Том 18. Закавказье. 1988 г.

Путевой дневник - сентябрь 1988г.

(Кировабад - Агдам - Шуша - Степанакерт - Красный Базар - Амарас - Степанакерт - Ереван - Тбилиси - Гагра - Армавир)

Поездка в Карабах не планировалась заранее, а просто выкроена из отпускной недели в Грузии. В начале отпуска неделю мы колесили и ходили по горам Осетии, чуть меньше недели - в Раче и Картли, и чуть больше - работали на сборе винограда в Алазанской долине в колхозе и у своих знакомых в Гурджаани. Конечно, участие в настоящем ртвели - было главной целью отпуска, но ведь и злоба дня имеет свои права. А такой "злобой" этим летом и осенью, без сомнения, были требования армян Карабаха, от которого мы так недалеко (всего несколько сотен километров) очутились.

Кажется, что тема Карабаха никого не оставляет равнодушным, как в прямых разговорах, так и в мыслях по аналогии. Так, сравнивая Северную Осетию, входящую в РСФСР, и Южную Осетию в составе Грузии неизбежно задаешься вопросом: "А тут возможно ли столь же мощное движение за объединение?" - И узнав, что никто из осетин за это особенно не переживает, пытаешься понять причины такого равнодушия к национальному единству. Темпераментно и, как кажется, в основном негативно к требованиям Карабаха относятся грузины. Хотя и справедливость, и общность христианской культуры, вроде, диктует солидарность с армянами, но соображения шаткости собственного ведущего положения в многонациональной Грузии заставляет их вставать на сторону "обижаемых азербайджанцев" - "Нельзя требовать чужую землю, этак и у нас начнут все вытребывать..."

А чья спорная земля? И что есть справедливость? Истина? Карабах и Армения не задали эти вопросы, они только резко заявили о своем, как свободный народ, а остальным вот приходится теперь думать о справедливости и истине.

Впрочем, мы тогда тоже не думали об этом, потому что заранее были убеждены в справедливости карабахских требований, и нам нужно было только самим увидеть и "пощупать камни руками".

Но за неделю до нашего отъезда в Степанакерт случились события в Ходжалы (межнациональная драка), ввели войска и комендантский час. Все убеждали нас, что въезд посторонним туда также запрещен. Только отсутствие прямых публикаций о таком запрете да еще надежда, что удастся побывать хотя бы рядом с Карабахом, позволили нам все же не отказаться от своих планов.

25 сентября. Воскресенье. На прощанье Дали накормила и одарила едой на дорогу. Валико подвез на своей машине к автостанции, взял нам билеты в мягкий автобус за свой счет - грузинский характер - и распрощался, торопясь на свою ферму.

Автобус на Тбилиси проходящий, переполненный, мест нет, рюкзаки у нас отобрали, пришлось стоять. Правда, Витя все же примостился сидеть на приступке в ногах сердитой грузинки, не желавшей чуть сдвинуть свои сумки с виноградом (как она говорила: "Мне нужно довести не сок, а виноград!" - очень сердито, почти недоброжелательно - и понятно: в автобусе на тебя уже не смотрят как на гостя).

Автобус ехал медленно, подбирая всех пассажиров, через некуда. Но кончилась и эта дорога. У поворота на Рустави мы высадились. Ждали минут 15 автобуса из Тбилиси.

Издали Рустави - это белые многоэтажки в чистом поле. Неестественная какая-то белизна, как у призрака. Правда, в самом городе, особенно в его старой части, зелено, улицы чисты. Но штукатурка домов уже не так бела, изъедена ржавыми пятнами. Заводы, как принято, дымят. Для нас Рустави - лишь пересадочный пункт. Попутчики убеждали, что электрички каждый час ходят до азербайджанской Астафы. Их оказалось всего две, и не сейчас, потому через весь город снова вернулись на шумную трассу Тбилиси-Баку.

Полчаса ожидания, и первый же автобус привез нас прямо в Кировабад. Попутчики в автобусе наговорили Вите страхов про положение в Нагорном Карабахе, про то, что въезд туда лишь по пропускам. Мне сразу же захотелось уезжать домой, без всякого Карабаха, но Витя уговаривает искать варианты, как все-таки хоть чуть-чуть, на границе, в селах, где нет войск, въехать в Нагорный Карабах.

Переезд из Грузии в Азербайджан совершился почти незаметно - ведь автобус продолжал свое движение на восток по все расширяющейся долине Куры, так что горы отступили на горизонт, выродившись в невысокие увалы. Вот когда потянулись вдоль шоссе хлопчатники с редкими людьми и еще более редкими машинами, а на остановках - роскошные орнаменты и лозунги, мы почувствовали себя в Азербайджане. Так необычно: среднеазиатский пустынный вид - и где? - в Закавказье!

Но для меня этот переход совершился в разговоре с двумя молодыми азербайджанцами, затеянным, конечно, не мною. Наверное, их внимание привлек мой фотоаппарат, и захотелось обсудить с заезжим туристом, конечно, самую животрепещущую тему - происки армян. Рефреном звучало: "Нет, вы не знаете - это такой народ!"

Жаль, что не веду записей, как Лиля, по прошествию стольких дней все разговоры в моей памяти сливаются в один. От этих первых моих рассказчиков помню только такие отрывки: "Они нигде ужиться не могут... В Турции их резали, к нам прибежали, теперь нашу же землю требуют... И к вам едут, там тоже будут требовать, разве им можно уступать?... Вот сколько уже времени бастуют, а кто их кормит: беспрерывно из Еревана самолеты продовольствие доставляют, а деньги на это из Америки поступают. И по радио их зовут создавать "всеармянскую народную империю", а если, мол, не получится, то сдавайте партбилеты и уезжайте в Америку все... И сдают билеты, и уже уезжают... Они такие... Пока всех в Магадан не вышлешь, спокойной жизни никому не будет, увидишь..."

Спорить тут было бесполезно. Да и не намерен я был с самого начала спорить с азербайджанцами, заведомо виновной (и в Карабахе, и в Сумгаите) стороной. Только старался больше сомневаться и не соглашаться по незнанию и улавливал некоторые объективные основы для пересказываемых слухов. Конечно, продовольствие самолетами не натаскаешь на область, сдача партбилетов - видимо, была лишь как редкие случаи. Эмиграция армян в Америку сейчас совсем не массовая, да и с той у Америки полно хлопот. Ну, а откуда взялась "всеармейская народная империя"?

В таких настроениях мы оказались в большом городе Кировабаде, куда в Москве и не думали попадать. Автобус высадил нас почти у самого музея, к нашему счастью, еще не закрытого. Музей на удивление большой и богатый. Ведь город - наследник губернского еще Елизаветполя и еще более старой Гянджи, основание которой приписывают то Александру Македонскому, то персидскому царю Каваду.

Из книги М.М.Альтмана "Исторический очерк города Гянджи" на музейном стенде выписаны исторические вехи его долгой истории. Альтман считал, что в основном не торговля определила возникновение и характер города, а ремесло. Кузнецы и стеклодувы, ткачихи и ковровщицы определяли жизнь уже в те времена, хотя, наверное, и тогда не они главенствовали.

В каждом зале одна-две карты азербайджанского предка - Албании, какой она была, начиная с III в. до н.э. Тогда в нее входил и Севан (Гекчай), и добрая половина нынешней Армении. Приятно было увидеть в азербайджанском музее половину хачкара - общее с армянами искусство. Ведь когда-то, до нашествия арабов, албанцы тоже были христианами. Цитата из летописи: "В первую половину XI века албанский католикос перенес свою резиденцию из Берды в Гянджу" - говорит о том, что, несмотря на арабов, албанцы долго оставались христианами, имели собственные приходы. Но потом все же разделились: основная часть смешалась с тюрками в азербайджанцев-мусульман, а иные слились с армянами-христианами.

В X веке арабский историк Ибн-Хацкал писал: "Город Гянджа - красивый, богатый, населенный. Жители ее щедры, легкого нрава, благорасположенные, ласковые, любящие иностранцев и ученых". В музее есть макет города, существовавшего до сильного землетрясения в 1169 г. - после переноса он никогда уже таким красивым не был.

12-й век - это не только красивые здания, но и вершина поэтической жизни. Здесь родился, жил и похоронен Низами (1095-1160). Меня позабавило, как "нескромно" он сам себя определяет: "Глава поэтов современных я, гаджийцы гордятся мною неспроста". Это ему принадлежат "Лейли и Меджнун", "Хозров и Ширин". В свое время у меня не хватило терпения дочитать первую поэму до конца. Уж слишком много о любви, только о ней. Видно, восточные тонкости и цветистости мое ухо не воспринимает.

В том золотом гянджийском веке были и женщины-поэты: Резия - ее рубаи сохранились в антологии Ширвани; Месхети - она не только сочиняла экспромтом стихи, но и играла на всех музыкальных инструментах, была шахматистской. Ее муж - поэт Таджеддин Амир Ахмед. В ряду знаменитостей - поэты Абу Ходис Омар ибн Осман, Кивамп Муттерезн - славен тем, что написал касиду (не знаю, что это такое) в 200 строк "Раййю", в которой мастерски использовал все поэтические приемы восточных стихов. Я верю, что это было величайшим достижением. И доверяю словам С.Вургуна на городском памятнике Низами: "От Луны или Солнца твой свет, из чего?/Ты прозренье народа, ты сердце его!" Но самой мне, душой своей не понять.

Кажется, мы оказались в эти часы единственными посетителями, так что нам зажигали залы и постоянно сопровождал молодой парень в качестве гида, правда, наше любопытство ему удовлетворять было очень сложно по самым простым темам. Иногда он привлекал на помощь свое начальство, каких-то азербайджанских дам - но и от них ответа мы не получали, как правило. Не знаю, но видно, это результат зауженности, затверженности тех устных лекции, которые постоянно долдонятся годами по трафарету в наших музеях. Здесь особенно.

Конечно, мы не ожидали увидеть содержательные витрины про историю здешних армян. По своим русским музеям знаем, как умеют у нас заузить историю, убирая из нее (т.е. не понимая) не только пласты и периоды, но и целые народы. Так, у нас везде история начинается с прихода русских. Потому и здесь ожидали историю, начиная с прихода в Закавказье тюрков... Оказалось иное: не тюркская, а албанская направленность - вплоть до портретов-картин народных албанских полководцев в борьбе с какими-то тюркскими правителями-завоевателями. Похоже, что нынешние азербайджанцы считают себя больше потомками албанцев-христиан, чем тюрок-мусульман. Лиля в этом видит даже неестественность, вызванную внутренней полемикой и соперничеством с армянами. Может, так оно и есть, этот музей формируется больше азербайджанскими историками, а не национальным самосознанием азербайджанцев и все же такие албанские пристрастия для меня очень приятны. Хорошо, что пришлые тюрки так вкоренились в эту землю, что ее албанское наследство и самих людей, в ней живших, считают своими... Ведь именно такого мне хотелось и для русских, расселившихся на огромной территории Азии, чтобы, не теряя своей культуры и языка, они в Башкирии становились башкирами, в Узбекистане - узбеками, в Грузии - грузинами и т.д.

В музее мы узнали, что в городе много старинных памятников, что основная часть их - вроде бы около старого кладбища на месте древней Ганджи - в 7 км от города. Был вечер, путь в Степанакерт для нас, видимо, закрыт, и мы решили до ночи добраться хотя бы до Имам-заде на старом кладбище. Но перед этим еще вернулись смотреть мечеть, которую приметили из автобуса. Она отремонтирована под библиотеку - очень хорошее использование культового здания. Все же это не склад, не кузнечный цех и т.п.

Чуть дальше по улице, в чьем-то подворье травянистый купол. Что там? - "Был мавзолей, здесь раньше кладбище было, а теперь одна старуха живет". Жилплощадь, конечно, но видеть каждый день вокруг себя мавзолейные, склепные стены...

Недалеко от музея видели русскую, конечно, позднюю церковь с необычной колокольней.

Наконец, вышли на центральную площадь с громадным, помпезным горсоветом, а в соседнем сквере - большущей мечетью с двумя минаретами - отдельно стоящими и даже чуть разно наклоненными. В ней музей ковров, но заходить не стали, а только обошли кругом, полюбовавшись на витражи окон... Последним "объектом" стал караван-сарай.

Солнце село, и мы уехали на вокзал, где, не добившись ясности, укатили на окраину города, чтобы, как выражается наш Алеша, "направить стопы" к Имам-заде. Пришли в темноте. Палатку поставили напротив ворот под большим кленом. Пожилой сторож и его сын (их вагончик с ярким фонарем рядом стоял) согрели нам чаю, приглашали располагаться на ночлег, а сами ушли в село.

За чаем и картами, перебрав варианты, как лучше пробраться в НКАО, если и вправду дороги-шоссе будут перекрыты, мы выбрали, наконец, один, но и он пугал неизвестностью, отсутствием карты для перехода горной цепи, и потому мы решили сначала окончательно удостовериться, что пропуска нужны, и что получить их нам невозможно.

26 сентября, понедельник. У входа в мавзолей (на территории с утра открывшегося кладбища) мы были встречены служащим и проведены внутрь. Старик у светильника что-то читал. В середине же было задрапировано что-то саркофагное. Наш провожатый, полагая, что мы пришли молиться, все время призывал нас это делать, показав, как это они делают. Перекрестившись, я постояла тихо, чтобы не обижать человека.

Я же в это время просто смотрел в купол мавзолея, как бы обращаясь к бесконечности. Было это, конечно, с моей стороны довольно глупо, взамен показанного способа почитания: обойти три раза и поцеловать край святыни, - тупо смотреть на купол в качестве некоей атеистической эрзац-молитвы. И я сам понимал это, и от того еще больше на себя злился, что не способен чтить предков и их веру - просто, без выдумок и самохвальства... где уж тут "мысли о вечности"? Лицемерие одно и трусость.

Ведь то же самое происходит со мной и в православных храмах, своих по рождения. Какой-то стыд охватывает при посещении их, раз пришел - не стой столбом, молись, кланяйся, ставь свечки, будь человеком, послушливым сыном... Но, наверное, до конца жизни не смогу преодолеть стыда этой самоотринутости, чужеродности предкам, хотя умом прекрасно понимаю: моя атеистическая вера тут ни при чем, и от проведения обряда по традициям или нравам соседей ее не убудет, а может, даже прибавит спокойной свободы и терпимости. Однако преодолеть чувство стыда не могу. Видно, и после смерти мне будет стыдно лежать, например, под крестом, а не под чистым атеистическим камнем. Нe дай Бог этого.

Потом мы ушли на поиски развалин древней Ганджи. Основных раскопок, наверное, мы не нашли, но увидели часть башен, стен. Вернулись в город, на вокзале нас обрадовали: военного положения в Карабахе нет, и билеты на Степанакерт продаются. Поезд, только ночью, и потому мы решили добираться автобусами.

Диспетчер автовокзала подтвердил, что действует там только комендантский час, но в Степанакерт автобусы все же отменены. "Доедем", - решаем мы.

Действительно, в Евлахе быстро пересели на автобус на юг до Агдама. Маленький эпизод: в Барде к нам подсел азербайджанский подросток, похоже, с мамой, и стал предлагать магнитофонную кассету. Потом армяне нам говорили, что перепродается все, даже спички за 15 коп., лезвия взамен 20 коп. по рублю...

В Агдаме же нас ошарашивают на автостанции: "Автобусов никаких нет, армяне бастуют, никого не пускают, войска перекрыли дорогу". Деваться некуда, мы решаем не верить этому категорическому отказу, пока не упремся сами, а вдруг можно будет выписать пропуска по нашим паспортам?

В Агдаме уже стоят войска, бронетранспортеры перегораживают улицу, ведущую в Степанакерт. У патруля спрашиваем, где военный комендант, и беспрепятственно проходим. У КП в школьном интернате полчаса его ждем. Наконец, на машине выезжает моложавый полковник и притормаживает около нас. На Витину просьбу о пропусках выпаливает сразу: "Зачем? Чего вы боитесь? Дорога на Шушу открыта, кругом танки, автоматы... Такая сила вас защищает... Вы же свободные люди..."

А фотографировать можно? - Ни в коем случае, категорически запрещается! Вас будут неправильно понимать. Вы там домик какой-то снимите, а вас поймут не так"

И все же, счастливые, выскакиваем мы от коменданта. Пешком выходим из города и на первом же автобусе (оказывается, ходят "Баку-Шуша") продолжаем путь. В автобусе одни азербайджанцы, все дружно ругают армян. Все изображают из себя ангелов, человеколюбцев, покорных властям и обижаемых. Витя все время удерживает меня от пререканий.

Около 40 км дороги и пять военных застав, пять проверок паспортов. В разных вариантах: все выходят; выходят только мужчины, а у женщин паспорта проверяют на местах, или просто командуют: "Поднимите паспорта. Смотрят багажники. Солдаты - в основном русские ребята, но был и один бакинец, пытался найти в автобусе соседей.

Две миловидных восточных девушки, похоже, бакинки, на хорошем русском языке и с полной уверенностью в правоте рассказывали, как армяне просто так пошли на Ходжалы (мы проезжали эту азербайджанскую деревню уже на территории НКАО), не из-за чего, как орда, просто захотелось побить азербайджанцев. После этого и ввели войска...

Было видно, что у нас ищут сочувствия, нам объясняют, как русским. "Если бы вы знали, как все это надоело. - жаловались молодые женщины. -Как спокойно мы до этого жили, а теперь только об этом Карабахе и разговоры. Просто жизни нет".

"Посмотрели бы вы, как богато они живут, все имеют, и все мало им, требуют, требуют, требуют... А тут жгут, бьют... До каких пор?"

Сегодня дорога в Степанакерт и остальной Нагорный Карабах, кроме Шуши, практически заказана для азербайджанцев. И, наоборот, для армян нет пути в Шушу, населенную сегодня исключительно азербайджанцами. Произошло стихийное разделение людей, и военные патрули своими проверками только закрепляют это положение, видимо, пропуская людей лишь по прописке (а может, национальности, не знаем - при нас никого не задерживали). Азербайджанская Шуша в теле армянского НКАО - как Западный Берлин в теле ГДР - не по идеологии, конечно, а по географии. С остальным Азербайджаном ее связывает только контролируемое войсками шоссе, проходящее мимо степанакертских окраин. Но, конечно, наш автобус там не остановился - только у очередной заставы.

Это надо видеть: как, притихнув, смотрели пассажиры бакинского автобуса на обращенные к ним полупустые окна ненавистного им города! Как будто сама атмосфера сгустилась враждебностью: "Какой пустой, какой мертвый город! Да разве могут там жить люди?"

А когда автобус начал закладывать виражи, поднимаясь над степанакертским плато (Шуша стоит над Степанакертом), нам объяснили: "Сейчас вы его сверху увидите, мы на них сверху плюем".

В Шуше мы оказались хоть и не поздно, но в пасмури, и Вите трудно фотографировать...

Фотоаппарат я вытащил открыто сразу после разговора с русскими солдатами из патруля в Шуше. "Почему нельзя фотографировать? Снимайте, только военных нельзя". В душе я обругал агдамского коменданта, да и себя заодно, свою привычку бояться и спрашивать разрешения. Хотя и понять свою шкуру можно: сколько ведь недоразумений уже было у нас с фото - и на Карпатах, и в Крыму... В общем, бояться я не перестал и солдатских снимков у меня так и не появилось.

Первые впечатления: на улицах очень много кучек мужчин.У киноклуба грузовик с людьми. "Кто это?" - "Беженцы из Степанакерта. Их дома армяне сожгли..." - "А почему они здесь? Где же им теперь спать?" - " Ну вот, придется здесь прямо на асфальте..."

Мы понимаем, что с нами не хотят говорить всерьез, и идем дальше. Городок небольшой, и мы быстро доходим до большой мечети, где помещен музей (закрытый), потом музей-зеленая аптека, музей ковров в богатом доме и, наконец, совсем под вечер, современный музей Вагифа.

Шуша - город курортный, а по улочкам и старым домам - восточный заповедный, мы таких в Азербайджане не видели раньше. Над нижней частью города высятся две огромные мечети (всего их сохранилось, по рассказам, - 8), над верхней частью, бывшей армянской - два христианских храма. В гражданскую войну, в 1920 году здесь погибли тысячи армян, остальные же разбежались по горным деревням. Очень долго даже азербайджанская часть Шуши пребывала в полузапустении, не могла оправиться от ужасной памяти, и только после войны и сталинизма стала понемногу восстанавливаться. Сегодня развалин уже не видно, но, правда, Шуша так и не восстановила свою армянскую часть, да и с азербайджанской частью не много хорошего. "Ну, что вы говорите: сохранился! Разве таким он был до пожара? Один из красивейших городов был. И ведь можно было бы сохранить,- говорила нам одна шушенка. Слава Богу, армян она не ругала, но зато недобро поминала какую-то женщину-архитектора (видимо, русскую), по проектам которой и застраивалась старая Шуша - стандартными унылыми жилыми коробками или просто бараками взамен снесенных по ее же настоянию обгоревших старых зданий. - "А ведь их вполне можно было бы восстановить, камень же стоял прочно, надо было только восстановить деревянные части и, конечно, заново всю отделку. Такие дома порушила, а взамен хрущобы, смотреть стыдно..."

Темнеет, и я прошу Витю остаться на ночевку за мавзолеем Вагифа, на чистом взгорке среди редких деревьев. Витя соглашается, но сам еще на час уходит бродить по городу. Проходивший добрый азербайджанец рассказал, где можно запастись водой. Лишь один этот улыбающийся и почти не говорящий по-русски дядя не говорил с нами об армянах, не поминал их руганью. Остальным же я хоть и улыбалась, но старалась c ними не разговаривать, избегала любого повода их задеть. Чувствовала себя лазутчиком во вражеском стане - и как хорошо было остаться, наконец, одной!

27 сентября, вторник. Утром досматривали город, опять же стараясь избегать разговоров. Но наши рюкзаки как будто заставляли людей раскрывать окна и говорить: "Здравствуйте! Теперь вы видите, что творят эти армяне? Только не ходите к ним, а то и вас убьют. Вот уже русских выгоняют. О прокуроре Василенко слышали?"

У армянской церкви, красивой, но так и не отреставрированной пока, я сама завела разговор, спросила у вызвавшего мое доверие папаши с мальчиком: "Скажите, а армяне в городе есть? Раз церковь есть, значит и ..." Его ответ меня удивил:

- Армяне есть, но церковь эта албанская.

- Как это? Да и вот в вашей книге про Шушу, вчера лишь купили, она называется армянской... Да и слишком новая она, чтоб быть албанской, ведь Албания кончилась в X веке. - Но все мои недоумения отклонялись одним доводом: у албанских церквей купол круглый, а у армянских - острый. Мои же объяснения, что у церквей часто бывает внутренний круглый купол, а снаружи - острый или какой иной (видимо, он сгорел во время пожара) - не слышались. Оказалось, реставрация и была прекращена из-за спора, "армяне хотят сделать у нее верх острым, т.е. сделать ее своей".

Подошедший Витя вырвал меня из "беседы", когда я уже успела бросить собеседнику: "И за Сумгаит вам не стыдно?" Схватив рюкзаки, Витя торопил уход, а тот молчал. Наверное, не стыдно.

Не люблю я таких "споров". Кроме новых обид и раздражений, ничего в их результате не получается. Где уж тут действия на пользу примирения, которых, по идее, следовало бы ожидать от нас? И почему, собственно, этот азербайджанец виноват за Сумгаит, когда здесь, в Карабахе, именно он чувствует себя в меньшинстве, в осаде? Да и в смешном упрямстве обзывания армянского храма албанским, какие-то важные, жизненные для него причины есть. Потому он и не может слышать наших простых доводов... А мы, взамен того, чтобы понять их и принять во внимание, долдоним свою "правду", если и не хуже, заводимся на оскорбления...

Затем идем к "русской церкви". Оказывается, здесь когда-то стоял русский гарнизон и проживало русское чиновничество. Сейчас - территория санатория, и церковь превратили в павильон нарзанных вод. На месте алтаря торчат краны с теплой и холодной минеральной водой, поступающей по трубам из горного источника за 18 км отсюда. Снаружи отреставрированная церковь от такого "торжища" выглядит оскорбленной! Меня поразило большое количество молодых, хорошо одетых мужчин, грузивших и укладывающих камень в дорожках санатория.

Когда-то на территории санатория, видимо, была ханская резиденция, на некоторых зданиях висят таблички. Отдельно стоят и мечеть, и медресе, используемые под санаторные надобности. Живописны остатки стен верхней крепости. Нижнюю же крепость увидели, когда спустились и еще раз прошлись по улочкам, по-восточному живописным. Увидели реставрируемые старинные бани, которые потом будут переданы кооператорам, видели еще две мечети. У одной из них стояли солдаты, и Витя вежливо просил их посторониться, чтоб снять "достопримечательность".

Нас три раза приглашали пить чай: чайханщик, старик у своего дома, отдыхающие у ресторана. Мы отказывались, ссылаясь на то, что завтракали, хотя, конечно, и ужин, и завтрак свелся у нас к сухомятке закупленного в шушанском продмаге.

Наконец-то, осмотр города закончен. Открытия городского музея не ждем, т.к., ссылаясь на "особое положение", его открывают теперь только с 11 часов, а мы экономим время. И потому уходим из города вниз. Через 2 км должно быть ответвление на Красный Базар, но мы его пропускаем. Дойдя до серпантинов, плюем на дорогу и спускаемся напрямик сразу в Степанакерт.

На недоумения встречаемых у города азербайджанцев, почему мы идем пешком, объясняли, что туристы, и пешком больше увидим. Реальная же причина была понятна лишь нам: любая шушинская машина могла идти только напрямик в Агдам без остановок. Нам же нужно было увидеть, прежде всего, Степанакерт, тем более, что до него недалеко, не больше 10 км, да и те вниз. И, конечно, никому мы не объясняли, что идем именно в Степанакерт, чувствуя себя перебежчиками из одного осажденного лагеря в другой. Только бы не сорвалось это "бегство". Там Лиля может говорить свободно, возмущаться вволю, и потому момент, когда, увидев с высоты свободный Степанакерт, мы "плюнули" на бакинскую дорогу, побежали вниз, был как бы и нашим освобождением. Чувство такое было.

По дороге встретили первых армян, обрадовались и засыпали их вопросами. Один из них, Сергей, остался отвечать на наши вопросы. Этот разговор шел часа полтора и принес облегчение: мы были, наконец-то, в стане своих, а у Сергея оказались сочувствующие московские слушатели. Он сейчас бастует, он ездил в Ходжалы, когда оттуда пришли вести, что избивают армянских студентов, приехавших на сельхозработы. Он стоял вместе со всеми в феврале два холодных дня, ожидая, что выйдет приехавший из Москвы Демичев и скажет про согласие на соединение с Арменией. И он с другими стоял на коленях и плакал. Но Демичев вышел только на третий день и только, чтобы зачитать обращение Горбачева... Это-то и послужило толчком к забастовке.

Беседа с Сергеем была для нас первой и, пожалуй, единственной - по содержательности и человечности. Может, она стала главным впечатлением от всего Карабаха.

Много разговоров мы услышали сегодня. Повторяясь, они дополняют друг друга. "Армяне намучились под азербайджанской властью...Нельзя было сказать спокойно: "Я армянин" - сразу начинали пришивать тебе национализм. Не изучалась армянская история, не было армянского канала телевидения. Все - исключительно азербайджанское. Дети азербайджанцев отказываются учить армянский, а азербайджанские взрослые учителя требовали, чтобы армяне разговаривали с ними по-азербайджански. Чтобы в институт поступить, нужно 15 тысяч, по 5 тысяч за каждый экзамен, независимо от того, что знает на деле поступающий. Чтобы получить трактор в колхоз, надо заплатить лично 1,5 тысячи... Так они и живут в городах поборами, кражами. У азербайджанцев работают только крестьяне, а горожане соглашаются быть только начальниками, т.к. умеют только ставить подписи и печати. Счетов к ним накопилось много. И выход один - уйти, под кого угодно, но только уйти из-под власти азербайджанцев. Если нельзя под начало Еревана, то пусть начальствует Ставрополь. Мы даже вначале просили о переводе в РСФСР".

Азербайджанские писатели и ученые все настраивают своих на то, что здешние армяне - не армяне, а албанцы, оставшиеся христианами. А другие говорят совсем иное, что армяне пришли в Карабах совсем недавно, лишь после резни. А сейчас из Шуши выгоняют армян, даже не давая увезти вещи.

Потом мы сами видели, как в Степанакерте формировалась длинная колонна грузовиков, чтобы ехать в Шушу за оставленными вещами - под охраной военных машин. На вопрос же - жгли ли в Степанакерте азербайджанские дома, Сергей ответил утвердительно: 18 домов. Поджигатели уже осуждены - это сделано сразу. Азербайджанцев осуждают куда реже, и привел пример, как осудили 40 армян за одного сожженного в воронке убийцу-азербайджанца.

Никто не изгонял прокурора Василенко, который сам живет в Шуше и держит сторону азербайджанцев, прикрыл без причин 23 уголовных дела, заведенных на азербайджанцев, и тогда люди пришли к нему в кабинет и говорили: "Уходи!", требовали снятия, но Москва - оставила. Азербайджанский министр внутренних дел пообещал, что Степанакерт будет армянским кладбищем.

"На что вы рассчитываете, ведь почти нет шансов, что ваши требования удовлетворят? - спросила я скульптора на ступенях степанакертского музея. Он в ответ привел любимую нами притчу о двух лягушках. "Да, мы поверили словам о перестройке и демократии и предложили исправить неправильное сталинское решение. Крымских татар? - их тоже надо вернуть в Крым".

"Землю мы не требуем, она советская, хотя армяне здесь жили с незапамятных времен - говорит Сергей,- вот поезжайте в село Сос, в 3-х км от него есть монастырь-ванк - Амараз - с V века. В нем тогда жил сам Месроп Маштоц, когда изобрел армянскую азбуку и начал преподавание..."

И вот сейчас уже глубокий вечер, и мы сидим в монастырской, раньше, может, трапезной, теперь - бригадном приюте. Одни. Акоп, смотритель монастыря, сегодня караулит колхозный сад, уступив монастырь на ночь нам во владение. Против его кровати телевизор, работающий, правда, очень неустойчиво. Пока ужинали, с грехом пополам посмотрели футбол "СССР-Италия". А потом - совсем тихо, лишь мыши иногда начинают скрести. На чистом небе - лунища. Надеемся, что и завтра сохранится ясность, а то в сегодняшней пасмури Витя не мог фотографировать уже с 5-ти вечера.

Подвез нас сюда шофер Жора из села Керт. Подхватил прямо на дороге Степанакерт-Шуша и даже как-то обрадовался, что нам нужно в Сос и дальше. Сначала мы сидели в его продовольственном фургоне с пустыми ящиками из-под яблок, а потом меня пригласили в кабину, где сидел еще и продавец Сурик Багларович. Сделав специальный крюк по проселочным дорогам, Жора высадил нас прямо у монастыря и как бы сдал с рук на руки Акопу.

Да, еще про Степанакерт. Были там мы недолго и увидели мало. Люди спокойно ходят по улицам - их ведь тоже охраняют многочисленные бронетранспортеры и патрули, охотно вступают в разговоры с нами. Получали приглашение в гости домой. Услышали мы и очередные рассказы. Увидели непустые магазины. Работают школы, правда, дети иногда под предлогом забастовки пропускают уроки, но занятия идут. Город не выглядит богатым. Сожженных домов, о которых нам говорили в Шуше, и вроде бы со склона мы и сами приметили - мы не нашли. А вот кто-то строится. Приезжают на жительство армяне из Баку.

8 месяцев идет забастовка, конечно - измоталcя народ. Чем дальше, тем больше у людей растет тревога, ожидание бойни. Накапливаются и обиды, мелочные и немелочные. Вода из Шуши идет на степанакертские огороды по трубе, так перекрывают, сбрасывают воду в реку, чтоб не доставалась, мол, армянам. Из дополнительно выделенных Москвой денег 3 млн. дали азербайджанским переселенцам на благоустройство, а сумгаитцам - ни копейки (кто это считал?).

Узнали мы, что в Шуше 23 марта 1920 г. была резня, убежало и погибло 30 тыс. армян. И сейчас в Степанакерте три тысячи новых беженцев-армян. Доказывая, что, что они здесь не пришлые, вспоминают, что на месте Степанакерта было когда-то армянское село Варарагн, и стояло оно здесь 1500 лет, а уж потом здесь ему сменили название на Хонкенды. Карабах же раньше звался - Арцах.

Конечно, Лилины записи тех разговоров отрывочны и неполны. Но моя память еще короче, тем более, что, насытившись один раз беседой с Сергеем, мы потом встречали лишь перепевы тех же рассуждений, но хаотичные и не с такой силой убедительности и благородного, и потому - покоряющего переживания. В последующих же разговорах нам уже хотелось не всегда соглашаться или хотя бы сомневаться, но делать это было почему-то неудобно, невежливо, а отсюда - и злость на себя, и желание по возможности свертывать антиазербайджанские разговоры, да и все разговоры.

А заговаривали с нами часто. Кавказская вежливость к гостям, а может, и любопытство к реакции русских, московских на происходящее. Мы объясняли, что в России, кажется, смотрят по-разному. Часть образованных людей поддерживают армян, как борющихся за свободу и справедливость. Но большинство все же скорее недовольны, что нарушается прежнее спокойствие, что идет от них шум и претензии. При таких объяснениях, мы сами, конечно, без особых объяснений попадали в группу симпатизирующих русских, хороших и образованных. И хоть нехорошо все это, но не было сил в тех разговорах как-то выяснять более сложное и неоднозначно проармянское свое понимание. Тем более, что тогда оно еще далеко не было проясненным. Просто было видно, что рознь растет и надо скорее разводить азербайджанцев и армян от совместно-подчиненного жилья.

Казалось, что само время действует в эту сторону разведения, да и армия этому способствует, не пропуская армян к азербайджанцам, и наоборот - только по прописке. Только позже вошло в сознание, что начавшееся в Карабахе разделение обязательно продолжится разделением в Армении-Азербайджане, заставит быть изгнанниками, потерять родину гораздо большее число людей, чем живет в Карабахе. Да и это - не конец обидам и взаимопретензиям...

28 сентября. Среда. Утром походили по монастырю. Кельи, "академия" - все в разоре, вернее, в буйном бурьяне. В чистоте и уходе только центральная церковь. Разоренная трижды, она, похоже, была отстроена в XIV-XV веке (прочесть по-армянски не могла), а Ашот настаивает, что церковь стоит здесь с самого IV века, древнее ее нет.

По виду - это трехнефная базилика и небольшой купол под крестом, как башенка. Камень снаружи тщательно обработан и почти неотесан изнутри. Внутри - надгробные плиты, купель и много свечных огарков. Взамен икон - наряду с ними - большая картина, которая, по замыслу местного художника из села, должна изображать Месропа Маштоца, и много небольших иконок - это святое армянское место.

Потом мы собрались уходить. Ашот проводил нас до бригады, откуда должна была уходить машина в райцентр. Женщины еще не разошлись по работам, завтракали и весело начали нас угощать, включив в свой круг: блинок с травками, виноград. Потом на дорогу дали полведра отборных помидор.

В ожидании машины мы с Витей побыли вместе с теми, кто остался молотить палками стручки, выбивая из них фасоль. В качестве механизации женщинам помогал мотоциклист: раз 10 проехал по расстеленному под стручками рядну, но проку от его усилий было мало - только женские руки, как в самую древнюю пору. Неужели нельзя было приспособить для этой нехитрой работы какой-либо барабан, валки, толкучку? - "Да, мы так зарабатываем деньги!" Да... И правда, если будет машина, при ней поставят мужчину, а женщинам опять найдут какую-либо трудоемкую ручную работу.

Но вот c участием Вити взвешены и погружены на грузовик мешки с перцем и чесноком, но отъезжать мы не спешим. Бригадиру Артему Агадженяну надо поговорить.

Он наш ровесник или чуть старше, но у него уже 4 внука и еще живы родители. Говорит: "Считаю себя счастливым человеком!" У него и вправду вполне довольный вид. 18 лет уже бригадирит. Наверное, он легче других переносил азербайджанское засилье, но народ поднялся - и он с народом.

Но пришло время, и мы поехали через Сос, где еще догружались чесноком почему-то долго. Расстались с Артемовой машиной мы на выезде из села, у развилки. Он поехал в райцентр Мартуни, а нам надо было через Красный Базар возвращаться в Степанакерт и выбираться домой. Но прежде чем пошагать по своей дороге, мы посетили кладбище Соса. Полезли в его самую старую часть, т.к. со слов Артема поняли, что там есть настоящие древние хачкары. Хотелось потрогать эти древности, свидетельства извечного присутствия здесь армянских предков. Но хачкаров мы не обнаружили. Только на кладбище я сообразила, что поскольку село, по словам Артема, не так давно переселилось от обвала, то и кладбище у него относительно новое - откуда тогда здесь хачкары?

Витя все равно много снимал. Хорошо видны окрестные зеленые горки, погода сегодня светлей вчерашней, и его аппараты работают без устали - что и как они схватывают? Столько раз я их роняла из сумки... Как же он злился...

Через полкилометра пешего хода нас подхватила машина с комбикормом - но везла всего километра три, а оставшиеся 5-6 км до Красного Базара - машина с пустыми бутылками. Мы с Витей втиснулись в маленькую кабину, да еще со своими объемными рюкзаками. Было совсем тесно, и чтобы шоферу не мешать, Витя свой рюкзак держал на коленях, а мой на голове.

От винзавода немного прошлись по селу и за этот короткий путь состоялось несколько встреч. Мы как будто шли от одного разговора к другому. Мужчины у завода рассказали о двухтысячелетнем платане по соседству в горах - не решимся, некогда; об азохских древних пещерах - мы планировали поездку в Азох, но надеемся уже сегодня улететь в Ереван.

Потом дом с флагом. "Сельсовет? - Нет, жилой дом. А флаг армянский - наша мечта, "- ответила вышедшая к нам женщина.

В центре села рядом со скульптурно оформленным школьными выпускниками 1978 года поставлен в этом году памятник жертвам Сумгаита.

Но была и неприятность. Милиционер-армянин предложил нам пройти в опорный пункт для проверки документов. Это меня почему-то очень задело, хотя Витя потом и уверял меня, что он таким образом только хотел познакомиться и поговорить, а по-иному просто не привык, не умеет. Витя даже вступил в разговор, но я уже пошла вразнос: ладно на трассе нас проверяют патрули, но здесь-то, в 35 км от Степанакерта и войск, зачем армянину проверять паспорта? Спросил бы - мы бы и так ответили на все его вопросы. В общем, выхватила у Вити уже посмотренные паспорта и двинулась к рюкзакам на выходе, вынуждая к этому и Витю, как он и ни бухтел на меня сзади, мол, сбесилась, что ли... Потом оправдывался, что ему хотелось услышать милицейскую точку зрения. Ну, ничего, обойдется. Я полагаю, что она не отличается от общенародной, а варьируется больше от характера человека...

Не могу удержаться от примечания: может, Лиля и права в догадке о совпадении народной и милицейской точке зрения, но лучше было бы в этом убедиться, а потом, нюансы всегда интересны. Да и зачем было обижать этого человека. До сих пор помню его ошарашенную реакцию и вопрос к Лиле: "Почему Вы так грубо разговариваете?" Откуда ему знать, что в Москве иные, не деревенские порядки, и там милиция в опорный пункт граждан приглашает не знакомиться, а по иным, более неприятным причинам. Впрочем, думаю, это благодаря указанию милиционера, на выходе из села около нас сам, без нашей просьбы, остановил шофер микроавтобуса и домчал прямо до Степанакерта, ни о чем даже не спрашивая, а только угощая виноградом.

Кстати, как высказался шофер в аэропорту: "Почему муж с женой могут получить развод, а мы с азербайджанцами - нет? Пусть живут без нас. Нет же, они как липучая смола..."

Типичнейшее рассуждение, где, конечно же, одна сторона забывает, что и у второй есть права на родную землю здесь, что шушинцы тоже согласятся, если их разведут со степанакертцами путем выселения всех армян в Армению... И всюду сейчас происходит эта подмена: взамен справедливого требованья убрать засилье одноазербайджанской, в общем, власти, выставляется требование - разойтись со всеми азербайджанцами. Хотя к конкретным людям, знакомым азербайджанцам, может быть самое положительное отношение, и в спокойной обстановке никто требовать их отъезда не будет.

Или вот шофер c пустыми бутылками, что вез нас до Кр.Базара: "Мусульман всех стрелять надо, иначе через 10 лет размножатся и на вас, на русских, пойдут".

Собеседник уже в городе: "Русские солдаты все на них, на азербайджанцев, работают".

Собеседник в аэропорту: "Нет, солдаты предотвратили резню, и мы с ними по-хорошему, яблоками угощаем". Да и мы сами видели, как шофер автобуса, который вез нас из Кр.Базара, предложил патрулю угощаться виноградом из своих ящиков, за которым он ездил так далеко. Тот не постеснялся, взял в обе руки. Кстати, с нас денег за дорогу шофер не взял, хотя от других пассажиров принимал.

И вот мы снова в Степанакерте. По центральный улицам держим путь на автовокзал. Но по дороге узнаем, что автобусы на Ереван временно не ходят. Значит, надо ехать в аэропорт. Несколько мужчин у памятника Мурацяну - видному карабахскому писателю, армянину из Шуши, приняли живое участие в нашем дальнейшем пути. Ведущим среди них был Авакян Карлен Антонович - полноватый мужчина с открытым лбом и очень умными глазами. Он не только быстро разузнал, будет ли сегодня еще дополнительный рейс на Ереван, но и вызвал машину, чтобы нас довезти до аэропорта. Очень интеллигентный шофер с прекрасным русским языком. Он мог быть интересным для нас собеседником, но его постоянно перебивал спутник. Да и дорога-то до аэропорта недолга - всего 9 км.

В порту, получив подтверждение, что самолет скоро прилетит, и места нам будут, наши провожатые откланялись, провожаемые нашей искренней благодарностью. Билеты Витя получил без затруднений, время оставалось, так что мы, уже не спеша, уменьшили свои припасы в части колбасы, помидор и яблок, подаренных вчера Суриком Бегларовичем, а потом стали терпеливо ждать и даже строить планы на ереванский вечер.

Но прилетевший-таки самолет оказался зафрахтованный под почтовые грузы и нас не взял, летчики взяли с собой лишь несколько человек - журналистов и с детьми. Остальные уехали ночевать в город, мы же отказались и поставили свою палатку в зеленом овраге посреди поля у аэродрома. Здесь я сейчас и сижу. Витя поставил палатку, сходил за водой, развел костер, а сейчас шьет ботинок.

Я же слушаю сверчков и строчу. 7 часов вечера. Через два часа в Степанакерте комендантский час, а уже темно. Ложиться спать? Но я еще далеко не все записала, что вспоминается из обрывочных разговоров. Жаль, что не успеваю записывать и забываю.

Вот про неуважение к армянам: в Москве Баграмяна хоронят, а Алиев Брежневу в Баку веселый пир закатывает.

Кроме Сергея, никто не соглашается, что азербайджанские дома в Степанакерте пожгли молодые армяне, все уверяют, что поджигали сами азербайджанцы, т.к. уверены, что там уже не было даже мебели, все заранее выносили...

Слух, что девочку 14 лет хотел украсть азербайджанец с машиной, ей еле удалось убежать. Но, с другой стороны, сколько неуважительных отзывов об азербайджанском народе. У них, оказывается, даже своего алфавита нет - только 4 буквы свои, а то -русские. Да раньше их вообще здесь не было, пришли из степей, a Армения была здесь от моря до моря. И истории у них своей нет. A Вагиф был простой пастух. Это только сейчас его высоко вознесли, чтоб сделать и себе великого человека. А наш робкий вопрос о Низами они просто не слышат.

Возражения не слышат тем более. Так, нам уверенно говорили, что уже строят дорогу из Армении, которая соединит Карабах с Арменией напрямую через тоннель в несколько км под азербайджанской территорией, а Витя показывал карту, что нигде более узкого перешейка в 10-15 км нет, как только по шоссе через Лачин, где тоннель строить не логично, ему все равно не верили, и его карте тоже.

Бригадир Артем рассказывал очередной миф, что Рейган даже предлагал Горбачеву: "Пусть мусульмане дерутся и перебьют друг друга. Не будем им мешать, а то они сильно размножаются. А Горбачев недальновиден". Правда, потом в поездке рассказал, что в его деревне живут 6 азербайджанских семей. "Но когда начались волнения в Ходжалы, то мы к ним специально посылали сообщить, чтобы не беспокоились, мы их трогать не будем".

Злые доводы копятся. Развод - совершенно необходим. И чем позже он произойдет, тем болезненней будет. Правда, здешние армяне полагают, что тогда азербайджанцы, присосавшиеся к их труду, останутся ни с чем, т.к. не с кого им будет брать поборы. Но им тех и не жалко. Положение, когда меньшинство в области господствует над большинством - недопустимо.

И еще фраза Сергея: "Зря вначале мелочились: нам того не хватает, этого, надо было сразу говорит лишь о главном, что нельзя спокойно считать себя армянином". Мне кажется, что сегодня это единственный повзрослевший народ в нашей стране.

Могу присоединиться к последним словам Лили, но с некоторым уточнением: "повзрослевший" - еще не значит "взрослый", ибо взрослость означает и подлинную независимость, и мудрое понимание других, и ответственность за все последствия своих действий. Думается, у армян Нагорного Карабаха еще длинный путь к "взрослости".

"Нравится ли вам нынешний секретарь обкома Погосян?" - Да, но вот прошлый Геворкян говорит теперь, что если бы он знал такую волю народа, то давно бы добился присоединения области к Армении... А он - мог бы..." Интересен этот прагматизм: Погосян - наш, но не может, Геворкян - из бакинских армян, не наш, но мог бы... Значит, как руководитель сильнее, значит, лучше...

Армяне считают, что никакого отношения азербайджанцы к старым албанцам не имеют. Те в древности жили севернее, за Курой, и когда пришли мусульмане-арабы, превратились в лезгинов. Здесь же на юге за Курой всегда жили армяне. И хотя постоянно терпели завоевания от мусульман, но выстояли, ни с кем не смешиваясь, не принимая к себе других, не меняя своей веры. Они сохранили сами себя и отторгают всякое соединение. Азербайджанцы же, как говорит Витя, готовы принять в себя и "переварить" в качестве своего наследия и живущих здесь армян, как еще прежде они взяли себе наследие албанцев. Недаром столь упорно в Азербайджане все армянские старые церкви именуются "албанскими"! А мне понятно, что не для того в веках выстаивали армяне, чтобы в 20-м веке быть "переваренными".

И все-таки не простой вопрос затронула Лиля. Унижает ли народ готовность воспринять чужую культуру или напротив, влиться в чужое столь полно, что даже слиться с ними полностью? Не хочется мне тут иметь однозначный ответ: ведь вся мировая история заключается в гибели и нарождении новых народов - "этногенезе". И разве мы можем сказать, что он был неплодотворным?

Новые народы нарождаются, как правило, при исчезновении старых. Хорошо ли это? При возникновении русских погибли всяческие вятичи, чудь, меря, весь и пp. и пр. При возникновении азербайджанцев и армян Карабаха исчезли, разделившись между ними, албанские племена. Плохо ли это? - Не думаю, и не вижу ничего унизительного для албанцев: ведь они свою культуру влили в образование новых народов, потеряв, может быть, лишь историческое имя.

29 сентября. Четверг. Утром до самолета оставалось много времени. Мы успели неспешно чай вскипятить и кукурузу сварили.

Летели мы вместе с представителем ЦК Вольским и первым секретарем обкома Погосяном и их двумя молодыми приближенными. Правда, узнали мы об этом лишь после того, как они вышли из самолета. Но я успела предложить им, как "большим людям", которых встречают черные "Волги" - поскорее решать вопрос о Нагорном Карабахе - ведь армяне устали. На что Вольский ответил: "Это от него зависит" - и показал на Погосяна.

Я догадалась, что это большие чины, только когда увидела серокостюмных мужчин, шагающих солдатским шагом от ворот в ереванском аэропорту. Сразу уточнили: "Это вас встречают? - Нас. Ну, тогда и выпалила... Как оживились армяне в салоне! И охотно рассказали - с кем мы "беседовали". В воздухе спрашивали у них, когда будет виден Арарат? И про водохранилище, про Севан, про границу... Вольский - сановник. Его молодые помощники тоже учатся держаться прямо. А Погосян выглядит иным. Прекрасная располагающая улыбка.

Ереван.  Boт так в середине дня мы оказались в аэропорту Эрибуни. В Ереване жарко, и мы в последний раз впитываем летнее солнце.

На вокзале узнаем, что до первого поезда, на котором можем начать движение на север, у нас есть еще 6 часов. Идем по Еревану: люди спокойны, магазины торгуют, военных не видно... Но, стоп! Вот и БМП, вот и солдаты - наши русские мальчишки оцепили краснотуфовую площадь Ленина. И стоило нам выразить свое: "Ах!", как тут же нашелся пожилой собеседник-попутчик, и мы с ним идем в эпицентр народных обсуждений - на Театральную площадь.

Это, действительно, нерв города. У памятников под пологом люди, держащие голодовку: кто еще сидит и те, кто уже может только лежать. Рядом с ними выставлены требования; которые они выдвигают: прежде всего, созвать Сессию Верховного Совета Арм.ССР, которая должна искать пути решения карабахской проблемы. Затем требование вывода войск из Еревана и других городов Армении. Есть среди голодающих русская: "Мне стыдно быть русской". Да, здесь, на Театральной площади особенно стыдно быть русской.

Несомненно, эти слова сказаны Лилей сгоряча под обаянием голодающей женщины. Потом она согласилась, что слова эти звучат неверно: стыдно не за то, что я хорошая, а вот все русские здесь плохие, а за то, что я и все русские, от которых зависит судьба армян, азербайджанцев, да и всего будущего - столь пассивны и нерасчетливо эгоистичны, что мы, сегодняшние, позорим имя русского.

На стенах Оперы, на стендах и входе Консерватории, на стендах в сквере и у "пресс-центра" развешены многочисленные плакаты, лозунги, карикатуры, "дацзыбао", вырезки из газет, какие-то на армянском языке надписи и записи.

Витя беспрерывно снимал, тратил предпоследние пленки. Я поочередно оказывалась в центре двух кружков. В одном со мной в основном разговаривал московский студент-армянин. Вместе с родителями он побывал в ЦК КПСС, за что отец получил выговор, а все они - полное разочарование. От него я услышала прозвучавшие здесь вчера цифры: 15 тысяч армянских памятников на территории Азербайджана, из них 1800 - в Карабахе. И я согласна: намерение азербайджанцев присвоить их себе и объявить землю своей, конечно же - абсурд. И все же надо дома хорошенько просмотреть по нейтральным источникам, когда же здесь стали жить турки, т.е. азербайджанцы.

Пресс-центр на Театральной площади - на зависть диссидентам. Машинистки печатают воззвания, и тут же столы для сбора подписей, где и мы оставляем свои фамилии. Тут же пишутся сводки. Молодые ребята умело успокаивают тех, у кого нервы сдают и делают, наверное, много, чего мы не уловили. Даже днем народа много, к вечеру площадь заполняется совсем. Наш провожатый утверждает, что ереванцы бастуют все, но надо все же у кого-то переспросить.

С площади, по моему желанию, двинулись на побывку и поклон к Матенадарану. В его анфиладах стояли хачкары и иные старинные камни. От души я им порадовалась. Школьники, уловив эту радость, окружили меня. Объяснила, что счастлива опять приехать в Армению и увидеть хачкары. Потом еще немного бродили по городу. Эффектное высеченное здание Дома молодежи. Рядом с Матенадараном еще строящаяся белая лестница на гору с памятником Туманяну перед ней. Замечательный вид: параллельные марши лестниц, соединяемые площадками отдыха, где со временем, наверное, будут продавать "вкусности"...

На обратном пути ноги нас сами завели на Театральную площадь. Народу там прибавилось, но включаться в разговоры уже не хотелось, тем более что хотелось еще пройтись по городу.

На пр.Ленина набрели нечаянно на вывеску "Музей истории Еревана" и нырнули в открытый входной проем. Оказалось, что это был вход в бывшее мусульманское медресе. Музей почему-то оказался закрытым. Но к нам вышел из одной из худжр-комнат молодой человек, звать Гарик, с виду очень деловой, и предложил прийти в музей завтра. Поинтересовался, где мы работаем. Узнав, что я из ВНИИГПЭ, тут же сделал предложение ("деловое") подыскать ему "пару хороших изобретений", которые бы он мог внедрить и, конечно, пообещал мне "долю"... Телефон я все же оставила, но надеюсь, что он его потеряет...

Для меня эта встреча незабываема вдруг обнаруженной яркой нетерпимостью армян не только к азербайджанцам или даже мусульманам, но к их памятникам. Медресе и мечеть были очень красивы, но меня сначала стыдил прохожий, зачем снимаю "мусульманское", а потом "убил" Гарик замечанием, что жаль, раньше можно было бы все эти мечети разобрать, а сейчас нельзя - скандал будет. И как мы ни старалась объяснить, что этот единственный, может, кусочек ханской Эривани - бесценная реликвия, часть их наследства, гордость - от Гарика отскакивало как горох... Вот где мы почувствовали реальную угрозу "культурного геноцида". У грузин такой нетерпимости к мусульманским памятникам мы не видели, да и у азербайджанцев к церквям - тоже нет ненависти.

От музея мы вышли к действующей армянской церкви на берегу Занги, красивой, которую раньше мы не видели. Повернув, снова прошлись мимо солдат оцепления на пл. Ленина и уехали на вокзал.

Короткой была эта встреча с Ереваном. Но мы отметили мощное городское строительство, хорошее благоустройство скверов и, конечно же, унесли с собой память о разных людях на Театральной площади.

30 сентября. Пятница. Тбилиси. Доехав в пустом почти вагоне до Тбилиси, мы узнали, что поездов до вечера не будет, и поезд на Сочи отходит только в 18.15. Значит, самой судьбой нам подарен целый световой день для шатания по Тбилиси.

И потому, сдав рюкзаки, идем не спеша с вокзала до Куры, а потом вдоль нее по пр.Плеханова, который поначалу широк и украшен нарядными домами губернского типа, а перед слиянием с ул.Хетагурова становится узкой, средневековой улицей. На одном из домов видим доску, сообщающую, что в этой доме три года прошлого века жил Coco, видим его барельеф. Позже видим набережную его имени, на фуникулере поднимаемся в парк его имени. 19 лет назад в Тбилиси был музей Сталина - неужели существует до сих пор?

Поскольку цель нашей нынешней поездки - люди, то стараемся не пропустить все новые для нас литературные памятники: Бараташвили, Важа Пшавела, Н.Пиросмани. За памятником Пшавелы пришлось ехать в новый район. Он выразителен: поэт - пастух среди окаменевших рогов, голов, веток - но среди новых домов стоит очень невыгодно для фотосъемки. Да еще под вечер... Проезжая ул.Чавчавадзе, проскочили и университет, и памятник Гурамишвили...

Да и не вспомнил Витя, что надо было специально подойти к университету, зачинщику всех грузинских новаций, потом жалел. Весь этот день мы ходили по старым улочкам, нечаянно залезли на Нарикалу (просто поднялись к мечети над банями, а там до верха показалось близко). У старых серных бань недавно восстановлены купольные бани. Сидят у них чистые мужчины, а женщины моются в старой бане. Ну, а поскольку от этих бань у меня еще с прошлого раза удерживаются не очень приятные воспоминания (не было горячей воды), то и не завидно.

Побывали мы в музее истории Тбилиси. Размещен он в реконструированном караван-сарае. Под хорошую грузинскую музыку посетители осматривают красиво оформленные (в новом стиле), но малоинформативные витрины с видами и экспонатами старого города, роскошные цветные фото, наряды, посуду, богатые интерьеры. А когда посетителям все это наскучивает, они спускаются в бар, размещенный в центре, видимый и слышимый отовсюду (оттуда-то и плывет музыка). Билет в этот бар, т.е. в музей, стоит 40 коп.

Показательный музей нового типа, дающий не столько информацию, сколько "образ старого", бьющий на праздничные эмоции, на облегченное восприятие - мы встречали уже не раз такой стиль в других городах. Но здесь он доведен до логического конца - быть верхним этажом, интеллектуально-эмоциональным приложением к бару. Можно представить, что в будущем не один музей превратится в подобный ресторан. Не съедят ли рестораны старые музеи? - Для нас это было бы грустно. Думаю, не только нам нужны музеи старого, информативного типа. Но и ресторанный тип музея ругать не стоит: ведь он способен приохотить к истории большое количество людей и, может, это важнее даже наших интересов.

Рядом - действующий Сионский собор. Жизнь здесь тоже кипит. Священник дает интервью каким-то иностранцам - телевизионщикам или киношникам... Прошловековая гагаринская роспись заменяется экспрессивной, современной. Интересно.

Действует и размещенная недалеко старинная базиличная церковь. При нас проходило какое-то непонятное действие: ближе к алтарю стояли в ряд три девушки без платков, и священник их поворачивал то к двери, то к алтарю, что-то при этом произнося - крещение?

По-русски говорили только в синагоге, и то лишь потому, что кто-то привел туда русскую экскурсию, а мы присоединились. В большом двухэтажном здании (да еще есть хоры для женщин) стоят скамьи прихожан. Многие из них подписаны, как семейная собственность. Фамилии исключительно грузинские, да и наш "гид" говорит с отчетливым грузинским акцентом и, встретив его на улице, я бы не отличила от грузин. Посередине место для вероучителя. В алтарной части закрытые ниши со святынями - золотыми барабанчиками, на которых начертаны, по-видимому, молитвы. Служба наверху начинается раньше, чем внизу. Кто не спешит, может участвовать в обеих.

Кто-то спросил "гида" об отношении к христианству, и он изложил еврейскую версию, но, к сожалению, начала я не услышала, лишь продолжение: "И вот сестра ушла в лес, заблудилась. Долго пропадала и вернулась беременной. Братья ее, как нехорошую сестру, выгнали. Скитаясь, она родила сына Иисуса... (дальше меня снова что-то отвлекло)... Он был повешен, и на другой день исчез... Святым его еврейская церквей не признает".

На меня наше нечаянное (и первое в жизни) посещение синагоги произвело большое впечатление. Богатство и интеллектуализм. Моложавый и очень самоуверенный гид, вылитый грузин, подчеркивал и древность грузинской еврейской общины - древнее всех европейских (а значит, и израильских) евреев, и богатство их храма. По отзыву какого-то американского сенатора, эта синагога уступает, может, только иерусалимскому храму... Подчеркивал дружбу и многовековое взаимоуважение с грузинами - и это, наверное, правда.

Закончив описание положения храма и общины, ведущий по собственной инициативе затронул отношение к христианству - видимо, привык к подобного рода вопросам и, убедившись в нашем интересе, как раз и начал описывать "еврейскую версию". Примерно так: "Мы очень уважаем христиан. Иисус Христос, конечно, не был богом, но он был очень сильным воеводой с трудной судьбой..." - ну, и так далее, включая описание воскресения и удаления на небо в качестве реального факта. По окончанию его рассказа я поинтересовался - говорил ли он от себя или это общепризнанная среди евреев версия? А если верно второе, то, значит, признается вознесение Христа на небо как святого?... Ведущий мне ответил, что было все именно так, как он рассказывал, но евреи Христа считают вероотступником... Какая уж тут святость? Но воеводой был очень сильным...

Недалеко от синагоги я увидела худенького мальчика лет 5. Он первый спросил: "Откуда Вы? " - Я ответила и тут же спросила: "Ты грузин или еврей?" - "Еврей", - ответил он. "С папой или дедушкой ходишь в синагогу?" - "Я и сам хожу, вон где живу", - он показал на соседний с синагогой дом... А я подумала, что у нас не всякий еврейский мальчик скажет, что он еврей.

Лиля права. В России до какого-то возраста еврейский мальчик просто не знает, что он еврей - родители ему об этом не говорят, а узнает он об этом от антисемитской улицы и тогда, конечно же, в этом имени для него будет заключена не радость и гордость, а ожидание издевательств и опасностей. Значит, ему надо в этом именно "признаваться", готовя себя к битве в невыгодных условиях. А вот в грузинских условиях у древней еврейской общины другие, более благоприятные условия. Дети с самого начала впитывают с гордостью и радостью богатство и достоинство своей синагоги, своего еврейства - говорят об этой спокойно и с достоинством. Значит, и столкновение с антисемитизмом для них будет не столь ранящим и катастрофичным.

Как важно даже столь малому народу, как евреи Грузии, сохраняться открыто, на глазах всего грузинского мира! И, конечно, грузинскому миру это не мешает, а лишь обогащает и укрепляет.

"А мы уважаем евреев" - сказал нам поездной попутчик. - Да, они торговцы. И если у меня есть деньги, то у них я могу приобрести все, что мне нужно. Разве это плохо? А торгуют они честно." И еще - руководитель группы экскурсантов в синагоге, грузин, уже по окончании экскурсии сказал так: "Да, среди грузин хорошее отношение к евреям. И не только к ним. У нас подмечают: если человек очень любит свое - то его тогда все уважают!" Какой глубокий в этом смысл и правда! Люби свое - и тебя будут уважать соседи!

Вот так прошел день в Тбилиси. Очень много признаков ухода за городом - ведь близился праздник "Тбилисоба". Мы ходили по только что вымощенным улицам, улыбались грузинам, поражались их реставрационному рвению. Работы кипят тут едва ли не на каждой улице.

К поезду "Тбилиси-Сочи" мы пришли совсем усталые, казалось, быстро заснем. Но наш наполовину заполненный вагон не дал возможности переключиться на отдых. Разговор о Карабахе вспыхнул практически сразу, как выехали из Тбилиси. В соседнем купе оказался говорливый 28-летний грузин Коча, в другом - армянин и балкарец, в нашем ехало двое армян и двое грузин. Армяне из Кировабада почему-то не сразу признались, кто они - осторожничали, зато Коча залил нас потоком слов и аргументов. Смело судит обо всем на свете.

В отличие от наших "деревенских", т.е. кахетинских знакомых, он понимает, что отделение Нагорного Карабаха от Армении - сталинская "ошибка", и ее надо исправлять. Он внятно объяснил, почему грузины не готовы, не хотят отказаться в застольях от тоста за Сталина; - грузины консервативны, их очень долго убеждали, что Сталин хорош, и теперь они не могут сразу перестроиться.

Горбачев Коче нравится, т.к. "дает жить" богато и свободно поездить по миру... (То, что я пишу - лишь сухая выжимка от его яркой, образной грузинской речи). Пытается организовать кооператив - но это трудно. "Да, я хочу стать коммунистом, но не таким, какие сейчас, а таким, который делал бы так, чтобы всем было хорошо, чтоб не мешать, а помогать людям жить хорошо, богато..." Мне уже и не вспомнить, что он говорил.

На этом месте даже я был заинтригован: "Хочу быть коммунистом, помогать людям жить богато" - чистая буржуадемовщина, идущая, в свой черед, от бухаринского призыва "Обогащайтесь!" Как будто в самой жизни увидел предсказанный гораздо раньше - и, наконец-то, появившийся реально человеческий тип убеждений. Хотя для соответствия теоретической модели Коча слишком уж жизнерадостен, жизненен, прагматичен, и с другой стороны - по-грузински, вернее, по городскому, ленив, правда, деятелен. Вряд ли он уместится вообще в какую-либо идейную схему.

Еще он много говорил о Грузии и ее нуждах. Он готов поддерживать все, что на пользу Сакартвело. Фанатично защищал грузинские права на Сочи. Сочи, по-грузински значит "сосна", там и жили грузины. В революции город входил в Грузию, но Орджоникидзе отдал его территорию России. Тут, конечно, Коча был совершенно не прав, т.к. вокруг Сочи издавна была земля убыхов. Витя пытался объяснить, что после русского завоевания убыхи вынуждены были эмигрировать в Турцию, а землю их заселили русские и другие, включая, конечно, и грузин. Кочу это объяснение, конечно, не устраивает, по его мнению, там всегда жили грузины, а абхазцы и родственные им какие-то убыхи - это те же грузины, чуть измененные турками. Спор их зашел в тупик. Видно, они с Кочей читали разные источники.

Правда, я думаю, что Коча времени на чтение не имеет. Уроженец Сухуми, он убежден, что абхазской проблемы просто не существует, что абхазы - грузины, чем даже заколебал Витю, и он решил сойти в Гаграх, чтобы повидаться со своим студенческим другом Зауром, страстным любителем абхазской истории.

Конечно, Коча никак не мог поколебать меня в убеждении, что абхазы - это все-таки не совсем грузины. Абсурд. Но, конечно, мне очень хотелось остановиться в Гаграх - покупаться в море и расспросить Заура, как в Абхазии относятся к проблеме Карабаха.

О Сочи. Коча не раз повторял: "Все равно Сочи будет нашим". В этом он, может, и окажется правым, если со временем грузины станут преобладающей национальной группой. Но может, на это еще больше шансов у армян (кто-то из друзей говорил, что в соседнем Адлере армян стало едва ли не 80%). Но даже если такое грузинское преобладание в Сочи станет фактом, то совсем не обязательно его присоединение к Грузии. Так, Сингапур с преобладающим китайским населением и не помышляет о присоединении к Китаю. И уж при любом варианте, даже при вхождении Сочи в Груз.ССР, Сочи не будет исконной грузинской землей, не отменит исторического факта: преобладания здесь до середины XIX века, аборигенного адыгейского (убыхского) населения. А по мнению Кочи, да и многих закавказцев, именно история дает народу права на ту или иную землю. И по отношению к Карабаху мнение его однозначно: надо разобраться, кто был первым на этой земле. Если армяне, то надо вернуть ее им. Принцип по самоопределению нынешнего населения отвергается им категорически. Вокруг Тбилиси после революции поселили многих азербайджанцев, целые их районы в пригороде. Размножаются они хорошо, так что же, объявить Тбилиси азербайджанским городом? - Не-ет! Как только прошел слух, что азербайджанцы Тбилиси требуют самоуправления, в университете сразу пошли митинги, чтобы нe соглашаться. И не дали... И армяне могут такое же ставить -так и Грузии не станет.

Мне кажется, что пока Коча не очень типичен, но представляет тип молодой растущей авантюрной буржуазии, более однолинейной в национальном вопросе, к сожалению. "В Грузии только грузины"... Надо надеяться, что традиционная грузинская терпимость и склонность к многообразию - удержатся, не уступят национальному примитивизму.

1 октября. Суббота.  Коча сошел в Сухуми, и мы пожелали ему успехов. Двое армян сошли еще раньше, в Гудауте, где у них живут родственники. Приехали же они из Кировабада. Жили там всегда, но теперь там неспокойно, уезжают армяне из Азербайджана. Вот и они готовят возможность уехать, ведь растут две дочери, надо спасть их от "турок". Рассказывали о погромах в феврале, которые начинали в городе азербайджанцы. Тогда обошлось без убийств, но с порчей имущества и запугиванием.

Теперь увиденный нами красивый город Кировабад предстал со стороны людских отношений. Интересно, что в большом музее Кировобада никакого упоминания о действующей армянской церкви. Конечно, наши армянские попутчики очень сочувствуют армянам в НКАО... Но нашелся в поезде и азербайджанец и вступил в наш разговор очень горячо: а как азербайджанцам, живущим в НКАО, уезжать? У моего брата жена-армянка -разводиться? Сплошное переплетение жизней и судеб. Но все равно этот узел придется рубить, разводить не людей, а эти народы...

Да, тогда и я так формулировал: надо разводить эти народы. Теперь вижу - наша формулировка - вынужденное следствие наших впечатлений от поссоренных людей. Народам как раз неестественно разводиться, жить изолированно, не смешиваясь, особенно на общей родовой земле. Да, возможно, сейчас надо разводиться, чтобы спасти от ненависти и гибели конкретных людей, но в целом - это не рецепт и не решение. Все равно люди будут смешиваться, чисто этнические, расистские государства невозможны, да и не человечны.

Что касается Карабаха, то, конечно, во многом виновата нерешительность Москвы. Первоначальная несправедливость должна была быть разрешена сразу, как только в Степанакерте подняли вопрос, а лучше - еще раньше. Тогда с армян вполне хватило бы изменения символики - например, добавления в названии области слова "армянская" - при сохранении принадлежности ее к Азербайджану и замену первого секретаря на человека, способного при поддержке Москвы обеспечить реальное равноправие с азербайджанцами своего народа. Убежден - этого бы хватило и без всяких бед разделения и эмиграции для многочисленных армян Азербайджана, азербайджанцев Армении.

Утром перед Гагрой разговор с грузинской парой, старше нас. Они едут на похороны молочной матери. Рассказывал о похоронах своего отца (в селе под Кутаиси) -так приехало со всей страны 3 тысячи человек. Очень был мудрый, уважаемый человек. Запомнился такой случай: "Отец, кого из внуков ты больше всего любишь?" - Того, Кто должен скоро родиться". И еще: "Отец, почему ты поцеловал меня, ты же вчера меня видел?" - "С тобой рядом был твой сын, и я показал ему, что люблю тебя. Oн запомнит и будет любить своих детей". Нашим собеседникам странен и неприятен новый обычай оправлять умершего в морг, а не оставлять для оплакивания дома. Жаль, что я не нашлась сказать, что в наших деревнях тоже оставляют дома и оплакивают.

Ближе к Гаграм наше купе опустело. Десятый час утра. Солнечно, тихо. Последние мои сомнения, а не поехать ли сразу в Армавир, на солнце вблизи моря испаряются, и я соглашаюсь с Витей.

Cписав расписание электричек до Сочи, идем к Зауру - вдруг застанем - сегодня суббота! Его высокий, с красной черепицей дом возвышается над соседями. Слава Богу, хозяин дома. Он болен - флюс, да и на работе - довольно сильное снижение. Наверное, это связано с перетряской кадров после ухода Шеварднадзе. С постов в Сухуми ему пришлось уйти из-за жуткой аллергии на цветущие магнолии.

Разговор был недолгим: они с женой Ларисой уже собирались в Адлер, а мы - к морю спешили и, конечно же, не собирались останавливаться. Разговор Заура с Витей мне был неинтересен. Скучно слушать цитаты и цифры, которыми он отвечал на Витины вопросы об Абхазии и абхазцах. Я это время потратила на чтение статьи в "Крестьянке" о Е.Денисовой - любимой женщине Ф.Тютчева. Но хотелось к морю, и я заторопила Витю..."

"Готовлюсь к пенсии" - объявил мне Заур. Я запротестовал и меня с благодарностью поддержала Лариса: "Разве он стар? Что он наговаривает на себя?" По больному Зауру видно, что мы не молодеем. Заур, конечно, сильно сдал - фактическая отставка для политических людей губительна. Но ведь и я, со своей, диссидентской стороны говорил, что теперь мне делать нечего, пора "уходить на пенсию". Всю жизнь я знал Заура, как сторонника перехода Абхазии из Грузии в РСФСР - и под этим было очень много обоснований и причин. И о волнениях абхазской молодежи мы слышали немало. Не вдохновляет ли их теперь пример Карабаха?

В первый раз за жизнь я получил от Заура иной ответ: нет, из Грузии Абхазии уходить не надо, теперь так вопрос никто не ставит. Подробно о причинах такого изменения настроения (своего, а, наверное, и общенародного) - он не стал распространяться - всегда был осторожен в суждениях. Но я могу об этих причинах догадаться и без него. Удельный вес абхазов в своей республике продолжает снижаться: он уже составляет около 16%, а грузин - большинство. Реально в своей стране абхазы стали исторически привилегированным меньшинством. Лишь по праву исторической традиции республика сохраняет свое имя, ведущие посты занимаются абхазцами. Мало того, абхазский язык объявлен государственным - в Союзе это единственный пример, когда язык народа в автономной республике объявлен государственным (пусть это объявлено больше на словах). Во всяком случае, сегодня абхазы в составе Грузии пользуются наибольшими из возможных для них правами - и пример Карабаха только лишний раз убеждает их ценить нынешнее положение. Пример дальновидной и терпимой позиции руководства Груз.ССР. Хорошо ли это? - Наверное, да, и все же меня почему-то тревожит такое фиктивное благополучие. Думается, что даже преобразование Абхазии в национальные округа там, где абхазы сохранили большинство, было бы честней, чем поддержание того, что уже и так потеряно - прибрежная, густо заселенная грузинами и русскими полоса - это уже не Абхазия... А может, я и не прав...

Прощаясь, 3аур собрал со своего двора целый полиэтиленовый мешок черного ароматного винограда. На пляже мы его ели сначала с хлебом, а потом даже просто так.

Море в Гаграх, как всегда - красивое, чистое, ласковое. И никаких медуз, как в прошлый раз. Согревшись на солнечных камнях, опять и опять входила в его бирюзну, а потом снова возвращалась к "Молодцу" М.Цветаевой.

Удивительно народный стиль у этой поэмы. Из послесловия уяснила, что поняла поэму я не точно. Знай я народную сказку "Упырь", записанную Афанасьевым, мне было бы проще. А может, тут для понимания и принятия надо быть как бы из числа "роковых женщин", которые сами не вольны над своими чувствами. Красавица Маруся, полюбив Молодца, по ночам превращавшегося в Упыря, охвачена лишь одним желанием: снять с него чары. Жертвами этой роковой любви становятся и мать, и брат. Сама она умирает - для обычной земной жизни, чтобы выдержать последнее испытание - расставание с сыном, чтобы вместе с расколдованным Молодцем превратиться в духа воздуха... Все это Маруся смогла... И чудится мне, что Марина про себя эту поэму пишет, про ту, кем она стала. Маруся смогла, а Марину быт не пустил, она осталась земной женщиной, не став поэтом-пророком, как мечтала. И поэма не была принята эмигрантским обществом, так в ней силен бунтарский, антибарский, даже антицерковный элемент...

Так и связались в моей памяти гагринское синее море и цветаевская бунтарская поэма.

Электричкой, опоздавшей почти на час (а мы на нее бежали, даже не искупавшись на прощание) медленно доехали до Сочи уже к вечеру. Как ни хотелось Вите еще и в Сочи окунуться, но поезд на Армавир отправляеся через час, и мы покупаем билеты, Витя глотает свое огорчение. Не будь он так напуган моей торопливостью, мы бы сперва, конечно, поехали на пляж, а уехать постарались бы ночью - ведь все равно в Армавире ждать.

2 октября. Воскресенье.  В Армавир наш поезд должен был придти в 2.19 ночи, но опоздал на 45 минут, дав чуть больше времени подремать в своем тепле.

В Армавире оказалось два вокзала, нам, конечно, нужен другой. Через час ночной автобус через весь разбросанный город - но перевез куда надо. Запрятав вещи в камеру хранения, купив на рынке первые вынесенные цветы, уехали в станицу Советскую 6-ти часовым автобусом.

Евдокии Ивановны дома не застали. Как и думалось, она была в церкви, но мы зашли во двор и взяли у нее баночку и бутылку для цветов, и уже сами пошли на кладбище.

Могилы мамы и родных Евдокии Ивановны ухожены, но, конечно, нашлось и нам что почистить. Доставили цветы на всех 4-х могилах, больше всего на маминой. Поговорили с мамой и о ней. Пообещала я маме больше любить детей, еще и за бабушку. Не хватает им бабушкиной любви.

Потом мы пошли в церковь. Знали, что Евдокия Ивановна поет в хоре, и мы решили подождать перерыва, чтобы увидеть ее. Церковка в станице небольшая - из обычного дома coopужена. Очень молодой батюшка, нет дьякона, молятся старушки, молодуха с двумя сыновьями, три старика, один из которых за звонаря, другой собирает на нужды храма. Старушки поют вместе с хором. Когда хор однажды не то запел, старушки его поправили.

Простояв полтора часа, поплакав на поминальной части службы, поставив свечки за упокой и купив Галочке иконку из церкви, где отпевали ее бабушку, все же решилась попросить вызвать Евдокию Ивановну в момент, когда хор примолк. Евдокия Ивановна была вся еще в службе так, что нас сразу и не признала. Расцеловались, а потом вновь представились: "Да, Лиля я, сестра Володи, зятя Вашего, дочка Фаины Пантелеевны. Потом пошли расспросы-рассказы... Но ей нужно было возвращаться в хор, а нам уезжать в Армавир.

Как мы и надеялись, махачкалинский поезд забрал нас вместе с парой приглянувшихся на армавирском базаре арбузов. Вагон оккупирован целой ордой возвращающихся из Пятигорска отдыхающих. Громкоголосый прописной шутник долго спал, а теперь утомительно долго "шутит" - но "народ веселится". Удивительно! На наших глазах срочно долюбливают свою санаторную любовь стареющие Дон-Жуаны. Тоже, наверное, немалая часть кончающегося "отдыха". На этом фоне так очевидны достоинства свободного туризма. Сколько еще лет нам выделит судьба на такой отдых-работу? - Пожалуйста, побольше!




Лицензия Creative Commons
Все материалы сайта доступны по лицензии Creative Commons «Attribution» 4.0 Всемирная.