939 год. Весной стало работать трудно. Уже были проведены все посевы ранних зерновых и сахарной свеклы. Появились всходы сахарной свеклы и тут же появился её вредитель - долгоносик. Химических средств против него не было. Борьбу вели вручную: копали рвы, ставили всевозможные ловушки, но вредителя не уменьшалось. Я целыми днями была на полях вместе с людьми. На ячмень напал другой вредить - блоха. Я очень переживала, даже боялась.

Увольнение с работы. Однажды поздно вечером пришла на квартиру, а хозяйка даёт мне бумагу. В ней было написано, что меня вызывают в МТС. На следующий день я сразу же поехала в МТС, зашла в здание и увидела, что в коридоре на стене висит приказ о моём увольнении. В приказе было написано: «Уволить с занимаемой должности в связи с классовой принадлежностью отца». У меня как будто все внутри оборвалось, по телу пробежали мурашки, и слёзы ручьём потекли из моих глаз. Как было хорошо: работала, радовалась жизни, думала, что всё прошло. Снова беда. Директора пришлось ждать до вечера. Застал он меня в слезах, позвал в кабинет, но ни о чём не расспрашивал. Наверное, из той бумаги, что к нему пришла, он все понял. Он сказал, чтобы я написала заявление, что он поедет со мной в Земотдел и в обком партии в Киев, поговорит там, и меня восстановят на работе. Я села писать заявление, но за слезами не видела строчек. Директор попросил, чтобы я успокоилась и начал мне диктовать. Я сейчас и не помню, что я писала.

На следующий день мы поехали в Киев. Сначала в Земотдел. Директор зашёл в кабинет сам, а я осталась в коридоре. Не знаю, о чём они говорили, потом позвали меня. Спросили как работаю, какая обстановка на полях, какие меры принимаю по борьбе с вредителями. Я ответила на все вопросы и услышала, что они не против моего восстановления на работе.

Потом поехали в обком партии. При входе в здание меня обыскали с ног до головы. Верхнюю одежду заставили снять, и я осталась в одном платье. Директор сразу зашёл в кабинет, мне сказали ждать вызова. Потом охранники завели меня в кабинет, где сидели трое: мой директор, секретарь обкома и кагебист. У кагебиста морда была похожа на Гоголевского Собакевича. Он посмотрел на меня исподлобья и сказал: «Твой отец репрессирован. Он враг народа. Занимался вредительством, а тебе доверили такую ответственную работу». У меня вырвалось: «Мой отец ни в чём не виноват. Он не занимался вредительством». Лицо кагебиста покраснело, как свекла, глаза налились кровью. Он приподнялся со стула, ударил кулаком по столу и крикнул: «Значит, ты обвиняешь советскую власть, что она сажает невинных людей». Я сказала, что не обвиняю советскую власть, а обвиняю тех людей, что оклеветали отца. Кагебист продолжал: «Ты обвиняешь органы дознания в некомпетентности, а тебе доверили работу в колхозе. Ты же будешь заниматься вредительством, как твой отец». Я больше ничего не могла сказать в свою защиту, и в моей голове промелькнула мысль, что меня могут арестовать. Я расплакалась и меня вывели. Я ещё долго стояла в коридоре, дожидаясь директора. Когда директор вышел, по выражению его лица я поняла, что он отстоял меня. При выходе мне отдали верхнюю одежду. По дороге домой директор сообщил мне, что ему разрешили восстановить меня на работе. Я снова приступила к работе. Никому ни о чем не рассказывала и старалась быть веселой, но слова, сказанные кагебистом, не выходили из моей головы.

Положение на полях не улучшалось - долгоносик свирепствовал. Всех специалистов часто созывали в МТС отчитываться о проделанных мерах борьбы с долгоносиком. На одном из таких собраний меня встретила Калиновская (на ее участке было не лучше). Калиновская знала о всех моих неприятностях, хотя я сама ей ничего не рассказывала. Наверное, директор рассказал. Она посоветовала написать заявление об уходе по собственному желанию: «Ты видишь, долгоносик жрёт свеклу, и ты, и я ничего не сделаем. Всю вину могут свалить на тебя, пришьют вредительство и даже могут засудить». Я сама часто об этом думала, но мне не хотелось уходить с работы.

После разговора с Калиновской я подала заявление об уходе по собственному желанию, отработала две недели и рассчиталась. Мне было горько и обидно. О своём уходе с работы я не рассказала даже хозяйке. Яков Михайлович ещё приходил, надеялся, что я соглашусь на его предложение, но я сказала ему, что уезжаю в отпуск, после отпуска поговорим. Попрощалась со всеми и ушла. Это был конец мая 1939 года.

До станции Городище я добралась поездом и стала ждать попутную машину. Ко мне подошёл красивый стройный молодой парень в форме пограничника и попросил разрешения сесть рядом. Я ответила: «Садитесь, место свободное». Он назвался Михаилом и стал расспрашивать меня, но я о себе старалась поменьше рассказывать. Он тоже о себе не очень-то рассказывал. При прощании взял у меня домашний адрес и сказал, что напишет мне.

Дома меня радостно встретила меня мама, обрадовались и младшие дети. От Михаила начали приходить письма. Он служил на западной границе. В одном из своих писем он написал , что хочет приехать ко мне познакомиться с моими родителями, но для этого я должна выслать свою автобиографию, заверенную Сельсоветом. Получив такое письмо, я не ответила, и переписка прекратилась.

Приехала домой и места себе не нахожу, что делать и как жить дальше. От своих сверстниц узнала, что они едут в Корсунь - там открываются курсы учителей младших классов. Я решила тоже поехать. На курсы приняли, и я стала заниматься. После учебы в свободное время выходили в город. Конечно, денег у меня почти не было, и я просто ходила и смотрела город. Время было трудное, жила бедно, но всё же молодость брала своё. Как мне не было трудно, я не показывала уныния никому, радовалась, шутила и даже подбадривала подруг. Однажды в городе встречаю своих подруг. «Где ты была?» - спрашивают. «Хожу по ресторанам и шарю по карманам», - ответила я. Подруги смеялись над моей шуткой, а одна из них, Полина Захаровна, потом всегда припоминала её при встрече.

Забыла сколько времени я занималась на этих курсах, и наверное, закончила их. В газете прочитала, что проводится набор в Уманский педагогический техникум. Я собрала документы и поехала в Умань, но опоздала, набор закончился. Огорчённая приехала на автовокзал, взяла билет, сижу жду автобус на Звенигородку. Ко мне подошла интеллигентная женщина, красиво одетая. Она села возле меня, и мы начали разговаривать. Я ей рассказала о своей работе в колхозе, и что привозила документы в Уманский педтехникум, но опоздала, набор закончился. Теперь еду домой и не знаю, что мне делать дальше. Она внимательно выслушала меня и спросила: «А ты можешь привезти документы к 1 сентября в Звенигородский отдел народного образования?» Она назвала мне все нужные документы, я записала и сказала, что привезу. На этом наш разговор закончился. Она ушла, а я поспешила на подошедший автобус. У меня появилась маленькая надежда устроиться на работу.

Работа в школе. Перед началом учебного года я повезла документы в Звенигородский РОНО. В коридоре очередь, но вдруг дверь открылась, из кабинета вышла та женщина, с которой я разговаривала в Умани. Она сразу меня узнала, зазвала в кабинет, пересмотрела документы и дала мне направление в Мызиновскую начальную школу на должность учителя начальных классов. Эта женщина была заведующей Звенигородским РОНО. Так 1 сентября 1939 года я приступила к работе в школе.

Работа с детьми мне понравилась. Дети были добрые и послушные. Я любила их, а они меня. Часто в знак внимания приносили цветы. Квартиру нанимала недалеко от школы. Хозяйка была добрая и справедливая. По соседству жил мужчина, он часто заходил к хозяйке, потом познакомился и со мной. Хозяйка рассказала мне, что Андрей (так звали мужчину) уже год как разошёлся с женой. У них остался маленький ребёнок. Андрей сказал хозяйке, что хочет со мной встречаться. Однажды он сам заговорил со мной о встречах, о замужестве. Я ему отказала. Потом меня перевели в Озирянскую школу на ту же должность.

Перед началом 1940-го учебного года меня вызвали в Звенигородский райземотдел. Зазвали в кабинет, а там стоят несколько столов в один ряд. За столами - всё районное начальство: директор МТС, главный агроном, плановики, и замполит. Секретарь парторганизации сразу начал меня отчитывать: «Вас советская власть выучила, а в дипломе ясно написано, что Вы должны отработать по специальности 5 лет, Вы же бросили работу агронома и пошли работать учительницей. Немедленно, завтра же идите в МТС, подавайте заявление и приступайте работать по специальности, а учительствовать будут другие». В отделе народного образования уже был документ о моем отзыве.

Работа в Звенигородской МТС. Сначала я пошла в агрохимическую лабораторию - там нужен был лаборант, написала заявление на должность лаборанта, но директор распорядился писать заявление на должность участкового агронома.

Мой участок был: Звенигородка, Тарасовка и Ново-Украинка. Чтобы ездить по колхозам, мне выделили лошадь: масть серая в яблочко, ножки тоненькие, головка красивая, кличка Голубка. Она всем нравилась. Прихожу как-то в конюшню, а моей лошади нет - её забрал другой специалист. Я пошла к главному агроному и попросила, чтобы мне возвратили мою Голубку. Главный агроном распорядился, чтобы лошадь окончательно закрепили за мной. Рано прихожу на работу, а моя Голубка уже почищена, накормлена, напоена. Я запрягаю её в бричку и уезжаю в колхоз. Приезжаю к колхозной конюшне, даю указание конюху, чтобы распряг лошадь, покормил, попоил и пусть отдыхает до моего возвращения. Сама иду в контору колхоза. Председатель мне выделяет повозку, запряжённую парой лошадей, и кучера. Мы едем на поля, и я выполняю свою работу. Работу старалась выполнять быстро и правильно. Все мои отчёты принимал главный агроном и оставался ими довольным. Если кто-то из агрономов не справлялся со своей работой, то меня посылали на помощь. Часто посылали на другие участки.

Однажды еду на бричке своей Голубкой через всю Звенигородку на Хлипновку. Навстречу идет парень и кричит мне: «Давай я сяду за кучера». Я ему отвечаю: «Я сама хороший кучер, так что не старайся». Он всегда встречал меня, когда я ехала в Хлипновку. Как-то еду, а он вышел навстречу, остановил лошадь и сел в бричку рядом со мной. Расспросил меня, где я работаю, потом посоветовал поступать в Киевский сельскохозяйственный институт.

Я боялась, что уже все забыла и могу провалиться на экзаменах Всё же решила отвезти документы. Приехала в Киев, нашла институт. В приёмной сидел толковый мужчина, он взял мои документы, посмотрел и сказал, что согласно диплома я должна отработать 5 лет, и возвратил мне документы. Я, конечно, огорчилась, о своей поездке никому не рассказывала.

Квартировала я в Звенигородке. Если нужно было составлять производственные планы по колхозам, бригадам или проводить обучение звеньевых, то выезжала на 3-4 дня. Осенью, когда взошли озимые культуры (в основном, пшеница), я ездила в колхозы, брала монолиты (пробы) и определяла, в каком состоянии озимые культуры идут в зиму. Мне выдавали стандартные бланки, я их заполняла и сдавала главному агроному.

Когда я сделала эту работу на своём участке, главный агроном отправил меня в село Козацкое. Погода была ужасная, грязь, слякоть, мелкий дождик и замерзало. Агроном Шраменко говорил мне, чтобы я не ехала в такую погоду, но я всё-таки не решилась ослушаться и поехала, а потом очень жалела, что не послушала совета доброго человека. Ехать было очень трудно, грязь наматывалась на колёса и замерзала, колёса переставали вертеться. Я часто останавливалась и очищала колёса. Бедная моя лошадка еле тянула. Только к вечеру я приехала в колхоз. Председателя застала в конторе и сказала, чтобы он дал людей, лошадей поехать в поле. Он посмотрел на меня и говорит: «Сегодня уже поздно, вы не успеете сделать этой работы, как бы не старались. Завтра с утра я дам вам повозку и людей, а сейчас вам надо отогреться и просушить одежду». Голубку мою поставили в конюшню, меня отвели на квартиру. Я сильно промёрзла, одежда моя промокла насквозь. Хозяйка сказала, чтобы я ложилась спать на печке. Я очень хотела кушать, но попросить постеснялась, а хозяйка вместо того, чтобы меня покормить, рассказывала страшилки о своем муже. Я полезла на печку, укрылась каким-то тряпьём и долго не могла уснуть. Мена знобило, лихорадило, зуб на зуб не попадал. Я чувствовала себя очень плохо и рассказа хозяйки почти не воспринимала. Я вспоминала агронома Шраменко, корила себя за то, что не послушалась, когда он просил меня не ехать в такую погоду. Наконец, согрелась и уснула. Утром, хотя и плоховато себя чувствовала, пошла в контору колхоза. Председатель, как и обещал, дал повозку и лошадей. Мы поехали в поле. Я сделала свою работу, взяла пробы, сделала отчёт. Председатель все документы подписал и дал распоряжение запрячь разъездных лошадей и отвезти меня в Звенигородку. Голубка моя шла за повозкой. Приехала я поздно вечером и сразу же пошла на квартиру. На следующий день отнесла отчёт о выполненной работе. Меня спросили, как я съездила. Я рассказала. Директор разрешил мне два дня отдохнуть, я удивилось, что начальство подобрело. Оказывается, агроном Шраменко ругался с директором и главным агрономом за то, что меня послали в колхоз в такую ненастную погоду. Его поддержали и другие агрономы: «Какое вы имеете право посылать её в такую погоду да ещё на другой участок? Она свою работу сделала, почему она должна работать за других?» После этого начальство стало относиться ко мне с уважением.

Однажды я шла на работу и ко мне подошёл парень. Мы познакомились. Звали его Володя. Он спросил, где я учусь, а я почему-то ему соврала. Сказала, что учусь в агрономическом техникуме. Володя ходил в техникум, спрашивал обо мне, но ему сказали, что такая не учится здесь. Потом он тайком выследил, что я зашла в МТС.  Я несколько дней была в колхозах, а когда пришла в МТС, то девушки мне рассказали, что приходил парень, расспрашивал обо мне. Он приходил ещё, но меня не заставал. Девушки сказали ему, что я ставлю лошадь в конюшню и могу не заходить в контору, сразу идти на квартиру. Как-то я поставила лошадь, выхожу, а Володя стоит. Я поздоровалась и спрашиваю:«А ты почему здесь?» - «Тебя жду», - отвечает. Мы начали встречаться. Хороший парень, мне интересно было с ним разговаривать.

Не знаю, он ли сам рассказал своей матери обо мне или она узнала от кого-то другого, но его мать приходила несколько раз в МТС, и всё не заставала меня. А когда мы, наконец, встретились, разговор вышел не из приятных, но он меня не расстроил. Мать Володи сказала, что она против наших встреч, что Володя еврей и должен встречаться с еврейкой, жениться он может только на еврейке, чтобы сохранять свою нацию, что она никогда не разрешит ему жениться на украинке. Я отвечала, что не собираюсь замуж за Володю и не принуждаю его дружить со мной. При встрече я ему передала этот разговор и сказала, что больше встречаться с ним не хочу и не буду. Ещё много раз я видела его около МТС, но делала вид, что не замечаю. Он больше не подходил ко мне, а только издали наблюдал за мной.

Я продолжала работать. Главный агроном МТС пригласил на собрание всех агрономов и дал задание составить севообороты и разворот стада на 5 лет по всем колхозам. Главный агроном провёл инструктаж, подробно объяснил, как правильно сделать задание. Агрономы разъехались по своим участкам. Я за неделю сделала задание, причём без единой ошибки. Главный агроном проверил все документы и принял отчёты.

Председатель колхоза из Скаливатки раза три привозил отчёты, но главный агроном их не принимал. Тогда он пошёл к директору с вопросом, что делать: у него не принимают отчёт, и он не знает, как его сделать правильно. Директор велел председателю: «Завтра присылай транспорт, я пошлю к тебе специалиста, и он всё сделает», а мне сказал: «Завтра ты поедешь в Скаливатку на три дня. Там сделаешь план прифермерского севооборота, бригадные планы и проведёшь обучение звеньевых».

За три дня я справилась со своим заданием и вечером третьего дня сказала председателю: «Завтра поедем сдавать планы по Вашему колхозу». Он обрадовался, но уверенности, что отчёты примут, у него не было. Он всю дорогу волновался. Мы зашли в кабинет к главному агроному. Я подала ему планы, он внимательно всё проверил и начал подписывать. Председатель стоял хмурый, но когда увидел, что главный агроном подписывает документы, сразу повеселел. Председатель поблагодарил меня - он дал мне несколько наволочек и простыней и попросил перейти к нему в колхоз агрономом - обещал платить такую ставку, какая в МТС, продукты выписывать по себестоимости и ещё писать трудодни, а на трудодни ведь давали зерно. Я сказала, что не против перейти в колхоз, но не уверена, что директор меня отпустит. Он просил директора, тот ответил: «Нет, не отпущу, нам тоже нужны хорошие специалисты».

Я продолжала ездить по колхозам, проверяла работы, составляла документацию. Пришло время отчитываться за работу МТС перед колхозами. Меня тоже включили в список докладчиков, я выступала после директора и главного агронома. Мне нужно было отчитаться так, чтобы работу МТС оценили на «отлично». Я, конечно, хорошо подготовилась, собрала все необходимые данные. Когда вышла к трибуне, посмотрела в зал и испугалась, лицо покраснело, но я овладела собой и нормально сделала доклад. Ответила на все вопросы. Работу оценили «на отлично». Всё как будто складывалось хорошо, но грянула беда.

Начало войны. Вечером 22 июня 1941года созвали всех работников МТС. Директор сообщил, что немцы нам объявили войну, и пришёл приказ всю технику эвакуировать за Днепр, всем работникам явиться в контору с вещами. Мы были напуганы и не знали, что делать. Когда я пришла в контору, там были : директор, главный агроном, лаборант, секретарь, телефонистка. Директор послал меня в село Княжу (вся техника из Звенигородки проходила через Княжу). При дороге стояла будочка, в ней был телефон. Я проводила учёт проходящей техники: записывала номер бригады, номера и марки тракторов, комбайнов и другой техники и даже фамилию, имя, отчество бригадиров и сообщала в МТС. Когда все бригады были зарегистрированы, мне позвонили, чтобы я возвращалась в МТС.

На дороге творилось что-то страшное - гнали технику, коров, овец. Всё ревело, гудело, плакало. Я увидела, что ведут заключённых. Все они измученные, уставшие, ноги в ссадинах, из ног сочится кровь. Они голодные и мучаются от жажды. Я взяла ведро воды и подошла, чтобы дать попить, но конвоиры отогнали меня и даже грозились стрелять. У меня была буханка хлеба. Я разломала её на несколько кусков и бросила идущим людям. Я простояла, пока прошла вся колонна заключенных, всматриваясь в их лица и надеясь увидеть своего отца. Его среди этих заключённых не было. Мне очень жаль было этих людей. Я думала о своём отце, что и он где-то тоже страдает, стояла и горько плакала.

Добралась до МТС, сдала директору все бумаги на отправку техники. Директор и главные специалисты уже были готовы к эвакуации. Они загрузили машины своим добром, забрали всё, что могли забрать. Нам директор сказал: «Вы оставайтесь здесь. Мы узнаем, как там на переправе, и я пришлю за вами машину». Мы, наивные, поверили. Сидим в конторе день, другой и ждем машину. Приходит наша уборщица Даша и спрашивает: «Почему вы здесь сидите? Бегите отсюда поскорей. По Звенигородке немцы на мотоциклах ездят». Мы испугались, поняли, что никакой машины не будет, схватили свои узелки и разбежались в разные стороны. Я направилась домой через село Гудзивка, но встречные сказали, что в селе уже немцы. Пошла по Тарасовским полям, потом перешла на Шевченковские. Домой добралась вечером. Мама встретила меня со слезами на глазах. Она волновалась за меня, не знала, где я и что со мной. В селе уже были немцы.

Переезд в Шевченково. Вернусь ненадолго в довоенное время. (На фото семья Красовитовых после рождения Оли- она на руках у мамы Груни, самый большой -Женя, рядом Нина, затем Юра; по разные стороны от мамы маленькая Аня и "большая" Маруся, -Л.Т.).   Когда отца арестовали и осудили, мама старалась разыскать его, хлопотала о его невиновности, но всё было напрасно. Маме посоветовали обратиться к депутату, говорили, что он помогает людям. Мама пошла к депутату на приём и рассказала о своём горе, что мужа несправедливо осудили, что она многодетная мать. Депутат её выслушал и сказал, что насчёт мужа он не уверен, что поможет, а помощь на седьмого ребёнка должны дать. Было такое Постановление " О порядке назначения и выплаты государственного пособия многодетным матерям» СНК СССР от 22 мая 1937 года. Депутат рассказал маме, какие нужно собрать документы и куда писать заявления. Мама собрала документы и отнесла депутату, их отослали в Киев. Долго она ждала ответа, и только 29 мая 1939 года пришло «Постановление президиума Киевского областного исполнительного комитета о назначении государственного пособия многодетной матери Красовитовой Г.И. на седьмого ребёнка Красовитову О.И. по две тысячи рублей с 10 мая 1938 года по 10 мая 1943 года. Мама, конечно, рада была хоть какой помощи.

Получив деньги за два года, мама решает продать хату на хуторе Юрково и купить в селе, которое теперь уже называлось Шевченково. Причина - выехать из хутора, чтобы не встречаться с теми предателями, что оклеветали отца. Но была ещё одна причина. Женя был единственным трудоспособным мужчиной в семье. Он добросовестно работал в колхозе. За хорошую работу ему дали премию - жеребёнка. Жеребёнка продали и купили стельную тёлочку. Как поощрение за добросовестный труд его катали на самолёте «кукурузник». Он был добрый, отзывчивый, красивый парень. Многие односельчане говорили маме: «Груня, какой у тебя добрый и красивый сын». Многим девушкам он нравился. Но на беду он понравился жене председателя колхоза. Она начала преследовать Женю. Она не работала, нянчила маленького  ребёнка. Она встречала Женю с работы, находила его в клубе, встречала с ребёнком, давала ему нести ребёнка. Женя всячески избегал этих встреч, но от людей в деревне не спрячешься. Начали судачить, что жена председателя колхоза бегает за Женей. Мама сердцем чувствовала, что это может плохо кончиться для Жени, что муж может найти причину и упрятать его в тюрьму. Надо было срочно уезжать.

Мама хотела купить хату над ставком, но сестра Василиса уговорила её купить хату ближе к ней, через гору. Жила в этой избушке Марченко Кристина. Муж её был военным, и она уехала к нему. Покупая эту избушку-развалюшку, мама не знала, что от нее будет так много ей горя и слёз.

Снова о войне. Все поля в колхозах были засеяны пшеницей, рожью, ячменём, сахарной свеклой. Когда началась эвакуация, партийное руководство стало выгонять людей, чтобы сжигали посевы зерновых. Активисты пошли поджигать пшеницу. Когда люди узнали об этом, то вышли на защиту кто с чем - одни с граблями, другие с вилами, третьи с тычками - не дали уничтожить урожай.

Когда пшеница, рожь, ячмень созрели, люди начали выходить на уборку урожая. Косили косами, жали серпами. Я тоже два дня косила ячмень. Очень устали. Всё накошенное повязала в снопики и перевезла домой. Дома снопики обколотили специальным деревянным прутом.

Потом начали хозяйничать немцы. Они выгоняли людей на уборку урожая. Зерно свозили в колхозные амбары, часть отдавали людям, а остальное вывозили. Потом начали забирать молодёжь в Германию. Большинство боялось ехать, но были и такие, что добровольно соглашались, даже выезжали под музыку. Я пряталась, чтобы меня не угнали. Однажды меня вызвал в Звенигородку Сивоконь. До войны он работал агрономом в МТС и знал меня, потому что я сдавала ему отчеты. Когда я до него добралась, он мне предложил: «Если ты не хочешь, чтобы тебя угнали в Германию, то иди работать ко мне». Я подумала и согласилась. Он дал мне участок из двух сел Хлипновка и Майдановка. Работала я недолго и с немцами не сталкивалась.

В Киев к сестре Рае. Рая, моя старшая сестра, до войны жила в Ирпине у нашей тёти. С начала войны мы о ней ничего не знали, волновались за неё, особенно мама. Когда я была в Майдановке, то узнала, что одни люди хотят ехать к своим родственникам в Киев. Я им рассказала, что у меня там сестра, и мне бы хотелось её найти. Они согласились взять меня с собой. Я поехала к Сивоконю, он меня отпустил.

Добирались мы до Киева две недели. В основном, шли пешком. Нашла Раю и увидела, что она собирается домой. Своё имущество, нажитое в Ирпине, в том числе и швейную машинку, она спрятала, закопала в землю. Но, видно кто-то видел, как она прятала... Взяли с собой только то, что могли донести. Домой добирались, в основном, полями пешком. Расспрашивали людей, как нам правильно идти и не встретиться с немцами. Дошли целы и невредимы, только очень уставшие. Мама нам очень обрадовалась - ее тревожило то, что немцы все ещё забирали молодёжь в Германию.

Рая сначала никуда не выходила, чтобы её не видели, но от соседей не спрячешься. Вскоре за Раей пришли два наших полицая Марченко Борис и Гнатенко Игнат. Рая была в комнатке, а я - в сенцах. По голосам она поняла, что это за ней пришли, выпрыгнула в окошко и убежала в сад, где и пряталась в кустах до самой ночи. Потом Рая устроилась работать в больницу санитаркой и проработала там почти до своей смерти.

Второй раз Раю хотели забрать прямо из больницы, но я обратилась к Сивоконю, он переговорил с кем-то, и её оставили в покое. В Ирпине у Раи был парень, он ухаживал за ней, но началась война, он ушел на фронт, а она в село. Так пути их разошлись.

Продолжение жизни в Звенигородке. После возвращения из Киева я вышла на работу. Зимой забрала к себе погостить Марусю и Галю. Однажды уехала на участок, а они сами остались в квартире. Зима была снежная, морозная. Я еле добралась до квартиры. Они меня ожидали. Мы поужинали, посидели и уже разделись ложиться спать, как меня кто-то позвал: Нина, Нина, Нина. Мне показалось, что это был голос моей подруги Марии. Меня как будто ветром вынесло. Я выбежала в одной рубашке, открыла дверь, а там такая вьюга, ничего не видно и следов никаких, снег лежит ровно. Я возвратилась и спрашиваю Марусю и Галю: «Вы слышали, что меня кто-то звал?» - «Слышали» - отвечают. Я рассказала об этом своей соседке, а она говорит: «По всей вероятности, вас выселят с этой квартиры». Так оно и случилось. После внеочередной поездки на участок я не застала в квартире Марусю и Галю, очень испугалась, но соседка мне сказала, что их перевели на другую квартиру. Сейчас уже не помню, сколько они у меня жили и когда я их отвезла домой.

Немцы у нас не квартировали. Зашли в нашу избушку и сразу же выскочили, как ошпаренные, и больше не приходили. А испугались, видно, они потолка - он висел дугой, казалось, что вот-вот рухнет на голову. И вообще, когда я работала в Звенигородке, то ни разу не встречала немцев на полях. Никакого контакта с ними не имела. Лишь отчёты сдавала районному агроному.

Уход немцев и приход чекистов. Как только освободили наше село, я сразу же возвратилась домой. Фактически в селе не было боёв, только проходили некоторые части. В село вошли красноармейцы и в нашей избушке поселили солдат. Они не испугались нашего потолка. Это были молодые парни и девушки. Они хорошо относились к маме. Мама готовила им обеды. Я ходила на разные работы, куда загадывал бригадир. Но по соседству, у бабы Симихи, квартировал кагебист. Она ему все рассказала о нашей семье, завидовала, что никого не забрали в Германию, и настраивала против мамы. И вот этот кагебист начал приходить к нам в избу и издеваться над мамой. Требовал водки, жареную курицу, ложился на кровать и требовал меня или Раю, чтобы его развлекали. Мы убегали или к родственникам или прятались в кустах. Он, лёжа на кровати, прикладывал пистолет к своему виску и требовал кого-нибудь из девушек. Грозился, что если его условия не выполнить, то он застрелится, а виновата будет мама. Он все время пугал маму. Рассказывал, что он много людей погубил и что ему ничего не стоит застрелиться самому. Это был не человек, а садист и бандит. Он получал удовольствие от этого «спектакля». Мы уговаривали маму, чтобы она его не боялась, что он никогда не застрелится, а просто пугает. У мамы было больное сердце, и после этих стрессов она болела. Мы бегали в аптеку к Тихону Ивановичу, он давал лекарства, которые спасали её от смерти.

Путь к Юре. В 1944г. Юра начал служить в действующей армии, в кавалерии. Ему представилась возможность заскочить домой на несколько часов. Он успел сказать, что сейчас их направляют в Корсунь-Шевченковский.

В 1944 году советские войска перешли в наступление и взяли немцев в кольцо. Прошла жестокая Корсунь-Шевченковская битва. На это побоище из села забрали всех мужчин: и молодых, и зрелых, кто остался по какой-то причине в селе.

В село пришла женщина из-под Корсуни и сообщила, что мужья просят своих жён их навестить, повидаться перед боем. Женщина сообщила, что идти надо в село Квитки. Мама собрала сумку и говорит мне: «Нина, женщины идут к мужьям, пойди и ты к Юре». Собрались идти 15 женщин, я знала только своих соседок Смалько Федору и Кириченко Пелагею. Шли мы все вместе, по полям и оврагам. Был март, снег растаял и была большая грязь, такая, что обувку снимала. Пришли в Квитки, а нам говорят, что солдаты ушли то ли в Переможенцы, то ли в Прутылци. Нашла я Юру только через три дня в Переможенцах. Он очень обрадовался. Я привезла ему жареную курицу, сало, огурцы, чеснок, лук, пирожки и пряники, водки. Всеми этими лакомствами он угощал своих друзей и командира. Хорошо, что я нашла его здесь, потому что утром они уже переезжали к линии окружения немцев. Был вечер, и Юра сказал мне, чтобы я здесь переночевала, а утром они будут ехать в сторону села Моринцы, и я с ними подъеду. Но даже до Шендеровки не доехали, пришёл приказ ехать в другую сторону. Я попрощалась с Юрой и пошла домой.

Путь домой через немецкое «кладбище». Сначала надо было идти на село Новая Буда. Я шла километров пять по длинному и глубокому оврагу. Весь этот овраг был покрыт убитыми немцами. Трупы лежали так густо, что их тяжело было обходить. Над трупами с криками кружили чёрные вороны. Мне было очень страшно, у меня болела голова и меня рвало. Я еле выбралась из этого «кладбища». Полями пришла в село Моринцы, откуда 15 км до Шевченково. Домой пришла в пятницу вечером. Рассказала маме о Юре, о своих страхах. Ожесточенные бои шли несколько дней. Особенно пострадали Комаровка и Шендеровка . Эти сёла почти полностью были сожжены. Много там погибло и немцев, и наших людей. Много немцев взяли в плен. (наверное, особисты их просто расстреляли- примечание В.Сокирко)......Я почти целую неделю не была дома.

Арест. При встрече мама мне сказала, что приходил бригадир Марченко Илья, звал на работу - чистить дорогу от грязи. Мама ответила, что меня нет дома, что я пошла к Юре. В субботу я вышла на работу к мельнице, куда сказал бригадир. Пришёл Марченко отмерил мне две нормы площади, которую я должна очистить и сказал: «Выполнишь норму, сразу иди в сельсовет, тебя вызывает председатель». Я выполнила норму, пришла домой и говорю маме: «Сказал бригадир, что меня вызывает председатель сельсовета». Мама предположила, что они знают, что я агроном и хотят снова поставить агрономом: «Покушай, тогда пойдёшь». Я ответила: «Пойду, узнаю, вернусь и поем». Переоделась и пошла в сельсовет.

Возвратиться домой в этот вечер мне было не суждено - начался мой тюремно-лагерный срок. Холодным февральским вечером 6 лет назад начал свой лагерный путь также ни в чём не виноватый наш отец.

Я пришла в сельсовет, ничего плохого не подозревая, ведь я не совершила никакого проступка. Зашла в кабинет председателя, поздоровалась, но он мне не ответил, а пошёл к двери, позвал двух стрелков с автоматами и приказал: «Арестовать», потом сказал, куда меня отвести. Привели меня в хату Тупчия, где уже было трое арестованных. Я сидела и горько рыдала - мне было обидно, я не понимала, за что мне такие мучения и испытания. Кому это нужно? Сначала мне было холодно (я была лёгко одета), а потом как будто окаменела и не ощущала ни голода, ни холода.

Суд. Когда мама узнала, что меня арестовали, то у неё случился сердечный приступ, она тяжело заболела. Ко мне приходила Рая, принесла фуфайку. Два дня меня держали в хате Тупчия, на третий день под конвоем привели в сельский клуб. Там было полно народа, в основном, военные. Меня ввели и огласили, что сейчас такую-то будет судить военный трибунал. На сцене стоял стол, за ним сидели четыре человека: три военных и Марченко Илья. Перед ними лежали исписанные листы бумаги. Это было обвинение против меня, поданное Марченко. В этом обвинении было написана клевета на моего отца, моего брата и на меня. Марченко свидетельствовал против меня, что я не выходила на работу, что он несколько раз велел мне выходить на работу, а я не выходила. Я сказала, что только один раз не вышла по той причине, что ходила к брату на фронт, но мне не дали говорить. Меня осудили Военным трибуналом 29 Танкового Краснознаменного Корпуса 13 марта 1944 года по ст. 59-6 УК РСФСР к лишению свободы на шесть лет исправительно-трудовых лагерей с поражением в правах на три года.

Причина моего осуждения. Я уже писала, что мама купила избушку в 1939году у Марченко Кристины. Она была замужем за Игнатом - родным братом Марченко Ильи. Продав хату, она выехала к своему мужу.

Когда село освободили от немцев, Кристина вернулась и начала требовать, чтобы мама вернула ей избу. Она много раз приходила, а мама отвечала: «Ты ко мне не ходи, у меня есть документ купли - продажи хаты». Тогда они решили отобрать у мамы последнюю защиту - посадить меня. Когда меня забрали, Кристина снова приходила и требовала, чтобы выбирались из хаты, а то она подаст в суд. Мама ответила: « Подавай».

Суд проходил в райцентре Ольшана. Мама не смогла поехать, потому что была больна. Через некоторое время сделали выездной суд в Шевченково. Судьёй была женщина. Марченко Кристина насобирала лжесвидетелей. Все выступали против мамы, обвинения были те же: муж репрессирован, сын был в полиции, дочь в тюрьме. Судья выслушала всех свидетелей и дала слово маме, но мама плакала и не могла говорить. После совещания суда, судья сказала: «По решению суда хата остаётся за Красовитовой Г.И. и никто не имеет права выселить её с детьми из хаты. А то, что вы говорите о муже, сыне и дочери, то они несут наказание, что к данному делу не относится». Как же хорошо знать, что справедливые люди есть!

Ещё долго эта Марченко трепала маме нервы, но на хату уже претензий не предъявляла, а говорила маме, что она не имеет права занимать огород. Эти Марченки приспосабливались к любой власти. В период репрессий много людей по их милости отправили на Соловки. При немцах они служили им, вылавливали молодёжь и отправляли в Германию. Некоторые с них удрали с немцами заграницу. Когда зашли красные, они тут же перевоплотились, начали служить им, отправляя в тюрьму невинных людей. Обо всем этом я узнала, когда вернулась домой из заключения.

Путь в неизвестность. На следующий день после суда меня снова под конвоем отвели в хату Тупчия. Там было много военных. Один солдат подошёл ко мне, незаметно сунул мне в руку бумажку и сказал: «Это адрес моей матери, постарайся по дороге сбежать. Когда ты расскажешь матери, что видела меня, она обрадуется и примет тебя».

Нас троих, двоих мужчин и меня, под конвоем повели в тюрьму, но мы не знали куда, нам об этом не говорили, а разговаривать с конвоирами не разрешалось. Шли пешком, на ночлег останавливались у людей, кушать давали раз в сутки, а иногда раз в двое суток перед ночлегом. Я прочитала записку, данную мне солдатом. Там был адрес: Ивановская обл. Ильинский р-н село забыла Аскаков Николай Иванович. Но бежать не представилось возможности, уж очень они нас охраняли. Да и если я убегу, то будут тревожить маму, к тому же у меня не было ни денег, ни знакомств, ни сил. Мы шли месяц, пока нас не приконвоировали в Молдавию, в город Сороки.

Тюрьма. Конвоиры сдали нас тюремным надзирателям. Тюрьма была окружена 3-х метровой каменно-бетонной стеной. По углам на стене построены башни, где стояли конвоиры с ружьями. Меня отвели в камеру, где пять суток я оставалась одна. На шестой день в камеру посадили 10 человек.

Меня определили работать на кухню, которая находилась в углу тюремного двора около вышки. На кухне стояли два большущих котла, в которых две женщины и я варили еду заключённым. Варили, в основном, фасоль неизвестно какой давности и мелкую картошку. Фасоль варилась целые сутки, она была твёрдая, хоть стреляй нею, а картошка мелкая и грязная. Чтобы её отмыть, нужно было менять воду три - четыре раза. Варили картошку не очищенной, чистить было запрещено. Всю эту баланду насыпали в специальные деревянные ёмкости. Две женщины закладывали палку в ушки этой ёмкости и несли баланду в тюрьму. Нести нужно было через тюремный двор. Когда там были на прогулке мужчины, женщинам не разрешалось даже посмотреть в их сторону. Однажды одна из женщин, несущая обед, посмотрела в сторону мужчин. Конвоир заметил: «Не смотреть, поверни голову». Женщина отвела взгляд, но медленно. Конвоиру это не понравилось, и уже буквально через 20 минут эту женщину посадили в карцер на трое суток. Возвратясь из карцера, она рассказала, что чуть не умерла от холода и голода.

Через месяц тюрьма была переполнена заключёнными, особенно много было мужчин. На прогулку их выводили по несколько человек на 15 минут - одних заводят, других выводят.

Тиф. Заключённых под конвоем начали выводить в поле на посев ячменя. Поле засевали вручную, а потом нужно было парой лошадей его боронить. Мне досталась эта работа. Очень трудно было целый день водить лошадей по пахотной земле. Три дня я без отдыха работала, на четвёртый, пробороновав полдня, упала на пахотную землю в беспамятстве. Лошади сами протянули бороны по полю и остановились. Конвоир подошёл ко мне с криком: «Вставай, работай, чего лежишь?» Я попыталась встать, но не смогла, и больше ничего не помнила.

Очнулась я в камере. Заключённые мне рассказали, что со мной было: я целую ночь металась в горячке, пела (хотя петь я не умела), кричала, плакала. Заключённые стучали в дверь, требовали, чтобы меня забрали из камеры. Меня перевели в другую, где была женщина в таком же состоянии, что и я. Я заболела тифом. Когда я пришла в себя, то меня стал пугать конвоир: «Выздоравливай, а то отрежу косу». У меня тогда была пышная русая коса, и мне не хотелось её потерять. Но после этой болезни волосы начали выпадать.

Когда я немного оправилась, меня перевели в общую камеру, где было тесно и неуютно. Заключённые ругаются, дерутся, виновников сажают в карцер. В карцер могут посадить за песню (если кто запоёт), за книжку, за иголку. Ко мне подсела женщина, хорошо со мной разговаривала, рассказывала о себе, и я ей тоже открылась. Рассказала ей, что у меня есть иголка и адрес одного солдата. Все это зашито в моей телогрейке. Эту женщину вызвали из камеры, и больше она не возвратилась. Через некоторое время меня вызвал конвоир и спросил, где я прячу иголку и адрес. Я отказывалась, что они у меня есть, но он взял мою телогрейку и точно указал место, где я прятала иголку и адрес. Я отдала ему все и поняла, кто меня предал. Конвоир хотел забрать меня в карцер, но все стали заступаться.

Чаще всего в карцер сажали мужчин. Однажды, идя по коридору, я услышала крик мужчины и его причитания: «Мамочка моя родная, зачем ты меня родила, почему маленьким не утопила, зачем я терплю такие мучения?» Страшно слышать такие причитания. Карцер - это как каменный холодный мешок, в нём невозможно ни лечь, ни сесть, только стоять, и кушать не дают.

Я снова работала на кухне. Приехала комиссия с проверкой. Зашли на кухню и поинтересовались, по какой статье я осуждена. Я ответила. Проверяющие переглянулись, отошли от меня, и один сказал: «Даже не верится». Я не знала, что означает эта статья. Ведь когда меня осудили, то не объяснили, за что. Заключённые, сидевшие со мной в камере, сразу же заявили, что эта статья обозначает «Вооружённый бандитизм». Сидевшие за убийство начали относиться ко мне с уважением, приняв за правду статью, по которой я была осуждена.

В середине мая заключённых вывезли в поле на посадку помидор. Работали мы с раннего утра до позднего вечера. В четыре часа утра уже начинали работу. Для поливки помидор воду носили из оврага на гору. Еду привезли только на третий день. От тяжёлой работы и голода у меня начали опухать ноги. Привезли нам чечевичный суп с неочищенной картошкой. Суп был солёный и черный как смола, очень невкусный, но я кушала, чтобы хоть немножко поддержать организм. Потом привозили эту баланду через день. Местным заключённым привозили передачи, а мне никто ничего не передавал. Малолетки, сидевшие за воровство, как-то умудрялись украсть у молдаванок то кусочек мамалыги, то хлеба, и мне тихонько иногда подкладывали под подушку. Хотя здесь на поле не вовремя привозили еду, и работа была тяжелая, но конвоиры разрешали петь. После тяжёлой работы заключённые пели, изливали свою горечь и печаль. Пели в основном тюремные песни, пели и плакали. После окончания работ на поле нас снова отправили в камеры.

Путь в Сибирь. В Молдавской тюрьме я просидела почти год. Однажды нас погрузили в товарные вагоны и повезли на Север. Часто вагоны загоняли в тупик, и они там долго простаивали. На какой-то станции поезд остановился и поступил приказ выходить. Нас поместили в здание, напоминавшее мне чердак. Натрамбовали нас, как селёдок в бочке. Все лежали друг возле друга, и невозможно было шевельнуть ни ногой, ни рукой. Лежали, разговаривали, но разговоры сливались в общее жужжание, как у пчёл в ульях. Кормили плохо, и только раз в день. Через несколько дней нас снова погрузили в вагоны и отправили дальше на Север. Опять ехали долго. Вдруг поезд остановился, и снова команда выходить.

На этот раз нас привезли на повал леса. На этом лесоповале работали только женщины. Деревья толстые, высокие и срезали мы их ручными пилами. Кушать давали один раз в день какой-то суп и 200 гр. хлеба. На работу и с работы - под конвоем. И на работе нас со всех сторон «охраняли» конвоиры. Спали в бараках на нарах.

Через некоторое время повезли ещё дальше на Север. Не помню, сколько мы ехали. На какой-то станции нас расселили в деревянных бараках и поставили копать котлованы и глубокие канавы под фундамент. Местность была болотистая, приходилось стоять по колено в воде. Кроме того, попадались булыжники. Я копала, плакала и вдруг услышала, как конвоиры говорили обо мне: и что я хорошо работаю, и что мне нужно дать другую работу. Вскоре меня перевели на уборку помещения, где кормили конвоиров. Зал был большущий, полы покрыты грязью, толщиной в палец, и я всё это должна была отмыть. Я мыла полы с утра до ночи. Мне показалась, что эта работа не легче предыдущей, но тут хоть не приходилось стоять по колено в воде.

Потом меня перевели на кухню, где я выполняла самую тяжёлую работу - из большущих котлов насыпала баланду в деревянные емкости. Эти посуду приносили к окошку, через него выдавали заключенным. Насыпала баланду черпалкой. Она была сделана из двухметровой палки, на конце которой закреплено 12-литровое ведро. Нужны были силы, чтобы его поднять. Я так уставала, что, придя в барак, моментально засыпала. Времени для сна было мало, приходилось стараться не уснуть на ходу.

Кроме того я выполняла разные кухонные работы: мыла посуду, убирала. Старшей поварихой была жестокая, злая, сварливая женщина. Она всё время чем-то была недовольна, и своё недовольство выплёскивала на своих подчинённых. Этот лагерь находится в Кемерово Мариинского округа.

Потом меня и еще одну женщину (немку по национальности) перевели на стройку. Было построено пять зданий, предназначенных для выращивания подопытных мышей. За этими тварями ухаживала женщина, у которой заканчивался 10-летний срок. У этой женщины была корова, она за ней ухаживала, кормила, поила, доила. Кому отдавала молоко, не знаю, но иногда за пайку хлеба она давала нам кружку молока.

Нас определили на побелку всех пяти помещений и даже расконвоировали. Мы могли свободно ходить по территории, где находились здания, наблюдали за нами издали. Была осень, и на пахотной земле мы увидели картошку, оставшуюся после уборки. Мы стали тайком по очереди её собирать. Насобирала пять ведер. Варили в большом чугунке в мундирах и кушали досыта. Она нам и без соли была очень вкусной. Но конвоир подстерёг, когда мы варили картошку, и отобрал её у нас. После этого мы собирали только, чтобы сварить и сразу съесть. Варёной пищи нам не приносили, выдавали только 200 граммов хлеба. Мы сами кормились, чем могли. От извести мои руки превратились в сплошные раны. После окончания побелки нас отправили в бараки. Ведь основная работа была на лесоповале.

Амнистия. 9 мая 1945 года праздновали победу. Это радостное известие докатилось и до наших лагерей, и пошли слухи, что будет амнистия, что срок будет сокращаться на половину. Я очень обрадовалась. Оказалось, что сокращаются наполовину только оставшиеся годы. Действительно, такой указ вышел 7 июня 1945 года. По данному указу мне оставалось отсидеть 2 года 4 месяца 2 дня. Всего отсидела 3 года 7 месяцев 28 дней. Наконец, пришёл мой долгожданный день - 11 ноября 1947 года мне выдали справку об освобождении.

Дорога домой. Мне выдали продовольствие на 18 дней: одну ржавую селёдку и кирпичик хлеба. Освобождённых посадили в товарные вагоны, и поезд двинулся на Москву. Товарняки шли медленно, их часто загоняли в тупики, и они простаивали там по двое-трое суток. На остановках я не выходила. Сколько добирались до Москвы, не знаю, мне это время показалось вечностью. В Москве милиция развела нас по поездам. Доехала до Киева и товарным поездом добралась до станции Городище. Автобусы в село тогда не ходили, нужно было добираться пешком или на попутке. Люди мне подсказали, что грузовые машины возят сахарную свеклу на завод в Ольшану. Я вышла на трассу и шла помаленьку, часто садилась отдыхать, потому что была голодная и обессилившая. Несколько машин проехали мимо, не останавливаясь. И когда я потеряла надежду, увидела приближающуюся машину, которая начала останавливаться. Подошла и попросила водителя подвезти меня, но сказала, что заплатить не смогу, потому что денег у меня нет. Он подумал, подумал и сказал: «Садись, подвезу».

Из Ольшаны снова пешком. Дошла до хутора Зирка, где жила мамина двоюродная сестра и моя тётя Марина со своим мужем Ивой. Их хата стояла над самой дорогой. Тётя Марина с мужем были около хаты, она узнала меня и зазвала к себе. Я с радостью зашла к ним, мне нужно было отдохнуть. Тётя Марина догадалась, что я голодная, и подала капусняк и хлеб. Я ела и не могла насытиться. Тётя увидев, что я ем с жадностью, остановила меня: «Немножко отдохни, тогда ещё покушаешь». Я отдохнула, поговорила с ними. Сил немного прибавилось, и я заспешила домой. Дорога мне показалась очень длинной. Но вот я уже спускаюсь с горки к копанке. Нужно подниматься на противоположную горку, но я решаю идти лужком, тропинкой, которая приведет меня в наш сад. Мне не хотелось встречаться с посторонними людьми. Вхожу в сад тётки Васьки, а там под горкой пасётся корова и около неё девочка лет девяти. Я подошла к ней и спросила:

«Девочка, как тебя зовут?» - «Оля». Я спросила её фамилию, но вместо ответа она быстро, как мотылёк, убежала в гору. Когда я дошла до нашего сада и начала подниматься на горку, мне навстречу уже спешили мама, Юра и Оля. Оля догадалась, кто я, и побежала сообщить маме. Мама плакала от радости. Юра тоже был рад.

Так закончились мои хождения по мукам. Домой я прибыла весной 1948 года. В 1947 году на Украине снова была голодовка, но не такая страшная, как в 1933. Мама готовила разные блюда: варила сахарную свеклу, тёрла на крупной тёрке и добавляла сушёные вишни. Пекла блины из цветов белой акации и листьев липы. У нас была кормилица - корова. Когда я вернулась, то дома были все, кроме Жени. Рая работала в нашей больнице санитаркой, Юра возвратился с войны инвалидом с раной в бедре и свищём (из него всё время вытекал гной, и каждый день нужно было делать перевязки). Ходил при помощи костылей. Маруся работала в колхозе - сейчас пахала коровами колхозную землю, но не колхозными коровами, а теми, что были у людей. За работу в колхозе писали трудодни, но их не оплачивали. Если и насчитывали какие-то деньги, то их забирали на 3% займы. Галя и Оля учились в школе, пасли корову, коз, ходили собирать на уже убранное поле колоски ржи, пшеницы. Собирать колоски было снова опасно, охранники гоняли людей и даже за это судили. Мама рассказала, что до каждого двора доводили план сдачи молока, мяса.

Спор и суд о полкорове. По какой-то причине мы должны были сдать свою корову на мясо. Узнав о том, что мы отдаём корову в колхоз, к маме пришла Осаул Елизавета. Она попросила, чтобы за счёт сданного нами мяса засчитали, что и она сдала, потому что у неё должны были забрать поросную свинью. Договорились, что за свинью засчитают сданное мамой мясо, а она продаст нам половину своей коровы. В бухгалтерии сельсовета тогда работали Гнатенко Артемон Романович и Шевченко Валентина Терентьевна, они-то и расписывали мясо сданной нами коровы на наш двор, двор Осаул Е. и еще на нескольких дворов. За проданную корову маме отдали деньги, их хватило, чтобы заплатить Осаулке за половину коровы. Держали корову по неделям: неделю она, неделю мы. Корова была молочная, она быстро привыкла к нашему двору. Даже когда была у Осаулки неделю, она как-то умудрялась приходить к нам. Однажды пришла к нам с другой коровой, с которой была запряжена в ярмо.

Прошло немного времени, и Осаулка решила не давать её нам. Началась борьба за корову. Однажды Осаулка чуть руки Марусе не покалечила. Мама запечалилась и не знала, что делать, ведь остаться без коровы нельзя - она кормилица. Мама пошла в сельсовет, рассказала обо всём и ей посоветовали подать на Осаулку с суд. Осаулка насобирала свидетелей против мамы. Состоялся суд. На нем она говорила, что мама не кормила корову, не ухаживала, отказывалась, что мясо нашей коровы ей засчитано. И снова те же обвинения: муж репрессирован, сын был в полиции, дочь осуждена. На маминой стороне свидетельствовали Артемон Романович и Валентина Терентьевна. Они документально подтвердили, что мама зачислила за неё мясо. Суд присудил выплатить маме деньги за полкоровы, а все остальные обстоятельства признал не относящимися к делу. Долго Осаулка не отдавала деньги, но все же отдала. Мама в Ольшане на рынке купила стельную красивую чёрно-рябую тёлочку. Всё это рассказала мне мама после моего возвращения.

Поездка на Донбасс. После возвращения из мест отдалённых я решила немного отдохнуть - поехать в гости к Жене. Женя после окончания войны уехал в Донецк к своей невесте Ксении, женился и работал в шахте, в забое. Я его не видела с начала войны, а очень хотелось увидеть. Он ушёл на фронт и дошел до Берлина, был награждён медалью «За взятие Берлина».

Хотя семья ещё голодовала, мама собрала ему в дар лучшие продукты. Все гостинцы я сложила в мешок и добралась до станции Городище. Прежде чем становиться в кассу за билетами, нужно было пройти санобработку. Я целые сутки простояла в очереди, чтобы получить бумажку, что прошла санобработку. Потом целые сутки стояла в кассу за билетом, но когда дошла до кассы, вдруг объявили, что билетов на Донецк нет. Посоветовали взять билет до Днепропетровска, откуда легче поехать на Донецк. Я взяла до Днепропетровска.

Пока ждала поезда, ко мне подошла женщина моих лет, разговорились. Она сказала, что тоже едет в Донецк. У неё был такой же мешок, как у меня. Она была такая приветливая, всё рассказывала о себе, часто куда-то уходила и бросала на меня свои вещи. Предлагала мне, что она посмотрит за моими вещами. Я, если уходила, то брала вещи с собой. На днепропетровский поезд сели в один вагон. Приехали в Днепропетровск. Она оставила около меня свой мешок, попросила присмотреть за ним, а сама куда-то ушла. Не было её где-то около получаса, а когда пришла, то говорит мне: «Я уже прошла санобработку. Здесь за углом калитка, войдёшь во двор, там люди стоят в очереди. Очередь небольшая, ты быстро справишься, иди, а я посмотрю за твоими вещами». Я оставила на неё свои вещи и побежала, добежала до калитки, смотрю, а во дворе пусто, нет людей. Меня взял такой страх, я побежала обратно что было сил, но на том месте не было ни женщины, ни моих вещей. Я бежала по перрону и кричала. Шёл поезд, и я хотела броситься под него. Не помня себя, наскочила на встречного мужчину. Он схватил меня за руку. Я кричала, чтобы он отпустил меня, а он ещё крепче сжимал мою руку и держал, пока не прошёл поезд. Потом мужчина стал спрашивать, что случилось. Я ему сказала, что меня обокрали. Он выслушал и сказал: «Разве можно губить жизнь из-за украденных вещей? Ты молодая, всё наживёшь». Так он спас мне жизнь.

Я немного успокоилась, взяла билет на Донецк и приехала к Жене. Когда я зашла в квартиру, то сразу же расплакалась. Они даже испугались, подумав, что кто-то умер. Я рассказала Жене и Сене о случившемся. Они успокаивали меня, но мне было так обидно, что я приехала без гостинцев. Жили они бедно, только на Женину зарплату. У них уже был маленький Юра, на иждивении были мама Сени, её брат и сестра. Я погостевала несколько дней. Даже толком не наговорилась с Женей, потому что, работая каждый день, он приходил домой уставший, и ему нужно было отдыхать.

Приехала домой грустная, растерянная, встревоженная. Сначала не рассказывала о том, что меня обокрали, но Рая спросила: «Что с тобой случилось? Я бросила карты, они мне сказали, что у тебя очень большая печаль и какая-то потеря». После Раиного вопроса я рассказала маме, Рае и Юре обо всём. Все меня успокаивали и радовались, что не произошло самое страшное. Я долго не могла забыть своей поездки в гости. И сейчас, когда вспоминаю об этом, то по моему телу пробегает дрожь.

На сезонных работах. Нужно было устраиваться на работу, но куда? Ведь сидевших в тюрьме презирали и старались не брать на работу, везде требовали автобиографию. В свой колхоз идти работать не хотела - мне неприятно было встречаться с этой сволочью Марченком, который испортил мою жизнь и молодость.

Недалеко от нашего села находится хутор Шампань - по трассе на село Моринцы. По правой стороне этого хутора тянутся хаты , а по левой - лес до Моринцы. Все эти земли, сад и лес принадлежали Шевченковскому лесничеству. На Шампани работал лесником Кочерга Григорий Иванович. Он приехал в село набирать людей на разные работы, я записалась. Работа была сезонная, документов и автобиографии никто не требовал. Меня это устраивало. Лесник сказал: «Завтра же выходи на работу».

Так весной 1948 года началась моя работа в лесу(на фото Нина в середине). Каждый день ходила на работу пешком - километров пять в одну сторону. Обкапывали плодовые деревья на ширину кроны, проводили их обрезку, стволы очищали от старой коры и белили, собирали гусениц. Я старалась, чтобы заработать, и за первый месяц получила 82 рубля. Другие работники стали возмущаться - они заработали вдвое меньше, но ведь они не старались выполнять нормы. Я пошла в контору и попросила книжку, в которой были расписаны все нормы и расценки на выполненные работы. Например, за обкопку 35 яблонь (3,5 соток) положено 1р.45коп. Весной день был длинный, я старалась и подсчитывала, сколько заработала за день.

Было и такое, выгодное задание - заготавливать кору с корней бересклета. Я искала везде эти кусты, выкапывала, отбивала кору. За эту работу хорошо платили, и я заработала 300 рублей. Летом была уборка смородины, черешен, яблок. Работала до поздней осени.

Из лесничества приехал в сад объездчик Ямковой Никита Павлович. Он был доволен моей работой, разговаривал со мной, и я ему сказала, что по специальности я агроном, что закончила агрономический техникум и до войны работала в Звенигородской МТС агрономом. Никита Павлович сказал, что в лесничестве есть должность агронома - садовода, он уточнит, поговорит и мне сообщит.

Работа в Шампани, в лесничестве. Действительно через некоторое время меня вызвали в лесничество. Сюда приехал директор лесхоза. Директор сказал, что есть должность агронома- садовода, и я могу написать заявление и принести следующие документы: автобиографию, трудовую книжку и диплом. В автобиографии я написала, что отца нет, а мать работает в колхозе. О том, что была в заключении, я ничего не написала и очень боялась, чтобы эти Марченки снова не испортили мне жизнь. На этот раз всё обошлось. Через неделю в лесничество снова приехали директор и главный бухгалтер лесхоза. Директор начал смотреть документы, открыл трудовую книжку и рассмеялся: «А это что такое?» Почти все листы в трудовой были изрисованы человечками. Я покраснела и сказала, что книжку нашла и изрисовала моя самая младшая сестра. Он забрал документы и велел приступать к работе садоводом. Так 26 января 1949 года меня назначили на должность садовода Шевченковского лесничества.

Основные сады были в Шампани, но были и в Журженцах, в Старо-Моринском. Для проведения работ нужно было искать рабочих. Я пригласила десять девушек и организовала садоводческую бригаду. Кроме садов в моём ведомстве были участки полей, кузница, пилорама. В лесничестве было три пары лошадей, которыми мы выполняли все хозяйственные работы. На пилораме пилили лесоматериал на штакеты.

На все работы, что выполнялись в садах и кузнице, на полях и пилораме, я составляла наряды. Нормы были большие, расценки на выполненные работы маленькие. Например, забороновать пять гектаров пахотной земли, а расценка за эту работу 1 р.58 коп. Никто не мог выполнить такую норму. Люди не хотели работать за такие гроши и бросали работу. Мне приходилось составлять такие наряды, чтобы рабочие могли заработать хоть какие-то деньги. В саду я выращивала новые саженцы, делала окулировку. Нужно было делать омоложение сада, сажать плантации смородины, малины. За всеми этими работами нужно было следить.

На каждое воскресенье я старалась приехать домой, чтобы помочь маме по хозяйству. Юра, несмотря на свое ранение, учился и закончил в августе 1948 года Шевченковский техникум рыбоводства. Его направили на работу в Сквирский райотдел с/хозяйства на должность зоотехника по мелкому животноводству. Проработал он недолго, всего восемь месяцев с 29 ноября. Уволился по состоянию здоровья: после тяжёлого ранения, неудачно сделанных операций, недостаточного лечения у него приключился остеомелит. Рана не заживала, сочился гной, нужны были каждодневные перевязки. Бинтов не было, для перевязок использовали тряпки, они за день пропитывались гноем, и нужно было каждый день стирать и тряпки, и кальсоны. Кроме того нагноения давали обострения, и нужно было ложиться в госпиталь, где ему чистили кость. Натерпелся он болей за свою жизнь.

Трагедия замужества Раи. В 1948 году Рая решила выйти замуж за Бондура Василия Ивовича. Мать Василия приходила к Рае на работу, уговаривала её выйти за ее сына. Василий был слепой - потерял зрение в семнадцать лет. Мама и Юра не советовали Рае выходить за слепого, но она сама решила свою судьбу. Пошла посмотреть на жениха, да так и осталась там.

Не знаю, как ей жилось сначала, но скоро её жизнь превратилась в ад. Свекровь начала издеваться над Раей, всячески настраивала Василия против неё. Рая была красивая, аккуратная, работящая. Перед тем, как идти на работу в больницу, она сделает всю работу по дому, приготовит кушать. Свекровь делала всякие подлости, когда Раи нет дома. Например, нальёт сыну борща в миску и бросит туда волосы , он не видит, кушает, а когда попадаются волосы, он злится , мамаша же наговаривает на Раю, что она неаккуратная. Начинаются скандалы. Рая приходила и рассказывала свое горе маме, мама переживала и советовала ей бросить мужа, забрать ребенка и вернуться домой, но Рая боялась осуждения, что она бросила слепого. Какая-то чёрная сила держала её там. И жить было невмоготу, и бросить не могла. К нам Василий не разрешал ей ходить, контролировал приход жены с работы, она не могла задержаться больше пяти минут. К ней домой мы не могли пойти, потому что её свекровь - эта усатая ведьма - обзывала нас голодранцами, трубила, что мы хотим её обобрать. Мы никогда ничего не брали у неё, наоборот помогали Рае, ведь мы все работали: Маруся в колхозе, я в лесничестве, а мама во дворе и огороде.

Рабочие будни. Зарплата у меня была небольшая, но мне дали 15 соток огорода, полгектара сенокоса. Всё выращенное на своём огороде я привозила домой. Траву косила, в основном, сама, сушила и привозила сено домой для коровы. Оля и Галя гоняли пасти корову в лес, где я работала. Мне начали выписывать топнорму дров, и я их привозила домой. Теперь уже Гале и Марусе не приходилось таскать дрова из леса на своих плечах.

Собранные урожаи малины, смородины, яблок отправляли в лесхоз. В саду построили сушилку для яблок. Когда начинался сезон сбора яблок , то сорванные яблоки паковали и отправляли в лесхоз, а битые резали на сушку. Я собирала девочек, и они делали эту работу, Галя с ними.

Вскорости в лесничестве появился трактор. На тракторе работал мужчина из села Пединовка. Жена у него умерла. Он начал подходить ко мне и предлагать выйти за него замуж. Я насмотрелась на жизнь старшей сестры, и мне не хотелось замуж, к тому же этот человек мне не нравился, и я ему отказала.

На сезон сбора урожая яблок, чтобы не разворовывали яблоки и свежие, и сушёные, я наняла охранника, мужчину из своего села, соседа Марченко Ивана Онисимовича. Он отличался крутым нравом и имел кличку Боцман. Он был любитель выпить, а когда напивался, то бушевал. Люди его боялись, и если слышали, что идёт Боцман, то закрывались в хатах. Он жил с женщиной намного старше его. У этой женщины были три дочери, старшая - Мария. Пожив некоторое время с матерью, он начал жить с её дочерью. Мать и дочь постоянно ругались из-за него, иногда даже за косы водили одна другую. Обе приходили к нему на дежурство, приносили еду и выпивку. Наконец-то, дочь победила и вышла за него замуж. Охранником он был хорошим. Работы было много, часто даже в выходные, когда приходили указания нарвать начальству малины, смородины или черешен. Однажды пришёл приказ нарвать черешен. Я пошла в посёлок искать мальчишек, которые хорошо лазят по деревьям. Деревья были высокие. За то, что они нарвут черешен, я им не обещала платить деньги, а разрешила нарвать себе домой. Зашла к одной женщине по фамилии Бортник Анна. У неё были сын и дочь, Витя и Шура. Шура работала в саду. Я попросила Анну, чтобы отпустила Витю рвать черешни, Анна говорит: «Пусть и Шура идёт». Я отказала: «Нет, Шура пусть отдыхает (было воскресенье), ведь ей в понедельник на работу». Мать Шуры продолжала упрашивать, но я наотрез отказала.

Мальчики нарвали черешен, отнесли их в погреб и разбежались по домам. Я тоже поехала домой на велосипеде. В понедельник прихожу на работу, а мне сообщают, что Шура умерла. Я просто шокирована была этой новостью. Мне рассказали, что их корова паслась на пастбище, а вечером они загоняли корову домой. Шура попросила своего брата, чтобы он забрал корову с пастбища. Витя, видно, устал и не послушал её. Они поругались, и Шура сама пошла. Она почти пригнала корову - корова пришла домой, а Шура не дошла - упала на тропинке за окопом и умерла от сердечного приступа. Бог отвёл от меня беду. Согласись я взять Шуру рвать черешни, и с ней случись сердечный приступ, она упала бы с черешни, и меня бы обвинили в её смерти. Анна, встречая меня, плакала и спрашивала: «Как вы знали, что она умрёт, и нельзя ей на черешню?» Я отвечала, что ничего не знала, просто хотела, чтобы Шура отдохнула. С ранней весны до поздней осени я работала в саду, а зимой в конторе лесничества, ездила на ревизии в обходы, выдавала лесоматериал.

Неудавшаяся афера с продажей яблок. Уже несколько лет я работала садоводом. Работа была налажена. Как-то меня вызвали в лесхоз и устно приказали, что надо приготовить не помню сколько, но много, ящиков с яблоками. Когда яблоки были нарваны и упакованы, в сад приехал заместитель директора лесхоза Булава. Он занимался отправкой яблок. Взвешивая ящики, Булава записывал меньше, чем в действительности весил ящик. Так нагрузили одну машину, другую, а потом поставили взвешивать меня. Я, естественно, писала точный вес. Заготовитель нажаловался на меня Булаве. Он пришёл и начал орать, что я не исполняю его указаний. Я сказала, чтобы он мне дал указание письменно. Он ещё больше разозлился и ещё громче заорал. Всё это происходило при рабочих. Я расплакалась, охранник говорит мне: «Не плачь, они хотят денег наторговать, а ты плачешь».

Нагрузили и отправили машин пять-шесть. Прошло больше месяца. В сад приезжали три человека и попросили продать им яблок, потом стали настойчиво уговаривать. Я ответила, что существует порядок: надо обратиться в лесничество, в бухгалтерии им выпишут ордер, который они оплатят, по этим документам, я им выдам яблоки. Эти люди ещё несколько раз приезжали с такой же просьбой, но я твёрдо говорила, что отпускаю яблоки только по ордеру. Последний раз они сказали мне: «Нам известно, что вы продавали яблоки на машины». Я сказала, что был приказ директора лесхоза заготовить и отправить яблоки. Они спросили, где этот приказ. Я рассказала, что приезжал заместитель директора и дал мне устный приказ отправлять яблоки. На отправку яблок я выписывала накладные в трёх экземплярах, третий экземпляр оставляла у себя.

Оказывается начальство лесхоза хотело сделать какую-то афёру с этими яблоками и меня хотело впутать. Несколько раз приезжала милиция и следователь, расспрашивали меня, как взвешивались и отправлялись яблоки. Я предъявила документы на вес и накладные на отправку яблок. Расспрашивали рабочих, охранника. Охранник и рабочие подтвердили, что взвешивала я правильно, что на меня даже ругался Булава, что я точно взвешиваю. Всё равно я боялась суда. На суд меня вызывали в качестве свидетеля, я говорила правду и даже выступала в защиту директора.

Строительство новой хаты. Мы долго жили в той хате, что купила мама ещё в 1939 году. Хата начала разваливаться. Нужно было строить новую. Я написала заявление, чтобы мне выделили лесоматериал на строительство хаты. Просьбу мою удовлетворили, но лесоматериал был в трудно доступных местах, в глубоких оврагах. Приходилось вывозить по одному дереву на места, где можно было погрузить брёвна на машину. Почти полтора года стягивали материал на строительство хаты. Чтобы выкупить стройматериал, нужны были деньги. Я выписывала их в счёт зарплаты. Из своего сада продавали яблоки, сливы, вишни, груши. Все вырученные за фрукты и сухофрукты деньги шли на строительство. Строили хату с 1953 по 1961 год. В это время дома были только мама и Юра: Галя и Маруся работали в Закарпатье, Мукачево, Оля,проучившись в зоотехническом техникуме, уехала по распределению в Винницкую область. Я работала и дома, и в лесничестве.

Осенью, когда наступал сезон уборки яблок, много людей приезжало с ордерами, выписанными и оплаченными для их получения. Приехали как-то двое мужчин, разговорились со мной, а через неделю наведались к нам домой, но меня не застали - я не приходила домой, нужно было закрывать наряды и начислять зарплату работникам. Мама и Юра пообщались с мужчинами. Они сказали, что один из них хочет жениться на мне. Мама и Юра ответили, что этот вопрос я решаю сама. Через неделю я приехала домой, и снова появился мужчина, который хотел на мне жениться. Мы поговорили, и я ему отказала. Не понравился он мне, Юре он тоже почему-то не понравился.

Работая в саду, я посадила школку и вырастила молодые саженцы яблонь, малины, смородины. В Шампани жил мужчина, который был в Пединовке председателем колхоза. Он видел, что я хорошо работаю, покупал саженцы. Как-то мы с ним разговорились, и он предложил мне перейти работать в колхоз бригадиром садово-огороднической бригады. В колхозе платили больше, но я не согласилась, потому что в лесничестве мне выписывали топнорму дров. Кроме того здесь меня никто не беспокоил.

Последнее и опять неудачное сватовство. Когда работы в саду заканчивались, я работала в конторе лесничества в селе Моринцы. Там я познакомилась с пчеловодом Иваном Власовичем. Он жил в селе Моринцы со своей женой Дарьей Васильевной. У них было два сына, но они погибли на войне. Иван и Дарья всю жизнь их ожидали, выглядывали, надеялись, что сыновья вернутся. Звали сыновей Анастасий и Пётр. Анастасий был старше меня, а Пётр - моих годков. Иван и Дарья жили между собой очень дружно, уважали друг друга, и один другого называл по имени-отчеству. Иван Власович был хозяин - во дворе и везде был порядок. Во дворе стояли хорошая хата, сарай, баня и своя пасека. Сад и огород был обсажены жёлтой акацией. Акация была ровно подрезана. Дышало уютом. Он всегда делал вино из яблок, смородины, малины и мёда.

Однажды Иван Власович позвал меня в гости. Дарье Васильевне я понравилась, и она меня звала заходить к ним. Дарья Васильевна болела, и мне было очень жаль её. Я ей помогала по хозяйству, делала побелку в хате, белила постройки снаружи. Они ко мне относились как к дочери, часто приезжали к нам в гости, даже с ночёвкой. Дарья Васильевна очень ко мне привязалась и начала меня уговаривать, что когда она умрёт, чтобы я согласилась выйти замуж за Ивана Власовича. Она рассказывала о его достоинствах, что он меня не обидит, что он со мной распишется и всё хозяйство перейдёт ко мне. Я слушала её, ничего не обещала. Вскоре Дарья Васильевна умерла. Когда справили все помины, Иван Власович сделал мне предложение. Сказал, что сразу же пойдём в сельсовет, распишемся. Я ему отказала. Я его воспринимала как отца, не как мужа, его наследство меня не интересовало. Кроме того, я не могла оставить больных маму и Юру. Ведь дома в то время никого больше не было.

Л.Ткаченко: На этом закончились Нинины тетрадки, а Оля закончила оцифровывать написанное и править. Настала моя очередь заменять оставшиеся украинские слова на русские (ведь «Воспоминания» пойдут на наш сайт, а он русскоязычный) и ещё немного править. Но и Олю, и меня огорчало ощущение недоговоренности - ведь у Нины не хватило сил описать вторую половину своей жизни и хотя бы пунктиром судьбы братьев и сестёр. И Оля продолжила работу. Сохранив номинально Нинино авторство, она дополнила Нинины воспоминания рассказами о судьбах родных, за что мы с Витей очень благодарны Оле и размещаем в них основную часть сканированных фото.

Нина умерла во вторую ночь после завершения её 93-го года жизни, 26 мая 2010г. На Нинино 90-летии собралась многочисленная родня, которую вместе и поврозь сохранил на память всем наш Тёма, приехавший на праздник вместе с женой Асей и дочкой Танечкой. Я размещу здесь некоторые из них. 

О Рае и её семье. Жилось Рае плохо. Муж её Василий требовал, чтобы она на работе не задерживалась, а если задерживалась, то он устраивал скандал ревности. К матери тоже не пускал. Она могла заскочить к матери только, когда шла в аптеку за медикаментами. Аптека находилась недалеко от нашей хаты.

28 марта 1949 года Рая родила мальчика (на фото Рая слева). До рождения ребёнка Василий заявил Рае , что если родится девочка, то он этого ребёнка не признает, что это не его ребёнок. Рая очень переживала. Слава Богу, родился мальчик. Василий был доволен. Начался спор за имя. Рая назвать хотела Алёшей, а Василий Лёней. В документах записали - Алексей, в быту и сейчас зовём Лёня.

Рая была с ребёнком только в свободное от работы время. В основном Алёша общался с отцом и бабой Настей. Рая старалась, чтобы Алёша учился, а баба Настя говорила Алёше: «Не учись, а то ослепнешь, как отец». Свекровь настраивала против Раи и мужа, и сына. Часто бывали скандалы. Муж ревновал Раю без основания, а сам связался с соседкой. Муж соседки из-за ревности поджёг их хату.

Тем летом у нас гостила наша двоюродная сестра по отцу Марина Яковлевна Случевская. Был день рождения Марины. Мама приготовила праздничный обед. Только собрались сесть за стол, как прибежала соседка и сообщила нам, что Раина хата горит. Мы все побежали туда, начали выносить всё, что можно было спасти. Свекровь Раи устроила скандал. Она кричала: «Злыдни пришли забирать моё добро». На ее ругань никто не обращал внимания. Все были заняты спасением имущества.

Нужно было строить Рае хату. Она обратилась ко мне за помощью. Собрали необходимые документы на строительство, я помогла с выпиской стройматериала, Василий ходил договариваться о транспорте для перевозки стройматериала. В строительстве хаты участвовал и маленький Алёша - отец везде брал сына с собой. Вся наша семья принимала активное участие в строительстве. Наконец-то, построили хату, потом сарай. Для свекрови сделали комнату с отдельным входом. Надеялись, что теперь она не будет вмешиваться в семейную жизнь сына. Но жизнь Раи не стала легче - свекровь хоть и жила отдельно, но продолжала делать Рае всякие гадости. Рая переживала, нервничала и, забежав к маме, всё ей рассказывала. А мама выслушивала и пересказывала мне и Юре. Я, мама и Юра уговаривали Раю, чтобы она бросила Василия, забрала сына и вернулась домой, но Рае отвечала: «Люди скажут, что я бросила слепого мужа, меня будут осуждать». Так и терпела неизвестно зачем.

Алёша закончил 7 классов и поступил учиться в Шевченковский гидромелиоративный техникум на механика. 20-го декабря 1965 года умерла наша мама. На похоронах мамы Рая была какая-то задумчивая. А в феврале Рая умерла, покончила жизнь самоубийством. Мы очень горевали и не могли понять, зачем она это сделала.

Через некоторое время Василий пришёл к нам и начал уговаривать меня выйти за него замуж. Он говорил, что Алёше нужна мать. Я ему, конечно, отказала. Как я могла согласиться пойти за него замуж, зная что он и его мать довели Раю до самоубийства. Сначала Василий приходил к нам в хату, потом начал вызывать меня на улицу и уговаривать, потом подослал свою двоюродную сестру, чтобы она меня уговорила. Я ей сказала, чтобы ни она, ни он больше не приходили. Василий рассердился, что я ему отказала и начал настраивать Алёшу против нас, запретил к нам ходить.

Василий женился на Елене Мурзе (она была незамужняя и жила у своей сестры). Так у Алёши появилась мачеха. Между ней и бабой Настей тоже стали возникать скандалы, но Елена не подчинялась свекрови и создала для неё такие условия, что та быстро отдала Богу душу.

Алёша закончил техникум, поехал на работу по направлению, с работы пошёл в армию, служил сначала в Ленинграде в ракетных войсках, потом его перевели в город Смела Черкасской области. Из армии писал нам письма и высылал фотографии. Отслужив, возвратился домой и устроился радистом в Шевченковский узел связи. Изредка заходил к нам. Потом перешёл работать в Шевченковскую среднюю школу трактористом и преподавал вождение ученикам. Нам несколько раз вспахивал огород, помогал Юре ремонтировать машину.

Алёша начал встречаться с одноклассницей Зиной Ялинской, и они решили пожениться, но отец и мачеха были против их женитьбы и всячески препятствовали этому браку. Они хотели женить его на девушке, какую выбрали сами. Будущей тёще наговаривали на Алёшу всякие гадости, но свадьба состоялась. На свадьбу были приглашены и мы. Алёша остался жить у тёщи, потому что Зина не захотела жить у свекрови. Через год Зина родила девочку. Назвали её Таней. Алёша уехал учиться в Волгоград в высшую милицейскую школу. Через два года Зина оставляет Таню бабушке и дедушке и уезжает в Волгоград к Алёше и живут они там до окончания Алёшиной учёбы.

Во время учёбы в Волгограде умирает Алёшин отец. Мачеха не сообщает сразу Алёше о смерти отца. Алёша приезжает, но отца уже похоронили. Мачеха испугалась, что Алёша скажет, чтобы она выбралась с хаты. А у Алёши и в мыслях не было выгонять её с хаты, наоборот, он хорошо к ней относился и думал, что будет приезжать и жить в своей хате. А она отобрала хату у Алёши и отдала её своим племянникам.

После окончания учёбы Алёшу направили в Черкассы работать экспертом-криминалистом. Зина поехала с ним. Она устроилась на работу в областную больницу медсестрой. Сначала снимали, потом Алёше дали однокомнатную квартиру, а через несколько лет - двухкомнатную квартиру, где они живут по сей день. После возвращения из Волгограда мы по-родственному общались с Алёшёй, Зиной, Таней. Таня вышла замуж. Нанимают и комнату. Отца и мать навещают и помогают. Отец и мать Зины умерли в один год. Хату продали в 2007 году.

О жизни младших сестёр. В одно время случилось так, что дома остались только больной Юра и больная мама. Мне нужно было каждую неделю ездить домой, чтобы помочь по хозяйству. Маруся ещё несовершеннолетней пошла работать в колхоз. Сначала пасла тёлочек, потом доила коров, но её неокрепшие руки очень болели. Она оставила доить коров и пошла в поле полоть свеклу, выполнять разные сельхозработы. В колхозе только писали трудодни, но почти ничего не платили. Одна из работниц рассказала Маруси, что в Кировоградской области проживает её брат, и он говорит, что в том колхозе хорошо платят и можно заработать зерна.

Маруся поехала в тот колхоз. Председатель колхоза взял её на работу и остался доволен - она хорошо работала, заработала зерна. Маруся попросила председателя, чтобы он дал справку, что отпускает её из колхоза. Справка нужна была для того, чтобы получить паспорт. С паспортом Маруся в 1954 году уехала в Донецк к Жене. Там устроилась на работу в артель утильскупторга, где шила шапки и фуражки.

Галя в 1954 году закончила Шевченковский гидромелиоративный техникум и уехала на работу по направлению в Мукачевское управление гидромелиоративных систем. Устроившись на работу в контору, Галя позвала к себе Марусю. Маруся приехала в Мукачево в 1955 году и стала работать в конторе управления уборщицей и учиться в вечерней школе. После окончания восьмого класса она поступила в Мукачевский кооперативный техникум на заочное отделение.

Галя познакомилась с парнем из Горловки - он служил в Мукачево в армии. В 1959 году она вышла замуж и уехала в Горловку. Маруся осталась работать в Мукачево.

Оля с 1956 по 1959 год учится в Златопольском зоотехникуме и потом по направлению уезжает в село Хутор -Чемериский Винницкой области Барского района работать зоотехником. Проработав в колхозе почти год, она заболела. Галя перевезла её в больницу в город Бар, потом её перевезли в Винницкий тубдиспансер с диагнозом туберкулёз кости тазобедренного сустава. Через год Маруся перевезла её в Севериновский санаторий Винницкой области. Потом её направили в Киевский тубинститут на операцию. Я встречала Олю в Киеве и отвозила в тубинститут, где ей сделали операцию на тазобедренном суставе и через месяц отправили в тот же Севериновский санаторий для выздоровления. Все очень волновались за Олю, особенно мама и Юра, и ждали её возвращения домой.

Маруся в 1961 году рассчитывается с работы в Мукачево и приезжает домой. Я устраиваю её на работу в Шевченковское лесничество кассиром. Теперь мне легче: вдвоём ездим на работу и с работы, вместе выполняем работу по дому и огороду. Маруся заканчивает техникум (ездила на защиту диплома уже из дома) в 1961 году. В сентябре 1962 года Маруся забирает Олю из Севериновского санатория домой.

В 1963 году меня переводят в Селещанское лесничество, а Маруся осталась в Моринском лесничестве. Но в 1964 году Марусе пришлось уйти с этой работы - лесничий Глухенький начал приставать к Марусе, хотел, чтобы она была его любовницей. Маруся ему отказала. Тогда он начал к ней по мелочам придираться, настраивал работников против неё, довёл её до такого состояния, что она заболела аллергией на нервной почве.

В 1965 году Маруся устраивается на работу кассиром в столовую Шевченковского сельпо и работает там по сентябрь 1967 года. С октября 1967 года она работает счетоводом в Шевченковском сельпо. В 1972 году сельпо перевели в район, работников сократили, и Маруся пошла работать кассиром в Будищанский дом- интернат. С 1977 по 1981год Маруся работает счетоводом в Шевченковском сельсовете. В 1981 году уходит на пенсию.

О жизни Юры. Во время войны Юра был дважды ранен. Первое ранение было в руку. Эта рана быстро зажила. Второй раз, 19 августа 1944года, в Бессарабии, он был ранен тяжело. Был приказ взять высоту, силы же были не равные, почти все солдаты погибли, а у Юры разрывными пулями раздробило тазобедренную кость левой ноги. Правая нога тоже была ранена, но, слава Богу, кость оказалась не задетой. Санитары нашли Юру на поле боя еле живым. Тащили по оврагу пригибаясь, потому что немцы не прекращали стрелять. Юра был в шоковом состоянии. Он просил пить. Солдаты, проходившие мимо них, давали из своих фляг воду Юре, но она не задерживалась в его организме, а вытекала из раненных ног красными ручейками.

Мама получила с фронта открытку, на ней был нарисован наш солдат, который колет немца штыком. Содержания этой открытки никто не помнит. После никаких писем от Юры не получали. 9 мая 1945 года война закончилась, а от Юры нет вестей. Только в сентябре 1945 года к нам домой пришёл посыльный из сельсовета и сказал, чтобы мы ехали на станцию Городище забрать Юру. Маруся наняла конную повозку и привезла Юру домой.

Юра был сильно истощённым, еле-еле мог стоять на костылях . Рана не заживала, из раны всё время сочился гной. Юра рассказал маме, почему он не мог сообщить, что жив. Почти полгода он не приходил в себя, боролся за жизнь. После ранения его определили в эвакогоспиталь. Делали операции, вынимали осколки. Много вынули, а много и осталось. На протяжении всей жизни делали операции и вынимали осколки. От не вовремя сделанной операции или от непрофессионально сделанной операции Юра остался инвалидом на всю жизнь.

Окружённый заботой мамы и сестёр, Юра начал восстанавливаться, молодой организм боролся с болезнью. Немного окрепнув, Юра в 1946 году поступает учиться в Шевченковский техникум рыбоводства и заканчивает его в 1948 году. При обострениях ложится в Шевченковскую больницу, подлечивается и снова учится. После окончания техникума Юра едет работать в Сквирское сельхозуправление, но в мае 1949 года увольняется по состоянию здоровья - сильное обострение болезни. Приезжает домой и ложится в районную больницу, откуда его направляют в Киев, в Республиканский госпиталь ИОВ. Здесь ему чистят кость, вынимают осколки. После госпиталя в 1951 году сразу же направляют на курорт в Славянск для укрепления здоровья. После курорта Юра устраивается на работу в Шевченковское отделение связи, но уже в ноябре этого года уходит связи с очередным ухудшения здоровья. В 1953 году районная больница направляет Юру в Киев в Республиканский челюстно-лицевой госпиталь, где делают операцию, чистят кость и снова вынимают осколки. Оттуда для укрепления здоровья направляют в крымский курорт Саки.

После многих операций, сделанных Юре, здоровье его не улучшается, а болезнь переходит в хронический остеомиелит. Много понадобилось сил, чтобы получить группу инвалидности - в 1953 году Юру вызывают на ВТЭК и назначают вторую группу инвалидности. Потом он начал просить, чтобы выдали средство передвижения. Долго получал отписки, но всё же его вызвали на ВТЭК и назначили мотоколяску. Юра очень обрадовался. Теперь он мог поехать в больницу, аптеку и пообщаться с друзьями. Другом Юры был такой же инвалид Леонид Ткаченко, он также ездил на коляске. Леонид был инвалидом 1-й группы, у него были парализованы ноги, но ран не было, не испытывал он такой боли как Юра. Дружба прекратилась, когда Юре дали машину. Леонид почему-то обиделся, что не он первый получил машину, а Юра. Вскоре и Леонид получил машину, но с правом управления его опекунше.

Почти ни один год не проходил, чтобы Юра не ложился в больницу с обострениями. В 1954 году лечился в Шевченковской больнице и, немного подлечившись, устроился с моей помощью на сезон в Шевченковское лесничество пчеловодом. Летом ульи вывозили на медосбор на поля. В этот год их поставили близко от нашего села - в овраге под Боровиковым. Нужно было нанять работника, чтобы смотрел за ульями. Я попросила лесничего, чтобы взял Юру. Так Юра сезон ухаживал за ульями. Жил в курене, за продуктами и на перевязки ездил домой. Дома он тоже завёл ульи и с большой любовью ухаживал за ними. Мы ему во всём помогали. На лечение к Юре ходил его товарищ Бондур Григорий. Юра ставил ему пчёл, начиная с одной и до 10 -ти и обратно. Ульи были у нас до 1987 года. После чернобыльской аварии пчёлы начали болеть и пропали.

В 1958 году Юру отвозим в Звенигородскую больницу с обострением. Ему пробивают свищ и вытягивают гной, немного подлечивают, и мы забираем Юру домой. В 1960 году лечится в Шевченковской больнице, а в 1963 году снова отвозим в районную больницу.

Несмотря на то, что Юра всё время страдал от болей, он был юмористом, умел поднять настроение другим, много читал, был интересным рассказчиком. Хорошо играл на струнных инструментах: мандолине, гитаре, балалайке. Ещё в юные годы он играл на балалайке для девушек и парней и они до утра танцевали. Когда собирались гости, Юра всегда играл разные песни: «Коробейники», «Яблочко», «Калинка», «Баламуты» и другие. Сочинял стихи, рисовал, занимался лепкой. Много было талантов, но они так и остались до конца не раскрытыми. (Слева Юра с сёстрами и Лилей, 1971г., справа - с племянницей Люсей).

Юра активное участие принимал в строительстве хаты, гаража, сарая. Физически он не мог работать, но помогал советами, нанимал людей, выпрашивал в колхозе транспорт на перевозку материала. Ездил на базары торговать сушкой и яблоками .

В 1963 году Галя привезла к нам своего сына Сашу. Он был послушным ребёнком, знал много стихотворений (запоминал их быстро и чётко рассказывал). Мы учили Сашу читать. Однажды Саша потерялся. Мы его искали везде: в хате, во дворе, ходили к Рае, ходили к пруду, заглядывали даже в колодец, хотя он был накрыт. Все очень испугались, а у мамы был сердечный приступ, чуть не умерла. Стемнело, мы уже не знали, что делать и где искать. Маруся случайно заглянула в кусты возле хаты, а Саша сидит там. Юра хотел его наказать, но Маруся, радуясь, что нашёлся, отнесла Сашу в хату. Оказывается, он залез в кусты и там уснул. Спал крепко и не слышал, что мы его звали.

Контора Селещанского лесничества, куда меня перевели в 1963 году, находилась в селе Квитки. От Квиток до Ольшаны дорога шла через лес. Идти лесом страшновато. Однажды чуть не нарвалась на дикого кабана, еле успела спрятаться за деревом. А то преследовал какой-то мужчина, еле убежала. Всё же я старалась приходить домой, чтобы помочь по хозяйству.

Здоровье мамы становилось всё хуже и хуже. Она задыхалась, её мучила астма. Когда она помирала, мы всё были возле её кровати. Она попросила нас, чтобы мы жили дружно и помогали друг другу. Маме было очень плохо. Мы позвали медсестру, она сделала укол, но он уже не помог. Мама умерла 20 декабря 1965 года. Мы были все взрослые, но нам её было очень жаль. После поминок, когда все разошлись, я зашла в хату и увидела сидевшего на кровати и плачущего Сашу. Я спросила: « Саша, что случилось, почему ты плачешь?»- « Мне очень жалко бабушку Груню»,- ответил он. Не успели пережить одно горе, как пришло другое - Рая наложила на себя руки.

После смерти мамы дома остались Юра и Оля (Маруся ходила на работу). Потом и Оля нашла работу, Юра остаётся дома один. Здоровье его ухудшалось. В 1971 году, когда понадобилось помощь врачей, Маруся наняла машину и отвезла его в Шевченковскую больницу. Здесь делали ему перевязки, но улучшения не было, нужно было отправлять в Звенигородскую. Машина скорой помощи в сельской больнице была поломана. Маруся обратилась к председателю колхоза, чтобы выделил машину отвезти Юру в районную больницу. Председртель машину не дал. Маруся безуспешно обращалась за помощью ещё в несколько организаций. Тогда она решила поехать к Звенигородскому военкому. Он выслушал её и сказал, что у них нет транспорта. Маруся уже не могла выдержать этих издевательств. Она так разозлилась, что, не помня себя, нагрубила начальникам: «Сволочи, сидите здесь, морды наели, а брат умирает от ранения, и нигде не дают транспорта, чтобы отправить его в больницу» и, рыдая, выскочила из военкомата. Видно, всё-таки подействовало, потому что пока Маруся добралась домой, нашли машину, чтобы отправить Юру в Звенигородскую больницу.

Пролежал он там недели две, но никакого улучшения не было. Ему нужно было делать операцию, чистить кость. Мы посоветовались и решили ехать в Киев к нашей двоюродной сестре по отцу Марии Митрофановне. Надеялись, что у неё есть какие-то знакомства, и она поможет нам устроить Юру в госпиталь на операцию. В Киев поехали Галя с Олей . Я сидела в больнице возле Юры. Мария Митрофановна подключила всех своих знакомых и договорилась, что Юру примет профессор Коломиец, дату она нам сообщит.

Повезли Юру в Киев машиной районной скорой помощи. Профессор посмотрел на Юру и сказал, что он только аппендиксы вырезает и посоветовал везли Юру в Черкассы, там есть хороший хирург-ортопед Иванов. Юре профессор не понравился, совету его он не поверил и попросил Марусю везти его домой. Юру отвезли обратно в Звенигородку и положили в отдельную палату для безнадёжных, умирающих. У него от лежания образовались пролежни. Мы из дому привезли подушечки, мешочки с просом. Юра попросил, чтобы ему дали ещё один матрац. Просьбу его выполнили.

В это время в Звенигородскую больницу приезжает проверяющий из Черкасской областной больницы. Проверяющий делает обход по палатам и его заводят в палату к Юре. Проверяющий не спросил Юру о состоянии его здоровья, а завозмущался, почему Юра лежит на двух матрацах. Тут Юра не стерпел и высказал проверяющему всё, что накипело. Тот не ожидал такого и уже ласково попросил Юру успокоиться. Понял, в каком Юра состоянии, он пообещал, что поговорит с хирургом Ивановым и может быть заберут Юру в Черкассы.

Через два дня позвонили главврачу Звенигородской больницы, чтобы Юру везли в Черкассы. Я сопровождала Юру. Осмотрели Юру врачи и признали, что его надо срочно оперировать. Хирург Иванов позвал меня и сообщил, что нужно делать операцию, но состояние Юры очень тяжёлое, и мы должны дать согласие на эту операцию. Если что случится, то врач не отвечает за исход операции. Конечно, посоветовавшись с Марусей и Олей, я подписала бумаги. Вскоре сделали операцию. Было сильное нагноение вокруг кости и чистили кость от бедра до колена. Пролежал он в больнице больше трёх месяцев, и то я, то Маруся в первые недели поочерёдно сидели возле него. Когда ему стало легче, то навещали каждую неделю. В мае забрали домой.

Осенью этого же года Юру вызывают на комиссию ВТЭК и назначают ему машину «Запорожец» с ручным управлением. С 5 октября по 4 ноября 1971 года он учится в Звенигородской автошколе на шофёра любителя. Живёт в гостинице. Маруся каждую неделю возит ему продукты и делает перевязки. Многое пришлось пережить Юре, пока он получил этот автомобиль. В ноябре Юра с инструктором приехал на «Запорожце» домой. Юра очень берёг эту машину. Возник вопрос о строительстве гаража. Строили гараж своими силами. Я копала траншею под фундамент, заносила камень, клала стены. Все эти работы делала под руководством Юры.

В 1972 году у Юры обострение, и он дважды ложится на операцию. Оба раза нагноение и чистка кости.

 В августе 1972 года я ухожу на пенсию. Мне предлагали ещё работать, но я решила уйти,

 

 

потому что видела: Марусе и Оле трудно работать, вести хозяйство и ухаживать за Юрой. На мои проводы на пенсию пришли все работники лесничества, были представители из лесхоза. Из родных была Оля, мой двоюродный брат Сергей Сокирко с женой Евгенией и наш ленинградский друг Сергей Арсеньев. Праздновали два дня. Подарили мне диван, чтобы я отдыхала, посуду и много других. Вещи мои домой перевёз Сергей.

 

Переезд в Богуслав Жени и Гали. После окончания войны Женя жил в Донецке, работал в забое (на фото Женя слева). Работа тяжёлая. Получил запыление лёгких. У него уже было трое детей: сын Юра, дочери Люба и Валя (на фото  маленькая Валя между Олей и Галей, 1956г). Решили они переехать из Донецка, купить хату в небольшом городке. Начались поиски места жительства. Искали на Винничине - родине Ксении и в наших краях. Помогали искать и я, и Маруся, и Юра с мамой. Копили также деньги на покупку хаты, чтобы им помочь. Наконец нашли избушку-развалюшку на окраине Богуслава. В 1958 году Женя с семьёй переезжает в Богуслав и устраивается на железнодорожную станцию рабочим. В основном, приходилось быть грузчиком. Тяжело.

Нужно было строить новую хату. На работе ему выписывают материал на строительство хаты, и он потихоньку строит сам. Мы помогаем материально и морально. Возим продукты, помогаем деньгами. Старшего сына Юру они оставили в Донецке у бабушки (матери Ксении), а дочери были здесь. В сентябре 1959 года родился сын Анатолий. Я часто ездила к ним. Когда Юра получил коляску, то он возил к ним маму.

Когда я вышла на пенсию, то поехала к Гале в гости в Горловку. Володя и Галя на работе, Саша в школе, а Вадика оставляли с бабушкой до прихода Саши из школы. Я решила забрать Вадика к нам, родители согласились, тем более что они сами намеревались перебраться к нам поближе. Галя часто болела, и врачи ей порекомендовали поменять климат. Прежде всего, для переселения рассматривался Богуслав - город, где уже жила семья брата Жени, и откуда до нашего села немного больше 60-и километров.

А Вадик с 1973 году начал жить в Шевченкове и закончил здесь десятилетку (на фото 1973г. Вадик в окружении сидящих тётушек Оли и Маруси, стоящей слева Нины и непосредственно над ним Женя Сокирко). Маленький, он знал много сказок, стихотворений. Стихотворения, как и Саша, запоминал быстро. Очень любил рассказывать о своём папке разные фантазии. Нам было с ним весело.

Как-то Вадик очень заболел. У него была высокая температура и из носа шла кровь. Мы очень испугались за его жизнь и уже хотели вызывать Галю, но детский врач Надежда Ивановна осмотрела Вадика и сказала, это у него грипп такой. Выписала лекарства, объяснила, что нужно делать и посоветовала не беспокоить Галю. Самое главное - следить, чтобы ребёнок не захлебнулся кровью, что шла из носа. Мы три дня не отходили от постели Видика, клали на переносицу влажные повязки, постоянно их меняли, пока кровь не прекратила идти.

Я начала водить Вадима в школу на подготовку. В 1974 году Галя с мужем и сыном Сашей переезжают в Богуслав и встают на квартиру у Жени. Галя и Володя устраиваются на работу на гидробазу, которая достраивает дом для своих работников, и в октябре 1974 года они получают квартиру. Перед переездом Сашу привозят к нам на всё лето, а в конце августа забирают его в Богуслав. Вадим остаётся у нас, и я веду его в первый класс Шевченковской средней школы.

Юра был рад, что Вадима оставили у нас. Он любил его, занимался с ним, учил писать, читать, рисовать, играть на балалайке, катал на машине, везде брал с собой, проверял уроки.

Новый этап нашей жизни. У нас несколько лет не было коровы, но раз я вышла на пенсию, то решили купить корову. Не с первого раза, но всё же купили - на хуторе Шампань продавали первотёлку с маленьким телёночком. Звали корову Малявка. Малявка была и вправду маленькой, молока давал маловато, и её трудно было доить, но мы надеялись, что она привыкнет и не будет бить ногой по ведёрку, когда её доишь. Началась моя трудовая жизнь дома: пасти корову, заготавливать сено, работать на огороде, вести строительство. Своего сена, что накашивали в нашем саду, было корове на зиму мало, приходилось искать дополнительные источники. Я и Маруся ходили по полям, по оврагам, искали, где можно косить. Косили и в крутых оврагах, где мы еле удерживались, чтобы не поскользнуться вниз. Косили, сушили, нанимали повозки или машины и привозили домой. Покупали также сенокосы у людей. Однажды к нам пришла женщина из соседнего села Пединовка и предложила свой сенокос. Юра поклепал, настроил косы и повёз меня и Марусю в Пединовку. Действительно, там была трава в наш рост площадью 60 сотых. Мы работали два дня. Люди, видевшие нас, удивлялись, как женщины смогли выкосить столько. Мы тогда привезли две машины сена, на целую зиму. Кроме сена заготавливали свеклу, кукурузу. Той свеклы, что выращивали на своём участке, не хватало для кормёжки животных, и нам приходилось идти на колхозные поля. После уборки колхозом сахарной свеклы на поле ещё оставалась свекла. Мы искали её, выкапывали, складывали в кучки. Потом приезжал Юра и перевозил домой. Дома всю эту добычу мы приводили в порядок и кормили животных. Ходили на колхозное поле за кукурузой и подсолнухами. Собирать всё это ходило много людей. Слава Богу, уже были не сталинские времена, и людей не гоняли с поля.

Из нас никто не работал в колхозе, и зерно нам не полагалось. Иногда (не каждый год) Юре выписывали в колхозе 50 кг зерна за деньги. Этого было мало, потому нам приходилось скитаться по полям. Всё время тяжело работали и почти не отдыхали ни зимой, ни летом.

Мы жили бедновато. Всё зарабатывали своим трудом. Зарплата у меня была небольшая: сначала ставка была 65 руб., потом 70 руб., потом 75 руб. Такие же заплаты были у Маруси и Оли. Мне назначили пенсию 57 руб. 20коп. коп. На строительство мы собирали всё до копейки: зарплаты, пенсии, выручки за проданные яблоки, груши, сливы, сухофрукты, бычки, телочки. Покупали всё необходимое в хату.

Промышленные товары не так-то просто можно было купить. В магазины товары поступали, но они сразу же распределялись работникам фермы, механизаторам и ещё многим и в свободную торговлю поступали не часто, со всего делали дефицит. Когда я работала в лесничестве, там тоже был спецмагазин, куда привозили промтовары для работников лесничества. Там я что-то могла купить. Чтобы купить бытовую технику, Юра писал заявления в сельпо, заявление рассматривали на заседании и выделяли как инвалиду ОВ. Благодаря Юре мы купили телевизор, стиральную и швейную машинки. Мы работали и радовались жизни, несмотря на трудности и необустроенность.

Всё было бы нормально, если бы не болел Юра. В 1975 году снова везём его в Черкасскую областную больницу на операцию. В 1976 году на лечении в районной больнице. На лечение тоже нужны были деньги. Хотя лечение считалось бесплатным, приходилось платить и хирургам и медсёстрам и нянечкам по своей воле, чтобы мягче обходились с больным.

О событиях 1977 -78 годов. В 1977 году к нам приехали наши родственники Витя и Лиля со своими детьми: Тёмой, Галей и Алёшей и Аней. Мы были очень рады их приезду. Витя и Лиля помогали строить - они ни  минуты не тратили зря.  Старались больше нам помочь. Тёма и Галя помогали Вадиму пасти коров. Витя и Лиля со старшими детьми уехали на недельку путешествовать, а трёхлетних Алёшу и Аню оставили с нами. Я и Юра присматривали за ними. Они были послушными, интересными, самостоятельными, друг без друга никуда.

 

 

Как то взяли маленькие подушечки на плечи и пошли путешествовать. Хорошо, что мы вовремя спохватились. Я спросила Юру: «Где дети?» - « Только что были возле меня», ответил он. Я начала их звать, но ответа не было, тогда я спросила у соседей. Одна соседка сказала, что видела мальчика и девочку - они шли вниз к копанке. Действительно, я их догнала возле копанки. Спрашиваю: « Вы куда собрались?» - « Мы идём путешествовать, как мама с папой». Я их стала уговаривать, что мама с папой скоро приедут, и они вместе будут путешествовать. Они согласились, и мы пришли домой.

Аня просыпалась ранним утром и сразу шла к поросятам и корове. Я или Маруся доим корову Малявку, а Аня стоит в сарае и приказывает: « Малявка, стой». Витя и Лиля много разговаривали с Юрой и просили его писать воспоминания о своей жизни. Юра согласился.

В 1977 году пришло время менять машину «Запорожец» на новую. Выдавали машину на 7 лет. Юра не думал менять, потому что на ней мало ездил, берёг её и она была как новая, но приехали представители из собеса и сказали Юре, что им нужно проверить техническое состояние машины. Юра разрешил. Они осмотрели машину, составили акт и велели Юре ничего не трогать в машине. Юра расстроился. Ещё несколько раз приезжал человек и смотрел, не снял ли Юра что-либо с машины. Этот человек был мужем заведующей собесом Гук.

Как-то приехала Гук и сказала, что Юра должен ехать в собес. Когда он туда приехал, то тот муж загнал машину в какой-то двор, поснимал с машины новые колёса, забрал новую запаску, а на машину поставил старые изношенные колёса. Юра, конечно, возмутился, но заведующая сказала, что если она возьмёт эту машину, то посодействует, чтобы Юру перевели на 1-ю группу инвалидности. И тут Юре не повезло. Когда начали переоформлять в МРЭО, то выяснилось, что номера на двигателе машины не совпадают с номерами в техпаспорте. Это просто ошарашило Юру. Ведь он каждый год проходил техосмотр. Как же милиция делала проверку, что раньше не обнаружила ошибки? Возник скандал, и Юру чуть не обвинили, что это он перебил номера на двигателе. Экспертиза показала, что номера заводские, их не перебивали. В итоге, эта машина пошла под пресс. Юра был очень огорчён, ему жаль её было. Заведующая собеса разозлилась на Юру, что ей не попала эта машина и всячески задерживала и вызов Юры на ВТЭК, и подачу документов на новую машину. Юра получает машину «Запорожец» в конце 1978 года, причём не 40 л.с., а 30.

В 1978 году Саша заканчивает 10 классов, и его осенью призывают в армию. На проводы Саши ездили я, Оля и Вадим. Служит Саша на Туркменской границе. Пишет нам письма и высылает фотографии. Все переживаем, потому что тогда не спокойно было на этой границе. В 1980 году Саша демобилизуется и возвращается в Богуслав.

Чем запомнились годы 1980-85. Юра ночью плохо спал, изнемогая от болей. Чтобы ночь проходила быстрей, он слушал передачи «из-за бугра» - радио «Свобода». Однажды рано он нам сообщил очень плохую новость - арестовали Виктора. Мы были в шоке, особенно я. Ведь я уже испытала на себе этот ужас. Мы все загрустили и стали надеяться, что это ошибка, что Юра не расслышал или что-то не понял. Потом получили письмо от Лили, и всё подтвердилось. Витя провёл в Бутырском СИЗО больше 8-ми месяцев. Слава Богу, за неимением доказательств его вины Витю освободили. Это случилось в 1980 году. Приезжали к нам в тот год Тёма с Алёшей и Аней. Погостили немного. Тёма был занят шитьём рюкзака. Шил его из лоскутов. Я и Юра удивлялись его усидчивости. Когда Тёма решил ехать домой, заболел Алёша. У него была температура. Мы уговаривали Тёму остаться, но он все же настоял на своём - ехать. Оля ездила с ними в Киев. Посадила на поезд и возвратилась домой.

На следующий год в июле месяце мы уже встречали Витю и Лилю у нас. Мы очень радовались их приезду. Они гостили несколько дней, помогали нам в хозяйстве.

В августе 1981 года Маруся уходит на пенсию. Мне легче, все работы мы делаем вдвоём. Помогают нам Вадим, Галя, Володя, Лёня.

По приглашению нашего двоюродного брата Володи Галя, Оля и Женя едут в гости в Москву. Гостят там с 11 декабря по 20 декабря 1982 года. Принимают их очень хорошо и с радостью. Главная цель поездки была купить постельное бельё. У нас всё это было дефицитом, и купить было почти невозможно. В Москве тоже были большие очереди. Вот они и простаивали целыми днями в очередях. Было время перемены власти, борьба за неё. Брежнев умер 10 ноября 1982 года, на его место Брежнева вышел Андропов. Он начал наводить свой порядок: вылавливали людей в магазинах и проверяли, почему они не на рабочем месте. Такие сообщения Юра слышал по радио, и мы беспокоились, чтобы наших родных не застопорили. Слава Богу, всё обошлось. Лиля и Витя старались поводить своих гостей по музеям. Были они в нескольких музеях, особенно понравилось в Третьяковской галерее. Женя восхищался Лилей, как она хорошо рассказывала о любой картине. Поездкой остались очень довольны. Благодарили Володю, Тамару, Витю, Лилю за гостеприимство.

В феврале 1983 года женится Саша. На свадьбу ездили я, Оля, Вадим, а в июне месяце я и Оля были на свадьбе Анатолия, сына Жени.

В 1984 году Вадим заканчивает 10-й класс. На выпускной вечер приезжают Володя и Галя. Выпускной вечер проводили в Доме культуры. На этот вечер ходили и я с Олей. Торжественно вручали аттестаты и назвали учеников, которые должны получить золотые медали. В их числе был и Вадим. Мы все очень радовались, особенно Юра, ведь его труд не пропал - Вадим оправдал его надежды. В августе Вадим сдаёт письменный экзамен по математике и поступает в Запорожский машиностроительный институт. Это была ещё одна радость в нашей жизни.

В этом же году решили ремонтировать колодец: купили кольца и впустили их в колодец, чтобы не обваливалась земля. В этом году Витя заезжает к нам только на один день. Мы рады его приезду, они много разговаривают (Юра и Витя).

Вадим учится в институте. Мы ему помогаем: высылаем посылки, деньги. В феврале 1985 года Вадим приезжает на каникулы и привозит с собой афганца. Имя его Мир Вайс. В это время были сильные морозы, больше - 20 градусов. В основном просидели дома. Погостили несколько дней и поехали к родителям в Богуслав. Вадим даже зачётку привозил. Все экзамены сдал на отлично, чем порадовал Юру. Мы решили, что нужно поехать в Запорожье, посмотреть как он живёт. Маруся напекла разных вкусностей, взяла разной еды и поехала в Запорожье. Нашла общежитие, где жил Вадим. Он её не встретил, потому что уехал на какие-то соревнования. Увидел её афганец Мир Вайс. Он устроил Марусю в общежитии, на следующий день возвратился Вадим. Маруся передала ему содержимое сумок и поехала домой.

Нужно было менять крышу на хате, потому что старый шифер поломался. Купили новый шифер, наняли рабочих и перекрыли хату. Потом нужно было строить новый сарай, старый уже начал разваливаться. Снова собирали разные документы и справки, чтобы купить камня, кирпича, дерева, досок. Я с Юрой ездили по всем инстанциям, чтобы эти материалы выписать, потом ходили в колхоз выпрашивать машины для привозки материалов. Когда все материалы привезли, начали копать траншеи под фундамент сарая. 21 июня 1985 года к нам в гости приехали Витя, Лиля с детьми Алёшей и Аней. Все они сразу же включились в работу. Витя подготавливал дерево на опалубку, Лиля и дети помогали копать траншеи под фундамент. Витя и Лиля уехали 26 июня, а дети остались на месяц. Фундамент строили сами: я, Галя, Володя, Саша, Вадим, Юра, Маруся, Лёня. На муровку стен, делать крышу, крыть шифером, закладывать фронтоны нанимали специалистов и подсобных рабочих. В августе 1985 года сарай был построен.

Новая Юрина болезнь. 1986 год нам принёс новое горе. Здоровье Юры всё ухудшалось. У него заболел мочевой пузырь. Он начал мочиться кровью. Я сразу же пошла в больницу к врачу Медведеву и рассказала ему, как Юра мучается, а он мне ответил, что ничего страшного, такое у мужчин бывает. 13 марта мы отвезли Юру в больницу. Он пролежал здесь три дня, но облегчений никаких не было. 16 марта Юру отвезли в районную больницу в отделение урологии. Здесь ему сделали анализы и обследование, и врач-уролог по фамилии Близнюк вызвал нас на собеседование. Я приехала, и он сказал мне, что Юре немедленно нужно делать операцию, а для операции нужна кровь, нужно найти три человека, чтобы сдали кровь. Я приехала домой, рассказала всё, поплакали. Оля пошла позвонить Гале. Галя приехать не смогла, потому что она сама лежала в больнице с воспалением лёгких, но на следующий день приехали Володя и Саша. Поехали в больницу Маруся, Володя и Саша. Володя сдал кровь и уехал в Богуслав, а Саша остался нам помочь. Оля пошла с Сашей в Сельсовет, чтобы взять доверенность на «Запорожец», чтобы Саша мог ездить в больницу. В субботу поехали к Юре, и он нам сообщил, что операцию назначили на понедельник. Тем временем Оля искала ещё двух человек, чтобы сдали кровь. Через свою знакомую нашла двух студентов. В понедельник я и Саша утром подъехали к техникуму, взяли парней и поехали в больницу. Ребята сдали кровь, мы им заплатили, и Саша отвёз их домой, а я осталась ждать. Юру взяли на операцию в 9 часов утра. Саша возвратился обратно в больницу, потом к 12-ти подъехала Оля. Втроём мы ожидали окончания операции. Привезли Юру с операции в четвёртом часу дня. Мне разрешили остаться возле Юры, а Саша и Оля уехали домой. Так с 24 марта по 7 апреля я и Маруся, сменяя друг друга, дежурили в больнице возле Юры. 7 апреля перевозим в сельскую больницу. Улучшения здоровья нет. Мучается бедный. Ходим к нему каждый день поочерёдно. Оля ездила к врачу Калинской, чтобы перевести Юру на первую группу инвалидности, но получила отказ: мотив - он ещё может прожить 6 лет. А то, какие мучения он терпел, их не интересовало. 25 апреля забрали Юру домой. Он уже почти не мог ходить. Выйдет во двор, немножко посидит и идёт ложиться. Мы его перевязывали, нанимали медсестру, чтобы делала обезболивающие уколы.

28 апреля 1986 года случилась авария на Чернобыльской атомной станции. Взорвался реактор. Правительство этот факт замалчивало. В эти дни дул сильный ветер и разносил радиацию. Людям об этом не сообщили, наоборот, на майские праздники вывели народ на демонстрацию. Только когда радиация дошла других стран, и те подняли тревогу, сообщили о трагедии, начали рассказывать, что нужно делать, чтобы уберечься от радиации, эвакуировать людей из чернобыльской зоны.

2 мая приехал Вадим, сделал калитку. Я ему подсказывала, как и что делать, потому что Юре было настолько плохо, что он не мог даже советы давать. Вадим, наконец-то, сходил в школу и забрал свою золотую медаль.

Юре снова становится очень плохо - поднимается температура до 39 градусов. Он терпит страшные боли, болит мочевик, нарывает нога, задыхается. 18 июня мы снова отвозим Юру в урологию. Навещаем Юру попеременно я, Маруся, Оля, Саша, Лёня. Вадим навестил Юру 29 июня и уехал в Богуслав проститься, т.к. его забирают в армию с 1-го июля. В институте есть военная кафедра, но вышел приказ забирать в армию из институтов. Мы расстроены - не везёт парню, не дали закончить институт, два года пошло насмарку.

14 июля Юре снова делают операцию на мочевом пузыре. Вынимают камень. Когда делали первую операцию этого камня не было что ли или они его не заметили? На этот раз кровь не требовали, наверное, потому что хорошо заплатили врачу. С 14 июля по 7 августа я и Маруся постоянно по очереди дежурим возле Юры. 30 июля приезжают Витя, Лиля с Алёшей и Аней, они сразу же едут в больницу навестить Юру. На следующий день приезжает Галя. Витя и Алёша принимаются за работу - они делают накрытие над плитой и колодцем. Лиля и Галя занимаются стряпнёй. Аня помогает мне гонять корову на пастбище. 7 августа забираем Юру домой. Чувствует он себя не очень хорошо, боли не прекращаются.

Начался 1987 год. Юра чувствует себя плохо. Целый букет болезней: болят почки, мочевик, задыхается, нарывает нога. Мы ухаживаем, делаем, что в наших силах. Нанимаем медсестру, чтобы периодически делала обезболивающие уколы.

В марте приехала к нам заведующая собесом Гук Т.Ф. со своим мужем. Она сказала, нужно сдать «Запорожец», потому что Юре назначат новую машину. Юра не хотелось соглашаться на обмен, потому что плохо себя чувствовал и думал, что не дождётся новой машины. Юра еле вышел во двор. Они осмотрели машину и хотели забрать запаску, но Юра не разрешил, сказав, что успеют забрать. Они взяли документы: технический паспорт на машину, Юрино пенсионное удостоверение и Олины права. Сказали Юре, что приедет мужчина, который будет покупать эту машину. Через неделю приехал мужчина, привёз документы, которые взяла заведующая. Звали этого человека Василий Трофимович. Он повёз Юру и Олю в Звенигородское ГАИ снимать машину с учёта. Переоформили машину в ГАИ, потом поехали в магазин, потом в собес. Юру и Олю привёз домой муж заведующей, чтобы забрать запаску. Юра отдал её скрепя сердце, ведь ему тоже нужна была запаска. Потом пришло сообщение из собеса, что Юру вызывают на 27 марта в Черкассы на комиссию и получение машины. Оля сообщила Лёне и попросила, чтобы он подошёл к облсобесу. Маруся поехала в Богуслав просить Сашу поехать в Черкассы за машиной. Потом начали искать человека, который повезёт Юру с Олей и Сашей в Черкассы. Юра очень волнуется, у него всё болело.

В Черкассах Лёня ждал их возле облсобеса. Пришли к кабинету, где нужно проходить комиссию, а там уже очередь. Юре плохо, он не может ни сидеть, ни стоять. Стали просить, чтобы пропустили вне очереди. Наконец, прошли комиссию и получили документы на получение машины. С этими документами поехали на станцию, где выдают машины. Там тоже ждали больше часа, пока пригнали машину. И тут Юра расстроился: почти всем инвалидам пригоняют сороковки, а ему пригнали тридцатку с обычным управлением. Ничего не поделаешь. Юру и Олю привёз домой человек, которого нанимали, а Лёня и Саша ехали новым «Запорожцем».

Л.Ткаченко: Юра умер 28 декабря 1992г., на 70-ом году жизни. 48 лет отвоевали он и его сёстры у военной раны, он - силой своего характера, они - своей огромной любовью и неустанными заботами. Как бы мне хотелось, чтоб как можно больше людей узнали про наших Красовитовых и поверили в силу любви к ближнему.

Когда Нина извинялась перед сёстрами, что никак не умрёт, что отягощает их жизнь необходимостью заботиться о ней, Оля её спрашивала: «Вспомни, кому стало легче, когда умер Юра?», и Нина успокаивалась, возвращаясь к вере, что сёстрам важно длить её жизнь, она для них бесценна.

Олины воспоминания закончились пока на 1987году. Я продолжаю надеяться, что бесчисленные хозяйственные и прочие заботы, собственное и сестёр здоровье, позволят Оле ещё многое вспомнить, сидя за компьютером, а мне ничто не помешает довести ею написанное до нашего сайта.